Александр Биргер: Приносить цветы весенние…

Loading

Снег падает крупными хлопьями, начинается день. Нахожу в гараже старые лыжи. Может, попробовать? Нет, не получится, гора возле дома обледенела… Снимаю лыжи, выхожу во двор, разбегаюсь, пытаюсь взлететь.

Приносить цветы весенние…

Александр Биргер

Александр Биргер1. О Риме и об осиновой роще

Поговорим о Риме или о другом дивном граде? Или о том, что наступил ноябрь и что осиновая роща отряхает всё, что не успела отряхнуть раньше. Отряхая, вспоминает Роща дни, когда мы были молоды, когда мосты разводились и сводились в определённое время и когда букетик ландышей-ландышей решал почти все наши (и — все мировые) проблемы.

Можно поговорить также о копчёной треске, перевязанной верёвочками (98 коп/кг), о круглом хлебе, пирожках и охотничьих сосисках, о льдинах, медленно плывуших с Ладоги по Неве, медленно текущей, когда мы стояли, прижавщись к тёплым, прогретым весенним солнцем каменным стенам Петропавловки, о “Стерегущем”, о Гастрономе на углу Кировского и пр-та М. Горького, зимних парках, фонтанах, книгах, театрах Оперы-балета, а также Музкомедии-Драмы-Образцова, Миниатюр (Арк. Райкина), лекциях, кино-фестивалях, катках и песенк-Ах про 5 минут, про белое солнце пустыни и красные палатки, о чайках, умирающих в гавани и про то, как мы ехали-друзья-в дальние края и стали новоселами и ты и я.

О чём только нельзя поговорить в Сети, с которой я так часто разговаривают, потому что нет ни трески копчёной, ни брусники мочёной, потому что нет рядом вас, друзья мои. Вот и разговариваем год за годом с Сетью.

Когда мы были молоды, — так мы можем теперь начать любую историю…

Ты жила в конце бульвара Тервиллигер возле парка Трианон с дочерью, двумя кошками и большой собакой по имени Кисмет. Ближайший магазин от твоего дома был на углу Taylor Ferry и Springcreek (Весенний ручей). Если повернуть у магазина направо по Весеннему ручью вверх, можно было заметить несколько невысоких ёлок; затем, неожиданно, тоже справа — стайка осин, осиновый островок с большим старым деревом на самом верху горки — такой красоты, что можно было целый день-деньской стоять и смотреть. На деревьях сидят несколько ворон, они беседуют. О чём? — О редких прохожих, о близкой весне, — о тебе? Как холодно на улице.
Почему так холодно? Проходят месяцы, годы и ничего не остаётся в памяти кроме нескольких деревьев, названий улиц и никогда не существовавшей волшебной музыки.

Снег падает крупными хлопьями, начинается день. Нахожу в гараже старые лыжи. Может, попробовать? Нет, не получится, гора возле дома обледенела… Снимаю лыжи, выхожу во двор, разбегаюсь, пытаюсь взлететь.

Получилось. Лечу нe высоко, а по дороге — две церкви и несколько высоких зданий. Перелетаю с трудом через парк, почти задевая верхушки деревьев, держу курс на осиновую Рощу. Вот и она. Те же вороны, магазин, несколько ёлок. Вороны даже не повернули головы в мою сторону. Привыкли, наверное, видят меня почти каждый день. Медленно спускаюсь по улице, впереди только одна большая нагруженная трасса, соединяющая расположенный неподалёку колледж с центром города. Перелетаю трассу у бензозаправки, поворачиваю направо вдоль бульвара, а там — рукой подать. Остановиться невозможно, продолжаю лететь дальше, уже без всякой цели.

2. Случай в Нью-Йорке

— Здоровеньки булы! Ну как долетел до нас, всё хорошо? Давай располагайся, щас сообразим, щас. Всё будет, как надо. Главное что долетел, это хорошо, к нам не все долетают, не все… Сам знаешь, летают сейчас все, кому не лень, а самолётов мало. Я имею в виду исправных мало, вот и не долетают. А ты, я вижу, долетел. Молодец! Повезло тебе, крупно повезло. — Ах, ты не на нашем летел? Не на нашем, а на каком? — Понятно, на ихнем, значит. И долетел, без проблем? Ну ладно, молодец, что долетел, молодец, что к нам. Это ты по делу? Нет? Ах, просто — погулять, посмотреть, как у нас? Подсмотреть?

Нет? Просто — на Васильевский? Ну, ты даёшь!

Тут к нам один давно собирался на Васильевский, погулять.

Обещал вот, а не пришёл, не пришёл погулять. Подвёл он нас.

Не прилетел он к нам помирать, то есть — погулять. Ну ничего, не пришёл и не надо.

Может, он другое место нашёл, получше. Не знаю, это его проблемы…

— Я ведь не здешний. Я — с югов, с югов, с Краснодарщины, может, слышал?

Там я на комбайне сначала трудился, копнильщиком, знаешь. Потом на прицепе, потом на подхвате. Да, подхватили меня дружки, помогли, продвинули маленько.

Сначала в председатели, потом пошло повеселее. Вот добрался сюда, дорвался, добрался, то есть. Вторым, значить, человеком в республике… Вторым, да. Немало.

Я и в ваших краях тоже побывал…

— Нет, не понравилось. Я тебе так скажу, ну, как было, скажу, если желаешь.

Если имеешь настроение послухать, я тебе всё доложу. Вот как было, так и расскажу.

— Решил я как-то до Вас полететь на День Благодарения решил слетать.

Дай, думаю, слетаю на День Благодарения, может и отблагодарят как-то.

На день-два, думал, прилечу, отблагодарят меня что прилетел я до Вас, и назад, до дому, до хаты…

Прилетаю, как запланировал, точно на День Благодарения.

Встретили, всё как положено, встретили в аэропорту имени Джона Кеннеди.

И переводчица с ними, симпатичная. И по нашему и по ихнему говорит.

Присмотрелся, поговорили. Вижу, что из наших она. То есть не совсем из наших, а из евреев она, из наших евреев значит, из евреев, что улетели от нас. Потому и симпатичная, что из наших. Там у них свои-то не шибко, не ахти. До наших им далеко, далеко им до наших евреев.

Ну ладно, всё идёт по протоколу, как надо: встречи, тосты, закуски, посмотрел памятники ихней боевой славы, музеи обошёл.

Там у них один музей по дуге идёт, картины там разные висят, по дуге висят много картин.

Благодарят они меня, конечно, что я до них прилетел. Порядок, ничего не скажу, всё культурно. -А дай, думаю, проверю их маленько, как тут у них со свободой ихней хвалёной, с демократией.

И вообще, как оно в натуре настоящей жизни, в реальной то есть жизни ихней.

Ну и спрашиваю через нашу, да, нашу переводчицу, значить:

— А нельзя мне, понимаете, самому, да, самому по городу прогуляться, посмотреть, значит, на Библиотеку вашу главную? Где у вас тут, понимаешь, главная Библиотека?

Вы меня до неё довезите, а дальше я своим, значить, ходом, пешочком погуляю, подышу здешним кислородом. И с местным народом пообщаюсь.

— А не заблудитесь? — спрашивают.

— Да нет, не заблужусь, зачем же это мне, не беспокойтесь. В крайнем случае, хе-хе, язык до Киева доведёт, — так я им отвечаю с юмором.

— Ну что же, — говорят через переводчицу, — вот тебе Библиотека самая главная, вот тебе центр нашей жизни Бродвей. Давай, друг, гуляй. Выбрал свободу — гуляй теперича на своих двоих. Вечером в готеле встретимся. Вот тебе карточка с адресом готеля, вот тебе 250 долларов на дорожку, вот тебе изюму шашнадцать кило, — пошутили вдогонку.

И пошёл я себе. Ну, в Библиотеку, положим, мне ни к чему. Что я, библиотек не видел? Это я им так брякнул, чтоб отстали. А куда идти и сам не знаю. Однако, двигаюсь по Бродвею, прямо иду, не сворачиваю ни на какие боковые авеню. Через большой парк прошёл насквозь, дальше иду. Суета, машины как жуки бегут и бегут без остановки, полицейских, гляжу, всё больше и парами ходят, по двое. Чтоб повеселее, наверное.

Полицейских всё больше, и народу подозрительного, понимаешь, тоже всё больше и больше. Нет, думаю, назад надо поворачивать, к Библиотеке поближе и к готелю. Иду себе и вспомнил — читал как-то про писателя нашего знаменитого, а может и поэта, как он в Нью-Йорке ботинки свои чистил.

Дай, думаю, к примеру и свои ботинки почищу, как писатель наш.

Его, правда, ободрали как фраера, на 25 центов наказали бедолагу на каждом ботинке, между прочим, наказали. — Ну нет, товарищи капиталисты-чистильщики, со мной это дело не пройдёт. Не на того напали.

Искал-искал чистильщика обуви, хотел того же самого найти. Долго искал, темнеть стало. А ну их всех в болото, писателей этих и поэтов, чистильщиков-носильщиков капиталистов! Сэкономлю лучше по 25 центов на каждом своём ботинке скороходовском, соцлистическом. И пошёл к себе в готель в нечищенных ботинках.

Да я их и сроду-то никогда не чистил, лишнее это.

3. ЭТО — слишком

Это уж слишком. И не поверит никто, а расскажу. Тебе расскажу, остальным не интересно, у них свои сны. А мне такой сон под утро приснился, что я проснулся и записал.

Ничего особенного во сне (да и наяву) не произошло. Разговор о Людмиле Лядовой мне приснился. Ну ладно, вшивому — про баню, понятно, а мне-то зачем про это? Я к музыке такое же отношение имею, как Лядова к хирургии. Однако, приснилось зачем-то.

Сидим мы, братцы, в какой-то большой скушной комнате. Ни музыки нет, ни цветов, стены унылого цвета, сидим, — ты, “вся в новом шарфике”, и я. А сбоку, слева от меня, сидят две женщины, две безымянные тётки. Недружелюбно и внимательно слушают. Сидим мы этаким к а р е — четырёхугольным. Ты сидишь в глубине, я — напротив, а слева — эти две неизвестные дамы, Д и Е, скажем. А справа, в глубоком старом коричневом кресле, сидит Скрипичный Ключ, СК. Симпатичный такой СК. Помню, а лет 70 прошло, когда я изображал С. К. и ноты, всё ушло и забылось, а СК помню.

Разговор медленно тлеет, непонятно о чём. И брякнул я что-то, как обычно, некстати, о женшинах-композиторах. Да ты не боись, ничего плохого я не сказал, ты ведь слыхала во сне. Не очень мне нравятся женские композиции, и, прошу извинить, мне в общем и в целом, нравится, когда женщина поёт, смеётся или улыбается. И Л. Л. мне нравится, она такая аккуратная, живая, полненькая и энергичная. И песни её мне нравятся, вот например песня … и другие тоже нравятся, к примеру про …..

Но, дорогие мои девочки и дорогие мои мальчишки, как восклицал Лев Кассиль, нельзя же 70 лет распевать одни и те же песни с амвона, виноват, с эстрады. Вспоминать приятно и спеть — время от времени, и выпить при этом — я согласный, даже обожаю если хорошая весёлая женщина поёт. Но — одно и то же, а ко всему ещё, и поют одни и те же певцы, певицы и всё те же “едем мы друзья… или — ещё хлеще ….” Надоело. Я больше про ландыши уважаю…

4. Об осенних лягушках Б. Улановской

В книжке “Осенний поход лягушек”, у Бэллы Улановской есть глава о вакаринской барыне. Хотели депортировать её за антисоветскую агитацию, будто агитировала она. А кого, непонятно. Жила она одна, в покинутой всеми деревне, куда и дороги не найти. Агитировала она, значит, кротов, диких лосей и кабанов с волками. Или — свою корову и кота.

А нашла писательница эту барыню в день, когда упал “Челенджер”.

Кроме картошки, не крупнее лосиного помета, ничего другого у Вакаринской барыни найти было невозможно… Кабаны в который раз перепахивали пригорок, на котором стоял ее дом… и, когда она, стоя на своем угоре на вечерней заре и приложив ручку ко лбу козырьком, заслоняясь от все еще яркого света, пересчитывала свою паству и начинала: “Возлюбленные братья!” — редко кто задерживался, чтобы дослушать ее речи. “Взгляните на мою лачугу! Она скоро рухнет! Живу хуже, чем в Америке!”

Не иначе как по вине Бэллы У., вспомнил и я свои блуждания, далеко от тех лесов сосновых, далеко от барыни Нюши и прочих бар, в теремах, сидящих на курьих ножках у Гаврильцевских ручьёв и у водохранилищ, понастроенных для их знаменитых рыбалок, потому как у них ведь только машины служебные с водителями, чтоб доехать до тех водохранилищ. Другого транспорта туда не было, ни автобуса, ни электрички.

“Хранили эту тайну вакаринские лисички, они вообще много знали, эти сильно облезлые, куцые летом, огневки,”— это Б. Улановская так пишет, замечательно пишет.

А я старика Никиту вспомнил, за много тысяч километров от Вакарина, где все его по имени звали, Никитой, значит. Было это километров 200 на юго-восток от Ташкента, хлебного города, где я работал в Голодной степи, каналы осматривал и проверял, как через железобетонные плиты вода Сыр-Дарьи утекала. Однако, разговор не о фильтрации будет, а за Никиту, который затерялся в большой азиатской степи.

Значит так. Жил Никита в жарких степях, то казахских, то — узбекских. Менялись там границы до ашхабатского землетрясения и после. Семья у них была хорошая, работящая. От этого и пострадали они. В кулаки записали родителей Никиты, раскулачили и услали куда-то, в другие степи. Сестра младшая подалась в городок близ Ташкента, Янги-Юль называется, в домработницы записалась. Никита тоже нормально жил и работал на строительстве асфальтовой дороги, а в свободное время играл на баяне. Очень любил он музыку и свой баян, и погубила эта любовь его спокойную трудовую жизнь. Эти работнички, которые раскулачивали, приметили баян-то, вернулись и забрали инструмент в конфискацию, далеко, на север увезли. Может, юные пионеры на нём стали играть, этого я не знаю. И Никитушка не выдержал, помутилось у него в голове его сиротской. Стал он маленько подворовывать на рынке и милостыню просить у добрых людей. Встречал я его два раза в месяц, когда за газовыми баллонами и зарплатой на всю бригаду, приезжал на главную нашу Голодностепскую базу в город Гулистан. Сидел Никита на земле, у входа на рыночную площадь и молочь собирал. И что интересно, как рассказал мне наш старый сторож, только 15-ти копеечные монеты принимал, все остальные, будь то пятак или 20-ти копеечная, выбрасывал.

Так и сидит Никита, наверное, и сейчас, на земле и мелочь собирает.

— Ах ты степь широкая, степь раздольная, далёкая, азиатская, неухоженая…

“Ой ты, степь широкая моя,
Степь да степь — раздольные края,
Все твои дороженьки-пути
Трудно солнцу за день обойти.
Широка ты, степь,
Широка ты, степь,
Широка…”

Print Friendly, PDF & Email

6 комментариев для “Александр Биргер: Приносить цветы весенние…

  1. Истории понравились, спасибо.

    P.S. о воронах: люблю гулять в парке, а они там нагло каркают с высоких деревьев + тихо, но не менее нагло бегают по траве. Что я только не пробовал: хвалил их, ругал, каркал им в ответ (я это умею, если других людей рядом нет) — но ничего не помогало.
    Но однажды я принёс им кусочки мяса — и через час они уже ели их у меня из рук.
    Один раз немного личного контакта — и теперь они навсегда интересно каркают с высоких деревьев + забавно бегают по траве.

    1. Benny
      Истории понравились, спасибо.
      P.S. о воронах: “…принёс им кусочки мяса — и через час они уже ели их у меня из рук.
      Один раз немного личного контакта — и теперь они навсегда…
      ::::::::::::::::::::::::::::::::::::::::::::::::::;
      Спасибо и Вам, Benny. Понял, почему Вы пользуетесь уважением всех участников дискуссий в Портале. Мудрость приходит с годами, “с годами — в Канаде” — хочется добавить. Какая прекрасная была Канада, когда со своей мишпухой её (Канаду – британ-ую) посетил. А позже посетил и франц-ую: Торонто, водопад, острова, замки, Оттава… сказочная страна.
      P.S. Интересно, будут ли вороны, о которых Вы рассказали прелестную историю, после контакта с Вами, “навсегда… с высоких деревьев + забавно бегать по траве” — ?

  2. Ну, что? Свои 20 баллов автор заработал (4х5).
    В награду получит песенку Людмилы Лядовой, которая (песенка естественно) стала хитом своего времени и её (песенку естественно) пропела проклятая англичанка за много лет до истории про Скрипаля.
    http://zk.fm/song/18371652
    Справедливости ради скажем, что у Л.Лядовой изредка получалась ерунда типа \\\»Ай-лю-ли\\\».

    1. Soplemennik
      “Ну, что? Свои 20 баллов автор заработал (4х5)” — Что это значит?Однако, спасиБО, коллега.
      “В награду получит песенку Людмилы Лядовой..” – Спасибо зА мажорную песенку ЛЛ и
      блест-ую Джерри Скотт — By the way; справедливости ради скажу, дорогой S., что у ДСк. мне понравилось больше. Однако, Вы упомянули 1 (один) минирассказик, который необъективному автору кажется самым слабым, “типа »Ай-лю-ли»…” или “гей Славяне!” (И. Ильф и Е.П.)

Добавить комментарий для Aleks B. Отменить ответ

Ваш адрес email не будет опубликован. Обязательные поля помечены *

Арифметическая Капча - решите задачу *Достигнут лимит времени. Пожалуйста, введите CAPTCHA снова.