Серафима Лаптева: Роза для Джуди

Loading

Медсестру зовут Глэдис. Ту самую, с которой любовь у нас получилась с первого взгляда. Она улыбнулась мне так приветливо, что не ответить ей тем же самым было невозможно. Если выпадает ее дежурство, значит, никаких проблем, ни больших, ни маленьких у меня не возникнет.

Роза для Джуди

(Обрывки мыслей в тихой обители)

Серафима Лаптева

НОЧНАЯ ФЕЯ

Открыв глаза посреди ночи, я увидела постороннюю фигуру в своем персональном «отсеке» и, не раздумывая, нажала кнопку срочного вызова:

— Кажется, эта леди заблудилась. Помогите ей найти правильную дорогу, — сказала я, немного волнуясь.

— Зря беспокоились. Мы давно привыкли, что Кэт по ночам ходит, — дежурная сестра весело рассмеялась и убежала.

Дама-лунатик молча подняла над головой длинную палку и… — я сжалась под одеялом — стала поправлять неплотно задернутые высокие шторы. Я хотела сказать ей, что не люблю закрытых штор. Мне нравится смотреть, как наступает вечер, зажигаются звезды, как, набрав высоту, летит куда-то ночной, в мерцающих огнях самолет. Но я лежу в кровати, тесно ограниченная в правах железными (чтобы не упала) перилами, а дама с палкой стоит у окна, поблизости. Дислокация не располагает к приятной беседе, и я не заметила, как заснула.

ЗАБЫТОЕ СЛОВО

Утром я проснулась под чьим-то пристальным взглядом. Несколько человек в голубых форменных рубашках рассматривали «новенькую». Они пожелали мне доброго утра, и одна женщина, самая главная, наверное, сказала:

— Сегодня за вами будут ухаживать Джон и Дита.

Необыкновенно красивый молодой человек улыбнулся мне с высоты своего роста, не подозревая, в какое смятение чувств привели меня и его улыбка, и его готовность ухаживать за мной. Неужели они не видят, что я уже не так, далеко не так хороша, чтобы позволить себе принять ухаживание такого красивого молодого человека?! Но вряд ли мой тонкий юмор будет правильно понят. Я решила оставить его, то есть юмор, при себе и начинаю жалобно сочинять вслух, что мне неудобно затруднять…, что я привыкла к женскому уходу…, что мне очень… И пока я так дипломатично выкручиваюсь, лица незнакомых людей становятся все сумрачнее, и глаза их наполняются холодом презрения. В чем я виновата, с тревогой думаю я, и вдруг — это было как взрыв совести — догадалась. Мой отказ от помощи чернокожего парня! Меня, воспитанную на «Хижине Дяди Тома», три раза читавшую «Убить Пересмешника», меня, живущую не где-нибудь, а в Австралии, смеют подозревать в,… От волнения я забыла это ужасное слово. Подскажите же кто-нибудь!

Я уже готова принять любое ухаживание, но теперь красивый медбрат Джон разводит руками: у него и без меня много работы. Снизу мне видно, что в глазах главной женщины тают колючие льдинки презрения. Ксе-но-фо-би-я, ну да, это так и называется. Болезнь недоразвитого сознания.

НАДЯ, ТУЗА, КОМФОРТ, РАХИЛЬ…

Утром все занавеси, разделяющие нашу огромную палату на четыре уютных отсека, открыты, словно шенгенская зона. Негромко гудит пылесос, свободно пересекая границы. Кувшины со свежей водой на всех столиках. Солидная дама в очках подает ассорти из утренних таблеток. Меня обслуживают сразу две nurses, смуглые, молодые, сильные. Я веду себя вполне толерантно и смиренно подчиняюсь, когда меня ловко поворачивают с бока на бок.

— Откуда вы родом, девушки?

— Я из Филиппин. — Это Шарада.

— Я из Индии. — Это Трайвени.

Глэдис, Туза, Надя, Комфорт, Рахиль, Ленка, Росси… «Как много девушек хороших, как много ласковых имен…» Из разных стран прилетели они в Сидней и нашли для себя работу в доме для пожилых людей.

— Завтрак! Доброго аппетита! — Густым басом объявляет дежурный медбрат.

Мои соседки Кэт и Мальвина уходят в столовую. Мне (как в старом анекдоте) — «кофе в постель». Я вежливо отказываюсь от помощи, нажимаю кнопку, и кровать сама помогает мне приподняться на подушках и сесть удобно.

ДОБРЫЙ ДОРОГОЙ ТРОЙ

А вот и Трой, физкультурный тренер, весело подмигивает мне карим глазом: «Хватит валяться, вставай!» Интересно, сколько шагов мы осилим сегодня? Десять, пятнадцать? Хорошо бы двадцать, у Троя высокая чуткость, мгновенная реакция. Упасть не позволит.

— Трой, — говорю я, — когда мы пройдем тридцать шагов, я убегу отсюда.

— Бегите! — Одобряет он план побега и даже слегка подталкивает меня в спину. — Только не забудьте, на тридцать первом шагу я буду уже безработным.

— Ну, ладно, не сердись, — остаюсь.

Трой обладает замечательной способностью появляться там и в тот момент, когда кому-то нужна помощь. Но самое прекрасное, такое редкое — словно из Красной книги исчезающих драгоценностей — свойство его характера — это глубокая, бесконечная нежность, которую спортивный тренер Трой дарит очень, очень пожилым людям. Он служит нам с заботливой любовью, как сын служит отцу или матери.

Как щепотка соли меняет вкус пресной пищи, так знаки искреннего, сердечного расположения определяют стиль его работы, стиль его жизни. Говорят, Трой одиноко живет у подножья прекрасных Голубых Гор. Может быть, горы делятся с ним мудростью и добротой.

Он стоит передо мной на коленях и покрепче затягивает шнурки на моих кроссовках. Мы собираемся на далекую прогулку. Я смотрю сверху на курчавую голову. Отец Троя европеец, мать афроамериканка. У одного русского поэта тоже были такие же темные, в кольцах волосы. И он тоже был родом из Африки…

— Трой, можно потрогать ваши кудри?

Он завязывает шнурки, пробует, достаточно ли крепко кроссовки охватывают мои ноги. Весело смеётся:

— Почему-то все женщины хотят потрогать мои волосы.

— Ах, все?! — не без ревности восклицаю я. — А я-то думала, только я одна вас люблю.

Оказывается, все. И ничего тут не поделаешь. Мы все Вас любим, дорогой, добрый Трой!

КЭТ ЧИТАЕТ КНИГИ

После полудня в палату вошла дама с красным чемоданчиком.

— Кто первый? — Спросила она, откидывая с лица пряди белокурых волос.

Кэт подняла руку в радостном, нетерпеливом жесте.

Чемоданчик, щелкнув, раскрылся. Бог мой, чего там только не было — разноцветные пеналы губной помады, душистое мыло, баночки крема, туалетная вода, яркие наклейки.

Потеряв терпение, подбегает Мальвина, самая молодая из нас четырех.

— Не сердитесь на меня, пожалуйста. Я только посмотреть.

— Смотрите, — улыбается хозяйка чемодана. — Салон красоты у вас в гостях. Всё для дня и для ночи, для ног и для рук, для шеи и для подмышек, для ногтей и для глаз, для зоны бикини и для…

В голове у меня завертелась карусель детской считалочки: «В этой маленькой корзинке есть помада и духи, ленты, кружево, ботинки, что угодно для души».

Душа моя молчит, а вот лицо Кэт уже целиком скрылось под белой питательной маской и стало похоже на сырой блин. Теперь ничто не мешает мне довольно бесцеремонно разглядывать мою визави.

Я смотрю на Кэт с завистью. И вовсе не потому, что она может ходить, а я вижу мир из позиции «лежа». Время тоже не обошло её стороной, сильно согнув спину. Но Кэт — женщина, которая с достоинством встречает позднюю осень жизни. Она независима, и я бы сказала, автономна. Кэт не терпит малейшей неаккуратности у себя, и это раздражает ее у других. Поэтому «её блуждающая тень» бродит по ночам и тихо поправляет шторы и занавеси так, как она считает нужным. Кэт приносит из библиотеки толстые книги и читает полулежа при боковой лампе. Кэт не очень разговорчива, но ее негромкий голос становится ласковым, как щебетанье ласточки, когда ее навещают друзья с цветами и подарками. Я не спрашиваю, кто приносит цветы: маленькая, одинокая женщина счастлива — и этого достаточно. Кэт — та самая женщина, на которую сегодня мне хотелось бы быть немножко похожей.

Пока я молча разговариваю сама с собой, дама с красным чемоданчиком снимает маску с лица Кэт, производит расчет с Мальвиной и уходит, оставив нам аромат сладких духов и обещание вернуться по графику.

«И Я У ВАШИХ НОГ»

С легким звоном колокольчика приезжает к нам один раз в полтора месяца серебристая «этажерка» на колесиках, наполненная сверкающими хирургической чистотой ножницами, скальпелями, бритвами. Серьезный молодой человек в очках, с треугольной аккуратной бородкой, заглянув в бумажку, назвал мое имя, после чего склонился к моим ногам. Зажужжал мотор, блестящие инструменты в руках мастера без малейшей боли привели в отменный порядок запущенные ногти. Между прочим, дорогая процедура, не каждые женские ноги могут себе позволить. Теперь же — просто спасибо!

РОЗА ДЛЯ ДЖУДИ

Если бы вы видели роскошный букет роз у меня на тумбочке! Свежие розы прекрасны сами по себе. И вдвойне прекрасны, если их принес внук. Я вынула из букета розовый цветок и подозвала дежурного медбрата:

— Послушай-ка, отнеси Джуди эту розу. Она будет рада. Она ведь не может не заметить…

Не дослушав до конца и показывая, как сильно он занят, парень схватил розу, пронесся мимо сидящей в кресле Джуди и воткнул цветок в пустую бутылку из-под лимонада.

— Я просила отдать розу Джуди, а не ставить её в бутылку.

— Она ее съест, а я буду отвечать, — мрачно буркнул медбрат.

Да, мой дорогой, ты никому и никогда не принесешь «черную розу в бокале золотого, как небо, аи», молча сказала я и вспомнила, что по приезде в Сидней я впервые увидала на полках Off-licence и «веселое асти-спуманте», и «золотое как небо аи». Только черных роз уже не было.

Джуди давно собирались перевести в палату со звуконепроницаемыми стенами. Но каждый раз ее сын, весьма нервный человек лет пятидесяти, умолял администрацию не делать этого, его маме вот-вот станет лучше, и она перестанет беспокоить соседей.

Беспокойство начинается с утра. Зевая во всю пасть и лениво потягиваясь, рычат голодные тигры — это всего лишь проснулась Джуди. Минутная пауза и грозный звериный рев сотрясает нашу палату. Ещё! Еще! Снова и снова! Звуки вылетают словно не из горла, а низвергаются водопадом из утробных глубин. Где спрятан этот источник неиссякаемой энергии? На каких батарейках он работает? Напрасно я ищу в страшном крике следы страданий, тоски, надежды, жалости, мольбы о помощи. В нем нет эха прошлых печалей, радостей, любви. Ничего нет. Только хищная агрессия и безумная ненависть. Иногда Джуди замолкает, опускает голову, как бы задумывается на минуту и потом раздается злобное, довольное урчание, от которого мороз идет по коже — смех людоеда сытно пообедавшего. Без сомнения, эти звуки украсили бы любой фильм ужасов. Кто-то спасается бегством, кто-то затыкает уши. Но только не Сэра, замечательная «подружка» Джуди. Надо видеть, как заботливо она усаживает больную женщину в кресло, застегивает мягкий широкий пояс безопасности, надевает на Джуди красивую кофту, кормит её сладкой кашей, вытирает лицо салфеткой, плавными движениями расчесывает длинные седые волосы, закручивает их узлом и украшает большой заколкой. Она ласково обнимает Джуди и брызгает на нее духами. В эти короткие перерывы мы отдыхаем. Но у Сэры еще много работы, и, усадив Джуди у телевизора, она незаметно исчезает. Вскоре руки, лежащие на коленях, так яростно сжимаются в кулаки, что становятся видны белые косточки под тонкой кожей, и снова нечеловеческий крик бьёт по нервам.

К ужину поспевает сын. Он целует мать, торопливо моет руки, забирает у Сэры тарелку и ложку и задергивает бежевые шторы. Дальше все происходит за сценой.

— Мама, открой рот.

Джуди рычит сквозь сжатые зубы.

— Мама, открой рот. Мама-открой-рот — мама-открой-рот — мама-открой-рот…

Она безучастна ко всем знакам внимания. Она не видит сына.

— Мамаоткройротмамаоткройрот…

— Кричите тише! — не выдерживает Кэт.

Мальвина испуганно плачет и просит немедленно перевести ее в другую палату.

Сын уже сам на грани истерики, а она всё отталкивает ложку и рычит. Он уступает свое место Сэре и начинает нервно бегать по палате. Наконец, ей делают успокоительный укол, укладывают в кровать. И мы тоже можем спокойно спать до утра.

— Джуди, — молча говорю я, — что случилось с тобой? О чем твой крик? Откуда эта бесконечная, беспробудная ненависть? Может быть, ты накопила её за годы жизни среди людей, и теперь она выплескивается наружу? Или это сон разума порождает чудовищ? А этот смех людоеда?! Но ведь иногда, Джуди, когда мы с тобой встречаемся взглядами и я поднимаю руку, посылая тебе привет, то на секунду, пусть только на одну секунду, я вижу твою полуулыбку, встречное движение ладони и вспыхнувший в твоих глазах интерес. Мне хочется подарить тебе яркую детскую игрушку, какого-нибудь желтого зайца, чтобы сохранить эту секунду. Но у меня нет зайца, и я посылаю тебе розу.

«Она ее съест, а мне отвечать», слышу я уже сквозь сон чей-то голос.

ВОЛШЕБНОЕ ЗЕРКАЛО МАЛЬВИНЫ

Утром разбитной белобрысый медбрат на высокой скорости промчался по периметру нашей огромной палаты, на ходу подхватывая предназначенное для стирки бельё. Едва он скрылся со своей корзиной, как вослед ему полетел вопль:

— Стой! Вернись! Ваууу! — задыхаясь, кричал кто-то охрипшим голосом. — О, мои сто долларов!

В красивой позе и в ночной рубашке стояла и плакала Мальвина, самая безобидная обитательница нашей вместительной палаты. Вокруг нее суетились, утешая и успокаивая, несколько человек.

— Да бог с вами, дорогая, не украл он ваши деньги, просто торопился.

— О, мои сто долларов!

— Выпейте водички, пожалуйста.

— Сто… Сто долларов!

— Не пропадут. Их обязательно поймают в прачечной.

Мальвина безутешна. Сто долларов, всё её богатство, были спрятаны в потайном карманчике блузки, и она забыла вынуть купюру, отправляя блузку в стирку.

— Дайте ей зеркало, — говорю я, и Мальвина перестает плакать. Она удивлена и испугана: оказывается, кто-то знает ее тайну.

Две косички, завязанные бантиками, задорно торчат в стороны. Большие, голубые в прошлом глаза. Немного испуганный и удивленный взгляд. У Мальвины столько «приданого»! От разноцветных брюк и кофточек трещит ее персональный шкаф. Черная шляпа с большими полями и роскошным пером в шкаф не поместилась, лежит на тумбочке рядом с фото, на котором Мальвина в этой самой шляпе красиво изображена. Если объявят конкурс красоты, наше дело в шляпе, за первое место можем быть спокойны! Перед собой Мальвина поставила двустворчатое зеркало, которое по нечаянности я приняла сначала за книгу. Но в книге не переворачивались страницы, и вскоре я убедилась в своей ошибке. Это, конечно же, было волшебное зеркало! Чем дольше в него смотришь, тем моложе и красивее становишься. Мальвина смотрится в зеркало украдкой, но с бесконечным удовольствием. То брови подведет, то губы подкрасит, то голубые ленточки поменяет на красные… А что, скажите на милость, в этом вам не нравится? Не будем уж говорить за надоевшего всем «Нарцыса», но и знакомый наш Евгений Онегин «по три часа, по крайней мере, пред зеркалами проводил». А одна молодая дама даже свой портрет «Перед зеркалом» нарисовала. Главное — нравиться самому себе! Тут уж без волшебного зеркала никак не обойтись!

— Дайте ей зеркало! — Снова, но уже громче говорю я, и к моему голосу прислушиваются. Мальвину усаживают в кресло перед зеркалом. Она вытирает слезы и улыбается. Ее красота не пропала, всё при ней, и Мальвина позволяет расчесать свои чудесные, французской окраски волосы и заплести две косички с голубыми бантиками. Кажется, Мальвина уже забыла, что у нее пропали доллары. А что пропало у меня? У меня опять исчезло слово — вот только что оно было в памяти, и уже его нет… «Чужой язык мне будет оболочкой…» Нет, не так. «Я слово позабыл, что я хотел сказать». Кажется, оно начиналось на букву н… с… Увы, не помню. Утечка мозгов называется. И куда они утикают? Говорят, даже… Ах, перестаньте, наконец, меня «ейной харей в морду тыкать» — это вовсе не ошибка. Оставьте букву «и» в покое!

С другой стороны, я тоже за свободу слову. Помните, у поэта «…и бросить то слово на ветер». Пусть полетает, пока ветер не переменится. Ведь и так бывает. А какой-то француз вообще уверял, что имеют смысл только деньги, брошенные на ветер. Хотя причем тут ветер? Пока я пытаюсь выбраться из паутины софизмов, из прачечной приносят сто отмытых долларов. Для тех, кто не знает: австралийские доллары от стирки не портятся.

ОПАСНЫЙ ВОПРОС

— Глэдис, вы устали?

— Да, немножко…

Медсестру зовут Глэдис. Ту самую, с которой любовь у нас получилась с первого взгляда. Она улыбнулась мне так приветливо, что не ответить ей тем же самым было невозможно. Если выпадает ее дежурство, значит, никаких проблем, ни больших, ни маленьких у меня не возникнет. Глэдис понимает все с полуслова, и никакой работы не боится. По-английски говорит со мной медленно, подбирая слова с учетом моей малограмотности. Показывает на смартфоне мужа, детей, внуков. Она из Сантъяго, а я из Москвы — это не мешает нашей дружбе и взаимопониманию. Медицинская Сестра с Большой Буквы.

Под вечер заглянула ко мне:

— Надо вам одеяло полегче. Сейчас принесу.

— Глэдис, присядьте, пожалуйста. Отдохните. Вы устали?

— Да, немножко, — она машинально откидывает прилипшую ко лбу челку. — Сегодня очень длинная смена.

И вдруг спохватилась испуганно:

— А что? Заметно?

— Нет, нет, что вы! Вы прекрасно выглядите! — С досадой понимаю: опять запретная тема. Уставать нельзя — можно потерять работу…

Надо научиться не задавать лишних вопросов.

ТАМ, ЗА ПОВОРОТОМ

Спасаясь от Джуди, да и просто по собственному желанию, Кэт и Мальвина часто уходят в гостиную. Оттуда доносятся звуки музыки, поют Happy Birthday, играют в бридж и в бинго. Туда приглашают артистов. Там в наличии мужское общество. Туда подают чай и кофе с бисквитом. Там находят новых друзей и залечивают обиды, нанесенные всеобщей занятостью и торопливой суетой жизни. Иногда я тоже пью кофе с пирожными. Мой замечательный чернокожий друг Джон удобно усаживает меня в кресло на колесах и привозит в гостиную. Он знает, что я еще не прошла тридцать шагов. А я знаю, что он скоро сдаст все экзамены и станет доктором. Может быть, когда-нибудь река времени и вас, читающего эту маленькую повесть, принесет к нашему берегу, и вы спросите, где эта улица, где этот дом? Недалеко. Там, за поворотом.

Print Friendly, PDF & Email

3 комментария для “Серафима Лаптева: Роза для Джуди

  1. По доброму: чёрт бы Вас побрал с этой повестью! Нельзя бить так больно.
    ….
    После тяжёлой операции я пробыл в госпитале полтора месяца. Все дни и часто ночи рядом была жена. На пятьдесят первый день меня выписывали. И в тот же день она упала рядом с сердечным приступом. Забрали на этаж выше, в кардиологию.
    Все мои работали. Плюс дети. Кто понимает — поймёт. Просить нельзя. И мне предложили перебраться в nursing home. Что-то слышал, но не знал, ЧТО это такое. Поначалу отдельная комната и ванная на двоих с тихим соседом. Еда — шикарная общерестораного типа. Уход — как в Кремлёвке.
    На третий день — приём у терапевта. Кое-как, с «ходунками» добрался сам. Попросили считать от десяти до нуля в обратную сторону — справился, спросили по сегодняшнюю дату в календаре — сплоховал (а вы всегда помните, что сегодня пятница?). Спросили про жалобы и пожелания. «Жалоб нет, хочу домой!». «Вам нельзя домой, там никого нет и вы плохо ходите». «Я — своболный человек, имею свой дом и живу в свободной стране. Вы не имеете права задерживать меня». «Да-да, конечно. Только подпишите вот тут, тут и тут». На том и расстались. А я позвонил друзьям и меня забрали в тот же день.
    Не дай вам Бог узнать и побывать!
    Спасибо большое автору ещё раз.

Добавить комментарий

Ваш адрес email не будет опубликован. Обязательные поля помечены *

Арифметическая Капча - решите задачу *Достигнут лимит времени. Пожалуйста, введите CAPTCHA снова.