Генрих Иоффе: Давно это было…

Loading

Малый широко распахнул пиджак, из бокового кармана выхватил финку. Держа ее за кончик лезвия, подбросил к высокому потолку и ловко поймал за рукоятку.

Давно это было…

Генрих Иоффе

 Генрих ИоффеПамяти ребят нашего двора

Молодой читатель! Ребята, о которых вы будете здесь читать — пацаны из послевоенных дворов в районе 3-ей Мещанки, там, где она пересекала старую Божедомку. До войны у каждого дома был свой небольшой дворик. В начале войны заборы между ними снесли: опасались пожаров от немецких зажигательных бомб. И образовался большой двор. Наш. Окраина, можно сказать — захолустье. Ребята встретили Победу юнцами, прожили долгую жизнь и теперь почти все ушли… Это мое поколение.

Значит, помянуть — моя доля.

Первая годовщина Победы

В войну не спрашивали, сколько тебе лет? Спрашивали, с какого ты года рождения? Потому что так было проще понять, когда тебе призываться. С нашего двора в 1944-ом г. стали призывать ребят 26-го г. А на 27-м и 28-м война остановилась. Помнится, как в мае 45-го г. во двор прямо-таки влетел отец Толи Блина, всю войну проведший в полевой артиллерии и тяжело раненый.

— Конец войне, — кричал он, — Сдохла, мать ее! Околела! Жить, жить будете, ребятеж!

Он забежал за угол дома. Там его рвало….

Вечером мы скопом пошли на Красную площадь. Народ валил валом. Мы подцепились к трем девушкам, тесно шедших под руку. Но им, видно, папы с мамами строго наказали быть осторожными, обходить «всяких мальчишек». И, не отвечая на наши приглашения, они скрылись в густой толпе. На Красную площадь мы не попали — проходы мимо Исторического музея были сплошь забиты народом…

И прошел год. Немного странно, но я позабыл многие его события. Какой-то провал..

Ребята помаленьку стали разбредаться. Надо было устраиваться на работу, учебу, занимали домашние дела. Но все-таки двор еще держался. Как-то в конце апреля, в один из теплых вечеров, Николай Мохин, по кликухе Красавчик Ник, предложил:

— Кореша, а ведь подходит год Победы! Давайте соберемся и вздогнем по малой, а? Мы хоть ТАМ и не были, но повкалывали на заводах. Мы с Пашкой вон на авиа на Семеновской, Бочман на «Борце», другие тоже у станков крутились.

Сошлись на том, чтобы скинуться не меньше чем по косарю, а кто способен больше — давай! Хорощо, башли соберем, а вот главное — где «гулять» будем? Все жили в двухэтажных деревянных домишках, в комнатках 10–12 метров, с родителями. Самим не разместиться, а куда своих девчонок приведешь? Любовь и эротика в ту пору таились в подъездах и на лестничных площадках.

Кто-то сказал:

— А может у Волoдьки Цукермана? Он один с матерью и комната у них поболе. Хотя нет, не получится. У него мать строгая. Как 10 часов, так все, точка. Гаси свет, расходись по домам. На это не подходит. Тогда вспомнили про Вальку Толстую.

Было так. Закадрили ее в Парке культуры. Собственно она толстой и не была. Так, полноватая. Это рядом с нами, в большинстве худющими, она казалась толстой. Брели однажды по аллее, видим, на скамье «чувиха» книжку читает. Жгучая брюнетка. «Личит» на бывшую кинозвезду Эмму Цесарскую. Подсели. Спрашивем:

— Разрешите присесть.

— Вы уже сели.

— Можем уйти…

— Да сидите, пожалуйста.

— Мерси. Литературой увлекаетесь?

— А вы?

— Не, мы технари. Кроме вот него (показали на меня). Он историк. Хотите, про Екатерину Вторую расскажет?

— Нет, спасибо, потом.

В общем познакомились.

И вот теперь, вспомнив, позвонили по телефону с предложением встретить у нее годовщину Победы. Согласилась «Приглашу, — сказала, — трех подружек». Куда лучше! Ну, собрались мы, поехали. В переходе с Пятницкой на Новокузнецкую была популярная среди местных «хануриков» «деревяшка» (пивная). В те поры там продавали и водку в розлив. Мы туда завернули, выпили по сто грамм «с прицепом».

Комната, в которой мы собрались, была довольно большой, но ее разгораживала высокая и широкая занавеска, за которой, наверное, уж не один год лежала полупарализованная Валькина тетка.

Валькина соседка по квартире, грузинка Эри, притащила почти полный таз винегрета, а мы с Пашкой сгоняли в «деревяшку» за водкой.

—Посуда есть? — спросила грудастая продавщица.

— Есть!

И протянули ей пузатый помятый чайник.

Когда мы вернулись с полным чайником водки, веселье было уже в разгаре. Шла игра в… футбол, вернее, во вратарскоое мастерство. С одного конца комнаты в другой ее конец швыряли подушки, и там «вратарь» или «вратари», как динамовский голкиппер тех времен Алексей Хомич, должен был ловить подушки-«мячи». Игра была захватывающей, азарт просто бил через край.

Вернувшись со своим чайником, мы с Пашкой сразу же приняли в ней участие. Но не все подушки попадали в цепкие руки «хомичей». Некоторые перелетали занавеску и падали там на что-то мягкое. Тогда из-зз зановески раздавался стон:

— О, Господи, что же это деется-то?

Все на мгновение зажимали себе рты ладонями, но через некоторое время подушки снова начинали летать по комнате. И опять некоторые залетали за занавеску и опять оттуда раздавался надрывный стон:

— Господи, Боже мой, и что же это деется-то?

Кто же из нас предполагал тогда, что старость с ее болями и страданиями приходит быстрее, чем нам думалось, что она своими когтями схватит и нас?

Но вот, наконец, «подушечный футбол» всем надоел. Гости рассаживались за стол. Нас было пятеро парней —пятеро с 3-ей Мещанки и незнакомый лейтенант, явно приударявший за Валькиной соседкой — Эри. Парням из чайника по граненым стаканам разлили водку. Дам же —Вальку, Эри и еще вскоре подошедшим двум девицам из квартир с Валькиного этажа — угощали ходовым в то время вермутом.

Дружно подняли тосты за еще совсем близкую Победу, за общие успехи и, конечно, за любовь.

Все явно подвыпили. Мой друг по школе Виталий, сидевший рядом с лейтенантом, ухажером Эри, обнял его за плечи и продекламировал стихи —

Мы гвардейских значков не снимаем

И не бреем усов…

Лейтенант, который как раз носил усы, а на гимнастерке, наряду с орденскими колодками, краснознаменный гвардейский знак, встал, отодвинул ногой стул, одернул гимнастерку и сказал Виталию:

— Выйдем на лестницу!

— Зачем?!

— Ступеньки будешь считать..

Вот-вот мог начаться переполох. За занавесккой опять пробудилась Валькина тетка и заохала:

— Господи! Да что ж такое деется-то? О, Господи!

Эри и ее подруги пытались успокоить лейтенанта, но он отмахивался от них.

Я решил вмешаться. У лейтенанта, кроме холеных усов и гвардейского значка, были еще и кулаки с головку новорожденного.

— Товарищ лейтенант, — сказал я, — вы не поняли моего друга, совершенно не поняли. Он и намеком не хотел вас обидеть. Он поэт и знаток фронтовых поэтов. К. Симонов, Б. Слуцкий, С. Гудзенко, С. Орлов… Это все его любимцы Он из любого вам прочитает стихи! Хотите из Гудзенко? Свинец, давай читай твои любимые!

Виталий стал читатать:

Когда на смерть идут-поют.
А перед этим можно плакать.
Ведь самый страшный час в бою —
Час ожидания атаки…
Мне кажется, что я магнит,
Что я притягиваю мины

В комнате наступила тишина… Лейтенант сел, вьзерошил волосы, взволновано спросил Виталия:

Как фамилия того парня, который это написал?

— Гудзенко Семен. Он ушел на фронт добровольцем. И очень тяжело ранен.

— Ты что, знаешь его?

— Нет. Но видел и слышал.

Лейтенант помолчал, потом попросил:

— Давай еще что-нибудь прочти

Виталий вдохновился:

Под качающимся дождем
Фары разбрасывают лучи.
Мы пятые сутки вперед идем
И если ты устанешь — молчи!

У нас желание одно — привал,
У нас желание одно — уснуть.
На плече товарища я дремал,
А товарищ клевал подбородком грудь.

Но мы идем, мы вперед идем!
И если ты устанешь — солги!
Под качающемся дождем
Хрипят и хлюпают сапоги…

Лейтенант прервал Виталия и спросил:

— Тоже Гудзенко?

— Нет, это Виктор Урин. И тоже фронтовик.

— Все равно. Сейчас так уже никому не написать.

Мы уходили с Новокузецкой часа в 3 ночи. Две девицы — Валькины соседки с этажа — мыли на кухне посуду. Усатый лейтенант в легком подпитии, растопырив руки, не выпускал Эри из угла прихожей, а она все старалась вырваться и убежать в свою комнату. Виталий сказал дейтенанту:

— Мы пошли. Будь здоров.

Он отпустил Эри и ответил:

— Счастливо тебе. Хороший ты парень. А стихи твои…

— Это не мои…

— Твои. Раз ты их помнишь и читаешь, значит твои. Дай я тебя обниму

Транспорт уже не ходил. Мы остановили такси, хотя денег ни у кого не было. Таксист смотрел подозрительно… Все же согласился довезти до Рижского вокзала. Рядом с ним сидел Пашка. Вот и Рижский.

— Все! — сказал таксист. —Приехали.

Пашка вынул из кармана пачку сигарет, протянул ее таксисту и предложил:

— Закури, командир!

— Я не курю, — ответил таксист.

Пашка помолчал, как бы о чем-то раздумывая, потом произнес:

— А, ну тогда пока!

Мы выпихнулись из машипы.

— Знчит, платить не будете?

— Ну, ради праздника давай бесплатно, а командир?

Он развел руками:

— Если так, чёрт с вами!

Путешествие в Софрино

Витька Шишкин как-то сказал во дворе:

— Я в ЦДКА чувиху наколол. Фаина. Живет в Софрино. Приглашала к себе на день рождения. Поехали?

— А мы зачем? Тебя приглашали, ты и езжай.

— Да хватит фикстулить. С двумя бутылями нас всех примут.

«Аргумент» подействовал.

Стояло лето, почему бы и не поехать? Вскладчину купили две пол-литровки, четвертинку и уже на Ярославском вокзале подарок — букетик цветов. Поехали Витька, Изька Бочман, Виталий Свинцов (кликуха «Плюмбум») и я.

Приезжаем, находим дом по шишкиному адресу. Никакой Фаины. Ткнулись еще в три-четыре дома рядом -тот же результат, а то и похуже.

— Какая вам еще Фаина? Шляются тут всякие… Сейчас пса спущу!

Бочман говорит Витьке:

— Ты может, под балдой был, когда адрес записывал или Фаина эта от тебя просто отмотаться хотела.

— Ни в жизнь. Пошли в клуб, там мы ее уж точно засечем.

***

В клубе народу полно Дым коромыслом. Выпивший аккордеонист наяривает «Аргентину» и «Рио-Риту». Девицы в основном танцуют друг с другом. Мрачные чуваки стены обтирают.

— Ну где твоя Фаина, — спрашиваем Шишкина

Молчит. Видим вокруг нас сгущается группка местных корешей: пиджаки запахнуты, руки — в карманах. Один из них подошел вразвалочку, дыхнул перегаром, спрашивает:

— Вы откуда такие клевые? Что надоть?

— Из Москвы. У нас здесь знакомая — Фаина. Не можем ее найти.

— В Москве и ищите. Тама Фаин пруд пруди. Тута — никаких Фаин. Тута гляди: цирк!

Малый широко распахнул пиджак, из бокового кармана выхватил финку. Держа ее за кончик лезвия, подбросил к высокому потолку и ловко поймал за рукоятку.

— Видали цирк? И хиляйте отседова по-быстрому!

Надо было сматываться от греха подальше. Выходим из клуба. Стемнело. Бредем по изрытому полю, проклиная Шишкина и незвестную Фаину. Спрашиваем у случайного встречного как пройти на станцию

— Прямо и направо. Витька под общий смех кричит:

— Да, мы пойдем направо, но ты, Фаня, ты у меня пойдешь налево! Я тебе это гарантирую!

***

Совсем уже темно. Натыкаемся но дом вроде барака. Женское общежитие. Плюмбум говорит:

— Может тут оно и есть — это самое «фаино»? Пробуем последний шанс!

Стучимся. Открывают две немолодые женщины.

— Вам кого?

— Фаину.

— Какую Фаину? У нас их две. Круглову что ли?

Рзводим руками:

— Унас память плохая. Еще с детства. Может и Круглова..

— Это как же так: за девушкой ухаживаете и даже фамилии не знаете. Нехорошо. А Фаина ваша уж с неделю как в Москву уехала. У нее там сестра постоянно прописана.

— Вот тебе на, елки-моталки…

— А что такое?

— Да Фаина эта на день рождения нас пригласила. Мы вот ей и цветочки привезли. Выпивка у нас с собой, а выпить, выходит, не с кем и негде. Театр…

Женщины посовещались и одна из них показала:

— Ладно, ступайте вон в ту комнату. Там выпьете. Только без хулиганства.

— Спасибо, что вы… но у нас, по-честному, закусона никакого.

— Ступайте, ступайте.

Заходим в ближнюю комнату, открываем свои бутылки, ждем. Через некоторое время являются наши женщины с тазом полным винегрета.

А вы с нами? Приглашаем.

— Мы не пьем. Вы уж сами.

— Ну за Фаину и за вас! Будьте здоровы, милые дамы!

Мы выпили водку, съели почти весь винегрет и попрощались с хозяйками.

— Как же вы так — незнакомых-то впустили?

— Видим — ребята неплохие, а выпить надо. Мы не без понятия.

Цветы мы оставили им на столе.

***

Последний поезд на Москву уже ушел и в станционном зальчике — безлюдно. Лампы горят слабо, и мы едва различаем человека, неподвижно лежавшего на одном из деревянных диванов. Он в телогрейке и кирзовых сапогах. Лицо его прикрыто смятой кепкой. Когда мы вошли, он приподнял ее за козырек. посмотрел на нас и снова опустил козырек на лицо.

Все мы были болельщиками и любили играть в футбол. У входа в зал кто-то увидел небольшой деревянный брусок, и мы стали с азартом перепасовывать его друг другу. Человек на диване оживился, надел кепку и с вниманием и интересом наблюдал за нашей игрой. Наконец, кто-то прмахнулся и брусок, скользнув по плиточному полу., оказывается под диваном, стявшим в другом углу.

— Ладно, — говорит Бочман, — наигрались. Хватит, посидим.

Но человк, смотревший нашу игру, видимо, думал иначе. Спустившись со своего ложа, он пододошел к дивану, под который закатилась наша чурка, почти по-пластунски полез под него, в пласты пыли и сети паутины, вытащил ее оттуда и молча бросил нам.

Удивленно переглянувшись, мы начали «второй тайм». Мужик, отряхнувшись, снова улегся на свой топчан, и снова безотрывно продолжал смотреть нашу перепасовку деревяшкой.

***

Было совсем темно, когда пришел последний поезд из Москвы. Людей приехало мало, и они бвстро расходились. У кассы задержалась только одна девушка. Мы подошли к ней к ней.

— Не знаете когда придет поезд в Москву?

— Часов в 6, наверное.

— Что же нам пока делать? Тут на станции сидеть неохота.

— А я сейчас в свою деревню пойду через большое поле. Там стога сена, в них тепло и можно поспать. Идемте со мной, если хотите, я вам покажу.

— А вы нас не боитесь?

— Кого? Вас?

— Нас. Народа нет, глухо. А нас четверо.

— Нет, не боюсь. Отбоялись мы в войну. Да и деревенские наши ребята недалеко.

— Да мы шутим. Мы — хорошие, мирные.

— Я вижу.

Пошли. У перввого большого стога попрощались, она пошла дальше и скрылась во мраке летней ночи.

Часа три мы блженствовали в стогу, к которому привела смелая девчонка. С одним из первых поездов мы уехали в Москву.

И долго потом вспоминали поездку в Софрино — маленькую Россию лета 46-го года.

Print Friendly, PDF & Email

Один комментарий к “Генрих Иоффе: Давно это было…

  1. Спасибо за рассказ.
    Читая его я грустно думал о времени, когда будет уходить моё поколение — но после его прочтения у меня осталось чувство оптимизма и восхищения «двумя немолодыми женщинами», «смелой девчонкой» и их поколением.

Добавить комментарий

Ваш адрес email не будет опубликован. Обязательные поля помечены *

Арифметическая Капча - решите задачу *Достигнут лимит времени. Пожалуйста, введите CAPTCHA снова.