Подлинная романтическая литература останавливатся на том месте, где всплывает психофизиология, где начинается смакование чувственности, конец которого в порнографической клоаке. Классический автор знал, до какого момента уместно следовать за своими героями, а где их правильнее оставить наедине.

Категория «120+

(«Балак»)

Арье Барац

«Знает только рожь высокая»

«И жил Израиль в Шиттиме, и начал народ блудодействовать с дочерьми Моава, И приглашали они народ к жертвам божеств своих; и ел народ, и поклонялся божествам их. И прилепился Израиль к Баал-Пеору. И возгорелся гнев Господень на Израиль. И Господь сказал Моше: возьми всех начальников народа и повесь их Господу пред солнцем, и отвратится ярость гнева Господня от Израиля. И сказал Моше судьям Израиля: убейте каждый людей своих, прилепившихся к Баал-Пеору. И вот некто из сынов Израиля пришел и подвел к братьям своим Мидьянитянку пред глазами Моше и пред глазами всей общины сынов Израиля, а они плакали у входа шатра соборного. И увидел это Пинхас, сын Элазара, сына Аарона, священника, и встал он из среды общины, и взял копье в руку свою. И вошел вслед за израильтянином в нишу, и пронзил обоих их» (25:1-9)

Мидраш объясняет приключившийся с Израилем массовый психоз тем, что Билам и Балак тщательно продумали совращение, разыграв целый спектакль: вдоль дороги, ведущей к еврейскому стану были выставлены ларьки со льном (по которому евреи истосковались в пустыне). К этим торговым точкам были приставлены шатры с блудницами, угощавшими посетителей вином и демонстрирующими им свои прелести. Однако прежде чем прикоснуться к красоткам, требовалось восхвалить Баал-Пеора.

Искусство обольщения, пожалуй, самое первичное, самое древнее в мире искусство – причем оно действительно с искусством связано. Высокая поэзия, в конечном счете, имеет ту же направленость, равно…  как и религия!

Подведя к Моше мидьятянку, Зимри сказал ему: если ты сам взял мидьятянку — Ципору, то с какой стати запрещаешь мне эту женщину?

Ошеломленный Моше не нашелся, что ответить. Но Зимри пришел не за тем, чтобы выяснить истину, он пришел не полемизировать, а деморализировать, и поэтому Пинхас ответил ему ударом копья.

Если же коснуться этого вопроса по существу, то разницу между брачными отношениями, санкционированными живым Богом, и сексуальными оргиями мертвых богов, показать совсем не трудно.

В глазах иудаизма интимные взаимоотношения между мужчиной и женщиной, с одной стороны религиозно необходимы, а с другой – возможны только в рамках религии. Обрезание, знак Завета, подразумевает союз трех уникальных существ – мужа, жены и Бога.

Языческие религии, менее всего замечающие чью-либо уникальность, полностью захвачены стихиями: ритуальный промискуитет лежит поэтому в основе практически всех растительных культов.

То же отличие, которое усматривается между необузданным языческим эросом и целомудренной брачной образностью иудаизма, пролегает также и между двумя видами искусства: искусства обольщения, вдохновляемого причудливыми флюидами эротической стихии, и искусства человеческой любви, для которой эрос всегда только средство общения, а не самоцель.

Подлинная лирика, подлинная романтическая литература останавливатся на том месте, где всплывает психофизиология, где начинается смакование чувственности, конец которого в порнографической клоаке.

Классический автор знал, до какого момента уместно следовать за своими героями, а где их правильнее оставить наедине. «Знает только рожь высокая, как поладили они», заключает поэт.

В современном искусстве чувство меры часто утрачивается, а в некоторых случаях именно глумление над этим чувством становится главным эстетическим требованием, чуть ли не законом жанра.

Голые короли сцены

Многим памятна борьба министра культуры Мири Регев, которую в прошлом году она пыталась вести против эксгибиционистских выходок израильских актеров: «Я была поражена, когда узнала, что в этом году на фестивале Иерусалима, как и в прошлом году, будут представлены выступления абсолютно обнаженных артистов», — написала Мири Регев в письме, посланном на имя директора фестиваля Эяля Шера.

В своем письме министр культуры объяснила, что обнажение на подиуме «идет вразрез с основными ценностями израильского общества и Государства Израиль, еврейского и демократического государства». Но «цербер» был освистан, а актеры обнажены.

Эту театральную моду – оголяться на публике — в целом трудно отделить от общих успехов перманентной «сексуальной революции», 50-летие которой человечество отметило в прошлом месяце. За этот недолгий – по историческим меркам — период слово «сексопатология» полностью вышло из употребления. Удивительно, что «Google» его все еще находит.

В любом случае ясно, что если из классической перверсии гомосексуализм преобразился в эталон психофизического здоровья, то эксгибиционизм уже ничем другим кроме высокого искусства являться просто не может.

Когда-то подобный вид сценических представлений тоже забавлял людей, но в известных пределах. В целом ожидание аудитории было иным. Передаю клавиатуру Марку Твену:

«Весь этот день герцог с королем возились не покладая рук: устраивали сцену, вешали занавес, натыкали свечей вместо рампы; а вечером мы и мигнуть не успели, как зал был битком набит мужчинами… Герцог поднял занавес, и король выбежал из-за кулис на четвереньках, совсем голый; он был весь кругом размалеван разноцветными полосами и сверкал, как радуга. Ну, обо всем остальном и говорить не стоит — сущая чепуха, а все-таки очень было смешно. Публика чуть не надорвалась от смеха; а когда король кончил прыгать и ускакал за кулисы, зрители хлопали, кричали, хохотали и бесновались до тех пор, пока он не вернулся и не проделал всю комедию снова, да и после того его заставили повторить все сначала. Тут и корова не удержалась бы от смеха, глядя, какие штуки откалывает наш старый дурак.

Потом герцог опустил занавес, раскланялся перед публикой и объявил, что эта замечательная трагедия будет исполнена только еще два раза, по случаю неотложных гастролей в Лондоне, где все билеты на предстоящие спектакли в театре «Друри-Лэйн» уже запроданы; потом опять раскланялся и сказал, что если почтеннейшая публика нашла представление занятным и поучительным, то ее покорнейше просят рекомендовать своим знакомым, чтобы и они пошли посмотреть.

Человек двадцать закричали разом:

— Как, да разве уже кончилось? Разве это все?

Герцог сказал, что все. Тут-то и начался скандал».

Пророческая оказалась сцена. Сегодня подобные представления стали весьма распространенным и уважаемым жанром сценического искусства.

Итак, если классическое искусство предполагало чувство меры, если оно заключалось в том, чтобы показывать необходимое, укрывая излишнее, то искуство последних десятелетий трудится над разрушением сих «эстетических стереотипов».

Разумеется, и сегодня красота находит себе пристанище в произведениях многочисленных художников, литераторов и сценаристов, и все же слова «искусство» и «культура»,  стали в наше время почти таким же жупелом, каким являлось слово «шалом» в худшие годы ословского соглашения.

Если творческая личность испражнится на тротуар, ограничит содеянное рамкой и подпишет: «это то, что я обо всех вас думаю», то это будет уже не то, что могло поначалу показаться, а высокое искусство, как минимум «перформанс»! Художник самовыражается! Сфера, в которую не смеют вмешиваться чиновники.

Московский философ Алексей Шеманов пытается понять это явление на примере фильма «Обнаженные»:

«В ленте в документальном ключе показаны будни артистов бурлеск-театра и сцены из их спектаклей. Хотя уже из названия фильма понятно, что в нем активно демонстрируется и обсуждается сфера, которая обычно составляет содержание порнопродукции, сам фильм, да и театр, о котором идет речь, странным образом не является ни порнографическим, ни эротическим шоу. Он производит шокирующее впечатление (причем не только на меня как на неискушенного в такого рода зрелищах, но и на западных зрителей, посещающих спектакли этого театра). Можно предположить, что его создатели стремились вызвать своего рода «культурный шок». Фильм хорошо иллюстрирует, что может означать «инклюзия» как «принятие и ответственность за разнообразие». Если отношения общих норм и индивидуальной воли человек способен мыслить только в терминах тирании, т. е. если отношения между универсальным — рациональным — упорядоченным и индивидом понимаются только как отношения разрыва, то воспроизводится ситуация, при которой автономия индивида понимается как способность следовать собственным предпочтениям.

Приведенный выше пример иллюстрирует, что в ситуации разрыва и антагонизма между свободой индивида и рациональным порядком их отношения обречены строиться по модели дезавуирования любых принятых заранее социальных конвенций. Характерной чертой подобных отношений оказывается, во-первых, направленность на шокирующее нарушение ожиданий другого, а во-вторых — требование терпимости к таким нарушениям. Можно сказать, что это модель непрерывного «раскачивания» и выяснения отношений, требующих от другого большой эмоциональной отдачи и, по сути, исключающее какое-либо продуктивное взаимодействие с миром и достижение согласия, кроме предполагаемого данной моделью согласия терпеть предложенную ситуацию».

Вот в таком вот конструтивном тупике агонизирует современная муза.