Генрих Иоффе: «Я вам не Годунов!»

Loading

Так это было или нет, но помилование Шуйского явилось громадной ошибкой Лжедмитрия, стоившей ему жизни… Если Лжедмитрий мог думать, что своим помилованием он «разоружил» Шуйского, то плаха и секира палача, возле которых тот уже стоял, только добавило ему ненависти к «царю».

«Я вам не Годунов!»

Григорий Отрепьев — царь Лжедмитрий I

Генрих Иоффе

 Генрих Иоффе Царствование «Дмитрия Ивановича» (Лжедмитрия I) продолжалось немногим меьше года.: с 1 (11) июня 1605 г. по 17 (27) мая 1606 г. Но, например, Н. Карамзин да и другие историки полагали, что он мог бы продолжать свое пребывание «в венце Мономаховом», если бы повел себя по-иному: главное — не потакал иноверцaм, которых привел в Москву, раздражая и возбуждая «московитов», особенно боярство.

По замечательной метафоре В. Ключевского самозванец был «заквашен» в Москве, скорее всего на подворье бояр Романовых. План был хитроумный: свалить Бориса Годунова руками подставного лица. Но случилось так, что человек этот «испечен» был в «польской печке», в Польше. Это обстоятельство не могло не вынуждать его вести «раздвоенную линию», так сказать, платить по двум счетам.

С одной стороны, представляя себя природно-законным русским царем, он должен был «царствовать» так, чтобы это соответствовало обычаям и нравам «московитов». И он, конечно, понимал это. Венчался на царство по тому же обряду, что и цари — его предшественники, не проявлял особой жестокости, дав «обет Богу не проливать христианской крови», повышал жалованье «служилым людям», сам принимал челобитные, даже облегчал положение холопов и беглых крестьян, проявлал личную смелость, удальство и т. д. Все это популяризировало его в народе.

С другой стороны ему приходилось платить и по «инземному счету», прежде всего полякам. Без их поддержки он не стал бы «Дмитрием Ивановичем», претендентом на московский престол, а потом и «царем»: просто заглох в каком-нибудь монастыре. Этот «второй счет» был, может быть, не меньше первого: многие московские бояре, и не только бояре, знали кто таков на самом деле «царь Дмитрий Иванович». В любой момент, который представился бы им подходащим, они могли отправить «царя» Дмитрия Ивановича вослед Борису Годунову. Не учитывать этого «Дмитрий Иванович» не мог. И хотел он того или нет, ему приходилось выполнять в Москве то, что обещал он польскому королю и польским магнатам в обмен на их военную, финансовую и политическую поддержку. А обещать он был вынужден немало. Обещал обратить Московское государство в католическое (и сам тайно принял католичество), передать Северские и Смоленские земли Польше, щедро расплатиться с польскими магнатами и воеводами, поднести несметные богатсва своей невесте Марине Мнишек и др..

Но как писал Н. Карамзин, самозванец охлаждал к себе любовь народную. И охлаждал прежде всего тем, что простые «московиты» сами могли видеть и слышать. Лжедмитрий был, пожалуй, первым «прозападническим царем». Он публично говорил русским, что они отстали, что им нужно учиться у иностранцев, не следовал некоторым нравам, обычаям и привычкам «московитов» (не крестился перед иконами, не молился перед едой, в церковь ездил на коне и т. д.), благоволил иностранцам— католикам и проч.

***

В народе все это вызывало удивление и неприязнь, которыми не преминули воспользоваться бояре, среди которых главную роль играл Василий Иванович Шуйский. Рюрикович по происхождению, он, как и бояре Романовы (к которым по матери принадлежал царь Федор Иванович), был противником неродовитого Бориса Годунова и, можно думать, не оставался в стороне при «заквашивании» самозванца. Прожженный политик, Шуйский не раз менял свое высказывание об «углическом действе» 1591 г. Тогда, как мы уже знаем, он заявил, что царевич погиб, случайно напоровшись на нож при игре в «тычку». Позднее, после того, как П. Басманов и некоторые другие воеводы-бояре вместе с армиией под Кромами перешли на сторону самозванца, Шуйский заявил, что царевич Дмитрий не погиб в Угличе, а чудесным образом спасся и движется с войском в Москву, чтобы занять свой законный престол.

Но когда самозванец уже царствовал «на Москве», Шуйский в третий раз переменил сказанное ранее. Может быть, в душе он терзался своими прежними обманами и изменами, но, пожалуй, скорее всего, в нем взыграли замыслы собственного царствования: Годунов был устранен, не устранить ли пока не окреп и самозванца? У Шуйского нашлось немало верных людей, которым он стал говорить, что сам хоронил царевича Дмитрия и что ныне Московское государство — «у ног обманьщика», он — «орудие ляхов, еретиков и папистов». Верных ему людей были немало, но среди них нашлись и такие, которые донесли кому следовало. Шуйский был схвачен, его судили «соборно», подвергли пыткам, но он никого из сообщников не выдал. Приговорили его к смертной казни. 25— го июня он стоял на Лобном месте, подле секиры и плахи и уже говорил собравшемуся народу, что умирает «за истну и веру христианскую», как неожиданно примчавшийся всадник крикнул: «Стой!».

Это «царь Дмитрий Иванович» в последнюю минуту прислал сказать, что он милует боярина Василия Шуйского. В Москве одни говорили, будто Лжедмитрия уговорили поляки из его окружения, чтобы создать ему образ «милостиввого государя», другие — что он внял слезным мольбам «матери» — Марфы Нагой. Так это было или нет, но помилование Шуйского явилось громадной ошибкой Лжедмитрия, стоившей ему жизни.

***

Казнь Шуйскому была заменена ссылкой, но он не успел добраться до нее, как ему разрешили вернуться. Изощренный, хитрый политикан, лицемер он сумел внушить самозванцу доверие и даже приблизиться к нему. Но если Лжедмитрий мог думать, что своим помилованием он «разоружил» Шуйского, то плаха и секира палача, возле которых тот уже стоял по приказу Лжедмитрия, только добавило ему ненависти к «царю». Теперь он, однако, понимал, что одним распространением слухов о самозванстве «Дмитрия Ивановича», его тайном и Марины Мншек (с которой он повенчался в мае 1606 г.) католичестве народ против «царя» не поднять. И Шуйский прибег заговору. Возглавила его троица: он сам, а также князья Василий Васильевич Голицын и Иван Семенович Куракин. Условились самозванца убить, «а кто после него из них троих будет царем, тот не должен никому мстить за прежние досады, но по общему совету управлять Российским царством».

К заговору примыкали новые люди. Шуйскому удалось привлечь воевод 18-тысячного отряда новгородского и псковского войска, собранного около Москвы для предполагавшегося похода в Крым. План состоял в том, чтобы окружить дворец и убить Лжедмитрия. Для участия большинства выкинули обманный лозунг: «Поляки бьют бояр и государя!» На самом деле решили перебить поляков в их домах, помеченных заранее. Немецких алебардщиков из охраны «царя» постановили не трогать, как воинов, верных присяге любой службы.

Слухи о заговоре доходили до охраны Лжедмитрия, состояшей главным образом из иностранцев, и они сообщали ему об опасности, но он говорил, что у него хватит сил подавить любой мятеж…

В 4 утра 17 мая ударили колокола на Ильинке, на Новгородском дворе, и тут же зазвонили все московские колокола. Толпы эаговорщиков бросились на Красную площадь, где уже на конях и при полном вооружении находилось две сотни бояр. Они спешили добраться до Лжедмитрия. Шуйский на коне — в одной руке — меч, в другой — крест — въехал в Кремль через Спасские ворота. Слез с коня возле Успенсского собора, вошел внутрь, приложился к иконе владимирской богородицы и крикнул толпе: «Во имя Божие идитие на злого еретика!»

Вооруженная толпа бросилась во дворец, где спал Лжедмитртй. Он проснулся от страшного шума, велел находившемуся во дворце П. Басманову пойти и выяснить, что происходит. Басманов встретил толпу в сенях. От него грозно потребовали:

— Веди нас к твоему самозванцу-бродяге!

Басманов бросился в спальню к Лжедмитрию, вслед за ним ворвался какой-то мятежник, но Басманов ударом меча рассек ему голову. Сам же Лжедмитрий, выхватив меч из рук одного из телохранителей, бросился навстречу бушевавшей толпе и, размахивая мечом, закричал:

— Я вам не Годунов!

Немногочисленная охрана едва успела затворить дверь. Мятежники стали взламывать ее, к ним снова вышел Басманов. Прославленный герой обороны Новгород-Северского, он попытался утихомирить разъяренных людей, говорил им, что мятеж принесет Русскому государству много бед. Татищев, которого совсем недавно Басманов спас от ссылки, или того хуже, крикнул:

— Злодей! Иди в ад вместе со своим царем!

И всадил Басманову нож в сердце, убив его на месте. Мертвого, Басманова сбросили с крыльца…

А Лжедмитрий, в поисках спасения, метался из комнаты в комнату, подбежал, наконец, к окну и выпрыгнул на подмостки, построенные для праздников в связи с венчанием Лжедмитрия и Марины Мнишек. С этих подмостков он попытался перепрыгнуть на такие же другие и… рухнул с высоты примерно в 15 сажен! Сломал ногу, разбил грудь. В бессознательном состоянии его подобрали находившиеся здесь (это был так называемый Житный двор) стрельцы и, облив водой, привели в чувство. Лжедмитрий умолял их спасти его, вернуть на трон, обещая за это жен и имущество бояр-изменников. Между тем, на Житный двор стал стекаться народ, мятежники требовали у стрельцов передать им «расстригу Отрепьева», объявившего себя царем. Стрельцы не соглашались, настаивали на том, чтобы опросить мать «Дмитрия Ивановича» — Марфу Нагую. Если она признает его сыном, стрельцы, как они говорили, «умрут за него», если нет, «то Бог в нем волен». Марфу вызвали из кельи, и она признала, что как «жена слабая» из-за угроз, подношений и лести говорила «греховно». Сын ее — царевич Дмитрий — погиб в Угличе, «Дмитрий Иванович» — самозванец. Это же подтверждали и родственники Марфы Нагой.

Лжедмитрия внесли во дворец. Мятежная толпа сорвала с него царскую одежду, на тело набросили рубище и, матерно ругая, спрашивали:

— Говори кто ты есть, злодей! Кто твой отец? Откуда ты родом?

Он плакал, твердил, что он — Дмитрий, сын царя Ивана Васильевича, и это подвердила его мать-инокиня. Князь Иван Голицын прервал его:

— Ее свидетельство нам известно. Оно предает тебя казни!

Лжедмитрий просил отнести его на Лобное место, где он все скажет народу. Но Шуйский и другие бояре–мятежники опаслись, как бы он не склонил часть народа на свою сторону и торопились покончить с ним. Выскочившие из толпы дворяне Иван Войков и Григорий Валуев двумя выстрелами из пищалей положили конец фантастической истории монаха Григория Отрепьева, почти на год сумевшего стать царем.

***

Три дня на Красной площади были выставлены два трупа. Лжедмитрий, едва прикрытый, лежал на столе с дудкой и волынкой, Басманов — на скамье, у его ног. Потом Басманова похоронли у церкви Николы Мокрого, а самозваца в Убогом доме за Серпуховскими воротами. Позднее поползли слухи, что там происходят какие-то волшебства. Тогда «расстригу» вырыли из могилы, сожгли на Котлах, прах смешали с порохом и выстрелили из пушки в ту сторону, откуда он пришел в Россию в царском обличии.

Print Friendly, PDF & Email

Добавить комментарий

Ваш адрес email не будет опубликован. Обязательные поля помечены *

Арифметическая Капча - решите задачу *Достигнут лимит времени. Пожалуйста, введите CAPTCHA снова.