«Я тебе доверял, а ты за моей спиной проворачиваешь сделки с сахаром, и меня даже не ставишь в известность! Я уже два дня отбиваюсь от следователей отдела по борьбе с организованной преступностью. Они у тебя в столе нашли бумаги о сделке с сахарным заводом. Ты знаешь, сколько лет тюрьмы тебе грозит?!»
«Время и мне собирать камни…»
Главы из неоконченной биографии
Виктор Фишман
Продолжение. Начало
Глава двадцатая
ЖИЗНЬ В ГЕРМАНИИ
Знакомство с Европой
Курсы закончены, на работу меня не берут. Что делать? Люся сказала: «Будем ездить и познавать прекрасное в окружающем мире».
Мы старались уезжать из Мюнхена мы не надолго. Но даже если уезжали на два-три дня, то всегда просили ту или иную знакомую пожить у мамы или приходить к маме. Добрые люди находились всегда.
Листаю старые альбомы и делаю выписки.
Декабрь 1997 года — Берлин.
Январь 1998 года — Вена.
Тут нужны пояснения. Света выиграла какой-то приз на поездку в Вену трёх человек, за меня пришлось дополнительно заплатить. Посмотрели, кажется, все венские музеи и картинные галереи.
Март 1989 года
Приезд Мысиных. Лида и Толик Мысины заехали к нам по дороге из Испании, где они отдыхали. Мы очень обрадовались встрече, так как не виделись много лет. Лидка, как всегда, много болтала и без перерыва обнимала Люсю. Кроме всего прочего, они хотели приобрести в Мюнхене автомашину и на ней ехать до Москвы.
В ближайшую субботу я с Толиком поехали на автомобильный базар. Он выбрал тёмно-зелёный «Ниссан» с большим багажником. Мы заплатили владельцу за такую машину около 3 500 марок, оставили наши фамилии и мой адрес, и, довольные сделкой вернулись домой. По дороге мы ещё зашли в пивную, и выпили по большой кружке «Augustiner».
— Два идиота, — кричала Лида после того, как услышала наш рассказ. — Кому я доверилась?! Где квитанция, что вы отдали деньги?!
Квитанции об уплате действительно у нас не было. Мы с Люсей пытались её успокоить, объясняли, что тут такой порядок, и в понедельник она увидит свою машину. Но Лида не унималась. Мы с Люсей ушли по нашим делам. Толя после этой сцены хорошо выпил. Когда мы вернулись домой, вся ванна была в крови, а один из трёх алюминиевых крючков на общей планке, укрепленной на стенке ванной комнаты, оказался отколотым: так Толик стукнулся о него головой!
В понедельник мы с Толиком поехали в назначенное место. Наша машина нас уже ожидала. Все документы для проезда через границу были оформлены в надлежащем порядке. Толик Мысин и я гордо подкатили к дому. Лидка вышла на крыльцо. И точно с той же запальчивостью, с которой она обозвала нас «идиотами», теперь она кричала на всю Крайллерштрассе:
— Чудная машина! Какие вы молодцы! На Вас действительно можно положиться!
На этот «Ниссан» они погрузили все свои покупки и благополучно доехали до Москвы. Как рассказывал мне Толик, эта машина много лет потом служила им верой и правдой, и ни одной поломкой не испортила им настроение.
А планка с отломанным крючком в ванной до сих пор напоминает мне о том инциденте.
После смерти мамы в мае 1998 года несколько месяцев мы никуда не ездили. По еврейской традиции на могилу нельзя ходить первые полгода. Я пришел к маме в начале декабря 1998 года. Могила, кусты возле неё и окружающие деревья были покрыты легким инеем. И вдруг, среди этой пустоты и тишины, с могилы взлетела большая красивая бабочка. Её красно-коричневые крылья напоминали тюльпаны, которые мама очень любила. И которые я так редко ей дарил.
Я оглянулся в поисках кого-либо, кто мог бы подтвердить, что это всё мне не сниться. Но на кладбище, во всяком случае, рядом со мной никого не было. Этот эпизод нашел отражение в моём научно-художественном романе «Формула жизни», в том месте, где героиня Эмма Нётер приходит к могиле своей матери.
Я продолжаю рассказ о наших поездках
Сентябрь 1998 года — Италия: Лагуэла, Алассиа, Генуя, Сант— Ремо.
Март 1999 года — США. Прилетели в Нью-Йорк, потом переехали в Вашингтон, затем — к Дельдоре, подруге Светы; потом — Детройт, Чикаго. Перелетели на Западное побережье, были у Барканов в Сан-Франциско, затем полетели к их знакомым в Лос-Анжелес.
Июль 1999 года — остров Майнау.
Октябрь 2000 года — поездка в Регенсбург, на свадьбу Димы Ярошенко.
Май 2001 года — Бад-Киссинген, отдых в еврейском санатории.
Июнь 2001 года — Баден-Баден и Фрайбург.
Июнь 2001 года — Люся с Лёшей и Мина Козлова с Катей поехали на отдых в Венецию.
Август 2001 года — Швейцария
Встреча гипромезовцев в Мюнхене
В 1998 году к нам в гости приехали живущие в Бонне Вадик Заблудовский с Зиной Болотиной. С Вадиком мы много лет работали в отделе защиты сооружений от коррозии Укргипромеза, а затем я давал ему задания по проектированию средств защиты от коррозии в годы моей работы в НПО «Созидатель». Именно в эти годы с ним была связана одна весьма неприятная для меня история.
Команда гипромезовцев под руководством главного специалиста теплотехнического отдела Богдана Вишневского выполняла под эгидой НПО «Созидатель» проект перевода котельной с газа на мазут для одного из сахарных заводов Кировоградской области. Проект был выполнен в срок и качественно, а завод, не имея денежных средств на своём счету, расплатился с нами несколькими вагонами сахара. Я обратился к Вадику Заблудовскому с вопросом, не знает ли он человека, имеющего определенные связи и умеющего претворить сахар в деньги. Вадик сказал, что эту операцию может легко исполнить его двоюродный брат. Мы договорились о вознаграждении брата Заблудовского, я передал ему все необходимые документы, сообщил об этом в бухгалтерию НПО «Созидатель», а потом, в суете дел, напрочь забыл о злополучном сахаре.
Было лето, я отдыхал на даче с Люсей и мамой. Неожиданно к нам нагрянул посланец от генерального директора НПО «Созидатель» Леонида Турчина со строгим приказом немедленно явиться по месту работы. Ящики моего рабочего стола оказались выдвинутыми, все бумаги перевернутыми. Леонид Турчин был в ярости:
— Я тебе доверял, а ты за моей спиной проворачиваешь сделки с сахаром, и меня даже не ставишь в известность! Я уже два дня отбиваюсь от следователей отдела по борьбе с организованной преступностью. Они у тебя в столе нашли бумаги о сделке с сахарным заводом. Ты знаешь, сколько лет тюрьмы тебе грозит?!
Я честно рассказал Турчину, как было дело. Он вызвал главного бухгалтера и тот, заглянув в свои записи, подтвердил правоту моих слов. Турчин поостыл:
— Я сказал следователям, что ручаюсь за Фишмана, как за самого себя. Не мог он пойти на такое дело. Пусть занимаются теперь братом Заблудовского…
Так Леонид Турчин спас меня от тюрьмы. А Вадик Заблудовский потом извинялся передо мной за проделки брата.
Теперь Вадик и Зина сидят у нас в мюнхенской квартире, и мы вспоминает «минувшие дни и битвы, где вместе рубились они». Вадик сказал, что чувствует себя плохо, но если бы отложил поездку, то неизвестно, приехал ли бы вообще когда-нибудь. Люся приготовила праздничный обед. По поводу приезда к нам Вадика Заблудовского мы пригласили в гости всех живших тогда в Мюнхене гипромезовцев. Пришли Алла Варшавская с мужем Эдуардом, Мина Козлова с Мариком Эдельштейном, Валентина Бассель, Леонид Печеник с женой Маей. Было весело, шла непринужденная беседа. Говорили, что нужно чаще общаться.
Я тогда подал идею организовать встречу живущих в Германии гипромезовцев. Ведь всем интересно узнать, у кого и как прошла адаптация к новым условиям в первые годы жизни в Германии, как устроились дети, поддерживают ли связи с Укргипромезом.
Сначала думали организовать встречу в Берлине, но в Берлине что-то не сладилось. И оказалось, что «место встречи изменить нельзя», то есть, решили встречаться в Мюнхене. Дата встречи 30 марта 2001 года всех устроила.
В оргкомитет естественным образом вошли Виктор Фишман, Алла Варшавская и Станислав Каплан. Очень помог нам живущий под Берлином Эдуард Нуссельман: он собирал сведения и составлял список участников, писал сценарий вечера. Проблема состояла в том, чтобы мероприятие не оказалось слишком затратным для тех, кто живёт не в Мюнхене: ведь им придется потратить деньги не только на проезд, но и на проживание.
С затратами на проезд оргкомитет ничего поделать не мог. На ресторан собрали где-то марок по 30. А проблему проживания мы разрешили. После того, как мы получили от Эдуарда Нуссельмана список гипромезовцев, пожелавших приехать на встречу в Мюнхен, мы распределили гостей по квартирам. Помню, что у нас с Люсей, на Крайллерштрассе 74, жили Леонид Донской, Рубин Кенс и Виктор Кнуренко; у Мины Козловой и Марика Эдельштейна жили строитель-проектировщик Матусовская Лена с мужем, У Аллы Варшавской остановились Маркова Лина из Берлина и Виктория Заславская из Нюрнберга, и так далее.
Станислав Каплан и Алла Варшавская договорились с одним небольшим рестораном о проведении встречи на весьма выгодных для нас условиях: ресторан готовит холодные закуски и горячие блюда, а всё остальное, включая спиртные напитки, разрешено было приносить с собой.
Сценарий Эдуарда Нусельмана был написан с большим чувством юмора, для каждого из присутствующих (а всего собралось человек сорок) у автора нашлись несколько добрых и шутливых слов. Затронуто было и наше гипромезовское начальство. Что имело некоторые последствия.
Механики Ефим Липовский и Аркадий Комарницкий придумали и изготовили памятные медали. Ими наградили самых активных участников этой встречи. Кинозапись событий вёл Алекс Гринберг. Потом её размножили и отправили в несколько адресов: кому-то в Израиль, в США и в Днепропетровск. Попала эта кинозапись и к директору Укргипромеза Юрию Кривченко.
Мы все надеялись, что после просмотра он передаст запись в отделы института. Но Кривченко продержал запись несколько месяцев. Как мне потом сообщили, кое-что ему не понравилось и даже задело его самолюбие. И виной тому был, естественно, идейный вдохновитель встречи в Мюнхене Виктор Фишман. Но времена были уже другие, да и находился я уж очень далеко от сфер его влияния.
Я вспоминаю Люсю на той встрече. Хотя она достаточно скептически относилась к гипромезовцам, но поддалась общему веселью. Она была радушной хозяйкой не только для тех, кто жил у нас на квартире, но и для тех, кто окружал её в ресторане.
Лет десять спустя, уже после смерти Люси, я предложил гипромезовцам, жившим в Берлине, повторить опыт и провести такую же встречу у них, в столице страны. За дело взялись Эдуард Нуссельман и Аркадий Столяр.
Я со своей второй женой Аллой приезжал тогда в Берлин. Мы встретились в кафе с Леонидом Донским, Виктором Кнуренко, Эдуардом Баммом, Ефимом Медведовским, и Аркадием Столяром. Договорились, что все будут помогать организаторам встречи.
Однако ничего не вышло: люди постарели, многие уже были больны, да и энтузиазм иссяк. Вторая встреча так и не состоялась.
Болезнь Люси
На день рождения Светы мы вчетвером — Света, Владик, Люся и я — поехали на три дня — с 7 по 9 сентября 2001 года — в Цюрих. Люся давно мечтала поехать куда-нибудь вместе с дочкой, и вот свершилось! Но она уже очень плохо себя чувствовала.
Мы гуляли по городу, посетили национальную картинную галерею. Люся надолго задержалась в зале Марка Шагала, медленно переходя от картины к картине. Вечером 7 сентября мы пошли в ресторан. Пища была очень вкусной, но Люся ничего не могла есть.
Света спрашивала, что бы она хотела заказать, но Люся от всего отказывалась. А вечером в нашем номере сказала мне, как она счастлива сегодняшним днём!
Вернулись в Мюнхен поздно вечером. Она приняла болеутоляющие таблетки, и через два дня сказала мне, что чувствует себя лучше.
Через несколько дней еврейская община устраивала ознакомительную поездку в евангелическую общину города Траунштайн, что примерно в десяти километрах от немецко-австрийской границы. Ехали на трёх больших автобусах. Встречать нас в Траунштайне вышли десятки семей местных жителей, чтобы разобрать приехавших по домам и в неформальной обстановке «поговорить о жизни».
Меня и Люсю пригласила к себе семья Мильхбауер (Milchbauer). Глава семьи Ганс и его жена Ульрика оказались учителями начальной школы. Тогда в их семье было четыре сына (спустя несколько лет Ульрика родила пятого ребёнка, и опять мальчика!). Мы провели вместе несколько часов, и между нами завязалась дружба. Через несколько месяцев Ульрика приезжала к нам домой проститься с Люсей. Но тогда, конечно, о таком никто не думал.
В октябре Люся почувствовала себя совсем плохо, и домашний врач направил её на обследование в больницу. Выйдя из кабинета томографии, Люся тихо мне сказала:
— Врач что-то нашел…
А нашел он рак поджелудочной железы в довольно поздней стадии.
Люсю положили в больницу. Врачи этой больницы посчитали операцию уже нецелесообразной. Старший врач сказал Свете:
— Жить ей осталось пять, максимум шесть месяцев. Мы ничем помочь не можем.
Это был конец октября 2001 года. Света попросила все результаты анализов и снимков, и пошла с ними к своей знакомой медицинской сестре в больнице на Изартор. Там тоже высказали мнение о нецелесообразности проведения операции.
Снимки переслали Пете в Днепропетровск. Он показал их знакомым врачам. Те в первую очередь восхитились самим качеством снимков:
— Где и на какой аппаратуре получается такая разрешающая способность? — спрашивали они у Пети. Но браться за операцию отказались.
Петя узнал, что в каком-то немецком городе есть клиника, где выхаживают таких больных, как Люся. Хотя Маринка боится ездить по автобанам, но она, пересилив страх, села за руль, и они с Петей поехали в этот город.
Петя разговаривал с немецкими врачами с помощью Марины как переводчика. После его настойчивых и перекрестных вопросов выяснилось, что в этой клинике подобные болезни не лечат, а лишь облегчают страдания больных. При этом стоимость двухнедельного пребывания в больнице достигала 20 000 марок. В нашей семье в то время таких денег не было и в помине. Да и в самом Мюнхене уход за Люсей был не хуже.
Люсе назначили химиотерапию. Огромная проблема была с уколами, так как попасть в утончившиеся вены было практически невозможно: это удавалось лишь сёстрам и врачам высшей квалификации.
Мы ездили в больницу то на такси, то нас возил Владик. Дома в вазе всегда стояли живые цветы. Я старался вдохнуть в Люсю уверенность, что всё закончится благополучно. До поры, до времени мне это удавалось.
У неё пропал аппетит. Я старался, как мог. В эти последние месяцы жизни Люся научила меня готовить. Я, который за все годы совместной жизни с Люсей не знал, где на кухне стоит та или иная кастрюля или сковородка, где лежат мука или соль, освоил несколько блюд. Научился готовить вкусную тушеную капусту, жарить блинчики, и даже варить борщ. А Люся мне однажды сказала:
— Вот видишь, сейчас ты меня упрашиваешь что-нибудь съесть, а когда я просила тебя купить мне сладкую булочку, ты отказывался…
Последние дни…
Кто-то сказал, что нужно пить специальный состав на подсолнечном масле. Достали этот состав. Я попробовал: взять в рот это было невозможно. А Люся пила каждый день по три ложки — утром, днём и вечером.
Её мужеству следовало бы поучиться. Выпали все волосы. Мы купили красивый парик. Даже на ночь она не хотела его снимать.
— Ты веришь, что я вылечусь? — спросила у меня Люся за неделю до смерти.
— У меня нет никаких сомнений, — ответил я, нисколько не кривя душой. — Иначе зачем бы я мучил тебя этими лекарствами.
Её мужеству и вере в будущее я не переставал поражаться. Но страшные дни катились один за другим.
— Мы давно не любили друг друга, — как-то вечером, когда мы легли в постель, неожиданно сказала мне Люся.
В ночь с 9 на 10 апреля 2002 года Люся вырвала. В тазике, который я подставил, была лишь кровь. Утром она закричала от боли. Специальный пластырь с наркотическим веществом уже не помогал. Вызвали скорую помощь, врач сделал укол наркотика. Через полчаса Люся вновь начала страшно кричать от невыносимой боли. Так кричала умершая от рака желудка её бабушка Рахиль Павловна за несколько часов до смерти. Тот крик много лет стоял у меня в ушах.
Света в это время находилась в кабинете нашего лечащего врача. Я позвонил ей на мобильный телефон и рассказал ситуацию. Врач приехала сама и сделала сильный укол наркотика. Через два часа Люся сделала последний глубокий вздох, и затихла навсегда…
Мы все находились в соседней комнате. Я закрыл Люсе рукой глаза.
— Не мучай её! — закричал на меня Петя.
В этом крике была вся его боль за страдавшую мать и обида на меня. Я ему ничего не ответил.
Вечером пришел мой добрый друг, раввин Стивен Лангнас, и говорил со Светой. Я слышал, он говорил ей, что у неё очень хороший отец, и что вместе мы должны пережить это горе. Что её маме уже не больно, и она уже не будет мучиться. Мне было не до разговоров.
Я хотел похоронить Люсю рядом с могилой мамы. Но мне отказали: оказалось, что по еврейскому обычаю чужую женщину нельзя хоронить рядом с могилой чужого мужчины. А именно такая могила находилась рядом.
Раввин Стивен Лангнас, к которому я обратился за помощью, сказал:
— Не переживайте, господин Фишман. Самое страшное уже позади. Выберите для жены любое, самое лучшее место на нашем кладбище. И предусмотрите рядом с ней место для себя. Я замолвлю за Вас слово.
Так я и сделал. На похороны пришло очень много людей: Люсю любили.
Позднее признание
При написании предыдущих глав я старался изложить как можно больше и как можно правдивее факты моей жизни и жизни моих детей. И почти ничего не писал о моих чувствах к Люсе и к детям. Мне казалось, что если я дам волю чувствам, то упущу какие-то важные факты.
Между тем Люся была моим духовным оплотом. И надежным щитом от внешних неприятностей и внешних раздражителей. Её тонкий такт и глубокий ум позволял нашей семье в непростой жизненной ситуации тех десятилетий находиться на плаву и поддерживать дружеские отношения с большим количеством людей.
То же самое было и после нашего переезда в Германию. Эту Люсину особенность я оценивал не всегда. Когда Люся умерла, постепенно, месяца через три-четыре, я оказался в полной изоляции: меня перестали приглашать в гости те люди, которые ранее были нам всегда рады. И я понял, что рады они были ей, а не мне.
Многие мои успехи и достижения были «спровоцированы» ею; об этом знали и говорили наши друзья. Нельзя приписывать себе то, что тебе не принадлежит. А я считал свои успехи лишь своим собственным достижением.
У нас было много счастливых дней, месяцев и лет. Могло бы быть и больше, если бы не мои — вовсе не обязательные с позиции сегодняшних лет! — увлечения и заблуждения. Я не ищу оправдания в древней поговорке «пусть в меня бросит камень тот, кто безгрешен».
Мы не дожили четыре неполных года до нашей золотой свадьбы. Но за год жизни с такой женщиной, как Люся, многие дали бы два и более года!
Я Люсю любил и люблю до сих пор! Я до сих пор помню её голос, помню её глаза, с любовью смотрящие на меня. Помню её нежные руки, успокаивающие меня, когда казалось, что жизнь превращается в непрерывный кошмар.
Говорят, что у каждого человека есть гены добра и зла. И мы наследуем эти гены от своих родителей. Люся от своего отца унаследовала удивительную память. Мне кажется теперь, что это её свойство вместе с другими хорошими качествами передалось детям, Пете и Свете. Что досталось детям от меня, можно лишь догадываться.
Люсина ранняя смерть стала жестоким наказанием для меня за все обиды, нанесенные ей. И как бы я не старался быть внешне уверенным в себе, наедине с собой очень часто я чувствую себя одиноким. Вдруг накатывает волна тоски. И причина тому — мои жизненные ошибки, которые уже невозможно исправить.
Я стал понимать, что движет монахами и отшельниками. Со времени смерти Люси и затем в течение почти одиннадцати лет я был членом похоронного братства «Хевра Кадиша» — очень уважаемой в еврейской религии комиссии. Работа в ней требовала не только физических сил, но и большого душевного напряжения. Слёзы родственников, стук комьев земли о крышку гроба, прощальная еврейская молитва. Как бы там ни было, свой долг тоске и еврейскому сообществу я отдал.
Продолжение
