Сергей Эйгенсон: Рассказы по жизни. Продолжение

Loading

Я моих сотрудниц отпускал при случае, если, к примеру, в магазин «Сибирь» завезли бразильских кур, постоять в очереди и приобрести для семейства харч. Да и вообще, бороться за трудовую дисциплину отказывался, полагая, что тут или работать — или бороться. Совместимо плохо.

Рассказы по жизни

Мемуары

Сергей Эйгенсон

Продолжение. Начало

Изнасилование и секшуал харрасмент

В этом году, мне кажется, это самые модные темы. То и дело сообщают о том, как какие-то дамы вспомнили о своих обидах 30‒40-летней давности. Вы уж извините, но это сильно напоминает старый одесский анекдот о «приятно вспомнить». Взять хотя бы случай, когда при выборах в Верховный суд США прилетела сильно подержанная тетка из Калифорнии с сообщением о том, что кандидат ее недоизнасиловал в 70-х годах и это сломало всю ее жизнь.

Но я не об этом, хочу припомнить пару случаев на эту тему из собственной жизни. В случае с изнасилованием надо сказать, что в самом казусе я никак не участвовал, но зато был на комсомольском собрании по этому поводу. А вот в секшуал харрасмент, хоть мы тогда этих терминов и не знали, обвиняли прямо меня.

* * *

Начинаем с насилия. Я тогда уже учился на 5-м курсе нашего Уфимского Нефтяного института, сдал последнюю сессию и уже собираю в лаборатории во дворе установку для дипломной работы. Захожу в главный корпус ВУЗа, а там меня прихватывает человек из комитета комсомола и талдычит, что нужно придти на институтское собрание. «Тут очень важное дело. Об изнасиловании». Я никак не предполагал, что это может быть темой собрания, мне казалось что тут область исключительно Уголовного кодекса, но если уж так настаивают… Все же я постарался узнать — о чем вообще речь.

Оказалось так. За месяц до того была как бы вечеринка в одной из комнат общежития, что напротив института. Пришли девицы из других заведений, типа, Института Искусств либо Пединститута, вообще из другой части города, а парни — тутошние, общежитские. Посидели, поболтали, попили, чем-то закусили — неожиданно оказывается уже за полуночь. На такси денег нету, да и не словишь. Девы остаются ночевать в той же комнате, разумеется, попарно с хозяевами.

На одной из коек оказываются вместе гостья, студентка пединститута и некий Женя по фамилии, допустим, что Сидоров. Настоящую я не помню, все же прошло уже больше полувека. Он, вообще-то, приехал всего на пару дней из Салавата, где был на преддипломной практике. Полежали некоторое время и у кавалера появилось желание более интимного контакта, о чем он и сообщил партнерше. На это дева ответила, что она вот именно что дева, как бы в медицинском смысле, и ему в этом случае придется на ней жениться. Ну, что он мог ответить в два часа ночи?

— Да, конечно, женюсь, нет вопроса!

Короче говоря, процесс произошел, а утром она уехал к себе в старую часть города ожидать его прихода. А он — на автостанцию, откуда и отправился в Салават. Вообще говоря, тут в любом случае была некоторая помеха. Женя уже был женат, а в СССР многоженство не поощрялось.

Она подождала еще несколько дней его появления, потом навела справки. Узнав, что данный суженый, во-первых, нынче уехал в Салават, а во-вторых, уже как бы связан, предприняла свои шаги. Оказывается так, что у этой самой Флюры был родственник в обкоме партии. Она к нему со своим горем, а он запустил дело в обкоме комсомола и параллельно в облпрокуратуре. Комсомольцы по сигналу из старшей инстанции зашевелились первыми. Вот оттуда дело и попало в наш институтский комитет. Там, естественно, раскрутили общее собрание.

Вот, значит, нас и собирают. Но тем временем, как я узнал дополнительно, до Жени в Салавате доходит информация о собирающемся тайфуне. Он сразу показал, что в идиотах не состоит: вернулся в Уфу и явился домой к своей случайной, но упорной подруге.

— Сказал — женюсь, значит женюсь. Давай отбой в обком!

— А та?

— Разведусь, делов-то.

Дева опять к своему дяде, из прокуратуры дело дело завернули. Теперь считается, что Женя с Флюрой нынче создают здоровую советскую семью. Но указание из обкома комсомола в Нефтяном продолжает действовать. Им же надо отбыть номер. Вот мы и будем нынче обсуждать вышеупомянутого и решать его судьбу.

Начинается собрание. У нас в институте большой актовый зал, и нынче он полон. Первым на сцене оказывается человек из комскомитета, который и излагает официальную версию на момент до примирения героев. Затребовали к ответу Женю. Он сбиваясь излагает вариант с созданием новой семьи. Потом возникает героиня, она со слезами на глазах просит ее любимого Женечку не обижать и вопрос вообще снять. Ну, поговорили. Настроение у публики в зале такое, как у Галича поется: «А из зала мне кричат: “Давай подробности!”»

Начинаются выступления по теме. Первым не очень к делу вылез приятель героя, который долго говорил о том, что-де «он многократно защищал спортивные цвета института, выступая на соревнованиях по бегу с препятствиями». На втором ряду в зале сидит мой давнишний приятель Лёня и довольно громко комментирует: «Та-ак! Значит, спортсменам можно, а как насчет участников художественной самодеятельности?» Ну, типа «смех в зале».

Вышла, даже я бы сказал, что выбежала к трибуне, хорошо известная в ВУЗе Неля с механического факультета, тоже знаменитая по худсамодеятельности. Она у нас, в основном, читала на смотрах взволнованным голосом рассказы Паустовского под спрятанное сзади за занавесом фортепиано. Ну, можете себе представить! Вот она тоже очень эмоционально излагает о том, что «вот этот вот бросил тень на моральный облик наших студентов и студенток, надо его примерно наказать за это!».

Еще выступали. Один трудящийся сказал:

— А на что она вообще рассчитывала? Она где оставалась ночевать? Она оставалась в технологическом общежитии. За кого ж она нас считала? Знаешь, Нела, если бы на ее месте была ты, а на его я — было бы то же самое.

Голос из зала:

— Нелка бы тебе не дала!

Нела заливается краской. Оратор тоже.

Веселимся, одним словом. Ну, и я со всеми. Но потом подумал и говорю соседям, моим же приятелям:

— Смех-то смехом, мужики. А ведь тут его вполне могут и из комсомола погнать, и к диплому, по крайней мере на год, не допустить. Есть же уже такие предложения, что пусть его рабочий коллефтифт перевоспитает. Не, надо это дело ломать!

Поднимаю руку, дайте, мол слово.

Человек я был в ВУЗе, скажу честно, довольно известный, и по худсамодеятельности, все же СТЭМом руководил, и по тому, что был пару лет назад комиссаром стройотряда на Бухара-Урал. Слово мне дали.

— Вот, — говорю, — товарищи, мы тут слышали предложение Сидорова к защите диплома не допускать, что пусть им займется трудовой коллектив, где он там будет работать. Но, товарищи, ведь и у нас тут в институте не чистое поле. И у нас есть трудовой коллектив из профессоров и нас, студентов. Есть и комсомол, и партком, и местком. Но у нас же есть еще и идеологические кафедры: Марксизм-ленинизм, История Партии, Научный Коммунизм. Это же большая дополнительная сила. И мы будем при этом задачу перевоспитания на сторону сваливать? Нет, товарищи! Я предлагаю — пусть он защищает свой диплом. Создают они новую семью — ну, наши поздравления! И чтобы распределить его в суровые условия производства. Он механик, строитель труб — вот пусть едет в пустыню и строит газопроводы. Самый будет лучший вариант!

Всем, в общем, понравилось. И ректорату с комскомитетом есть чем отчитаться, и у обкома претензий не будет, и человеку судьбу не ломаем. Так и порешили. Ребята потом говорили, что герой данной истории меня потом искал, хотел бутылку поставить, но я как раз на неделю в Москву смотался, к собственной жене. Что там дальше было — я не следил, вряд ли что-нибудь уж очень хорошее, судя по тому, что было известно о персонажах. Но я, всяко, не в курсе.

* * *

Ну, а с харрасментом было так. Я, как я сам полагаю, завлабом был не жестоким, скорей, либеральным. Состав у меня был, в основном, женским, что и понятно. Зональная «северная» надбавка на производстве, да, скажем и в родственной Центральной лаборатории объединения нефтяников, была ноль семь, а у нас — ноль пять. Да у них и постоянные премии. А у нас начались только тогда, когда пошли большие внедрения, но это уж на пятом-шестом году моего завлабства. Так что мужики к нам попадали более по неудачным обстоятельствам жизни.

Но я моих сотрудниц гонял не особенно, отпускал при случае, если, к примеру, в магазин «Сибирь» завезли бразильских кур, постоять в очереди и приобрести для семейства харч. Да и вообще, бороться за трудовую дисциплину отказывался, полагая, что тут или работать — или бороться. Совместимо плохо. Ну, зато когда большие обследования на месторождениях, мои девочки беззаветно задерживались на работе, да и выходили без слова в выходные.

За все время я уволил, практически принудительно, только двух человек. Остальные если увольнялись, то действительно по собственному желанию. Или там по семейным причинам. Первую я уволил геологиню Майю. Она уж была дама в летах, известная по городу своей склочностью. Но я взял. Геолог-то всяко нужен, а хороший на меньшую зарплату зачем пойдет. Все вроде шло нормально, хотя с другими девками у нас она переругалась. Но тут я ее послал в областной центр, в «Главтюменгеологию». А заодно сдуру дал ей пакет документов для передачи в «Главтюменнефтегаз». Все объяснил, что надо отдать под расписку в экспедицию. Она долго кивала.

Ну, я улетел в Москву, в министерство, благо туда уже перебрались мои жена с сыном, пора была парню в ВУЗ готовиться. Так что повезло, смог их повидать. Приехал я в столицу, провожу там 1-е мая с семьей, на 3-е намечено с утра на Софийскую набережную в Миннефтепром. Утром 2-го мая звонок. Мой приятель и куратор из техотдела главка.

— Что такое?

Он спрашивает:

— Ты к нам человека с бумагами посылал?

— Да, а что?

— А то, что она пришла после семи, экспедиция уже была закрыта. Так она поднялась к Грайферу, секретаря уже не было, зашла прямо в кабинет и полчаса объясняла ему, что он неправильно руководит регионом.

— Мама родная!

А Грайфер Валерий Исаакович, чтобы вы поняли, был Замминистра нефтяной промышленности тире Начальник Главтюменнефтегаза. Среди прочего, один из моих главных заказчиков.

— Ну и что?

— А то, что на следующий день он меня вызвал и велел узнать — по какой теме эта дама работает. И эту тему закрыть.

— Вот, мать твою!

— Ну, я свое дело сделал, тебе сообщил. С Первым мая тебя.

Да-а, дела! Вернувшись в Нижневартовск я вызвал Майю к себе в кабинет и сказал ей:

— Ну, Вы понимаете, Майя Сергеевна, что нам придется расстаться.

Она все поняла правильно, объяснять ничего особенно не стала, без слова подала заявление на уход и исчезла из нашей жизни.

* * *

А вот второй случай был поизвилистее. Это как раз то, что я упоминал — с сексуальным харрасментом, хоть мы тогда этого слова и не знали. Причем, я был тут главным персонажем, типа как нынче Кáвано. Была у нас в городе дама по имени Лариса, бойкая такая. Где-то когда-то мы с ней встречались на вечеринках у общих знакомых. Город-то не такой большой. Так что я с ней на ты, как вообще с половиной Нижневартовска. Не помню уж при каких обстоятельствах стала она у меня работать. Числилась инженером, но на самом деле — подай-принеси. Бумаги отнести, а если запарка с расчетами, ЭВМ-то у нас не было, так садилась за «Искру» и считала. В отчете запятые проверить, вот всё на таком уровне.

А однажды приходят ко мне из нашего месткома, надо им детей на летние каникулы в Краснодар, в пионерлагерь отвезти. Так не пошлю ли я эту самую Ларису для этого в командировку, благо, она и сама оттуда. Ну, какие-то деньги у меня на командировочные расходы есть, так уж и быть, ради деток-то. Послал ее на неделю.

Пионеров она довезла, местком получил с Кубани подтверждение. А сама пропала, как будто ее дракон сожрал. Недели через три является, приходит ко мне за продлением командировки задним числом.

— В чем дело?

— Авиабилетов не было в Краснодаре, ждала, когда в кассе появятся.

Это бывает, я сам так приходил в кассу и видал, что билетов на мое направление нету. Но так бывает все же в августе, ближе к его концу, а не в июне. Я в таких случаях начинаю домой «пробираться». Лечу, к примеру, или еду поездом до Сочи. Оттуда есть прямые рейсы на Нижневартовск, в крайнем случае, на Тюмень или Куйбышев, откуда все же проще улететь куда надо. Или, если надо как раз в Москву, можно автобусом доехать до Ростова, а там много прямых поездов до столицы. В общем, кто ищет — тот всегда найдет, как учит нас Лебедев-Кумач на музыку Исаака Дунаевского.

— Ну, хорошо, справка от авиакассы у тебя есть?

— Знаешь, я не догадалась. Но моя мама может подтвердить, давай позвоним в Краснодар.

— Знаешь, Лара, мне, да и бухгалтерии надо подтверждение от кого-нибудь, кто не является членом твоей семьи. Можешь такое представить?

— «Н-нет.

— Ну, смотри. Тебя отправили на неделю. Ты пробыла три у своей мамы. Нам о своей ситуации не позвонила. Подтвердить, что билетов не было, ты не можешь. Если тебе такое сойдет, то можно и любому. Мне все-таки надо лабораторией руководить, такое я оставить не могу. Но по статье я тебя увольнять не хочу, подавай заявление по собственному.

Она встала и ушла, на следующий день мне не до нее, есть проблемы на трубе из Варьегана. Через день прихожу к заказчику, в объединение «Сибнефегазпереработка». Надо отметить, что наша маленькая научно-проектная контора, в которой, скажем, и коммунистов было полтора человека, духовно окормлялась из парткома как раз этого объединения. Ну, иду я по коридору, а навстречу мне как раз секретарь этого парткома.

— Сергей Александрович, Вы не зайдете к мне на пять минут?

Ну, мало ли, может быть, будут опять вязаться к занятиям по политпросвету, которые я, как завлаб, провожу с нашими молодыми специалистами.

— Нет проблемы.

Захожу, а со мной говорят совсем не о политпросвете.

Оказывается, муж этой моей Лары вчера пришел в партком и пожаловался, что я добивался от его супруги интима, а когда она мне отказала, то стал заставлять ее подавать заявление на увольнение. Рассказывает мне это секретарь, а сам, не стесняясь, смеется. Пришлось мне разъяснить ситуацию с командировкой, опозданием и ссылкой на мамино свидетельство. Он все понял, сказал, что они ничего по сему случаю не стали затевать, но что мне надо дело как-то довести до конца либо прекратить. Попрощались, я закончил свои дела в техотделе, сел на автобус и вернулся к себе в контору.

Говорю кому-то, чтобы пригласили данную Ларису ко мне зайти в кабинет. Заходит. Я говорю:

— Сядь, пожалуйста, надо поговорить. Знаешь, у меня к тебе три вопроса по поводу визита твоего супруга в партком объединения.

— Я его не посылала! Это он без моего ведома.

— Ну, понятно. Так вот три вопроса. Первый: когда это я тебя добивался, а ты мне отказала? Второй: что это я, больной что ли, почему это ты всему городу давала, а мне вдруг принципиально не дала? И третий. Что это там у тебя вместо мужа? Почему он с таким делом не пришел мне морду бить, а пополз в партком?

Что она могла ответить? Ушла, а через четверть часа вернулась с заявлением на увольнение по собственному. Больше я ее не видел. А вот мужа ее несколько раз встречал в городе, но он почему-то всегда менял направление движения или переходил на другую сторону улицы. Ну, а прилетев еще раз в столицу я рассказал эту байку жене. Посмеялись…

История, вроде, закончилась. Но представьте себе, что нет. Прошло лет пять, я уже и в Москву вернулся, и поработал московским представителем одной сибирской нефтяной компании, и оттуда уволился и заделал собственную фирму по технологическому и деловому консалтингу. Решили мы с женой отдохнуть, съездили в украинский тогда город Ялту. Славно провели там время и под конец отправились навестить старых друзей в Краснодар. Там идем по главной улице Красной. Вдруг из переулка появляется какая-то женщина, подходит к нам и начинает меня тискать и целовать. Жена в обалдении, а я неожиданно узнал в незнакомке ту самую Лару. Чё это она вдруг, вроде расставались с некоторым неудовольствием друг другом? Она разъяснила, что с тем мудаком они давно расстались, она вернулась с Северов на Кубань, снова вышла замуж, работает в хорошем месте и вообще очень счастлива. И считает, что это я тогда поставил ее на этот правильный и удачный путь. Я спорить не стал, пожелал ей всяческой удачи и пошел дальше, раздумывая о том, как иногда причудливо строит Судьба человеческий жизненный путь.

Вот, собственно, и всё, что я могу сообщить по поводу изнасилований и секшуал харрасмента в моей личной жизни.

Случаи

Что-то мне вспомнились нынче кое-какие эпизоды, не имеющие особой связи между собой и прямого отношения к волнующим последним известиям. Видать, на погоду.

* * *

Мой отец вырос и кончил девятилетку в Армавире на Кубани. Армавир только незадолго до революции семнадцатого года стал городом. А так считалось село, а рядом еще была станица Прочноокопская со станичным атаманом, который был постоянным преферансным партнером моего деда, превратившегося к тому времени в Сергея Александровича и вообще практически полностью обрусевшего. С этим самым атаманом связана семейная легенда о том, как в начале Мировой войны, еще до того, как дед отправился на Западный фронт, он, врач тылового госпиталя, был дежурным в момент высочайшего посещения верховным начальником имперской санслужбы принцем Александром Ольденбургским. Тот был, как известно, ростом с одного из своих предков, Петра Алексеича Романова, а мой дед после введения в России метрической системы еле дотягивал до метра шестидесяти пяти.

Вот когда принц, в стиле известной серовской картины, широко шагая вошел в приемный покой, сопровождаемый шлейфом из разного рода и уровня начальства, то Сергей Александрович, маленький, в белом халате, но без шапочки, вскочил, приложил руку к босой голове, осознал это, сбился и вообще совсем потерялся в присутствии высокой особы, несмотря на весь свой марксизм и личное знакомство с Г.В. Плехановым. В результате, он протитуловал принца вместо положенного «Высочества» «Вашим Величеством» и еще больше испугался, полагая, что уже въехал в область оскорбления императорского достоинства и теперь должен ждать скорого и сурового суда. Но высокая особа благосклонно выслушала его рапорт, вместо приказа о заковании оговорившегося врачишки в кандалы пожелала успеха и отбыла вместе со свитой. Последним мимо дежурного, в соответствии со своим невысоким рангом, проходил как раз станичный атаман. Он потрепал по плечу своего остолбеневшего приятеля и утешил его по поводу криминального «Величества»:

— Ничего, Сергей Александрович, кашу маслом не испортишь!

* * *

Как уже сказано, незадолго до известных происшествий весны и осени семнадцатого года Армавир перестал быть селом и стал городом. В соответствии с марксизмом, который нас учит везде искать замаскированные производительные силы и производственные отношения, тут тоже был конфликт интересов. Согласитесь сами, само название вызывает представление не столько о кубанских казацюрах, сколько об Вартанах и их Айкануш. А так и есть. Армяне в этих краях обосновались за много веков до включения верхней Кубани в российские пределы и уж задолго до того, как Екатерина Великая переселила на Кубань запорожцев. Выселившиеся из под власти мусульманских завоевателей Закавказья армяне давным-давно договорились с аборигенами-черкесами, получили землю под житье и даже были включены в местную сложную сословную систему под именем черкесо-гаев и в не совсем понятном по нынешним временам качестве дворян-наездников четвертого разряда, сохранив свое старинное армяно-григорианское христианство.

Но тут такое горе: в XVIII — XIX веках под влиянием более близкого знакомства с порядками Российской империи и ее господствующей церкви северокавказские горцы стали массами переходить в ислам. Христианам среди них стало неуютно — вот черкесо-гаи и поселились на русской стороне под защитой пушек ближней крепости. Поселение получило имя древней армянской столицы. Потом уже завезли туда украиноязычных кубанцев-казаков и устроили станицу. Так что по поводу конверсии в город были разные идеи у трех основных групп местных жителей: казаков, армян и и иногородних, неказачьего русского населения. Вражда между этими компнентами не была уж очень крутой, не было еще прошедших партийно-комсомольскую школу кондратенок и ткачевых, чтобы их стравливать. Но все же — каждая из трех элит добивалась своего, в точности не опишу, кто — чего именно за давностью дел.

Но ходоки от сторон толкались регулярно в столичных передних, помогая петербургским чиновникам поддерживать приличный жизненный уровень, соответствующий блистательной Северной Пальмире и просвещенному Серебряному веку. Решил дело, по рассказу моего отца, любимец публики и Двора Григорий Ефимович Распутин. Отец говорил, что в городском музее хранилась собственноручная записка старца к тогдашнему министру внутренних дел империи:

«ДУШКА ПРОТОПОПОВ СДЕЛАЙ ШТОП АРМАВИР БЫЛ ГОРОД»

Святой человек зря не попросит — в 1916-ом году стал-таки Армавир городом.

В 1942-ом он достался немцам практически без боя, одним из этапов их прогулки от Харькова к Грозному с темпом 70 км в день. А вот наши, когда освобождали Северный Кавказ не оставили камня на камне, так что там, по-моему, просто нет зданий, помнящих моих отца и деда. Пришлось строить все заново. Я там был пару раз проездом — ничего особенного. Ну, так мое детство и молодость прошли же на Урале, там моя Родина, другие земли могут быть хорошими — но своими им не стать. В сети по поводу Армавира самое выдающееся известие — это недавнее сообщение о том, как православные армавирцы с благословения своих иереев встали, как один, на смертный бой против Индивидуального Номера Налогоплательщика — ИНН, полагая, что с присвоением этого кода они полностью окажутся в лапах дьявола. Ну что ж, прямо скажем, духовность и соборность на местах дают иногда удивительные плоды.

* * *

Мой отец, конечно, мог в воспоминаниях что-то путать насчет истории города — он ведь уехал в Баку в 1930-м и больше не возвращался, во всяком случае, надолго.

Из его рассказов помню, скажем, как он ездил в Ростов, где служил тогда его любимый дядька, комдив Зусманович. И вот пионер Шура, кстати, один из первых красных пионеров в своем городке, видит, как к его дяде Грише заходит принять стакан и поболтать его друг и начальник, командующий округом Сёма Буденный. Он, конечно, потерял дар речи. А знаменитый конник между делом поинтересовался, — откуда хлопчик? Узнав, что из Армавира, высказался в смысле, что, самое, мол, белогвардейское гнездо. Что и правда, шкуровский знаменитый отряд создан был в Баталпашинске-Черкесске, но главной своей базой имел как раз Армавир.

По воспоминаниям отца, когда в 1918-ом добровольцы и белые партизаны подполковника Шкуро взяли Армавир, то в той части городка, где жили черкесогаи, укрылось несколько красноармейцев-армян. Победители узнали об этом. В результате, по воспоминаниям отца, ему, шестилетнему, очень запало в душу, как по их улице вниз из армянского района довольно долго текла кровь заметным ручьем. Можно предположить, и не только по этому, мало для кого, кроме армавирских армян, интересному эпизоду, что практика белых армий сильно отличалась от идеала «Лебединого Стана» a la Цветаева. Впрочем, там все стороны не обходились без зверств.

* * *

Я уж поминал, что мой дед c отцовской стороны после того, как выучился в Базеле на врача, вернулся в Отечество. Правда, ему еще пришлось по новой сдавать все экзамены и получать докторский диплом, потому, что Российские законы по тому времени требовали подтверждения иностранных дипломов и ученых степеней, а зато российские документы канали в Европе без всяких проблем. После этого почти никаких ограничений, как и для купцов первой гильдии, скажем, ему к проживанию по всей империи не было. Он и стал жить в кубанском Армавире, о чем я уже писал, вошел в тамошнее общество, в первую очередь, как заядлый преферансист. Тем временем начинается Мировая война, деда призывают как военврача, он общается с герцогом Ольденбургским и производит его в государи императоры, получает утешение от станичного атамана и т.д., и т.п.

В общем, войнушку с немцем они (дед, атаман, герцог и лично государь, как главком) совместными усилиями проиграли. Далее революция, октябрьский переворот, Брест, гражданская война.

Красные части Северокавказской Советской республики и главком Сорокин очень красочно описаны Серафимовичем, Шолоховым, А. Толстым и прочими советскими писателями. Конкурировать не решаюсь. В общем, Армавир они, конечно, сдали, а заняли город белые партизаны Шкуро из Баталпашинска вместе с добровольцами. Дед в ту пору был опять мобилизован каким-то из правительств во военврачи. Так что в Армавире его не было.

На хозяйстве моя бабка, решительная женщина, ее девятилетняя дочь Маруся и семилетний сын Шурик. Стучатся. Бабка открывает, куда денешься, а то выломают дверь, смотрит. Два абсолютно, до неразличения предметов, пьяных казака и офицерик-доброволец лет двадцати с шевроном марковца. Обыватели тогда эти вещи хорошо узнавали, насчет опознания различных воинских частей. От этого иногда жизнь зависела. Тем более, это шкуровское взятие города уже принесло жуткую резню в армянском квартале.

Офицер, по бабкиному воспоминанию, то ли был чуть потрезвей, то ли просто старался держать понт. Он ей начал длинно разъяснять, время от времени более или менее удачно вворачивая французские выражения, что-де «мы, мадам, марковцы, гордость руской армии. И жидов не любим. Это уж у нас такой обычай, чтобы христопродавцев не любить. И будем сейчас Вас, мадам, бить и громить. Потому, что если жиды государя императора… и наследника.. в газете так и написано, что Лейба Троцкий… и полковник наш так говорил. Так что приготовьтесь.. вот прямо сейчас начнём»…

Бабка им сообразила пока что, до погрома, предложить выпить с дорожки. А тем временем успела позвонить с кухни (дед же врач, телефон у него был) соседу, дедову партнеру по преферансу, отставному генерал-лейтенанту Гулькевичу. Это, вообще-то, очень знаменитый на Кубани род, Гулькевичи: и генералы, и атаманы.

Так что, когда прапорщик и его казаки допили вино и собрались грабить, бить и убивать, как обещали, — зазвенел звонок и вошел в мундире живой генерал. Поставил воинов по стойке смирно и начал спрашивать у старшего, мол:

— Вы тут что делаете, прапорщик? Вы, что — знакомый мадам Эйгенсон, она вас пригласила сюда? Я ее знакомый, пришел по приглашению, а вас кто учил ходить в гости без зова?

Отец говорил, что казаки, как люди более природные и сообразительные, сразу протрезвели и незаметно смылись. А прапор, поскольку косил под интеллигента, был вынужден выслушивать пенсионерские нравоучения и что-то мычал в ответ. Потом-то тоже утек.

Чем и спаслись. Так это только потому, что белые, «Лебединый Стан». Красным-то генерал никак не авторитет, а где ж ты знакомого народного комиссара найдешь, да еще в трех минутах ходу от дома?

* * *

Собственно, на далекую от моей собственной жизни армавирскую тему меня потянуло вот почему — вспомнил я неожиданно один эпизод из отцовских рассказов.

Вместе с ним в школе учился еще один представитель эксплуататорских классов — сын учителя музыки Валентин. Когда отца, как буржуйского докторского сыночка, не приняли ни в вожделенный московский Электромашинный Институт Каган-Шабшая, ни даже в Краснодарский политехнический, он уехал в Баку, планируя далее пробраться в памирский поселок Хорог, где доказать свою комсомольскую искренность и убежденность в боях с басмачами, а при возможности и героически погибнуть за Власть Советов. По счастливой случайности, в Баку как раз остро нужны были инженеры-нефтяники, производились расширенные наборы студентов без такой уж переборчивости в анкетах. Судя по тому, что чуть позже отец занял второе место на Всесоюзном конкурсе молодых ученых, непосредственно за московским комсомольцем-физиком Игорем Курчатовым, он и в каган-шабшаевском институте не сплошал бы. Но и так он прожил интересную и достаточно насыщенную жизнь. Вообще, в Стране Советов были поначалу довольно широкие возможности для самореализации, если, конечно, не убьют до смерти.

А дружок его Валя, чтобы смыть классовое клеймо со своей анкеты, пошел пока что служить милиционером в родном Армавире. Вот однажды, когда отец приехал на каникулы, он встретился с этим Валентином, выпили, конечно, понемногу домашнего вина и всласть наговорились. Был один вопрос, который Шуру интересовал, но спросить впрямую неудобно. Ну, все-таки, спросилось:

— Так что же, вот ты лично можешь взять и побить кого-нибудь? Говорят же про милиционеров, что часто бывает такое?

Тот объясняет, что он не садист какой-нибудь. Но, бывает, мол, что устанешь за дежурство, Армавир-то был в ту пору довольно бойким местом по уголовной части. А тут пристанет на улице какой-нибудь алкаш и давай дразнить легавого, заводить его, всяко обзывать да руками размахивать, демонстрируя свою отвагу под воздействием этого дела. Ну вот, заводит-заводит, бывает, что и дождется. Дашь ему как следует, хоть бы он по закону многого не заработал. Нехорошо, конечно. Но вот связь у них какая-то, что ли — после этого долго никто вот так приключений на свою голову не ищет, милицию не дразнит?

Не думаю, чтобы друг Шура одобрил тогда друга Валю. Не встраивалось в систему взглядов. Но запомнил, вот и мне много лет спустя пересказал. А я вам. Тут, конечно, очень легко может перейти в мордобой, как норму жизни, примеров-то немало и я знаю. Но и то правда, что немало случается людей, подолгу и старательно кующих свое счастье таким вот выёживаньем. Пожалуй, что и побольше, чем ментов-садюг.

Не то, чтобы я тут увидел какую аналогию с высокой политикой или ещё с чем. Но…

* * *

А вот этот эпизод уже отношения к Армавиру не имеет, зато имеет некоторую связь со славным именем Григория Ефимовича, святого старца.

Приехал я на Севера в марте 76-го. Пока освободится лаборатория, завлаб которой, Виктор Гаврилович Г., сын замминистра газовой промышленности и младший брат личного референта Предсовмина, пережидал время до очередной длительной командировки в Ирак, на Северную Румейлу, работаю я завгруппой промысловых измерений. С Витей у меня отношения душа в душу, я его везде трактую, как своего любимого начальника, не допуская только к техническим вопросам во избежание конфузов. Ну, он парень разумный и не претендует. Да и вообще, мы с ним и с его женой Ниной подружились, они меня знакомили с северной спецификой и тайнами министерских, главковских и заводских интриг.

Вот он мне сразу показал двух молодых специалисток, толковых и очень далеких от безобразия выпускниц Тюменского Индустриального. Умненькие девушки, энергичные, знания, конечно, не чрезмерные — но никак и не нулевые. И по жизни хорошие, компанейские девки. Оказались в одном коллективе праздники проводить, да и так очень дружеские установились отношения. Я сразу насчет того, что их бы к нам в лабораторию, но Витя говорит, что это — личный резерв нашего начальника Сергея Анатольевича. А вот младшую сестренку одной из тюменских девиц, выпускницу нефтяного техникума, можно бы взять к нам. Так и сделали. Толковая оказалась девчушка, но проработала недолго, уехала из Нижневартовска выходить замуж на Большую Землю. Повод, согласитесь, серьезный. Старшая-то так и до сих пор…

Вот мы как-то с ней сидим в поле у факела. Я свинчиваю измерительную схему на трубе, Таня бумаги для записи раскладывает, шофер Витя грибы-свинушки на обваловке собирает. Я и спрашиваю:

— Татьяна, вы же с Лидой не из Тюмени, сколько я понимаю? Раз в общежитиях жили. А откуда родом-то?

— Из Покровского, там и родители, там и школу кончали.

— Из того самого Покровского, откуда Григорий Распутин?

Простодушная сибирячка отвечает:

— Ну, конечно. Другого Покровского в области и нету. — И неожиданно, — А он же нам сродный. Не совсем чтобы, но троюродным дедом получается.

— Вот ни фига себе!

А она дальше:

— У нас и портрет его в музее висит.

Ну, тут она меня доканала. Я прямо обалдел — представил себе Дом-музей Г.Е. Распутина-Новых. Однако, Таня меня успокоила, объяснила, что в Музее истории села. Который как раз в бывшей распутинской избе и помещается.

Таня-то вскоре уехала, а Лидия так и осталась в компании как «Племянница Распутина». Долго она мне не могла простить, что я воспользовался девичьей доверчивостью ее сестренки и выведал семейную тайну. А я что? Само получилось.

* * *

А вот тоже был случай. Достаточно далеко и от Кубани, и от Западной Сибири. Сидим мы с Игорем Головиным, о котором я уже не раз вспоминал, у него на даче в Раздорах. Дед Гарика, известный на Москве архитектор, был основателем и первым председателем здешнего дачного кооператива рядом с деревенькой Барвиха. Так место в правлении за их семьей традиционно и сохраняется. Хотя домишко ихний — самый замухрышный в поселке. Рядом, скажем, дача отставного генерала Якова Ильича — приятно посмотреть, хоть и хозяин — алконавт. Не говоря про дачу его племянницы Галины Леонидовны — Гарик специально водил меня посмотреть, как лежат заготовленные для новостройки финские кирпичики по две штуки в полиэтиленовой упаковке. Это тогда за редкость было.

Сидим мы, значит, с Игорем, пьем пиво под раздобытую по большому блату воблу, а игорева мама решила в станционный магазин сходить, чтобы, значит, сметанки. Вечером чтобы с молодой картошечкой, укропчиком, малосольным огурцом мальчиков угостить, раз уж они без нее, проклятой, не могут, так хоть закусить по-хорошему. Не успели мы еще по кружке оприходовать — Наталья Ивановна возвращается вся какая-то забрызганная и вообще не в своих чувствах. Она оказывается, купила трехлитровую банку, чтобы еще и Инне-дочке половину переправить, у той дача в глухом месте, сметаны не купишь.

Несет она банку — вдруг, откуда ни возьмись, сосед появился. Он, конечно, академик и вообще уважаемый человек, но тут под очень уж большой мухой. Обрадовался — «Здрасте, мол, Наталья Иванна, столько лет, столько зим», — да и решил ей помочь донести банку. Она не хочет, а он уперся, начал забирать… Ну, какой тут может быть результат? Вот именно. Упала из рук перепуганной Натальи Ивановны банка и разбилась, не хуже известного яичка. Больше мы ее в магазин не пустили, сходили с новой банкой сами, да, кстати, и запастись на всякий пожарный. Но академика уж не видали, увели его, надо думать, домочадцы.

Давно это было. Что о той сметане вспоминать, если и Игоря уже нет, мама его в горе жизнь доживала, у соседа-академика биография такие озорные повороты выделывала — тогда и не вообразить. Да и я не помолодел. И живу теперь — до любой станции Московской железной дороги полсуток добираться. Самолетом. Но виновника этого происшествия с разбитой банкой нет-нет да припомню. Да вот хотя бы, когда он репортеру рассказывал, как летал своему старому приятелю передавать совет, чтобы тот рвал когти, пока не поздно.

Знаете, меня проняло. Особенно, как после беседы тот его по плечу похлопал и ушел, ни слова не сказав. Что бы то ни было, диктатор уходил в Трагедию и Историю. А игорев сосед — в анекдоты, что-нибудь вроде: «Пошли однажды Владимир Вольфович, Евгений Максимыч и Василий Иваныч на рыбалку, а червей забыли…»

* * *

Вот, все-таки, не удалось совсем уж далеко от текущей политики удержаться. Ну, тогда совсем другую историю попробую припомнить — уже и от Подмосковья, и от Тюменской области, и от Краснодарского края совсем вдали. В Амурской области на станции Березовский-Восточный Забайкальской железной дороги. Там стоит большой элеватор, область-то хлебородная, Мерзлота в этих местах отступает к северным горам и Зейская котловина кормила весь Дальний Восток хлебушком, овощами, да даже и помидорами. Только что дозревать им приходилось в валенках, а так — по полкило помидорчик. Арбузы росли. Вот что значит, народ был темный, Паршева не читал. Мясо, правда, в магазине было больше в банках, «Великая Стена», даром что в ту пору с соседями дело до боев дошло.

Но и не только Советский Дальний Восток. Зерно с Березовского элеватора регулярно шло эшелонами в Монголию и еще в Корейскую Народно-Демократическую Республику, к маршалу-вождю-отцу Ким Ир Сену. Для того, конечно, наше-китайские свары — именины сердца, можно двух маток сосать, как система «Елочка». Вот мне главный инженер «Заготзерна» в благодарность за мелкие консультации по новым смазкам да маслам выставил бутылочку-другую «Дагестанского». Сидим у него в кабинете после окончания рабочего дня, выпиваем помаленьку под умные разговоры, маринованные помидоры и копченую свининку. Он меня ненамного и постарше, приехал по распределению, как тут говорят, «с Запада, из Барнаула» и прижился, жена из местных, свой дом-пятистенок, хозяйство, корова, кабаны, огород, охота, рыбалка, мотоцикл «Урал».

Сидим, значит, закусываем. Тут он со мной поделился. Они, значит, чуть не каждую неделю отправляют в КНДР состав с зерном через Посьет. Полагается с эшелоном сопровождающего посылать, но и людей с такими, открытыми для пересечения границы, документами почти нет, да и командировочных мало выделяют. Поэтому больше половины составов уходит без сопровождающего. Просто в точке назначения корейцы их у себя принимают, взвешивают в односторонем порядке, раз советского товарища нет, и составляют акт. И каждый раз, когда сопровождающего нет — обязательно в ихнем акте недовес пару сотен тонн.

— Главное, — говорит, — на нас же, на «Райзаготзерне», потом висит. Как нам списать? Вот только как потери по качеству, то есть за счет наших же здешних колхозов и совхозов!

Я недопонял:

— Это, что же, — говорю, — они чтобы поменьше платить?

— Да какое платить? Не платят они. Это как безвозмездная братская помощь идет.

Совсем ничего не понимаю. Спрашиваю:

— Так зачем они тогда? Какая разница — не платить за тысячу тонн или не платить за восемьсот?

— А очень просто! Из гордости. Чтобы меньше себя в долгу чувствовать. Они выеживаются — а нашей конторе неприятностей ждать. Мы же, получается, наших людей ради этих друзей обкрадываем. Мы уже писали начальству, излагали дело, просили командировочный фонд прибавить, чтоб получателя за руку держать. Сказали: “Сиди и молчи!”

Вот такая интернациональная солидарность. Давно дело было. Еще покойный Ким Ир Сен в самом соку был. Что я вдруг вспомнил — ума не приложу?

* * *

Ну, на сегодня хватит.

Продолжение
Print Friendly, PDF & Email

4 комментария для “Сергей Эйгенсон: Рассказы по жизни. Продолжение

  1. Что ж, поделюсь личным опытом: здесь — «Эйнштейн и Паваротти»

      1. Сергей Эйгенсон 28 октября 2018 at 23:01
        Извините, я не совсем понял.
        =====
        Дикий Вы. Труд Ваш в местах не столь отдалённых сказался. 🙂
        Запоминайте:
        всё, что было, от сотворения мира до сотворения деток, уже давно описано Тартаковским.
        Вот он и предлагает обсудить его творение, а не Ваше.

Добавить комментарий для Soplemennik Отменить ответ

Ваш адрес email не будет опубликован. Обязательные поля помечены *

Арифметическая Капча - решите задачу *Достигнут лимит времени. Пожалуйста, введите CAPTCHA снова.