Сергей Эйгенсон: Media

Loading

На своих-ли самоделках, на родительском-ли “Урале” восьмиламповом, но странствую я по эфиру. Боже ж ты мой, какая иногда музычка попадается! Но про “олд голд” чёрного джаза — это уж другая тема. А тут выясняется — есть в эфире добрые люди, готовы про окружающую меня действительность подробно доложить…

Media

Из серии «Рассказы по жизни»

Сергей Эйгенсон

Продолжение. Начало

Был я как-то два дня оторван от мира — вышел из строя модем на моём персональном компьютере. Во времена Пушкина это соответствует жуткой, всё заносящей метели, а в 30-е годы нашего века — магнитной буре в Арктике или обрыву телеграфных проводов в остальном мире…

То есть, модем-то я, конечно, починил. Просто, по ходу моей жизни оказалось, что сейчас я живу на Среднем Западе США, в одном из пригородов Чикаго. Рядом бушует информационная буря: сотня каналов телевидения, радио, газеты. Но от большей части потока первые годы жизни здесь был я отделен своим английским, а от русскоязычных каналов — брезгливостью, или, если угодно, снобизмом. Интернет же меня вполне устраивает и богатством выбора, и возможностью тут же избавиться от неприятного собеседника. Вообще, Интернет — это самое лучшее из моих знакомств за последние годы, что-то вроде последней любви Гёте. Как её там звали? Эрика… — нет это у Галича… Ульрика, да-да, Ульрика!..

* * *

А первым в информационном мире было, конечно, радио. Боже мой, передачи детской редакции Всесоюзного радио во времена редактора Розы Иоффе:

«Слышишь ли ты меня, Данила-мастер?» — голосом божественной Бабановой; «В шорохе мышином, в скрипе половиц…» — и Знаменитые Капитаны уводят вас вдаль по прихотливым волнам измышлений Владимира Крепса и Клементия Минца; на два голоса — за Буратино и Карабаса-Барабаса — завораживает гениальный Литвинов; сиповатый мальчишеский голосок Сперантовой представляет миру Тома Сойера — «Для чего на свете крысы, джентльмены?..»; бабушка Арина что-то такое выводит про Медведя На Липовой Ноге.

Я, как и многие из нашего первого послевоенного поколения был радиомальчиком, как в последующих годах были телемальчики. Какое это было счастье и гордость, когда в парикмахерской, во время ужасной стрижки «под чёлочку» в радиорепродукторе вдруг объявили, что на вопрос «Угадайки»: «Что это — Висит Груша — Нельзя Скушать?» прислал правильный ответ Серёжа Э. из города Черниковска. Города этого давно нет — воспоминания о нём живут, как два из районов столицы суверенного Башкортoстана Уфы, да, может быть, ещё несколько бывших мальчиков со стрижкой «под чёлочку» что-то такое вспоминают в Сиднее, Москве, Сургуте и Беркли, Калифорния.

Упоминание в «Угадайке» доставило моим родителям несколько не вполне приятных минут. Дело в том, что моя ранняя слава вообще имела несколько компрометирующий их оттенок. Начнем с того, что дочка маминой портнихи-кавэжединки поставила в нашей Детской Библиотеке пьесу «Красная Шапочка» с детьми клиентов своей мамаши в качестве актёров. Задним числом полагаю, что инсценировку сочинил в Харбине году в 1930-м какой-нибудь белоэмигрантский журналист, и на гонорар купил себе папирос, а своим деткам — ирисок в русском магазине. Во всяком случае — это не была типовая инсценировка из альманаха «Пионерский театр» хотя бы по сильно увеличенному числу действующих лиц. Мне досталась роль Первого Таракана. Как сейчас помню, я призывал других тараканов насыпать песку Волку в ботинки. Мне был пошит коричневый комбинезон с ручками и головкой. На премьере я, вероятно, рычал не хуже самого Волка — сужу по дальнейшим эпизодам своей карьеры на любительской сцене. Мой ор произвёл на зрителей неизгладимое впечатление, и ещё много месяцев моя мама жаловалась, что при её проходе по улицам за спиной слышится «Тараканья мама идёт!». После спектакля актёрам давали кремовый торт, и я, конечно, ухватил свой кусок, не сняв комбинезона, а только откинув капюшон, и перемазал кремом лапки. Ребёнок я, по-видимому, вообще был стремительный. Тут, стало быть, 1950-й год, мне пять лет, а за год до этого на дне рождения Инны О., дочери отцовского приятеля, я съел свечи с именинного торта. Отпаивали молоком. А год спустя на знаменитой встрече Нового, 1952-го года я снова отличился.

Собственно, это новогодие уже было запланировано как выходящее из ряда вон. Хозяин, знаменитый Борис М., строитель многих нефтеперерабатывающих заводов, еврей из грузчиков, и самый, в ту пору, близкий друг моего отца, проявил размах и центром праздника была ёлочка, украшенная мандаринами и чекушками. Празднующие время от времени подходили к деревцу, срывали бутылочку и закусывали свежесорванными мандаринами. Как ни странно это звучит для большей части нашей необъятной Родины, следующий год не принёс ни для кого из гостей особенно крупных неприятностей, хотя состав празднующих имел смешанный интернационально-еврейский характер. То есть интернациональный, но с некоторым уклоном. Вроде того, как писательский клуб «Апрель» спустя много лет. Тут уже проявились некоторые особенности истории моей родной Башкирии, тогда ещё не сменившей пол и государственный статус, и пребывавшей в звании Автономной Советской Социалистической Республики.

Задушив все попытки хитроумного Отца Башкирской Нации Заки Валидова хоть как-то огородить автономию маленького народа (может быть, мы к этому ещё вернемся когда-нибудь), добрая Советская Власть избрала степной край в качестве базы размещения военной промышленности второго эшелона. А тут еще оказалось, что башкирская земля даёт нефть. Ну, не так много, как впоследствии сибирская, но ведь и дракончик был ещё не так велик, и для его огнедышаших желёзок вполне хватало. Как писал классик, «силою вещей» земля башкир приютила кроме петровско-екатерининской давности металлургии, ещё и авиа- и автомоторостроение, совершенно секретную электронику, самую мощную в Союзе нефтепереработку, а там и могучую химию. Дело прошлое, когда-то я, как и многие другие, всем этим очень гордился, даже писал дактилем поэму в честь молодого города химиков Салавата, да и сам начинал рабочий стаж на заводе синтетического спирта. Это сейчас мы все такие умные и всё понимаем про окружающую нас среду.

Ну, так при строительстве этого всего было не до выдерживания строгой кадровой политики. Тем более, какая завелась на борьбе с «валидовщиной» башкирская пролетарская интеллигенция — ту всю пришлось незадолго до войны придушить. Так что пришлось для того, чтобы заводить науку, приглашать моего, скажем, отца, а чтобы строить заводы, того же Бориса М. или отца вышеупомянутой Инны О. То есть пришлось терпеть, что наглые инородцы топчут священную землю Страны Дружбы Народов, только недавно победившей человеконенавистническую фашистcкую гадину. До того дошло дело, что на выборах в горсовет моего отца так прямо и выдвинули (и избрали, конечно, куда уж тут денешься) от блока коммунистов и беспартийных. Это в 1952 году. Отец как раз в Ленинград в командировку приехал. Встретился с питерскими родственниками, а те, зельбстферштендлихь, тёплое бельё собирают. С дрожью в голосе спрашивают: «Как там у вас в Сибири?» А он у нас и так «шибко партийный», как его тесть, а мой дед, называл, а тут ещё такая честь… Он им перед глаза депутатское удостоверение — они в обморок. Весь еврейский Ленинград собирался на отца смотреть — как, по слухам, еврейская Москва на Голду Меир. Да, но «сколь верёвочке ни виться, всё равно совьется в плеть». Дело врачей-отравителей идёт своим ходом. Вот уж и отец народов копыта откинул, вот и отравители не такие уж отравители оказались, и отца Наташи Раппопорт выпустили, и министра Государственной Безопасности тов. Игнатьева освободили от занимаемой… Но не до смерти, назначили первым секретарём обкома в Уфу.

Тут-то и вызвали и моего отца, и Бориса М., и всех других руководящих евреев города Ч. и других городов республики в горкомы и разъяснили, что их долг, как коммунистов, подписать заявление на увольнение. Стальной всё-таки народ был, как поэт Тихонов писал: «Гвозди бы делать из этих людей». Не только все подписали, но и никто после этого не усомнился. Дядя Боря после этого заместителем руководителя строительства на той же стройке остался, а с моим отцом посложнее, взбрыкнул он маленько от обиды — так он техническими переводами с английского полгода на жизнь зарабатывал. Но всё равно не засомневался. Ну, за Богом молитва, за Партией служба не пропадают. Через год Игнатьев куда-то делся, дядя Боря снова начальником строительства стал, уже в Ярославле, а мой отец директором Башкирского НИИ, и в конце концов все трое попали в сетевую Башкирскую Энциклопедию.

Но в эту-то ночь с чекушками и мандаринами ещё никто об этом не знает, все строят планы: и отец, и дядя Боря, и все гости, и Игнатьев там в Москве. Так все потихоньку под шипение жён и набрались. Не до детей как-то. Мы с Женькой К. этим и воспользовались. Спёрли полбутылки Цимлянского и под столом выпили. То есть инициатором, как и в последующие десятилетия, был, естественно, я. Я всё-же на полгода постарше. Ну, потом естественная физиологическая реакция — в смысле там же, под столом, и наблевали. Родители в панике. Выпороли, вероятно. Во всяком случае, этот вечер в моей памяти в этом смысле специально никак не выделяется. Наверное, все же, выпороли. Много уж лет спустя на банкете по случаю 50-летия профессора, завкафедрой Евгения К. я этот случай вспоминал. В смысле, какой большой путь прошёл мой друг от такого детского эпизода через защиту докторской по органической химии, заведование кафедрой физики в родном институте и до нынешней успешной коммерции в период рынка. Положим, мне давно говорили, что при таких друзьях, как я, на врагах можно уже съэкономить.

Моя любовь к радио делала меня очень удобным ребёнком. Меня вполне можно было на несколько часов оставить наедине с радиоточкой и уйти. Тем более, в доме была большая Политическая Карта Мира, возле которой я мог простаивать часами. Особенно меня завораживали океаны. Вот как сейчас перед глазами безбрежное голубое пространство (особенно по сравнению с моим маленьким ростом), а на нем названия атоллов и примечания — (брит.), (ам.), (фр.).

Всё-таки, не забудьте, это — 50-й, 51-й годы. Африка еще вся в колониях. Только-только в Китае победил Мао, а в Греции пролетел генерал Маркос. Советский поэт Лев Ошанин срифмовал «Гимн Демократической Молодёжи» и оду на процесс Ласло Райка тачает. С той стороны Джо Маккарти голливудских красных выловил, госдеповских педиков навытяжку поставил, и собирается, на свою голову, на Пентагон бочку накатить. Идёт корейская война. По радио всё свободное от детских передач и передачи «Театр у Микрофона» время жужжат о зверствах американских империалистов в Корее и подвигах северокорейских «охотников за самолётами». И тогда я не очень представлял себе, как должна выглядеть охота человека на бомбардировщик, и сейчас, по правде, не представляю.

Вот тут-то я ещё раз опозорил родителей. Зашли мы с отцом в книжный магазин и встретили его знакомую Раису Моисеевну (нет, определённо, круг наших семейных знакомств был более национально определён, чем мне это казалось в детстве). Что-то я там ляпнул не по возрасту политически зрелое. Знакомая восхитилась:

— Вот у вас какой развитый мальчик, а моя Ирка, представляете, спрашивает: Мама, американцы — это немцы или мы?

Ну тут я и выдал:

— Как же это, тётя Рая, Вы не знаете, что американские империалисты взращивают германских реваншистов и японских милитаристов?

Тут отец понял, что моя политическая грамотность принимает уже общественно-опасные формы, извинился перед остолбеневшей тетей Раей, подхватил меня подмышку и смылся. Долго мне этот случай в семье поминали — лет тридцать. А в чём я был виноват? Это этими же словами по радио и передавали. Тут взрослые от многократного прослушивания идиотами становились — чего ж вы от ребенка хотите?

А ещё помню карикатуры на врагов мира в журнале «Крокодил». Самый орган в дом не приносился — родители себя держали за интеллигентов, и указанный журнал, считалось, хорош для завёртывания селёдки. Но где-то всё-же встречались мы с ним — хоть в той же парикмахерской. Британские и французские колониалисты изображались непременно с отпечатком подошвы на заду и скорей вызывали сочувствие. Кстати, как вспоминается теперь, подошва, вернее всего, была от русского кирзового сапога 48 размера и изящным нижним конечностям вьетов или малайцев вряд ли соответствовала. Но и претензии иметь трудно. Сомневаюсь, чтобы Борис Ефимов, или кто-там у них сидел на заклеймлении врагов мира и народной демократии, когда-нибудь видел живого бойца Малайской или Вьетнамской Народной Армии. Ужасно выглядели рисунки с изображением американских расистов, линчующих негров (то-есть, виноват конечно, афро-американцев), и ООНовских солдат, пытающих привязанную к дереву окровавленную кореянку. Ко всему, увеличенные копии этих кошмаров были ещё выставлены в городском парке, украшая собой дубовые аллеи и посильно заменяя не дошедшего ещё тогда до Урала Фредди Крюгера. Особенным любимцем журнала был наш бывший и будущий друг Тито.

Короче, изобразительное искусство мне пока ещё не очень ложилось на душу. Да на самом деле никаких особых шедевров в зоне моей видимости и не было. В Москву и Ленинград меня в детстве не вывозили — стало быть мнение о живописи и скульптуре должно было составиться по Уфимской Картинной Галерее им. Нестерова, если бы меня туда водили. Этого, по-видимому, не бывало или почти не бывало. Не помню. Да уже постарше посмотрел я там всё — нечего и смотреть. Все экспонаты имели более познавательное значение: «Это, дети, живопись, а это — скульптура, а это — натюрморт, а вон там — портрет доярки». Можно на выход. В смысле монументов в моём городе сейчас не бог весть что, а уж тогда… В каждом сквере четыре бюста классиков марксизма-ленинизма вокруг фонтана, да кое-где знаменитые статуи пионерчиков с горнами. Губерния-то Уфимская была горнозаводская и инородческая, без особых «дворянских гнезд». Нечего было разорять, неоткуда в областную картинную галерею Рокотовых свозить. Правда, каждое лето я проводил у бабки с дедом в городе Молотове — Пермь опять с 57-го года. Но и там — краеведческий музей хорошо помню, а картинную галерею опять-таки чисто познавательно: как по картине какого-то русского классициста «Римские бани» мне об обычаях Древнего Рима рассказывала бабкина подруга — между прочим, родная сестра этого самого Молотова. Тем и запомнилось. Весь мой контакт с изобразительностью — только через отца. Он вообще разносторонне талантливый человек — так ещё и рисовал, и писал гуашью и акварелью. Жаль, ко мне эти гены не перешли, зато младшему брату кое-что досталось. Он, брат Митя, журфак в конце-концов закончил, долго по специальности работал — так свои статьи в местных газетах сам и иллюстрировал. Одно время на моей памяти отец довольно часто рисовал, и осталось от этого несколько альбомов. Сейчас я задним числом размышляю — не на время ли правления в республике Игнатьева и отцовой опалы эти рисунки и приходятся?

Ну, однако, вернемся к «Крокодилу» и его шедеврам. Что характерно — ни один из них без подписи не обходился. Хотя бы — «Без слов«. Вот по этим-то подписям я в четыре года грамоте и выучился. Такой Филипок. Специально-то меня, кажется, никто не учил, просто — способное дитя. Толку от этого по-первости никому не было. Ну что пользы от того, что я под изображением карлика в пилотке с окровавленным топором мог имя прочитать — «ФРАНКО» или там «ТИТО». Эти рисунки и сам автор отличить не мог, не говоря о широких массах. Но лет в пять заболел я ангиной, что-ли. Лежать скучно, а кто-то мне сказку подложил. Содержание я наверняка наизусть знал — спасибо Всесоюзному Радио, начал читать, втянулся — и попал я в «Галактику Гутенберга» на всю оставшуюся жизнь.

Драматического театра в моем детстве не было. То есть, водили меня, конечно, не без этого. Но — не отложилось. Да я и вообще не театрал, несмотря, что сам в любительских спектаклях играл и даже в студенческие годы СТЭМом руководил. А, может, именно поэтому. Попросту может быть так, что я всю великую драматургию сначала прочитал, в своем воображении представил, а уж потом на сцене увидел. И — не совпало. То-то все актёры такие хорошие мемуары пишут и объясняют, как роль хотели сыграть. Больше мне нравится в собственном воображении сыгранная Мамаша Кураж, чем то же самое у Пельтцер, или даже у великой Хелены Вайгель. Может быть, по другому было бы, если я в Москве или Ленинграде рос. Но, как получилось — так получилось.

Вот балет — это с детства. Потому что дед с бабкой и тёткой жили в квартале от Театра Оперы и Балета. Это для Перми самая центральная и красивая точка. Потом, когда новое здание строили, кучу денег затратили, чтобы на том же месте стоял, в дивном старинном сквере. А во время войны в Молотове в эвакуации Кировский театр был. Потом театр в Ленинград вернулся, а традиции остались. И танцевать традиция, и на балет ходить. Отсюда и знаменитая пермская балетная школа. Малышом меня тётка Тамара на «Бахчисарайский фонтан» водила. До сих пор в памяти стоит, как Гирей по сцене вихрем кружится. И языки пламени при татарском набеге. Я тогда, по рассказам, испугался. Думал — всамделишный пожар. Потом — «Каменный цветок», «Лебединое озеро», ещё что-то. Я домой пришёл — всё старался ножками Танец Маленьких Лебедей воспроизвести. Бог правду видит, да не скоро скажет — когда внучку в школу Ballet Russe вожу, всё-таки надеюсь — может быть, она это сможет когда-нибудь.

В кино меня в детские годы водили — но там же смотреть нечего было. Как-то «трофейные» фильмы ещё туда-сюда. До сих пор для меня загадка — ну, к «Деве Дуная» и «Девушке моей мечты» формулировка более или менее подходит. Но ведь население именовало «трофейными» «Тарзана» и «Одиссею капитана Блада«. Считалось, видимо, что Советский Союз одержал победу в Великой Отечественной войне заодно и над Америкой с Британской империей. При том накале пропагандистской злобы, конечно, всё было возможно, но ведь взрослые люди… И война совсем недавно кончилась. Оруэлловщина какая-то. Помню новинку — цветной широкоэкранный «Илья Муромец«. Татарские орды до горизонта — гуляй, конный полк Мосфильма. А Илья их, конечно, на части. Интересно было бы порасспросить — как это в полутатарской Уфе принималось местными, как тогда говорилось, «нацменами«. Вообще, «богатырские» ленты Студии Детских и Юношеских Фильмов («Кощей Бессмертный«, кажется, и «Василиса Прекрасная» со славянским красавцем Столяровым) за дымкой лет помнятся как триллеры. Музыка там была такая… Очень саспенс нагнетала. Паутина на весь экран. Меч какой-то кладенец.

Военная тематика, конечно, очень захватывала, этот ка-ак стрельнёт из автомата, а плоты по реке плывут и костры на них горят, чтобы, значит, парашютисты знали, куда прыгать. Но о боевых условиях киношники с Алма-Атинской студии знали ненамного больше, чем я. А о голодном тыле — так это сколько ещё лет ждать до Алексея Германа. Людмила Гурченко пока на харьковских рынках со шпаной промышляет, а Юрий Никулин после демобилизации на рыжего клоуна обучается. Как-то это даже ребёнку было заметно, что в кино всё врут — ну и не тянуло. Зато Тарзан даже и не притворяется, что по-правде, а прыгает как! А Эррол Флинн — кэптен Блад, здорово он француза на пляже шпагой прокалывает! Ну не было у отечественного кино никаких шансов — только железным занавесом и держалось. Так ведь потом оказалось, что со всем остальным тоже самое — в чём же киношников винить. Жена фильмы из школьной тематики вспоминает, ну там, «Первоклассница» с Наташей Защипиной. Не отложилось. Лет в десять, помню, появилось «Алеша Птицын вырабатывает характер«, что-то там про конфликт хорошего с лучшим, школьник занятия пропустил, чтоб приезжим старушке с девочкой новую Москву показать, бабушка в портфель внучика вместо яблока своё вязанье положила… Несложный такой юмор. Ну, там главный герой — толстенький, рассудительный и рассеянный третьеклассник в очках. Стал я «Алёшей Птицыным». И дома, и в школе, и по всему нашему городку. Город-то маленький, все всех знают. Через эту кличку и фильм помнится. В общем до 15 лет, когда начал смотреть итальянский неореализм, так и думал, что кино — для неумеющих читать, вроде иллюстраций в журнале «Пионер». Недаром над каждым экраном:

«Важнейшим из искусств для нас является кино. В. И. Ленин«.

Он-то совершенно точно имел в виду малограмотных. То есть, конечно, совсем не ходить в кино невозможно. Не Лыков всё-же на Алтайских гольцах, не Марсель Пруст в Сен-Жермен. Все ходят, ну и я. Даже на морозе с одноклассниками в очереди в кассу с восьми утра на «Тайну двух океанов«. Что-там такое, надо с одного взгляда кучу предметов на столе запомнить для выучки на чекиста. Старшина Скворешня — кажется, Столяров и играл. Дюзы какие-то, видимо, реактивный движитель использовался — хотя как это на подводной лодке? В общем — бред. А ещё «Великий Воин Албании Скандербег». Там армрестлинг запомнился. Долго вся школа на переменке потягушками занималась. И что сербы — предатели и за турок, а албанцы — за нас. Ну, это я положим уже от репродуктора знал. (Такое впечатление, что в 99-м кто-то под гипнозом устроил просмотр этого фильма для всего Западного мира. И устойчивость оказалась не больше, чем у советских второклассников в 53-м году.)

Аллах с ним, с серым экраном. Вдруг я влюбился в рисованные фильмы. Фильмики, конечно, не бог весть какой сложности. Ну там: обманывать учительницу — нехорошо; лесные зверики, объединяйтесь против серого волка; Жи-Ши через И пиши. Но волшебство движущегося рисунка было непреодолимо. Ритм движений экранных зайчиков и снеговиков, яркие краски, музычка, потрясающая дикция МХАТовских народных артистов, вещающих от имени воробьёв или лисичек… И при этом она, мультипликация, ни на секунду не пыталась притвориться правдой, ей вполне достаточно было быть сказкой. Мне тоже. А тут как-то в пионерлагере показали нам затёртую копию Диснеевской «Белоснежки». Долго я после этого был как во сне. Много после довелось узнать, что студия «Союзмультфильм» тоже не стояла в стороне от идеологической борьбы. Там была обозначена «борьба с диснеевщиной«. В смысле, очень добивались, чтобы было не как у Уолта Диснея. Ну, это, положим, было несложно. Обратная задача, наверное, потребовала бы больше сил и талантов. Оно и не было, как у Диснея. Было как у «Союзмультфильма», что тоже неплохо. При этом самые лучшие работы у советских мультипликаторов ещё далеко впереди.

А еще ведь существовали и диафильмы. Даже не сразу объяснишь — как это. На самом деле — очень старое изобретение — волшебный фонарь. Мне, году в 95-м уже, повезло в Петербурге оказаться одновременно с выставкой «Пётр Великий и Голландия». Очень было интересно посмотреть на матчасть, которой Европа пытливого юношу из Московии встретила. Ну там, живопись с парусными кораблями, всякий фарфор, наборы инструментов — оптических, хирургических, зубодёрных, однако, много всего… И в том числе волшебный фонарь, с полуавтоматической подачей слайдов, кадров, по-моему, на сорок восемь. Телевизор, практически! Конечное дело, не было у варварского принца никаких шансов устоять перед этакими соблазнами. Мой диаскоп, по существу, ничем и не отличался. Только и разницы, что у Петра Алексеича свет от свечки, а у меня от электролампочки, да ещё у него картинки на стёклышках, а у меня на ленте целлулоидной. Тут ведь что важно — пусть изображение неподвижное, и для озвучивания надо самому на простыне-экране титры вслух читать — смотрю я то, что выберу на сегодня из запасов, или у приятеля одолжу, не то, что другие люди в программу на сегодня показывать назначили. То есть, та же идея, что в современном мире у видеопроигрывателя. Целая ведь студия была «Диафильм». Сказок множество было на слайды переведено, по фильмам популярным комиксы делались, по всяким рассказам детским. Научно-популярные фильмы были, ещё учебные: про законы физики, про эволюцию видов.

Теперь-то умерла уж эта отрасль, а тогда многие дети диафильмами увлекались. Ещё ведь и процесс: простыню на стене закрепить, диафильм заправить, свет погасить, и по ходу сюжета ленту прокручивать, сменяя кадры. Настоящим взрослым киномехаником себя чувствуешь. У сына ещё был диаскоп, потом 8-миллиметровый проектор купили с роликами «Ну, погоди!», а там уж и видеомагнитофон.

Ну вот, а телевидения в моём детстве не было. То есть в жизни-то оно, конечно, уже было. Мои сверстники, подраставшие в столицах, что-то помнят. Но в Уфе долго работала только какая-то экспериментальная телестудия — помню такую заметную антенну над одним из сравнительно высоких уфимских домов, а у нас в семье телевизор и вовсе появился после того, как я кончил ВУЗ и отправился странствовать. Помню уже в студенческие годы я как-то смотрел у соседа по дому чемпионат по футболу из Англии, да несколько раз у дружка Симы засиживался вечером под Клуб Весёлых и Находчивых — вот и всё. И не очень тянуло. Так что телерассказы Ираклия Андроникова, первые теледикторы, и вообще вся эта романтика коммунального телевизора с линзой — это всё мимо меня. Зато у меня была научно-популярная книжка «Телевидение» и, не зная о Валентине Леонтьевой и Игоре Кириллове, я всё знал о диске Нипкова, трубке Розинга и предполагаемом к изобретению в ближайшие годы цветном видении.

Очередной раз отвлекаясь в сторону, вспомню вот что. Начитался я в ту пору литературы не столько научно-популярной, сколько «научно-фантастической» (действительно что в кавычках: тогда была в ходу т. н. «фантастика ближнего прицела» и герои, как правило, преодолевая страшные трудности, изобретали карманный радиоприёмник). И у меня начались сюжетные сны с продолжением, где маячил на переднем плане длинный низенький аппарат с экранчиком сверху. В разных местах этого экрана шли какие то разные (но очень во сне интересные) ряды изображений. Теперь-то я понимаю, что это была моя первая (то есть, строго говоря, нулевая) встреча с Windows и, верней всего, что с Интернетом. Но тогда всё было очень загадочно и заманчиво. В жизни, впрочем, тоже оказалось неплохо. Особенно отчётливо я вспомнил эти сны, когда недавно начал играться с РиалПлэйером и смотреть по Нету московские телепрограммы, регулируя изображение то на весь экран монитора, то на размер открытки. Ну, полная аналогия.

Хотя тут есть ещё и дежа вю, связанное с моим юным радиолюбительством. Отношения с радио у меня к этому времени уже сильно изменились. То есть какие-то передачи я продолжал слушать. Но уже до «Запомните песню» и «Вестей с колхозных полей» дело не доходит. Правда уже какие-то менее строгие передачи появились с Оттепелью, даже уже, кажется, радиостанция «Юность», хотя Ады Якушевой и Максима Кусургашева, как редакторов, еще нет. Трошин поёт «Подмосковные вечера», Нина Дорда что-то уже более легкомысленное напевает. А полный отпад — это радиотрансляция райкинских спектаклей. То есть ещё до этого, ещё я, в общем, малыш, но начали меня допускать к вечернему прослушиванию эстрадных ревю из Москвы по радио. Типа «Дорогие мои москвичи», «Вот идёт пароход«, ещё что-то. Нравилось, видимо, родителям. Причём надо учесть, что часовой пояс у нас уральский, и все эти концерты получаются для нас с 9 вечера до полуночи. Разговорники и куплетисты в эфире возникали, как правило, парами. Шуров и Рыкунин, Миров и Новицкий, Миронова и Менакер, Тарапунька и, соответственно, Штепсель. Какие-то куски в памяти до сих пор: «Товарищ Новицкий, давайте наденем морскую форму!», «Как я его любила! Как я его любила! Целых полтора сезона!», «Здоровеньки булы!«. Но ведь нравилось людям, давало возможность отвлечь мозги от героических буден. Спасибо и за это труженикам эстрады. Помню, в начале 2000-х: пляж в Тель-Авиве у отеля «Дан», стул на песке стоит, а на стуле — Господи! — Штепсель сидит, старенький-старенький, но вполне понимает, о чём ему вопросы задают, даже посильно отвечает. А за стулом — почтительный зять Леонид Каневский (помните следователя Шурика Томина?). Он, значит, старика из незалэжной Украины и вывез. А хохол Тарапунька давно умер. Да и почти все уж они умерли. Всё же полвека прошло. Такие дела.

И Райкин умер. Я как-то иду по улице тогда ещё Горького мимо магазина бывшего «Грузия», там, рядом с «Маяковкой»: под аркой рядом с фадеевской мемориальной доской Народный артист с букетиком стоит, тут к нему какая-то чува, по-теперешнему сказать, валютного уровня. Он ей букетик и быстро так пешочком куда-то попилили. Ну, козе понятно, в чём сюжет. А я думаю: «Эх, не вовремя швабра подскочила! Только я хотел Аркадию Исааковичу в пояс поклониться — всё же человек столько десятилетий пытался в населении разумные чувства пробуждать». С другой-то стороны, для него лично девица конкретный интерес представляла, из моего же спасиба шубы не сошьёшь.

А тогда, в 50-х, райкинские спектакли даже по радио создавали впечатление какой-то многоцветности, карнавальности. Трансформаторские трюки по радио не видны, да потом когда в кино да на сцене увидел — не так уж и интересно, а вот как он интонацию, речевой рисунок мгновенно меняет — это да! И потом постепенно стало проникать, что он не про американских империалистов или, там, бюрократов — про людей и про жизнь Так и было «как сказал Райкин» там уж пусть Гиндин со Жванецким не обижаются. И ведь он, видно же, постоянно чувствует границу «что позволено» и всё время за неё немного заступает. Ну скажите, кто больше него для раскрепощения человеческого сознания с 50-х по 70-е годы делал? Солженицын, да и Галич могут что-то дать только уже как-то начавшему думать человеку, да и не все согласны свободой либо карьерой за чтение да за магнитофонные кассеты платить. А тут легально на волнах Всесоюзного радио про то, что «Времена были мерзопакостные! Но рыба в Каме была!», или «Партия нас учит, что газы при нагревании расширяются«. Смотришь, остановился человек и первый раз в жизни задумался. Очень много шансов, что человек этот для Системы уже потерян. С другой стороны, непонятно, как же начальник-то не соображает? Хотя ведь и Аркадий Исаакович далеко за меловую черту не заходит — помнит и не очень «вегетарианские» времена.

Тут уместно вспомнить, как я его в жюри видел, на Всесоюзном конкурсе Студенческих Театров Эстрадных Миниатюр. То есть, я как раз в нашем ВУЗе таким СТЭМом тогда и руководил. Сочинял сам и выискивал, где мог, сценки. Пытался в меру своих способностей как-то режиссировать, но, конечно, мне далеко не то, что до Брехта, а до Миши Рабиновича, СТЭМовского режиссёра из братского Уфимского Авиационного института. Ну так я и не претендую. Я же, в конце-то концов, дальнейшую жизнь и провёл в лабораториях, на промыслах, да в комнатах переговоров, а Миша и посейчас в той же Уфе Республиканским Русским драмтеатром руководит. Я-то так, оттягивался, только чтоб делом не заниматься, не учиться, вроде того, как в Беркли или в Сорбонне сверстники мои в Революцию играли. Но популярность эта эстрадная деятельность даёт — обалдеть можно, девицы в актрисы ломом ломятся, да и факультетское начальство уважает: из института, несмотря на «хвосты», так и не выгоняют, свободное посещение лекций разрешили. Да и по городу слава. Отец, правда, на уши становится, когда ему на районном активе кто-нибудь скажет, что мой спектакль видел, считал, что это всё — только от усвоения знаний отвлечение, фольклор типа частушек. Он, конечно, полностью прав был. С другой стороны и я сам, и актёры мои тогдашние в дальнейшей жизни неплохо себя реализовали именно как специалисты. Остальные студенты, видать, ещё меньше из ВУЗа вынесли.

Да, так завелись у меня знакомые по эстрадной части от Риги и до Читы. Кое-какие мои сценки и за пределы Уфы ушли. Приятно, конечно. А тут звонит мне Миша этот самый Рабинович и говорит, что весной в Челябинске Всесоюзный смотр таких вот студенческих эстрадных театров. Год-то я не помню уже. Ну, либо 65-й, либо 66-й. Я сразу понимаю, что моей конторе на смотре ловить нечего, но сам лично с одним ещё деятелем, преемником моим будущим в режиссёрской роли, собрался поехать посмотреть. Деньги на поездку мы у месткома выпросили, о ночёвке в общежитии с коллегами из Челябинского политеха договорились — поехали. Неделя, как сказка, пролетела. Театров двадцать пять, не меньше, со своими ревю. География типа «широка страна моя родная». Песни, конечно, танцы немножко, но в основном время занимает разговорный жанр, сценки всякие с самодеятельными, или полусамодеятельными текстами. Было что послушать, было. Работала самодеятельная мысль на самом исходе оттепели, между концом волюнтаризма и началом полного маразма. Если хотите знать, по-своему, по-эзоповски, конечно, и от западной мысли, считай, не отставали, при всех её Маркузе и Кон-Бендитах. Если бы начальство допустило, могли бы и мы хэпенинг не хуже парижского устроить. Однако, начальство, которое это могло бы позволить, само ещё в крайкоме комсомола работает, так что с хепенингами пока придётся погодить. А для эстрадников-студентов в данный момент высший судья — жюри с самим Народным Артистом Аркадием Райкиным во главе. И видно, что жюри больше всего нравится то же, что и залу — одесский театр, не совсем уже студенческий, типа, скорей, молодых специалистов — «Парнас-2». Там такие два парня вроде Тарапуньки со Штепселем! Один меланхоличный высокий хохол, другой мелкий, жутко энергичный еврей. Ещё девушка, как-то её больше и не видел я на эстраде. Вот Жванецкого не помню, может, он и не приехал в тот раз. Ставили они ревю на тему «Турандот» — ну просто всем нравится до икоты. В заключительном слове председатель жюри их очень отметил. Однако посчитал нужным и желтую карточку показать за переход через меловую черту.

— Вот, — говорит, — у них в спектакле император Альтоун дарит принцу Калафу сто баранов, сто верблюдов и госпиталь. Все мы, товарищи, знаем, что наша страна много помогает народам, недавно освободившимся от колониальной зависимости, строит им в подарок плотины, школы, госпитали. Но надо ли, мои юные друзья, над этим смеяться?

А из зала голос:

— Плакать надо, Аркадий Исаакович!

Не выдержала у кого-то из слушателей душа. Великий артист и прибавить к этому ничего не смог. А что возразишь? Сам же и воспитывал.

Тоже, конечное дело, Аркадия Райкина по-всякому воспринимали. Для кого-то просто нахальное лицо ненашей национальности, на политической клубничке спекулирует. Приходилось и такое слышать. А что ж вы думали, Альбертика-то Макашова к нам гестапо, что-ли на длительное оседание запустило? Это только в самых завороченных юлиансемёновских романах бывает. Вырос тот Альбертик рядом с нами, на той же великой отечественной почве, с ним уж и жизнь доживать в той, или иной форме.

Для моего большевика-отца Райкин чуточку шокингом отдаёт, но с другой стороны — Партия бериевские извращения разоблачила, кое-кого из старых друзей уже поезда на запад с востока везут, в общем «Критика и самокритика есть движущие силы советского общества» — добавьте отцов природный вкус плюс блестящее, не по временам, знание литературы. А Райкин всегда умел себе авторов подбирать — это на фоне Софронова да Бубеннова, которые, конечно, политически выдержаны, но уж больно с души воротит. В общем, слушаем мы Райкина заполночь всей семьёй, разве что братик маленький спит, да и его уже лет с шести начинают допускать хоть на полчасика. Жаль только, что спектакли райкинские редко-редко передают. Но уж если объявили, я в назначенную минуту в трусах и майке у приёмника.

Но это с одной стороны — с другой я уже наизусть все схемы из книжки «Юный радиолюбитель» знаю. После такой теретической подготовки упросил я отца и пошли мы в универмаг паяльник и набор деталей для радиолюбителей покупать. Существовала к тому времени в семье устойчивая теория, что Сергей себе на жизнь руками заработать не сумеет — не тем концом вставлены, он больше по части разговорного жанра. Спаял я несколько несложных схем, но ведь такие теории в фактах и не нуждаются. Не заметили родители моих подвигов — так, потихоньку, моё радиолюбительство и мне самому не особенно интересно стало. На тот период дальше двухлампового приёмника дело и не пошло. Не надо, всё-таки, скупиться на одобрение, когда дети что-то мастерят. Нечего бояться, что уж очень о себе возомнят. Пришлось мне уже взрослому дрель да рубанок осваивать, сколько я после этого на работе измерительных схем собрал, сколько самодельной мебели настроил — всё, по правде говоря, не первым сортом, но всё работало-служило, думаю что руки все же с правильной стороны вставлены были.

Вообще, наше поколение советской интеллигенции порукастей предыдущих, может и то сказывается, что подкалымливали в стройотрядах, да и туристов немало, а у нас в магазинах турснаряжения — рюкзак «Пионерский» да лодка надувная на одно очко. А может быть и в том дело, что самим квартиры и дачи нужно было обустраивать, самим машины после АЗЛК дособирать. Места рабочие появились для кандидатского рукоделия: кооперативная квартира, коллективный гараж, да садовый участок. Помню, мама рассказывала, у них на заводе лектор ЦК выступал. Чуть ли не сам Свердлов, был такой — говорили, что уж очень близкий родственник того, что в кожанке. Такой лектор всегда с публикой государственными тайнами должен делиться, разрешенными к открытию по списку Отдела пропаганды. Так вот этот на Химзаводе рассказывал, что около верхов две партии борются — медики и философы, причем медики за садовые участки, поскольку для организма полезно с землёй-то, а философы, конечно, против — поскольку мелкобуржуазная стихия. Так в зависимости от преобладающей партии и отношение к садовым кооперативам. А что, очень могло быть.

Помню первую радость, когда детекторный приёмник заработал. По качеству звука очень грозоотметчик Попова напоминало, но это и не важно. Главное — само работает и Вторую программу в наушниках воспроизводит. Была, правду говоря, мечта — соорудить самодельный радиопередатчик. Но в книжке всячески УКВ-рация пропагандировалась с радиусом действия 10 км, а с кем по такой связи общаться? А про коротковолновку с дальней связью так и было написано — только после регистрации в госорганах. Поузнавал я у ребят постарше — понял, что шансов не больше, чем за границу поехать — то есть, просто нет. Так и забросил это дело. Да и после первых своих самоделок уже понимал, что времени на постройку придётся убить море — а раз вольного эфира всё равно не видать, бог уж с ним.

На своих-ли самоделках, на родительском-ли «Урале» восьмиламповом, но странствую я по эфиру. Боже ж ты мой, какая иногда музычка попадается! Но про «олд голд» чёрного джаза — это уж другая тема. А тут выясняется — есть в эфире добрые люди, готовы про окружающую меня действительность подробно доложить. Ну там, «Глядя из Лондона», другое что… Не сложилось у меня с ними полной безотрывности. То есть, почему иногда не послушать, тут всё-же про событие излагают тогда, когда оно произошло, а не тогда, когда всё по всем инстанциям согласовано. Но с другой стороны я же понимаю, что никакой срочной реакции от меня быть не может. А тут такая же зацикленность, как и у Всесоюзного радио, так же факты на заданный ответ натягивают — а качество звука из-за глушения намного хуже, То есть прямо голова болит от треска. Так уж Бог с ними, что нужно я и в «Правде» между строк вычитаю. Вот разве слушал по «Голосу Америки» иногда проповеди Иоанна Сан-Францискского. А были ж люди — как на службу вечером — все «голоса» от Стокгольма до Монте-Карло. И то мало, так в душе обида — «нас-де, интеллигенцию, к информации не допускают«. Ну как вам, ребята, объяснить, что вам не информации не хватает, а умения её осмыслить — интеллигентности? Давно известно, что для бюрократа самая важная пища — Информация, он без нее дохнет. Но а если интеллигенту нужно не время, чтобы подумать, а эта же самая Информация с большой буквы — может, это уж такой специальный интель из бюрократов? Время это вдали ещё, но когда вас при Перестройке вдоволь информацией накормят — так окажется, что хорошо информированный дурак— он всё равно дурак. Отсюда и результаты Перестройки. Уже в Америке ездил за полпрерии Михал Сергеича слушать — выступал он в одном тут Бенедиктинском университете, графство ДюПэйдж. Ну до того человек хороший! — но ни фига в жизни не понимает. Поэтому его волки-то наши и задрали. Так что, спрашивается, ему информации, что ли, не хватало? То-то он в Форосе «вражий голос» на транзистор ловил.

Что я вам скажу, граждане, людей учить думать — важней всего. А тут пока хорошая книга эффективней и газеты, и любых mass-media. Ну, на самом-то деле, жизнь и книг, и чего хочешь поэффективней. Когда меня в былые времена спрашивали «Слышал, мол?» — тут ответ один, и почти без выпендривания: «Да зачем мне уши, когда у меня глаза есть!»

Ну, на этом со средствами информации пока и закончим.

Продолжение
Print Friendly, PDF & Email

11 комментариев для “Сергей Эйгенсон: Media

  1. “Был я как-то два дня оторван от мира — вышел из строя модем на моём персональном компьютере….”
    ::::::::::::::::::::::::::::::::::::::::::::
    И я оторван был, и больше двух, а наверстать УЖ не мечтал. Однако почитал-перечитал и стало
    веселей и интересней. Дай, думаю, чего изображу; вдруг Мирону понравится и коллективу. Дойду до поля, до Бородина, спрошу я дядю – ведь недаром, Москва французу отдана была? Ведь были там богатыри Невы, не мы не вы, б о г а ты р и.
    А доля им такая досталась, завыдовать будем… будем завыдовать, Давыдову-гусару, партизану, Чапаеву, Соньке — золотой ручке и Лютову-Бабелю.
    Автору, Сергею Э., подарившему нам интересные тексты, исполать! А вдохновлённым автором комментаторам пусть завидует другой автор сложных сплетений-переплетений ног и рук, и прочей органики.
    p.s. “мелкие погрешности, канешна, есть. Скажем, «Грузия» была около….”
    А вот за неверную орфографию и географию можно и акулам полОжить, завтра же. И будет на ланч одно-два драже. . . 🙂
    ::::::::::::::::::
    p.s.
    М. Т. — В Зайдентрегеру-
    Коротко и ясно. Завидую и поздравляю!
    :::::::::::::::::::::::::::::::::::::::::::::::::::::::::
    ты чо, братан, я по-простому, коротко, отбросив все формальности
    сам МСТ вас здесь в гостях заметил, за краткость похвалил; я же скромно отвалил и пребываю
    далёко, как некогда писал В. Суравикин – в отпаде я, в отпаде и весь иззавидовался 🙂
    p.p.s. . . . . . . Посвящается Сергею Эйгенсону
    ТЫ ЧО, БРАТАН? (“это все же называется — скрал…” — у Горыныча)
    **
    Сидит братан, он не Евгений
    он — гений
    в костюме с барской он витрины.
    Чего-то хочет объяснить
    Е.Е. братишке Джона. Он – эрудит
    и полиглот, костюм в полосочку сидит
    чуть-чуть свободно.
    Он наш поэт, он бард народный,
    Модный. Благословил он
    Перед уходом другого полугения,
    полуталант, полуарап, полутаран, полу-
    поэт, полу-учёный, полу-невежда
    Однако, на том фоне, что П О Л У —
    Вполне пришёлся ко двору
    И на канале 1-ом, про-
    он нам расскажет полу-правдой
    про то, про сё, про ВСЁ, что говорил
    когда-то сам Е.Е. Увы, ничто
    Не ново под лунОй.
    И от Москвы до самых до окраин,
    шагает новый там хозяин.
    А новый бард поёт. И Кот учёный
    всё ходит по цепи налево и направо.
    Что ищет он в стране далёкой?
    А то, — потерянное ПРАВО.

  2. Про СТЭМ и нравы. Поехал наш МЭИшный СТЭМ в Ленинград на гастроли. Собирались показать свои спектакли в тамошних вузах. Но … Горком Комсомола этого города устроил предварительный просмотр и выступления запретил. Из-за идеологических ошибок в миниатюрах. Вернулись ребята ни с чем. А вслед им пришло письмо в Московский Горком с подробностями обвинений. Московский ГК назначил смотр творчества нашего СТЭМа, который состоялся в ДК. Зрителями был только комсомольский актив и руководство института, а судьями — комиссия во главе с тогдашним Секретарем ГК Павловым (тем самым). Ребята показали все свои миниатюры, актив разволновался только по поводу одной из них, в которой во время субботника комсорг не помогает комсомольцам нести бревно, а, наоборот, повисает на нём. Но высокая комиссия и в этом ничего страшного не усмотрела. Единственный вопрос, который Павлов обратил к ректору (Чиликин М.Г.), был: «А вам не обидно, что студенты высмеивают своих преподавателей?» Запомнился мудрый ответ ректора: «Не обидно. Между преподавателями и студентами всякое бывает, но это НЕ АНТАГОНИСТИЧЕСКИЕ противоречия.» Павлова ответ удовлетворил. Ленинградские обвинения не подтвердились. Последствий не последовало.
    Я не был знаком с руководством СТЭМа, фамилий не знаю, а вот премьера, просто выход которого на сцену уже вызывал смех, помню — его звали Роман Рабинович. (Да не обидится на меня Виктор Ицкович, который выступал там до моего поступления в МЭИ.)

    1. Спасибо на добром слове. Я, честно сказать, просто смущен Вашими словами.
      Этот текст, сколько помню, первый, который я поместил в Сети в 2000 году. После госпиталя (ставили байпас) особенно было не разгуляться, вот и стал стучать по клавиатуре.

      1. Сергей Эйгенсон 5 ноября 2018 at 5:16
        … После госпиталя (ставили байпас) особенно было не разгуляться, вот и стал стучать по клавиатуре.
        ====
        Невероятно, но факт. Отвратительная болячка причинила пользу!
        Но, обещайте, плз, что далее продолжите «стучать» без отклонений в ССД.

  3. «Тарзан» и «Одиссея капитана Блада« были-таки «трофейными»: их конфисковали на германских киностудиях, чтобы не платить настоящим авторам. Помню как лектор из Бюро по пропаганде киноискусства рассказывал про Диснея. Сначала он показал клип, как Дональду Даку разрешили взять фрагмент от торта: тот отрезал маленький кусочек, а остальной торт уволок. Так и лектор: показал всю «Белоснежку» без начальных титров.

    1. Ну, это все же называется — скрали. Аналогично с тем, как в 2008 году при наступлении на грузин прихватили какие-то американские автомашины. Раз права на прокат у англичан и американцев не покупали — значит кража.

  4. Здорово и приятно!

    Мелкие погрешности, канешна, есть. Скажем, «Грузия» была около Пушкинской площади.
    А поначалу были Миров и Дарский, Рожковский и Скалов.

    А вот за неверную цитату Ильича можно и партбилет на стол полОжить.

    1. Ну, положим, возле Пушкинской площади была «Армения». В доме на углу, на котором когда-то стояла каменная баба. Я-то жил на Тверском бульваре, так что в этот магазин иногда заходил, покупал нугу или другие кавказские сладости.
      Конферансье каких помню, таких и написал. Поначалу, думаю, я их не запоминал. Что до В.И., то я же не Ленина цитирую, а надпись из черниковского кинотеатра «Победа». Там было так. А если бы добавили про цирк, то добавившему, за хорошее знание классики, могли бы и устроить турпоездку на Колыму, согласитесь, что такая возможность таки была.

  5. Я тоже с удовольствием почитал, правда, пока ещё до конца не дочитал. Хорошо написано, я тоже помню эти времена послевоенные и детские передачи по радио, хотя я старше автора на добрых лет 13. Верно, Радио воспитывало и развивало, прививало хороший вкус. Небольшие замечания: написано «пошил»! Сколько же сил истратила старая русская интеллигенция на борьбу с этими провинциализмами типа «пошив, постирать, помыть» и т.п.! Всё напрасно. И ещё — написано «сколько верёвочке НЕ виться…» Уж пора бы узнать, что сколько верёвочке НИ виться…

    1. Спасибо, НЕ/НИ исправили. Что касается глагола «пошить», то он является грамматически допустимым, хоть и с пометкой прост. Но это уже прерогатива автора: использовать для своих целей просторечие, а не стилистически нейтральный глагол.

Добавить комментарий для Б.Тененбаум Отменить ответ

Ваш адрес email не будет опубликован. Обязательные поля помечены *

Арифметическая Капча - решите задачу *Достигнут лимит времени. Пожалуйста, введите CAPTCHA снова.