Это хорошо! Раскопки символизируют докапывание до причины (истины), еcли она вообще есть. Навязчивая идея фотографирования, как будто сфотографировав объект (произведя новый суррогат реальности), вы его спасете, вызволите из небытия.
И сном и духом
Избранное
Илья Липкович, Стан Липовецкий, Игорь Мандель
Окончание. Начало
Стан
11. Бульвар Мёбиуса
Я протер глаза, потряс головой, ущипнул себя за руку и укусил за язык. Вроде ничего не чувствую, а значит, возможно сплю, хотя и не обязательно. Только что мне было дано явно какое-то видение, так может, это даже наяву? Я стал вспоминать, что там, собственно, было, вытаскивая воспоминание осторожно, как гусеницу за паутинку, чтоб не сорвалось. А начиналось все, как всегда, довольно обыденно.
Я за рулем машины, но часто останавливаюсь в тяжелых пробках. Смотрю по сторонам, иногда слушаю навигатор о видах на движение, прогресс в задержках. GPS говорит успокаивающим и жизнерадостным женским голосом, как врач с больными. Вот и сейчас GPS сообщает последние известия о навигации, как она это любит называть: «Пошел уже шестой год как мы приближаемся к Кольцу Колесования, так что уже скоро повернем направо, на Красные Дыбы».
Когда-то раньше меня злили эти бессмысленные сообщения, которые к тому же никогда не сбывались. А потом я проникся старинной уверенностью и даже сам стал напевать из романса «Тише едешь, дальше будешь». Иногда я пел так, а иногда модифицировал в вариации: «Тише будешь, дальше уедешь», или там «Не спеши, порвешь галоши». Случалось, что рядом оказывалась какая-нибудь веселая пассажирка, и мы вместе распевали все эти куплеты — не Шнура ли? Бывало, что от этих шлягеров я даже засыпал за рулем — и в ужасе проснувшись, успокаивался, видя, что мы стоим на том же месте.
Я заклевал носом, но очнулся от дискуссии на повышенных тонах, которую затеяли окружающие ученые мужи, крича друг на друга из своих машин. Я их наслушался немало — и о том, что мы захвачены черной дырой и теперь можем бесконечно падать за сферу Шварцшильда. И об иллюзиях феноменологического мира и их преодолении путем погружения в Майю, Фата Моргану и в игры Кришны. И о неразличении отсутствия или присутствия бытия в пустоте сравнительно с полнотой Нирваны, Сатори и Самадхи, вместе взятых. Ну и, естественно, о жизни в параллельных мирах, если существуешь в одном, а уверен, что живешь в другом.
Мне лично были ближе идеи Колеса обозрения Сансары, известного также как Беличье колесо ациклического прогресса. Хотя в молодости я тоже был сторонником теории и практики стрингов и даже написал пособие по Тантризму для начинающих. А страсти вокруг раскалялись, я даже думал вмешаться, но вспомнил, что вступать в научные споры — до добра никого еще не доводило. Хотя я тоже иногда срывался, ну и, конечно, в результате дебатов типа «слово за слово» потом долго страдал от физических и душевных ушибов. Но с той поры, как я разработал концепцию и методологию складывания рук в ленту Мёбиуса, суета сует для меня лично закончилась.
Я всегда мог соскользнуть с внешней поверхности во внутреннюю, которая совпадала с внешней, но морально была выносима гораздо легче. К сегодняшнему моменту я уже опробовал переходы в разные аспекты и ипостаси, хотя всякий раз было неизвестно, что получится. Я сосредоточился и соединил перед собой ладони, а потом, не разжимая их, развернул пальцы в противоположные стороны. Подушечки пальцев теперь ощущали биение пульса на другой руке, создав биологический ускоритель жизненной энергии Аксиальной Перегонки Чи, или АПЧи. В глазах зарябило, в носу защипало, в ушах зазвенело, в зубах заклацало, на душе заскребло — процесс пошел, а главное, как говорил мудрец Горбачев, — нАчать.
И мы все поехали в будущее задним ходом, когда прошлое панорамно открывалось перед нами, а что ожидает в будущем, оставалось совершенно неизвестным. Все водители заткнулись в один миг и занялись сосредоточенными попытками не врезаться во что-нибудь сзади, чего вообще не видно. Кому-то везло, кому-то, естественно, нет — как мы могли видеть, когда будущее перетекало в прошлое и открывалось перед нами за ветровым стеклом. Меня всегда мутило от движения задним ходом спиной вперед к победе, которая была не за горами и даже неизбежна. На всякий случай, я быстро открыл водительское окно и заранее высунул туда голову — и это было моей ошибкой. Каждый миг каждый водитель пересекал условную линию между своим еще актуально несуществующим будущим и уже актуально несуществующим прошлым. И высунуться головой на эту линию было не слабее, чем врезаться в шлагбаум, — бамс! — раздалось как удар гонга, и все исчезло.
Я протер глаза, потряс головой, ущипнул себя за руку и укусил за язык. Вроде ничего не чувствую, а значит, возможно, сплю, хотя и не обязательно. Только что мне было отчётливо дано какое-то видение, так может, это даже наяву? Но не время было предаваться бесплодным, бесплотным размышлениям, давно пора было ехать на работу.
Я за рулем машины, часто останавливаюсь в пробках, смотрю по сторонам, слушаю навигатор. GPS говорит жизнерадостным и раздражающим женским голосом, как кассирша с покупателями. Вот и теперь GPS сообщает последние новости о навигации, как она это всегда называет: «Уже седьмой год мы продвигаемся на Красные Дыбы, а значит, вот-вот повернем налево, к Бульвару Мёбиуса».
Игорь
Стан — врешь, поди, но так красиво,
Что пусть все это не сонливо,
А наявуйно, но какая
Нам разница, раз завлекает?
Илья, добавь в шедевров свалку,
Ведь Стан, как истинный Орфей,
Вмиг потерял свою весталку
Нелепым вывертом взашей.
Илья
Да, гений ты по свой карме,
Хоть в бреду, хоть в Красной армии.
Стан
12. Встреча одноклассников
Встречается наш школьный выпуск — нашлись инициаторы, со всеми связались и дали знать, что встреча состоится в некоем клубе. Я решаю тоже поехать, хотя мне вовсе этого не хочется, но чувство непонятного долга побеждает колебания. Вытаскиваю из сундука старую школьную форму, чищу, глажу, надеваю, смотрюсь в зеркало -точно таким был в те времена. Приезжаю, вхожу в огромный зал, где играет музыка и посередине некоторые танцуют что-то вроде вальса. По периметру между колоннами многочисленные группы людей оживленно разговаривают, повсюду слышны смех, выкрики, раскаты хохота.
Я прохожу между колоннами, встречаю множество знакомых лиц прежних соучеников и даже иногда учителей, с которыми я здороваюсь. Но никто из них не останавливает взгляда на мне, и я иду дальше, в поисках более близких приятелей тех времен. Повсюду какие-то указующие, а скорее — запутывающие таблички, типа 3-й «А» или 6-й «Б». Я не могу сообразить, кто там встречается -то ли те, для кого такой класс был последним, то ли те, кто по крайней мере был в том классе? А тут еще начинают попадаться указатели переходов на другие ярусы, как на многоэтажных парковках в аэропортах, типа — красный уровень, золотой уровень.
Дополнительно к общей неразберихе все время даются объявления по радио, вроде: «учащиеся класса Василия Петровича Бледноструева, подойдите к пятому окну». Мне становится жутко тоскливо, но я беру себя в руки и продолжаю идти по переходам, лестницам, подниматься и опускаться на эскалаторах и лифтах. Больше всего мне это напоминает поиски своей машины на гигантской парковке, когда одолевает чувство беспомощности и охватывает отчаяние. Но как раньше или позже случается в таких поисках, я вдруг вижу большую группу моих одноклассников последнего года, да еще рядом много наших учителей. Я кидаюсь к ним, радуясь не столько встрече с прежними друзьями, сколько избавлению от бесконечных поисков и обретению своего стада. Я здороваюсь со всеми, жму руки, хлопаю по плечам, спинам, кого-то слегка обнимаю, с кем-то даже целуюсь.
Но в какой-то миг я замечаю недоумение и смущение на лицах бывших друзей, одноклассников и учителей. И до меня вдруг доходит, что они отвечают на мои приветствия лишь из вежливости или в оторопи, но реально не узнают меня. Я начинаю прямо представляться, называя себя по имени, даже напоминая свои школьные прозвища, но все только отводят в сторону глаза и произносят фразы типа: «Как летит время!» «Да что же это, — думаю я, — неужели я мог так измениться, что никто меня не признает, даже когда я называюсь?» Я пытаюсь найти хоть какое-то объяснение — скажем, они просто-напросто и тогда в школе меня не замечали? А может, было какое-нибудь случайное сообщение, что я погиб, и они не могут взять в толк, как это я еще жив?
Слезы стоят у меня в душе, в горле, в глазах, и я иду, почти не разбирая пути, между веселящимися людьми, пытаясь выбраться с чужого бала. И вдруг какая-то особа заступает мне дорогу и говорит, улыбаясь: «Ну, поздороваться не хочешь?» «А, привет, как я рад тебя видеть!» — с воодушевлением восклицаю я своей спасительнице, мучительно пытаясь сообразить, кто же это. Мы дружески обнимаемся и целуемся, при этом я стараюсь хотя бы на ощупь, тактильным чувством припомнить, как ее зовут. «Ну ты совсем не изменился, идем скорее к нашим», — и тянет меня за руку, лавируя среди толпы.
Я чувствую себя дохлой гусеницей, которую бодрый муравей тащит куда-то по своим надобностям. На ходу я прикидываю, как зовут эту узнавшую меня, но неизвестную мне вообще особу: «Маша?» — нет; «Даша?» — нет; «Саша?» — нет. Дотащив меня до очередной крепко сбитой кучи народа, она кричит: «Смотрите, кого я вам привела!» Все поворачиваются ко мне, жмут руки, выкрикивают приветствия, целуют, — но к моей нарастающей панике, я не узнаю никого из этих людей. Я улыбаюсь, стиснув зубы, повторяя как заводной: «очень хорошо, спасибо», «надо же», «никогда бы не подумал», и прочую такого рода околесицу. Прибывает еще какой-то соученик, и все переключаются на него, а я, воспользовавшись удачным обстоятельством, тихо ретируюсь из толпы и быстро удаляюсь.
Я иду, опустив голову, чтобы опять кто-нибудь не узнал меня, и невнятные мысли о параллельных мирах вертятся в голове без всякого толку. В конце концов, все может быть: я-то уверен, что я — это я, а с их точки зрения — это в действительности не я? Ну и наоборот, конечно, тоже: они-то думают, что это я, а это на самом деле не я? А может, и то и другое одновременно, гарантий нет. И тут я вдруг слышу голос моего давно ушедшего в дальние миры папы: «Если хотя бы двое говорят, что ты пьян, так пойди и проспись!» — и я обрадованно засыпаю.
Илья
Гармоничная история.
На сегодняшнюю ночь —
Наиболее задушевное
Твое произведение.
Стан
Браво, ложнояпонскую танку
Ты запустил вместо танку,
Будто соседскую Таньку
Вызвал в соседнюю баньку.
Игорь
Что хорошо, то гармонично,
К тому же это не вторично,
А вроде даже и первично,
Все потому что сильно лично.
Вопрос, однако, вызывает —
Откуда все же Стан черпает?
Он спит иль всё-таки не спит,
А просто так себе творит?
Коль спит -то это очень стильно,
Коль нет -то чувства столь обильны,
Что как-то даже глупо, что
Скрывал он ранее про то.
Не в первый раз таким вопросом
Мы задавались — а все с носом.
Стан
13. Знакомство с Шерлоком Холмсом
«Вы знакомы с моим другом Холмсом?» — спрашивает доктор Ватсон, с которым мы уже основательно познакомились, сидя не первый час в баре на берегу Темзы. «Нет, но я много слышал о нем», — отвечаю я, и мы снова чокаемся кружками с элем. «Эх, хорошо пошла!» — крякает Ватсон, вытирая усы рукавом фрака и принимаясь за следующую воблу. В этот момент раздается бой курантов с Биг-Бена, и Ватсон начинает считать вслух, загибая и разгибая для верности пальцы: «Один, два, три…». Дойдя до тринадцати, он с удивлением говорит: «ну, дает» и бросает бессмысленный счет, который может завести в дурную бесконечность, как называл это занятие еще Гегель.
В этот момент к нашему столику подходит русская шпионка Дуська Бермудкина, давно засветившаяся здесь своими грудями навыпуск, вперемешку с другими прелестями. «Моряки, угостите девушку шампанским», — облокотясь о стол, игриво покачивает она крупными молочными железами, придавая им импульс дерганьем копчика — атавизма хвоста. «Дашка, ну сколько можно, ну не каждый же день!» — взывает к ее совести Ватсон, а я помалкиваю, так как уже знаю, что за угощение девушек заведение берёт впятеро дороже. И тут — «оп-ля!» — и она становится на стол на руках, вверх ногами, юбки на ней опрокидываются, закрывая ее лицо и наши кружки, но зато открывая потертые стринги и небритые ноги. Пока мы в изумлении наблюдаем этот перформанс, из-под юбок слышится хлюпанье, и мы догадываемся, что она там высасывает наши напитки.
Хочется хлопнуть ее хорошенько по заду, но после всего выпитого рука не поднимается, и тут снова — «оп-ля!» — и она спрыгивает на ноги на пол и оказывается вдруг джентльменом в смокинге и клетчатой кепке. «Холмс, Вы? Не может быть!» — восклицает Ватсон, тараща глаза и усы. «Ха-ха-ха, не ожидали? — смеется тот, — надеюсь, вы не разочарованы потерей Дуськи?» «Но как Вам удалось настолько глубоко войти в образ?» — восхищается Ватсон и знакомит меня с Холмсом. «Профессор Джеймс Мориарти, можете звать меня просто Джим», — представляюсь я, а Холмс делает вид, что никогда не слышал этого имени.
«Рад познакомиться, — тепло отвечает Холмс. — Вот тут у вас борода отклеивается». «Холмс, как вы узнали это?» — восклицает Ватсон, а Холмс ему объясняет: «Но это же элементарно, Ватсон! Вот видите, часть бороды свисает, а лицо под ней в зеленой краске — это специальный театральный клей, применяемый в гримерных, но на него растворяюще действуют пары спиртного, у меня есть на этот счет небольшое исследование». «Надо бы и мне что-нибудь тут сказать», — думаю я и говорю: «Верно, а я об этом и забыл. Это я вчера экзамены по математике у студентов в Оксфорде принимал. А на экзамены я всегда бороду надеваю, чтобы студенты боялись списывать». «Холмс, но как Вы столь удачно оказались как раз здесь, где мы с Джимом закусываем?» — продолжает недоумевать Ватсон. «Даже сам не пойму, — задумывается Холмс. — Может, я следил за кем-нибудь в округе?»
«А вот скажите, Джеймс, зачем, по-вашему, нужна математика?» — поворачивается Холмс ко мне. «Как это зачем? — чтобы считать, конечно», — говорю я в недоумении. «А вот давайте на 100 шиллингов поспорим, что Вы до пяти не досчитаете, — идет?» — прищуривается он. «Что?! — возмущаюсь я. — Идет!» — «Условия такие: я буду произносить по одной пять фраз и делать паузу. Вы после каждой должны сказать слово «собака». Если сумеете, то 100 шиллингов ваши, если нет, то мои. По рукам? А наш друг Ватсон махнет нам рукой, когда начинать». «О’кей, начинайте!» — раздраженно рявкаю я, и Ватсон дает отмашку как секундант в нашей дуэли.
«В комнате стоит стол», — начал Холмс. «Собака!» — отвечаю я осторожно. «Открылась дверь в комнату», — продолжил он. «Собака!» — отвечаю я уже уверенно. «В комнату вбежала собака!» — сказал он. «Собака!» — отвечаю я торжествующе. «Ну вот Вы и проиграли», — заявил он с нахальной усмешкой и довольно потянулся. «Что?!» — заорал я, от возмущения вскочив на ноги. «Что — что? Только три раза была произнесена собака, вот что! Прошу 100 шиллингов сюда», — щелкает он пальцами.
Я чувствую себя, что называется, ограбленным среди бела дня: «Как он мог так меня разыграть, почему я потерял голову и поддался на его провокационный трюк?» Но делать нечего, я отдаю ему деньги, и они мгновенно исчезают в его руке. «Не огорчайтесь, Джим, — утешает меня добрый Ватсон, — не Вы первый и не Вы последний». «А хотите отыграться, Джим? — вдруг говорит Холмс, задумчиво глядя на меня, — в эту же игру, на тех же условиях, идет?» Я не могу поверить своим ушам. «Да он принимает меня за полного идиота! Или он сам полный идиот?» — проносится невероятная мысль. Но я беру себя в руки и говорю очень спокойным обыденным голосом: «Что же, если Вы настаиваете… Начинайте, Ватсон!» — и Ватсон снова дает знак рукой.
«На столе стоят цветы», — начинает Холмс. «Собака!» — отвечаю я, подумав. «В окно подул ветерок», — продолжает он. «Собака!» — отвечаю я после паузы. «В комнату заходит собака!» — расставляет он ловушку. «Собака!» — отвечаю я в волнении. «Вот я и выиграл снова!» — выкрикивает он со своей обычной наглостью. Но теперь меня на мякине не провести: «Собака!» — кричу я, закатываясь в сардоническом хохоте. «Ну, еще бы, да Вы же знали уже эту игру, как это мне в голову сразу не пришло, а Вы, как джентльмен, должны были отказаться играть во второй раз!» — возмущается этот дебил, а я отвечаю: «Прошу 100 шиллингов сюда», — и щелкаю пальцами перед его носом.
Они оба смотрят секунду на меня и прямо чуть ли не падают на пол от хохота: «Ну, Джим, уморил, только до четырех сумел досчитать!» — гогочет Холмс. А старый добрый Ватсон, биясь в истерике, размазывает слезы рукавами фрака. Что ж, постояв как оплеванный, я вторично отдал долг. Засим пора было и честь знать, и я удалился, не приподняв котелка. «Хотя я теперь и сам нередко зарабатываю на этом трюке, но той обиды я Холмсу не прощу», — даю я обет.
Я проснулся и долго лежал неподвижно — а весь только что увиденный сон вспоминался мне в мельчайших подробностях. Я даже подошел к зеркалу, чтобы убедиться, что это все еще я, а не пресловутый Мориарти, попортивший немало литров крови благородному сыщику. «Что ж, — думал я, — Менделеев увидел свою таблицу во сне, Декарт получил свой научный метод во сне, Кекуле открыл бензольные молекулярные кольца во сне, Раманужан прямо из снов записывал свои сверхъестественные формулы, да и множество других, великих и малых, загружали подсознание своими проблемами, чтобы их решить, — похоже, я тоже решил свою».
С тех пор я и сам нередко зарабатываю на этом трюке, за что всегда буду благодарен и профессору Мориарти, и Шерлоку Холмсу, и доктору Ватсону, потратившим свое драгоценное время, чтобы явиться в мои сны и обеспечить мое благосостояние наяву.
Игорь
Я с ужасом имейлы открываю —
«Неуж опять?» — и точно, начинаю
Глядеть в сей ежедневный твой рассказ
И закрываю тут же, сей же час.
Кто разбудил в тебе писца такого?
Неужто то Илья был беспонтово?
Как человечеству тебя остановить?
Ой-вей, как дальше с этим быть?
Игорь
14. У директора…
Иду к директору какого-то огромного нового завода на первую встречу (я вроде бы должен быть его первым замом). И в пустой приемной вдруг вижу очень знакомого человека, скромно сидящего на стуле, сложив руки на коленях. Я приглядываюсь — боже мой! «Папа! Ты что здесь делаешь?!» — «А я слышал, что на завод нужен главный бухгалтер, — так я принес заявление». — «Но почему ты мне даже не сказал? Я ведь тоже сюда устраиваюсь!» — «Ну, я не знал. Да и какая разница! У меня огромный стаж, и так должны взять». — «Что-то тут не то, — мне стало ясно. — Он работал главным бухгалтером в семидесятых. Потом, уже на пенсии, делал какие-то расчеты по старой памяти, но был так слаб, что я ему помогал. А сейчас…»
Тут дверь кабинета открылась, и группа людей вышла в прихожую. Высокий, с ясным открытым взглядом мужчина («Настоящий директор», — мелькнуло у меня) протянул весьма толстую папку: «Давид Самуилович! Тут у вас сказано, что вам разрешено работать не ранее чем с ноября 2018 года. А сейчас июнь. Так что приходите, пожалуйста, через полгода, сейчас никак не можем». Папа прижал папку к груди и сделал шаг вперед, пытаясь что-то сказать. Но директор, бросив испытующий взгляд на меня, уже устремился вон из прихожей, увлекая за собой еще двух-трех людей. Я инстинктивно потянулся за ними, но спохватился и повернул голову к отцу. Его не было. Но и их уже не было. Не было и меня…
Стан
увы, среди земной юдоли
мы испытуем муки боли,
страданий чаши сусло пья,
претерпевая и кляня,
но после, горних из миров,
мы по земной мечтаем доле,
обратно рвяся из оков
Эдема райского — на волю.
Илья
15. Подвох
В тот день с самого утра я ожидал подвоха. Обычно знаешь, что он случится, но как, где и когда — остается тайной до самого последнего момента.
Я знал, что вечером мне идти в театр, поэтому следовало выйти из дома заранее. Стало быть, с самого утра нужно было садиться за работу, чтобы успеть закончить до обеда. Но я все утро провалялся в постели, успокаивая себя, что успею и так. А сам был встревожен. Ждал подвоха.
К полудню не выдержал, собрался и вышел из дома. В театр идти было рано, и я зашел в пивную. Не для того, чтобы выпить, а, скорее, чтобы собраться с мыслями. Пива я выпил, а с мыслями так и не собрался. Времени до начала спектакля еще оставалось довольно много, больше часа. Я решил пройти пешком и пошёл по направлению к театру. По дороге я остановился еще в одной пивной. Было около 7 часов вечера, но еще светло. В августе на Манхэттене начинает темнеть после 8. Значит, на пару кружек время есть. Главное, не брать темного.
Я обратил внимание на молодого человека азиатской наружности, сидящего напротив. Оказывается, он уже некоторое время о чем-то со мной оживленно разговаривал. Я удивился — чего ему от меня нужно? Оказалось, довольно обычная история. Он зубной врач, и по странному совпадению, тоже сегодня идет в театр, на ту же постановку. Я, конечно, объяснил ему, как туда добраться. Для начала, говорю, оденься и выйди на улицу, а там уже поймаешь такси. Он оказался довольно толковым парнем, хотя и стоматолог. Понял меня с полуслова, поднялся и пошел к дверям. Я крикнул ему вдогонку: можешь взять Uber. Он кивнул и вышел.
Я решил, что и мне пора. Встал — и уже было собрался идти, как вдруг заметил, что на мне нет пиджака. Вот он, подвох! Началось! Я хорошо помнил, что когда я выходил из дома, на мне был пиджак — все-таки в театр собрался, — а теперь только белая рубашка. Ясно, что пиджак я оставил в предыдущей пивной. На всякий случай, посмотрел вокруг. Нет, вон он лежит, неподалеку, прямо на прилавке возле стойки. Все правильно. Я сам его там оставил, вот он и лежит.
Я надел пиджак и понял, что мне нужно по малой нужде. Сразу нашел туалет, хотя его местоположение не было очевидно — он находился не в самой пивной, а в отдельно стоящем здании, за углом. Но меня не проведешь. Туалет я чую за версту, особенно если его не убирают регулярно. Но в этом случае я ошибся, заведение было скромное, но чистенькое и обставлено со вкусом. Заходя в кабинку и запирая за собой дверь на засов, я подумал, что бояться мне тут нечего, никто не подстережет возле очка с дубинкой. Культурное место. Когда стал мыть руки, на всякий случай надавил на сосок распределителя (или, как их сейчас называют,…. дозатора) и с удовлетворением ощутил в ладонях жидкое мыло. Умно. В самом деле, заведение может бороться за звание туалета образцового содержания.
Я вспомнил, как в прошлое мое посещение общественного туалета мне приходилось перешагивать через головы людей, замерших на корточках для отправления своих естественных нужд (словно скульптуры в парке), чтобы подойти к большому писсуару в виде длинного желоба у дальней стены. Перешагивая, думаешь, что могли бы и предусмотреть дорожку к писсуару, как-то неудобно все сделано, через жопы.
Выйдя из туалета и проходя переулком, густо занавешенным листвой, я вспомнил про стоматолога. Вот ведь, наверное, душегубец. Рвет пациентам зубы плоскогубцами без наркоза. Троечник! Я почувствовал, как он хватает меня сразу за несколько зубов и тащит. А ведь из-за этого идиота я мог опоздать в театр.
Я посмотрел на часы и внутренне напрягся. Времени до начала оставалось меньше 10 минут. Как же я так оплошал? Я пошел быстрым шагом и свернул на Невский. В принципе, тут не так долго ехать. В прошлый раз я добрался с этого же места примерно за 10 минут. Но тогда не было трафика, да и дело было на Манхэттене. А сейчас, как назло, улица запружена машинами. Ясно, всем нужно в театр. Это я понял по тому, что публика была разодета не хуже моего. У многих дам в руках бинокли, а на шеях соболя. Как же я поеду в такой давке?
Я обратил внимание, что у всех в руках были билеты. А где мой? Я похолодел. Вот он, подвох. По инерции я некоторое время пытался убедить себя, что можно пойти и так, без билета. Нужно только показать им свой ряд и место. Но ни ряда, ни места я не помнил. Я стал на всякий случай проверять карманы и выгреб оттуда массу бесполезных вещей. Горсть монет, несколько старых автобусных билетиков. Может быть, я еще успею съездить домой? Я попытался вспомнить, куда я положил билет, но помнил только, что еще вчера знал, что положил его в выдвижной ящик стола. Но сейчас я уже не был в этом уверен. Даже в том, был ли у меня вообще билет. Эх, зря я только надевал свой лучший костюм. Впрочем, потеря невелика. Пьеска — говно, а дома у меня припасена бутыль виски. Уж её-то я помню куда положил. Я уверенно зашагал по направлению к дому.
Стан
Откуда ты знаешь, что это во сне,
Оно ж и взаправду случиться
Могло в той реальности, коя тебе
Всегда только вроде бы снится.
Да и вообще мы в голограмме
Ничтож сумняшеся живем,
И всей Вселенной правит сон,
Не лишь тобою на диване.
Уже ты мог бы перечесть
Все сны свои насчёт потери,
Анализ факторный провесть
На основаньи свойств тетери.
Игорь
16. Свадебный вечер
— Вот, видите — это ее бабушка, с голубым шарфом, — с энтузиазмом говорил я, показывая на медленно входящую в комнату маму. — Сегодня утром я уже видел ее и всех остальных, поэтому мне с ними здороваться не требуется. Я просто объясню вам, кто есть кто, а затем познакомлю со всеми. Пока они собираются, мы можем посидеть тут, отсюда их всех хорошо видно.
— Конечно, конечно, — кивали Стив и Сьюзан, родители жениха. Они с явным интересом вглядывались в каждого из входящих, тем более что их наряды казались несколько странными на первый взгляд. Комната была на втором этаже, и некоторые тяжело дышали после подъема.
— Жених и невеста появятся позже, как вы знаете, но посмотрите, сколько людей уже собралось! Я сам удивлен, — продолжал я, глядя на входную дверь.
«О, я пофотографирую!» — осенило меня. Я вдруг понял, что многие из пришедших никогда не находились на одной фотографии друг с другом; как классно, что сейчас я смогу это исправить, они наверняка будут рады. Вот отличный снимок получится — мама целуется с бабой Ривой, которая… Я напрягся и попробовал вспомнить поточнее.
— Я сделаю несколько снимков, а потом вам все расскажу, — спохватился я, оборачиваясь снова к собеседникам. — Дело в том, что при жизни некоторые из них даже не встречались друг с другом, и вот сейчас впервые появилась прекрасная возможность…
Я похолодел и широко раскрыл глаза, вглядываясь в гостей. Они продолжали прибывать…
Стан
Хороший сон, не зря в ночи
Его ты видел, так включи
Скорей в наш сборник протоснов,
Для поддержания основ.
Игорь
17. Неопровержимые доказательства
Я веду телефонный разговор с человеком, который намного старше меня и занимает начальственную позицию. Это либо Н. из советского прошлого, либо С. из американского настоящего. Обоих давно уж нет ни там, ни тут. Язык общения неясен, но слышимость отличная. Мы живо обсуждаем текущее положение дел, и собеседник убедительно призывает меня немедленно что-то предпринять, ибо это очень хорошо. «Вот взгляни на карту — видишь, как красиво? И мы должны сделать не хуже». На карте какие-то дивные озера, леса и горы; это не карта, а пейзаж за окном. «Ну, хорошо, я согласен. Но ведь нужно какое-то финансирование; как минимум еще один человек. Вы это гарантируете?» — «Конечно. Но только в ограниченном масштабе, не более одного сотрудника. Дело в том, что в проекте есть большие риски. Взгляни на бесподобную статью профессора Сергея Пугачева. Она ясно показывает, что из страны надо бежать». В моих руках газета, но в ней только четвертая, последняя часть статьи. Там фотография жадно слушающей аудитории. Картинка живая — когда я на нее взглянул, она превращается в видео, прямо на газетном листе. Аудитория с партами, на партах сидят ослы, козлы, бегемоты, олени и очень активно машут головами и улыбаются; некоторые пытаются хлопать, но нечем. «Пугачев прав, — подумал я, — даже ослы его поддерживают. Надо валить». Я начал валить немедленно, с газетой в руках. «Зарядку не сделал, коленки еле сгибаются. Но это куда важнее», — думал я, спускаясь по лестнице. Она вела на первый этаж огромного дома. «Дом какой-то не советский. Так я уже в Америке?» На первом этаже послышался сонный голос дочери. «Ну конечно, я уже тут. Как славно!» На кухне лежат три газеты с предыдущими частями статьи. «Теперь все ясно. Вот и доказательства. Пугачев прав».
Стан
Хорош рассказ, нравоучителен,
Образователен, значителен.
А Пугачев тот был Емеля
Или другой какой в заделе?
Игорь
18. Неопознанный объект
Я прилетаю в Денвер, местные друзья показывают мне прелести штата Колорадо. Привычные горы и долины. Вдруг мы приходил в какое-то совершенно необычное место — стены огромного полуразрушенного здания, метров двадцать высотой, множество скульптур в нишах на стенах и на полу с трещинами, через которые пробивается трава. Скульптуры похожи классические европейские работы. Некоторые издалека смотрятся, как прекрасные фигуры людей. Всё в целом напоминает архитектурные фантазии де Номе в стадии полураспада. Меня ведут через все это как ни в чем не бывало, не дают приблизиться и рассмотреть получше. «Стой, — кричу я. — Я хочу хотя бы снимки сделать, пока мы тут».
Они приостанавливаются на минуту, как будто надо спешить, ибо дальше нас ждет что-то еще более интересное. Я делаю фотографии и мы продолжаем идти. «Что это было? — спрашиваю я. — Это явно очень старое и совсем не американское. Откуда могло тут взяться? Я даже надписи никакой не увидел, ничего». «А никто не знает. Конечно, это не американское. Вот как-то появилось и стоит». — «Когда появилось? Раскопки, что ли? Но ведь такого не может быть. Привезли из Европы и воссоздали огромные руины? Абсурд какой-то. Тогда должно было быть известно, что и как». — «Ну мы же говорим, что ничего не известно. Так и показывают людям, как неопознанный объект».
Я продолжаю идти, оглядываясь назад. Величественные неопознанные развалины уменьшаются в размере. Сомнения накапливаются в моей голове. Уж не сплю ли я?
Илья
Это хорошо! Раскопки символизируют докапывание до причины (истины), еcли она вообще есть. Навязчивая идея фотографирования, как будто сфотографировав объект (произведя новый суррогат реальности), вы его спасете, вызволите из небытия (Гётевское «остановись, мгновение»?!).
Игорь
Вот именно «остановись, мгновенье»
И есть цель всяких намерений,
Ибо оно поскольку не —
Мы все и гибнем в пучине.
Стан
Критик Б-жьей милостью,
А в миру — Илья,
Долларов постылостью
Брезгует, плюя.
В облацех он более
Склонен попорхать,
На земну юдолию
Любо там плевать.
А Игорий, ретроград
И искусствовед,
Только чистоганом рад
Набивать кисет.
А когда ж воспрянешь ты,
О прозреньи сня,
Чтоб духовные цветы
Нюхать, не сомня?
Стан
19. Борьба с суевериями
В этой глухой деревеньке на краю света люди были суеверны и полны предрассудков. Они искренне верили, что встреча с крокодилом посреди болота — дурная примета. В таких ситуациях рекомендовалось молиться и взывать к лучшим сторонам души противника. Или бежать без оглядки, будто это могло изменить обстоятельства. Я относился к вопросу иначе и считал, что с суевериями надо бороться, что я посильно и делал, — ведь иногда один хороший прыжок на загривок быстрее закрывает проблему.
Но в тот раз при встрече посередине болота произошла заминка, но не в смысле, что один замял другого, так что, скорее, запинка, хоть тоже без пинка. В тот день я долго шлепал по болоту и дьявольски измочалился — наверное, годы давали знать свое. На нервной — или на неровной почве, состоящей в основном из кочек, — мы уставились друг на друга… и вдруг оба заплакали. Похоже, нами обоими овладело чувство последнего препятствия на пути к освобождению от тягот бренного существования. Да и в самом деле, сколько можно таскать свой хвост по болоту, фигурально или буквально говоря. Клыки и когти против копья и ножа — довольно честная дуэль, тем более что выбирать больше не из чего. И вот мы смотрели друг на друга и оба понимали, что имеем дело с равным по силе, уму, опыту, вирильности и зверильности противником. То есть шанс быть убитым велик, если предоставить его свободно развивающимся конфигурациям окружающих событий. Поэтому я быстро нырнул под поверхность болотной жижи, но благодаря развитому бифокальному зрению наблюдал в отражениях листьев окружающих деревьев малейшие движения врага. И он сделал первую и последнюю ошибку, оступившись на кочке, потеряв на секунду баланс, но этого было достаточно, чтобы сшибить его с ног задней подсечкой и сломить его волю, уже под водой вертясь веретеном.
В тот вечер у меня был неплохой ужин, после которого я уснул и видел во сне себя — совсем еще зеленого, а вокруг меня щебетали хорошенькие птички киви. Я ощущал, как попавшие в меня молекулы переходят и в мое сознание, и оно начинает даже соглашаться с некоторой неизбежностью предрассудков. Но еще я понял во сне, что хоть основания для суеверий только растут от борьбы с ними, но выхода нет, приходится и дальше бороться — ведь ни сердцу, ни его желудочкам, ни самому желудку не прикажешь.
Игорь
Там много было, помню, прозы,
Но не про крокодильи слёзы,
А про шипы его и тернии —
Насчет кто чью угробил стервию.
Я, помню, сильно колебался —
Стан съел кого-то под водой
Иль сам кому-то в пасть попался —
Под видом, что, мол, был другой.
Теперь кристально стало ясно:
Мои сомнения напрасны,
Там нечего и понимать —
Что было, так и не узнать.
Игорь
20. Значимость реальности
Я стою на улице с каким-то странным прибором в руке — пластинка серебристого цвета с кнопкой и индикатором уровня. Молодой человек рядом объясняет, как этим пользоваться.
— Одно нажатие означает усиление значимости реальности на десять процентов; два нажатия — на двадцать. К сожалению, выше тридцати мы еще не научились, то есть вот тут, видите, — тридцать, и все.
— Понял, — отвечаю я. — А что такое усиление значимости реальности?.
— Ну, это не так просто объяснить, лучше сразу попробовать.
— А реальность вся усилит свою значимость или какая-то ее часть?
— Вся, конечно. Иначе зачем связываться? — довольно туманно, но твердо отвечает он. — Жмите, жмите!
Я осторожно нажал, но, наверное, чуть задержал палец на кнопке. Индикатор сразу сдвинулся до 30%. Значимость реальности резко выросла, я немедленно это почувствовал. Моя грудь как-то расширилась, сердце забилось чаще. Я сообразил, что организм борется с наплывом большего числа переживаний, чем раньше. Оглядевшись, я заметил, что, собственно, я остался как был, но все вокруг стало больше и ярче. На кустике, возле которого я стоял, вдруг появилось множество насекомых; листья увеличились и стали зеленее. Вокруг двигались огромные люди, куда выше меня, автомобили необычных пропорций. «Так вот что такое усиление значимости! Чем больше реальности, тем выше ее значимость, оказывается. А ее явно стало больше». На секунду я задумался: «Или меня меньше? Моей значимости? А как проверить?» Я вздрогнул от озарения. «Как проверить? Обман!» — запаниковал я и обернулся с вопросом к парню. Его не было. Вокруг сновали гигантские пешеходы, летали голуби размером с ворон.
Илья
Этот сон — очень хорошая метафора присущего Вам отношения «Я — Реальность». Я думаю, мы можем сложиться, нанять грамотного русскоговорящего психолога и послать ему все тексты на предмет составления психологических портретов. Типа — «послесловие психиатра». Может, нашу жизнь это не переменит к лучшему, но книжку украсит.
Игорь
21. Упаковка
Я иду по мостику через какой-то неширокий канал, вроде как в Петербурге. Подо мной, по колено в воде у берега, стоит женщина и что-то тщательно упаковывает в такой открытый короб, примерно метр на метр, разделенный перегородками на семь-восемь узких секций. Высота короба совсем небольшая, сантиметров 20-25. Она прихлопывает содержимое и будто сыплет туда что-то вроде соли, как бы готовясь утрамбовать и закрыть крышку. И действительно, рядом я замечаю еще пару таких ящиков, уже закрытых. Я приглядываюсь — что-то странное. В каждом отсеке лежит нечто, напоминающее куклу, в одежде, но с какими-то очень живыми лицами. «Люди, что ли?» В двух секциях куклы намного меньше, как дети, они там свободно болтаются. Вдруг обе они начинают приподниматься, но женщина прихлопывает их рукой, как и тех больших, неподвижных. «Что вы делаете?! — кричу я. — Кто это такие?». Она поворачивается ко мне с широкой улыбкой — она китаянка, в какой-то пестрой одежде. «Так ведь работа такая. Их там уже приготовили, — говорит она на неожиданно чистом русском языке и машет рукой в сторону, — мы тут просто упаковываем». «Так они ведь живые!» — кричу я, но уже не ей, а респектабельному человеку, проходящему мимо меня. «Конечно, — невозмутимо произносит он. — Я отвечаю за весь этот проект, и уверяю вас — все делается в строгом соответствии с…».
Стан
За это приз получишь ты —
Знак полноты из пустоты.
И ты, любитель фалософии,
Можешь почить как фараон
В своем успехе, зря в миопии
Очередной морок-глюк-сон.
