Григорий Быстрицкий: Полигон УИ-5779

Loading

Начальник внутренней службы безопасности компании, отставной с высокого чина, попытался выяснить где положено, не является ли Пушкин запрещенным для передачи за границу. Недоумение кого положено затянулось, а паузу высокооплачиваемый отставник воспринял как руководство к действию.

Полигон УИ-5779

(заготовка к пьесе)

Григорий Быстрицкий

В России,
где тиран сменял тирана,
огромной сценой стала вся земля
шекспировско-российского театра —
Но Пушкин —
вот ее Шекспир —
не я.
(Е. Евтушенко)

Экспозиция

Они жили вдвоем в командирском трейлере: Максим Палаткин — Макс, для подчиненных Максим Ильич, и китаец ЛиньЛивей, имя с фамилией слитно. Макс был руководителем проекта, а китаец отвечал за системы наблюдений. Он уже отучился во Франции и теперь постигал практику на больших, масштабных, сейсмических проектах Западной Сибири.

При знакомстве Макс узнал, что имя китайца Ливей, но уже через пару дней работы молодые наладчики звали его Ливер. Он хорошо говорил по-русски, любил и пытался освоить классиков, единственное, что ему пока не давалось, так это произношение буквы «л». Когда она возникала в речи, во рту у него что-то перещелкивало и раздавалось «р». Послать факс у него выходило как «посрать факс». Макс боролся с недостатком, ему было даже обидно за Ливера, когда при остальной речи, которой бы позавидовала добрая половина партии, вдруг вырывался этот предательский звук.

По большому счету обучать китайца, и профессии и языку, означало создавать себе сильного конкурента. Китайские геофизические компании еще только начинали в России, опыта у них не было, а такой как Ливер, спокойно мог стать ведущим специалистом в отрасли и поднять китайцев на достойный уровень. Но когда молодые мужики бок о бок делят работу, отдых и крышу в ограниченном пространстве проекта в течении долгих, зимних месяцев, о будущей конкуренции они не задумываются.

Рабочий день был ненормированным, могли неделями непрерывно функционировать по 15-16 часов, а могли по несколько дней и вообще не работать. Многое в ритме зависело от погоды, реже от оргвопросов, но Макс предпочитал и всегда стремился обеспечить постоянный и стабильный рабочий график.

Вчерашний день геофизики Макс достаточно понаблюдал в других компаниях, с ужасными условиями труда и страшноватыми балками для жизни. Здесь же, в одной из лучших фирм мира все было по последнему слову. Полевой лагерь с электростанцией и вышкой сотовой связи устроили в середине площади, трейлеры были выстроены двумя аккуратными рядами, образуя широкую улицу. Их установили стационарно на всю зиму, сейсмостанцию смонтировали на самоходном шасси на подобии антарктической «Харьковчанки», она передвигалась в зависимости от рабочей расстановки и обычно находилась на удалении. Командирский дом располагался в центре.

Этот большой, с массой разных антенн трейлер на колесах вмещал два одноместных, изолированных купе, туалет, душевую и просторный зал с длинным столом и стульями по бокам, а также рабочим местом Макса со всеми видами связи. На своих двух экранах Макс мог в реальном времени отслеживать передвижения любой единицы техники, включая японские снегоходы наладчиков. Все, что в партии двигалось, было оборудовано датчиками слежения и высвечивалось на электронной карте. Со всеми водителями была постоянная радиосвязь.

На трех экранах Ливера была отражена вся расстановка сотен каналов приема сейсмических волн. По согласованию с заказчиком — нефтяной компанией, площадь исследований была огорожена, въезд контролировался охраной, постороннего транспорта быть не должно, но все равно время от времени где-то что-то отсоединялось, рвалось или на морозе садились аккумуляторы полевых блоков питания. Ливер сразу видел обрывы линий или отключения питания на экранах и довольно толково управлял целым отрядом наладчиков, которые гоняли по линиям на снегоходах в радиофицированных касках.

Какой бы напряженной ни была работа, всегда находилось время для трепа. А уж в простоях Ливер донимал Макса не по-детски. Он хотел совершенствовать свой русский и к тому же был большим фантазером.

Так он придумал «Независимое государство Полигон УИ-5779». Макс сразу заявил, что это полигон утопических идей, но Ливер был намного изобретательнее. Он ввел аббревиатуру названия — ПУИ, в честь последнего императора империи Цин и доказывал, что оно было создано по решению развитых стран.

Идея создания ПУИ заключалась в аккумулировании на обозначенной границами территории лучших достижений разных стран для ведения бизнеса: честного и независимого от политики, религий, национальностей и придуманных на этой почве условностей, раздуваемых СМИ и возведенных в ранг идиотизма. По сути ПУИ стало огромной бизнес-империей, избавленной от проблем гендерного или расового неравенства. Человек ценился, прежде всего, по умению разумно создавать, все остальные его индивидуальные черты в расчет не принимались. Никакими социалистическими идеями здесь не пахло.

За границами ПУИ оставались и беспрепятственно могли быть доступны всем его гражданам политические, религиозные пристрастия и отправления, увлечения, семья, дети… — все это подозрительно напоминало вахтовый метод. Дома человек мог заниматься чем угодно, но по приезду на работу он становился функцией и занимался только своим непосредственным делом.

Однако жизнь брала свое. Помимо работы у людей были и другие интересы. Художники, артисты, поэты и писатели, профессиональные представители культуры, поначалу оставались за границами ПУИ, не находя применения своим навыкам и талантам. Но и в обычных технарях, бизнесменах, банкирах и аграриях время от времени просыпались высокие чувства, и тогда они объединялись в добровольные общественные организации. Руководить ими, вести творческие кружки, передавать навыки мастерства могли только профессионалы, которых и приглашали за свои деньги.

Пытались, правда, некоторые поднимать вопрос о субсидировании государством ПУИ культуры, но на Совете директоров было сразу и твердо решено: никаких дополнительных налогов! Изначально за государственный счет содержали только американское правосудие, тогда же и решили, что цена ему один процент. Вот этот процент с прибыли и являлся единственным налогом в Независимом государстве ПУИ.

Территориально для ПУИ была выделена часть Восточной Сибири с выходом к Ледовитому океану. Законы, суды и полиция там были точной копией американских и ими же управлялись. Позже социологи установили, что наиболее законопослушными стали граждане российского сегмента, получившие наконец надежное правосудие. Национальная валюта была китайской, официальные языки — русский, китайский и английский, цифра 5779 в названии — из еврейского календаря.

Единственным разногласием при создании был предлог. Украина настаивала, чтобы употреблялся «в» — поеду в ПУИ. Россия, как один из основателей, победила. Официально было признано употребление «на» — отправляйся на ПУИ, или для удобства русского уха в разговоре допускалось «на ПУЙ». Впрочем, для китайского и английского такой компромисс был непринципиален.

На самой высокой горе ПУИ за американские деньги был высечен гигантский барельеф отцов-основателей. Два действующих на момент создания президента США и России, генсек Китая и обобщенный портрет, составленный компьютерным способом из набора руководителей всех европейских государств. И мужчин, и женщин, и английской королевы — все портреты были отданы искусственному интеллекту в Пекинский технопарк, а полученный бастард вместо нью-йорского «Кристи» поехал в Сибирь.[1]

В отличие от соседей — американца с воинственно-самодовольным, русского с воинственно-сдержанным и китайца с воинственно-загадочным лицами, обобщенное лицо Европы характерных черт не имело, не считая легких признаков идиотизма, выдаваемого за толерантность. Евролидеры выразили было недоумение, но непререкаемый авторитет китайского лидера среди технопарков с триллионом долларов развеял все сомнения.

Завязка

Постепенно увлечение игрой в ПУИ начало проходить. Жаждавший вербального русскоязычного общения Ливер искал более капитальную тему.

Однажды во время сильнейшей мартовской пурги он молча наблюдал как Макс выводит в лагерь отставший гусеничный вездеход. Водитель из кабины вездехода вообще ничего не видел, в лобовом окне стояла сплошная белая стена. Он только слушал негромкие команды Макса через шлемофон и дергал рычаги то правого, то левого фрикциона.

На экранной карте Макс определил впереди опору ЛЭП, которую надо было аккуратно объехать. Голос его стал чуть громче и тревожнее пока не сорвался на крик:

— Стой, куда прешь, мудила! Я говорю «правее», почему за левый дергаешь?

— Извините, перепутал…

— Правая рука это в которой ты ложку держишь, или рюмку, запомни! Впереди опора, въедешь в неё, провод слетит и тебя за две с половиной секунды зажарит до стадии велдан. Понял? Внимательно! Трогай потихоньку!

Когда вездеход вполз наконец в расположение лагеря, и Макс снял с вспотевшей головы гарнитуру и подвел итог коротким, емким и звучным матерным словом, Ливер захлопал в ладоши:

— Вот такая речь мне нужна! Живая. А то мы поритикой занимаемся, государство построири, а там запас сров совсем бедный. И на русскую речь маро-маро похочше, — с буквой «ж» тоже было не все в порядке.

Он сбегал в купе и вернулся с букридером.

— Смотрите, учитерь! — К Максу он обращался исключительно на «вы» и справедливо считал его своим Учителем. — Вот здесь весь Пушкин!

В тоненьком гаджете действительно уместилось собрание сочинений в десяти томах издания 1962 года.

— Давайте вместе читать всрух! А Вы будете мне торковать… Ну, пор фавор? — Ливер хитро подмазался, он знал слабость учителя к неуместному употреблению отдельных испанских слов.

— Что я тебе толковать буду, если я сам в стихах не очень?

— Каждый русский в стихах очень, — горячился китаец, — потому и страна ваша такая…

— Какая такая? — насторожился Макс

— Страна мечтатерей, страна врублённых! — почти получилось с буквой «л».

Макс посмотрел на окно, стекло которого, казалось, на миг вогнулось внутрь от напора массы снега, принесенного сильным порывом. Потом взял трубку и по связи наказал всем руководителям проверить порядок и наличие личного состава, определиться с особенностями походов в столовую и возвращения обратно в свои трейлеры, включить световые и звуковые аварийные сигналы и вообще «находится на стреме» и не расслабляться.

После он ушел в свое купе и с самого дна чемодана достал толстый журнал.

— Вот смотри, мой молодой китайский друг. — Он положил на стол двенадцатый номер «Нового Мира» за 1985 год. — Я вожу с собой этот журнал 14 лет, мне его подарил мой первый начальник. Он, в свою очередь, такое же время таскал журнальчик по северам. Ни он, ни я не смогли сделать простейший анализ.

— Какой анализ? — Разволновавшись, китаец забыл про букву и почти правильно произнес её.

— Здесь написано о тайной встрече Пушкина с императором Николаем I в сентябре 1826 года.

— О тайной? — затрепетал Ливер

— Не это главное, хотя и это тоже. Встреча должна была как-то отразиться в его стихах. Не могла не отразиться. Сначала мой начальник, потом я все собирались найти у Пушкина какие-то признаки такой значительнейшей аудиенции, но так и не собрались. Почти тридцать лет журнал для этого и возили с собой. Но не собрались.

— Макс, — китаец впервые назвал его по имени, — но ведь специаристы по Пушкину давно, наверное, все нашли…

— Вполне возможно, но мы не специалисты и статьи по литературоведению не читаем. Смысл в том, чтобы самому найти. Поэтому, раз у тебя весь Пушкин есть, мы будем не просто стихи всрух (извини!) читать, а читать их с вполне определенной целью. В твоем ПУИ литературные кружки есть, а мы чем хуже?

— Учитерь, Ваша мудрость безгранична!

Развитие

Первым делом китаец начал жадно читать и тут же обсуждать статью Н. Я. Эйдельмана «Секретная аудиенция». Пришлось объяснять Ливеру, что Натан Яковлевич, один из ярких представителей гуманитарного крыла интеллигенции, был авторитетным пушкинистом, а Н. М. Карамзин, например, являлся крупнейшим русским историком и литератором и умер незадолго до аудиенции.

Точкой отсчета в будущих исследованиях и выявлении следов встречи в стихах Пушкина условились считать 4 сентября 1826, когда в Михайловское ночью прибыл специальный посланник. Вообще-то Пушкин еще в январе того года пытался достучаться до царя через Карамзина, который мог бы сказать императору: «Ваше величество, если Пушкин не замешан, то нельзя ли наконец позволить ему возвратиться?»

ЛиньЛивей не знал, кого благодарить за такое неслыханное везение. Без отрыва от основной деятельности и без угрозы карьере он мог не только упражняться в русском, он погружался в историю самого известного русского поэта и всемирно признанного гения. Он пытался представить себе состояние Пушкина, обреченного безвылазно сидеть в глухой провинции. И конечно он согласился с тем, что неизвестно, ходил ли Карамзин к царю и услышал ли его Николай I. Как там Пушкин мечтал «Когда б я был царь, то позвал бы Александра…» и что он тогда думал, но все же высокий документ с отметкой «секретно», прочитанный ровесником Ливея, 27-летним Александром ночью на 4 сентября, круто поменял его унылую жизнь.

Ливер принялся за букридер. Он полистал и вскоре нашел раздел 1826 года, к которому относилась пара десятков стихов.

— Учитерь, тут дат нет, — тревожно сообщил он, — непонятно, когда стихотворение написано.

— Знаешь что, любезный ЛиньЛивей, давай для начала прочитаем статью дальше третьей страницы!

Но ничего из задуманного читать им не пришлось. Как вихрь, как буря, как потоп ворвалась к ним в трейлер блестящая красавица, амазонка сейсмических прерий, гроза операторов и нерадивых геофизиков — великолепная Маня Вильбушевич (для Макса) и Мария Ароновна для всех остальных в геофизической отрасли. Она возглавляла департамент контроля качества подрядных услуг в нефтяной компании, лично, как дипломированный геофизик, занималась сейсмическими работами, без труда разоблачала все хитрости, скрывающие брак, нещадно резала оплату подрядчикам, была на короткой ноге со своим генеральным директором и в большой душевной зависимости от Макса.

Была также Маня замужем за знаменитым, концертирующим пианистом младше её на два года, жила с ним в центре Москвы, имея общую десятилетнюю дочь-скрипачку на попечении родителей, улетала в нечастые командировки, а в партию Макса — довольно частые, что, впрочем, диктовалось важностью этих работ для компании.

— Ты чего не предупредил меня? — набросился Макс по радио на начальника охраны.

— Так не успел я, Максим Ильич! Они же Заказчики, нас не спрашивают, шлагбаум у меня чуть не своротили…

Маня уже скинула ярко-красную «аляску» и осталась вся в черной коже, плотно облегающей великолепную фигуру 35-тилетней успешной, наглой и красивой женщины.

— Что ты не успел спрятать? Блядешку очередную? — заглянула в спальный отсек, — вроде не вижу, — оглянулась, подошла к китайцу, — ах, мы теперь вот ТАК, — взъерошила короткий ежик ошарашенному Линю, — мы теперь на переориент соскочили?

— Кончай, Маня, парня пугать, он еще непривычный. Чего приехала?

— Вот нет в тебе, Макс, галантности. Нет чтобы цветы даме поднести, обнять, — она сдернула с шеи пышный платок арабского вида с бело-черными квадратиками, накинула на Макса и притянула двумя руками близко.

— Маня, ну что за манеры? — голосом Жеглова, однако без признаков неудовольствия пробурчал Макс, но из плена деликатно освободился.

— И не романтичен, увы, — вздохнула красавица.

Потом она осторожно но твердо вытащила из рук Линя букридер:

— Что читаем? Инструкцию по сейсморазведке?

И тут китаец неожиданно, надо полагать прежде всего для самого себя, соскочил с вертящегося кресла, поклонился гостье и вмиг выпалил, что они с Максом читают.

Маня тут же врубилась, бросила «без дат разберемся» и начала листать:

— Сентябрь, вы сказали? За восемь месяцев он же написал что-то? Начинается 1826 с «К Баратынскому», далее пропускаем пару-тройку. Знаешь, что такое пара-тройка? — в упор спросила Ливера. Не дожидаясь ответа, — так, «К Языкову»… «Но пенится хмельною брагой; Она разымчива, пьяна…», явно не то… песни о Стеньке Разине… «Признание», чего там?, ах, «… голос девственный, невинный, / Я вдруг теряю весь свой ум. / Вы улыбнетесь — мне отрада…»

На этом всплеск поэтического интереса у Мани стал вытесняться. Она вернула китайцу гаджет и резко развернулась к Максу:

— Ну что, пойдем?

— Куда?!

— В постель! Куда… В камералку, материал принимать. Опять, небось, напортачили. Смотри, любимый, браковать буду жестоко. — Она опустила взор и приобрела задумчиво-кроткий вид Юдифи, наступившей на безжизненный лоб.

От двери она вдруг стремительно вернулась к обезумевшему Линю:

— Только перестанет он к телкам приставать, как-никак государь-император пригласил, следи внимательно, как закончит «терять весь свой ум», так ты и должен насторожиться, здесь и начинай искать. Понял?

Маня снова погладила упрямый ежик и быстро вышла.

«Елки-палки…» по-китайски подумал ЛиньЛивей.

* * *

Маня в сопровождении Макса отправилась принимать материал, а Линь аккуратно завернул «Новый Мир» в целлофан, засунул за ремень комбинезона и поехал на снегоходе к своим подопечным на сейсмостанцию. Там до глубокой ночи он журнал так и не распаковал, было много работы. По сводкам приближалась пурга, и ребята стремились отработать весь задел.

Вернулся в лагерь Линь под утро. Гелентваген сопровождения стоял около гостевого трейлера, а форсистый, белый Мерседес 500 GL — шикарный джип, которым всегда управляла лично Маня, был припаркован около командирского дома. Линь отправился спать к операторам.

Перед сном он пробовал читать журнал, но понимал мало. И не усталость была виной тому. Без компаньона, товарища по совместному чтению, русские буквы, все по отдельности понятные и ясные, все вместе быстро сливались в один дремучий лесной массив. Выбираться самостоятельно из этой чащи Линь еще не научился. К тому же от Н. Я. Эйдельмана его все время отвлекал волнующий образ Мани, который за все время с её появления еще ни разу не ушел из его сознания, казалось бы всецело занятого организацией работ наладчиков.

ЛиньЛивей был взрослым мальчиком, и в Китае и во Франции у него было много интересных и достойных подруг, но такая Маня, супергармоничная во всех отношениях, повстречалась впервые. Он влюбился моментально и сокрушительно. Он понимал безнадежность и даже комичность своего положения, но успокаивался мыслью, что ровесник Александр обязательно попал бы точно так же и свое «В отдалении от вас / С вами буду неразлучен, / Томных уст и томных глаз / Буду памятью размучен…» закончил бы более энергично и модерново. По крайней мере, томными глазами Пушкин бы Маню не наградил.

К утру пурга разошлась во всю обещанную мощь. Между командирским трейлером и джипом намело внушительный сугроб, что объединило эти два объекта в единую конструкцию.

Когда Линь, с трудом притянув дверь и отряхнувшись от вмиг налипшего снега вошел, работа по составлению акта приемки материала подошла к концу. За конференц-столом председательствовала Маня, а растрепанный вид молодых операторов и обработчиков говорил о нелегкой их участи. Закончив разнос, Маня отключилась на Сеть в айфоне, геофизики потихоньку расходились, радио на стене негромко потрескивало, отображая спад производственной активности.

Позже Макс с Линем сопроводили Маню в пищеблок, что в преодолении снежного напора выглядело так: впереди согнувшись шел Макс, потом Маня в затянутом наглухо капюшоне «аляски» прятала лицо и держалась за Максов рукав, сзади её осторожно, по необходимости даже жестковато, но без панибратства направлял счастливый китаец.

После обеда рабочие процессы обратились в климатическую спячку, Маня окончательно потеряла интерес к общению и снова углубилась в Сеть, а Макс с Линем вернулись к Пушкину.

Натан Яковлевич основательно потрудился над статьей «Секретная аудиенция», теперь российско-китайскому тандему надлежало с ней разобраться. Молчаливое присутствие Мани, волнующей (по разному, правда) обоих исследователей, не способствовало быстрому и полному восприятию материала, но они старались.

Эйдельман резонно предположил, что Николай I на фоне арестов, расправ, страха и всеобщей растерянности искал возможности сближения с просвещенными кругами. С юности он «не доверял поэтам, склонным к утопиям и опасным мыслям». Но, вероятно, не забыл слова старшего брата, Александра I: «Запомни, поэзия для народа играет приблизительно ту же роль, что музыка для полка: она усиливает благородные идеи, разгорячает сердца, она говорит с душой посреди печальных необходимостей материальной жизни».

Китаец прочитал это откровение бывшего правителя России несколько раз. Именно тогда у него зародилось подозрение в том, что в России за 200 лет мало что изменилось. Он не рискнул обсуждать свою догадку, современную российскую поэзию не знал, в усиление благородства и разгорячение сердец окружающего русского народа не верил, но потребность русской души как-то, с долей надрывности и публичности скрасить свое положение среди все тех же «печальных необходимостей материальной жизни», как ему показалось, он начал ощущать.

В статье говорилось, что прямых, документальных свидетельств тайной встречи нет, общая картина создана из слухов, догадок, пересказов. Что-то пришло от Вяземского, которому Пушкин через несколько дней после встречи в бане, подальше от чужих ушей, рассказал о событии, что-то из аккуратных записок А. Г. Хомутовой, которая подробно беседовала с поэтом через полтора месяца после аудиенции. Просочились и воспоминания придворных, как бы то ни было, из «двадцати девяти источников двадцать два прямо или косвенно восходят к рассказам Пушкина и лишь пять авторов пишут со слов Николая».

Царь, судя по всему, придавал немалое значение встрече. Он принял поэта довольно скоро после своей коронации 22 августа. Через шесть дней наказал Дибичу «доставить Пушкина», еще 10 дней ушло на дорогу в Михайловское посланца псковского губернатора и поездку «с сопровождающим» Пушкина в Москву — 8 сентября его небритого и измятого, к тому же в пуху ввели в кабинет государя.

Царь вроде внимания на ненадлежащий вид не обратил, но запомнил. Через 22 года царские воспоминания обогатились брезгливостью и он даже придумал что Пушкин тогда плохо выглядел от «известной болезни».

Первые слова царя были: «А здравствуй, Пушкин, доволен ли…»

— Мань, — попытался привлечь внимание Макс, — вот скажи, в каком случае ты встретишь человека «а здравствуй»? Не «ну запятая здравствуй», или «а вот и ты, (голубчик или засранец — в зависимости от цели встречи)», а таким простым восклицанием?

Маня оторвалась от экрана и задумалась. ЛиньЛивей сразу потонул в таких тонкостях языка, интонаций, не подозревая о важности запятых.

— Представь, — Маня обратилась к Максу, — перед встречей собралась компания советников, великолепная… — Маня сноровисто покопалась в телефоне, — статная и веселая Фридерика Шарлотта Вильгельмина со своей подружкой, графиней Цецилией Гуровской, другие близкие вельможи…

— Да, — обрадовался забытый Линь, — в журнаре написано, сразу посре царского обеда и перед баром…

Маня вопросительно глянула на Макса. «’Л’ не выговаривает», — вполголоса ответил тот.

— И все они советуют, — невозмутимо продолжила красавица, — какой тон взять с Пушкиным. Мein lieber Puschkin — это жена; душка Александр — это графиня; в Сибирь тебя, подлеца, мало — это один злой чиновник; во глубину сибирских руд — еще более злой, но не лишенный чувства прекрасного.

— И когда государь всех их выпроводил, а через другую дверь вбежал пыльный Пушкин… — подыграл Макс.

— … Царь неожиданно выхватил из букета возможных вариантов залихватское «А здравствуй» — такой вот я простой парень и буду впредь твоим дружбаном и цензором на радость своей православной немке, — победно закончила госпожа Вильбушевич.

Всем троим понравилось, особенно китайцу, хотя он не все понял. Маня снова ушла в астрал, а тандем продолжил.

Этот Александр Сергеевич тоже не с пустыми руками пришел. Вернее, карманами грязного сюртука.

Он ведь не ведал, чем дело кончится. И Натан Яковлевич Пушкина разоблачил: «Так «двойные чувства» власти были угаданы и внутренне разыграны двойной реакцией поэта: «Вот моя рука…» или «Восстань, восстань, пророк России…» — Поди теперь разбери, из памяти своей или из кармана изготовился затравленный поэт вытащить подходящий обстановке вариант.

С другой стороны, сам Пушкин не очень-то твердо определился. Да, говорят, про 14 декабря он ответил царю: «… Неизбежно, государь, все мои друзья были в заговоре, и я был бы в невозможности отстать от них». Но тут же и вывернул: «Одно отсутствие спасло меня, и я благодарю за это Небо». — Спасло от каторги после или от глупости до, разницу не только китаец, носитель русского не всякий поймет.

Государь, однако, понял по-своему и пожурил слегка: «Ты довольно шалил…» — И то правда, еще в апреле 1825, «отвечая друзьям на их призывы к благоразумию, отказу от радикальных идей, Пушкин писал: «Теперь же все это мне надоело; и если меня оставят в покое, то, верно, я буду думать об одних пятистопных без рифм». — То шалил, то тяготился, то в покое оставить просил…

И опять китайцу непонятное видение почудилось в виде двух знаменитых кинорежиссеров и трех любимых россиянами театральных худруков под огромным крылом невиданной птицы-феникса.

В 27 лет Пушкин считал, что предыдущий император сослал его в деревню за письмо, «писанное года три тому назад, в котором находилось суждение об афеизме…». Линь только принялся выяснять, что такое афеизм, как снова включилась Маня. Все это время она, оказывается, была не так далеко от них.

— Вы вот про афеизм-атеизм рассуждаете, а я скажу, за 10 лет Пушкин сильно поумнел. Конечно, в такой стране как Россия церковь огромную роль играет и не хорошо на глазах начальства её подсмеивать. Но в 17 что юный Александр писал? — Маня теребила айфон. — Оды «Вольность» нет в вашем ридере, она вообще при его жизни не была опубликована…

Далее Маня провела экспресс-анализ стихотворения, на ходу, по случаю повышая эрудицию в условиях полярной пурги.

Питомцы ветреной Судьбы,
Тираны мира! трепещите!
А вы, мужайтесь и внемлите,
Восстаньте, падшие рабы!

Еще со времен своей лицеистской юности Пушкин искренне верил в то, что каждый человек изначально рождается свободным.

Увы! куда ни брошу взор —
Везде бичи, везде железы,
Законов гибельный позор,
Неволи немощные слезы;
Везде неправедная Власть
В сгущенной мгле предрассуждений
Воссела — Рабства грозный Гений
И Славы роковая страсть.

Автор до конца своей жизни продолжал верить в то, что когда-нибудь мир изменится настолько, что в нем станут царить справедливость, равенство и настоящая свобода.

— Судя по «Эху Москвы», пока еще не изменился, — загадочно закончила разбор Маня.

Было уже поздно, и Линь опять отправился спать к операторам.

* * *

Наутро все звенело. Пурга закончилась, ярчайше сияло солнце, было полное безветрие и пар от людей и машин поднимался вертикально. Сопровождающие Маню молодцы уже очистили её джип от снега, завели для прогрева, подогнали свой черный с черными окнами Гелентваген и приготовились в обратный путь. На командном пункте радио на стене весело трещало на разные голоса, работа кипела.

Линь пришел с плодами своих ночных размышлений, у него все сложилось и не терпелось выложить:

— Смотрите, как интересно! Датируется ноябрем 1827 г. — февралем 1828, Пушкину запрещают печатать стихотворение «Друзьям». 190 лет назад, также как ваши оппозиционеры и правозащитники сегодня, люди говорили — ограничение самодержавной власти, защита народных прав и просвещения, требование права свободного выражения мнения… — Ничего за 200 лет в России не изменилось?

Начать обсуждение этой свежей темы не удалось, поскольку Маня забирала Макса с собой в центральный офис, и они уже приготовились выходить. В эту минуту по радио кто-то особенно громко закричал высоким фальцетом, выбившись из общего фона:

— Ты, падло, опять права ЛГБТ ущемляешь?

И тут же густой голос солидно припечатал:

— Будешь орать, я тебе яйца прищемлю…

Маня посмотрела на Макса. «В очереди на заправку» — беспечно отмахнулся тот. Маня продолжала смотреть в упор. «А, ты об этом, ЛГБТ — легкий гусеничный болотный тягач»

Макс еще раз окинул помещение, убедился в нормальном течении производства, подхватил Манину сумку и они вышли к белому Мерседесу.

Оставшись без литературной поддержки, Линь теперь все время проводил на сейсмостанции. Рабочий процесс окончательно воспрял после спячки, прекрасная погода позволяла работать круглосуточно, и у Линя времени не было читать свой ридер. Однако мыслить он не переставал, много думал о русских проблемах и их неизменности на протяжении веков. Непроизвольно в эти раздумья втягивались ослепительные и умные красавицы.

В первый же свободный вечер литературно-публицистические искания ЛиньЛивея вылились в большую статью иероглифами, которую он отослал на китайский аналог известного Портала Берковича.

Кульминация

Работа шла своим чередом, Линь много мотался на снегоходе по лесотундре и чистым тундровым участкам, вдоль бесконечных, разноцветных проводов сотен линий приема упругих сейсмических колебаний.

Позвонил Макс и посоветовал найти «Стансы».

Линь добросовестно выполнил и даже начал догадываться, кому адресовались строки:

Семейным сходством будь же горд;
Во всем будь пращуру подобен:
Как он неутомим и тверд,
И памятью, как он, незлобен.

Более того, он даже нашел отрывок перебеленного текста:

Как он решителен и тверд
Но памятью, как он, незлобен —

Самодержавною рукой
Он смело [всюду] сеял просвещенье
Не презирал страны родной
И зрел ее предназначенье [Стихи (6) и (7) вписаны]

А когда Линь вернулся на свой китайский Портал, он поразился количеству откликов на свою статью. У китайского в отличие от русскоязычного аналога было три особенности:

  • основную часть читателей составляла молодежь;
  • не все они бурно радовались печальным особенностям российского бытия;
  • чтобы представить количество отзывов, надо просто стандарт русскоязычного аналога умножить на миллион.

Линь попытался систематизировать комментарии и получил два основных результата: русская литература, в частности Пушкин, очень волновали китайцев. До такой степени, что тут же на Портале формировались сообщества по совместному изучению русского языка; вопрос «Ничего за 200 лет в России не изменилось?» постепенно, по незнанию и наивности обсуждантов превратился в утверждение.

Ажиотаж стал настолько масштабным, что в рамках одной страны, даже такой большой как Китай, он уже не умещался. Статью иностранца, промышляющего на российских нефтяных стратегических объектах, заметили в ГД РФ. Получилось это с подачи бойкого провинциального журналиста, освещающего обычно проблемы приграничной торговли и неуглубленно знающего китайский. Именно для упражнений в языке он посещал иногда литературные порталы и тренировался на комментариях.

В ГД не просто заметили, а потребовали немедленно сделать оргвыводы. Журналист мгновенно стал знаменитым, настолько, что никому и в голову не пришло проверить его вольный перевод. В ГД принято брать ответственность на себя, поэтому потребовали выводы — сами же их и сделали.

Первым отреагировал самый бдительный Комитет по гостайнам. Доколе, говорилось к его коммюнике, мы терпеть будем иностранцев вблизи наших стратегических резервов? Потом стали спорить между собой: одни говорили, что китайцы — почти что и не иностранцы, другие доказывали, что они хуже иностранцев. Но все соглашались что гостайны надо беречь и с нефтяных месторождений разные сведения куда попало не отправлять.

Подкомитет по защите чувств верующих в Пушкина совместно с подотделом защиты чести и достоинства Н. Гончаровой ежедневно стали возбуждаться на различных ТВ каналах, требуя наказать виновных за оскорбления памяти поэта.

Особняком на заседаниях стояла тема надругательства над Николаем I, дальним родственником нынче неприкасаемого в ранге мучеников Николая II.

Выносились на обсуждение новые законы: о неразглашении литературных тайн; о запрещении говорить о Пушкине с иностранцами (особенно американцами) вне стен Дома писателей; об ужесточении мер против вольного трактования Пушкина, для чего в региональных отделениях КПРФ предусматривались спецчасы приема любителей поговорить на щекотливые (в политическом смысле) темы.

Молодой блоггер из Голышманово совместно со знакомыми хакерами расследовали, что с почты Макса и Линя в Китай ушло больше писем, чем у Хиллари Клинтон. После суперсрочного, тщательного и профессионального расследования выяснилось, что только одно письмо китайского гражданина ЛиньЛивея с АйПи-адреса месторождения ушло на заграничный адрес литературного Портала. Но люди уже не верили.

Руководству нефтяной компании такой ажиотаж, стараниями некоторых бдительных депутатов превращенный в политический с крутым квасным патриотическим уклоном, оказался совершенно ни к чему. Тем более, что на территорию месторождения стали пробиваться казаки с плетками и решительной целью проучить изменников Родины.

Начальник внутренней службы безопасности компании, отставной с высокого чина, попытался выяснить где положено, не является ли Пушкин запрещенным для передачи за границу. Недоумение кого положено затянулось, а паузу высокооплачиваемый отставник воспринял как руководство к действию.

На всякий случай, для перестраховки Макса и Линя в 24 часа выдворили за пределы месторождения.

Развязка

Случайно, на российско-китайской встрече на высшем уровне эта история всплывает, и министр энергетики получает неожиданный вопрос: «Вы чего там, совсем что ли?»

Их сняли с рабочего поезда на маленьком полустанке в лесотундре. В Ноябрьске они планировали расстаться: Макс улетал в Москву, а Линь хотел добраться до Владивостока. Поезд уже тронулся после короткой остановки, но вдруг резко, с клацаниями и грохотом затормозил, по вагону побежали бойцы внутренней безопасности.

Около одного из джипов их ждала Маня:

— Извини, Максик, меня не было, генеральный не врубился. Зама по кадрам выгнали на хер. От имени руководства приношу извинения за поспешное и незаконное отстранение.

Они сидели в глубоких задних креслах, разделенных баром с напитками. На скорости и бетонке джип под управлением опытной Мани покачивался, но не сильно. Не отрываясь от дороги, Маня продекламировала:

Беда стране, где раб и льстец
Одни приближены к престолу,
А небом избранный певец
Молчит, потупя очи долу.

Потом она добавила:

— Читала где-то недавно, один человек гулял по Сан-Франциско, глянул под ноги и испортил себе настроение. В Москве под ногами ничего такого отвратительного нет, но если внимательно вверх посмотреть, то увидишь картину «Над городом». Только не влюбленных и не двух, а миллионы чиновников с нехитрыми, но агрессивными желаниями, затмевающих с разных уровней небосвод.

Макс поднял бокал с коньяком и чокнулся с Линем:

— С возвращением к Пушкину! Нам осталось-то всего несколько стихотворений до «Стансов».

— Предпочитаю, многоуважаемые коллеги, отправиться на ПУЙ, — на чистом русском учтиво ответил китаец.

___
[1] На аукционе Christie’s впервые продали картину, созданную искусственным интеллектом. Покупатель заплатил за полотно «Портрет Эдмонда Белами» 432,5 тысячи долларов (сайт аукционного дома).

Print Friendly, PDF & Email

13 комментариев для “Григорий Быстрицкий: Полигон УИ-5779

  1. С разрешения вдовы Н.Я.Эйдельмана, Юлии Моисеевны, привожу выдержку из её письма ко мне:
    У Вас такое чувство стиля, какое не всегда нынче встретишь у плодовитых писателей. Я так ясно представляю себе Ваших героев, Вы ярко, мастерски их описали. И, конечно, спасибо Вам за то, что вспомнили Натана и его любимое эссе о встрече с Николаем. Вы тонко почувствовали замысел автора, ему бы непременно понравился Ваш рассказ (не могу определить его жанр). Желаю Вам всяческих удач.

  2. Спасибо всем за отзывы! Кто бы там что ни говорил, пишущему всегда важно, что его прочитали.
    Ефим, это не я, китаец перепутал. Причем, я толком понять не могу: то ли он сделал вид, что романтичный, для которого влюбленный интереснее ученого, то ли намекнул, что технократы врубились и все понимают…

  3. Отличная работа! Хотя есть один серьезный недостаток – не отражено глобальное потепление. Всё снег да снег… А в остальном – претензий нет. Получил массу удовольствия при чтении!

    1. Самуил, вы будете смеяться, но меня самого эта тема все время волнует. Ну ладно в 60-х снег в тундре лежал с октября по июнь, Нобелей за тепло ведь еще не давали. Но вот через сорок лет в конце июня я так зачитался Четвёртым оценочным докладом МГЭИК, что снова угодил в сугроб.

  4. «Страна мечтатерей, страна врублённых! — почти получилось с буквой «л»».
    ——————————————————-
    Григорий Александрович!
    На всякий случай, если подзабыли, в песне поется «Страна мечтателей, страна ученых». Но если осознано, так тому и быть

  5. В пьесах принято, чтобы на стене что-нибудь висело, а в конце активизировалось. В этом рассказе вначале на стене негромко потрескивало радио, отображая спад производственной активности. Потом оно весело затрещало на разные голоса, потому что работа закипела. И наконец, в финале оно особенно громко закричало высоким фальцетом об ущемлении прав ЛГБТ.
    По крайней мере, в части «ружья» драматург свою задачу выполнил.

  6. Все хорошо, «Много, Григорий, сказано в масть, многие мысли частично верны,…» но откуда такое знакомое имя Маня Вильбушевич?

    1. Маня в рассказе появилась неожиданно. Как рояль из того оркестра в кустах, о котором недавно смешно сказал Борис Маркович. Я посмотрел, думаю, ладно, почему бы и нет. Собирательный личностный и деловой образ, я таких дам уважаю, красивых, умных и в меру наглых. Дома целых две таких и еще две подрастают.
      Ну а совпадение имен с реальной Маней Вильбушевич, очень деловой и активной колонисткой, которая подняла зачахнувшее хозяйство фермы Sejera и вывела ее из упадка, конечно же, чисто случайное.

  7. «Позже социологи установили, что наиболее законопослушными стали граждане российского сегмента, получившие наконец надежное правосудие.»
    ===
    аи да Быстриций! аи да … молодец!

  8. Григорий Александрович,
    Говорю тебе самым искренним образом — блеск!

    1. Как назло, даже на примитивно-бытовом уровне лезут всякие рассуждать о Пушкине, злят Астафьева

      1. Во избежании недоразумений: «лезут всякие» это о моих героях.

Добавить комментарий для Григорий Быстрицкий Отменить ответ

Ваш адрес email не будет опубликован. Обязательные поля помечены *

Арифметическая Капча - решите задачу *Достигнут лимит времени. Пожалуйста, введите CAPTCHA снова.