До 1066 года в коктейле иберийских, кельтских, латинских и германских элементов, составлявших характер населения Британии, чего-то еще все-таки не хватало. Ведь с самых древних времен тот, кто приходил в страну из-за моря — тот ее и завоевывал. Собственно, Гильом Нормандский сделал так же.

Три заморских проекта Британии

Из серии «В гостях у тетушки Клио»

Сергей Эйгенсон

Продолжение. Начало

“Над Британской империей никогда не заходило солнце, потому, что солнце заходит на Западе, а Британская империя была на Востоке”.
Из Интернета

У историков стало за последнее время общим местом разделение истории Британской империи на два периода: «Первую Британскую империю» до 1783 года и «Вторую Британскую империю» с 1783 года по вторую половину ХХ века. Такое разделение попало даже в «Голубиную Книгу» Интернета — Википедию.

Действительно, это разные империи. Первая была по преимуществу в Северной Америке и накануне бунта жителей Тринадцати Колоний покрывала почти ее половину. Шло довольно интенсивное переселение избыточного населения с Британских островов в заморские территории и накануне 4 Июля население этих территорий (не считая аборигенов — индейцев и эскимосов) было около трех с половиной миллионов. Население Англии, Уэльса и Шотландии в это время было около 9 миллионов, т.е. число колонистов, вольных и невольных было равно почти 40% населения метрополии. Это значит, что основой Британской Империи.1 были переселенческие колонии. Этот период закончился на том, что, по известному выражению Бернарда Шоу, «американские колонии, не столько в силу своих стремлений, сколько в силу закона тяжести, оторвались от Англии».

В империи второй редакции, Британской Империи.2 тоже были большие и малые переселенческие колонии, «четыре новые нации» по Киплингу, но главным алмазом имперской короны была Индия и вообще ресурсные, «цветные» колонии играли очень большую роль.

Против всего этого трудно возразить, но кажется, что в английской истории была и еще одна, средневековая империя. Не за океанами, а всего лишь за Ламаншем. Понятно, что речь идет о Столетней войне, в ходе которой признанные британские владения во Франции временами превышали собственно Англию по площади, населению и производимому валовому продукту.

Можно, конечно, сказать, что и до Столетней войны история видела «черезпроливные» государственные образования с центром на острове. К примеру — державу Максимуса Магнуса в IV веке, римского полководца в Британии, принявшего императорский титул и одно время повелевавшего во всей западной половине Римской империи. В исторической памяти британцев он остался как первый хозяин меча Экскалибура, впоследствии служившего королю Артуру.

Или Плантагенетскую империю короля Генриха II в веке XII. Он правил кроме Англии также кельтским Уэльсом, Ирландией, Нормандией, Анжу, Мэном и Туром во Франции, а после своей женитьбы на Алиеноре Аквитанской — еще и ее богатым герцогством. Его владения только во Французском королевстве занимали половину страны и были во много раз больше, чем домен его номинального суверена — короля Филиппа Французского.

Но мне кажется, что ни тот, ни другой не могут претендовать на звание главы Британской империи по тому обстоятельству, что они не говорили по-английски и не могут считаться англичанами. Причем, если Императора Максимуса извиняет то обстоятельство, что в его время английский народ даже еще и не начинал складываться, а англы и саксы были континентальными германскими племенами, не собиравшимися пока пересекать Северное море, то во времена Генриха Плантагенета английский народ и английский язык уже существовали, но он этот язык не знал и считал плебейским наречием мужиков и слуг, как и полагалось англо-нормандскому феодалу, наследнику Вильгельма Завоевателя.

Вообще до 1066 года в коктейле иберийских, кельтских, латинских и германских элементов, составлявших характер населения Британии, чего-то еще все-таки не хватало. Ведь с самых древних времен тот, кто приходил в страну из-за моря — тот ее и завоевывал. И самые, кажется, первые — иберы, и две волны кельтских завоевателей, и римляне Цезаря и Клавдия, и англы с саксами и ютами, и датчане — все они приходили, высаживались и завоевывали остров. Собственно, и сам Гильом Нормандский все сделал так же. А вот после него желающих было много — но никому больше не удалось покорить Британию и ее жителей. Видно, именно нормандского компонента не хватало, чтобы образовался упорный, несклоняющийся английский характер. Кажется, что только к концу XIII англо-саксонские, кельтские и нормандские струи слились в один поток английской нации.

А вот «годдэмы», наводнявшие Францию более ста лет, безжалостно сокрушавшие рати французских рыцарей при Креси, Пуатье и Азенкуре, те самые, против кого подняла свое знамя Дева Жанна, были несомненно англичанами и говорили по-английски. Все — от короля и Черного Принца до рядового лучника. Поэтому, кажется, можно бы говорить и о Британской империи Средневековья, королей Эдуарда III и Генриха IV, Черного Принца и Джона Талбота. Чтобы не путать установившейся нумерации назовем ее Британской империей.0.

Для того, чтобы оценить историю всех трех империй количественно, надо выбрать показатель. Вообще говоря, размеры империи могут быть оценены по ее площади, населению и валовому национальному продукту. Но площадь, конечно, не очень характерна, иначе Гренландия была бы для Истории гораздо важнее Германии или Франции, а Сахара намного значительнее Греции и Рима.

Население намного лучше, но надо иметь в виду, что число жителей Земли за последние тысячелетия постоянно растет, и хорошо бы иметь показатель, который позволяет сравнивать мировые веса стран в различные столетия. Иначе мы убедимся, что восемьдесят восемь миллионов жителей Римской империи в 125 г. н.э. — это великая империя, четверть населения планеты, а столько же миллионов жителей Эфиопии в 2008 году — население одной, не самой важной и не самой большой африканской страны.

Поэтому мы будем использовать две относительные величины. Первая — это отношение числа жителей в империи к общему числу жителей Земли в этом же году. В пределе, если принять, что всеми землянами управляет одно имперское правительство, оно будет равно единице. Или 100%. Эта величина показывает — насколько близка «имперскость» данной державы к идеалу. К упомянутой выше единице.

Вторая — это отношение числа жителей на подвластных территориях к населению метрополии. Так сказать, «степень колониальности» данной империи. Это можно определить не всегда. Кем были римские граждане в Африке, Азии или Нарбоннской Галлии — жителями колониальных окраин или полноправными жителями метрополии? Если же мы возьмем Российскую империю, то Москва или Тверь — безусловная метрополия, Ташкент или Батуми — конечно, колонии. А Екатеринбург? Или Ставрополь, Симферополь? Но для Британских империй, для всех трех, тут вопросов нет. Метрополия — Англия, с момента объединения также и Шотландия. Все остальное — более или менее бесправные заморские колонии.

Вот на рисунке представлено, как изменялись эти параметры для Британской империи с начала XIV века до конца ХХ века, когда от империи остались только следы, проявляющиеся в Британском Гибралтаре, Британских Фольклендах, острове Питкерн и других крошечных «странах и территориях» под британским управлением.

Впрочем, когда в 1982 году задорная аргентинская хунта попробовала прихватить себе часть этих крох, оставшихся от мертвой, как полагали в Буэнос-Айресе, Британской империи, она очень быстро убедилась в том, что, как говорил Тартарен, «у старого льва еще есть клюв и когти».

Тут нельзя не вспомнить, что империя исчезла не бесследно. На ее месте осталось примером для других распавшихся в ХХ веке империй Содружество наций, объединенных общей историей, экономическими связями, культурным наследием и английским языком. Ну, положим, на месте Французской колониальной империи тоже возникло Франкофонное сообщество, а на месте СССР — Содружество Независимых Государств. Но надо честно отметить, что из всех подобных объединений англоговорящее Содружество выглядит наиболее живым и работающим. Из этого Содружества редко уходят, чаще бывает, что членство в нем приостанавливают в наказание за особенно людоедские выходки местных правительств.

Существование Содружества говорит, как будто, о том, что у подвластных в прошлом территорий остались о британском владычестве не только горькие воспоминания. Хотя вряд ли какой-то колониализм обличали в истории более, чем английский. Особенно, помнится, английские колонизаторы, обязательно в пробковых шлемах, были любимой мишенью журнала «Крокодил» и прочих органов советской прессы. Хотя… вот я искал советскую карикатуру позлее на белых британских сагибов и несколько неожиданно для себя остановился на картинке «Вина Англии» с обложки нацистского журнала «Иллюстриртер беобахтер» за сентябрь 1939 года.

 

Как видим, такое даже и Борис Ефимов с Кукрыниксами не отказались бы изобразить с целью заклеймления. Надо, конечно, правдиво отметить, что наиболее острое и нелицеприятное обличение ужасов жизни в английских колониях исходило от английских же писателей и журналистов. Все-таки, свобода слова, твердо стоящая на острове начиная с конца XVII века, очень этому способствовала. Можно даже сказать, что до последнего времени обличительная интонация господствовала в книгах и статьях на эту тему и несколько мешала увидеть то полезное, что, все же, приносили сагибы в свои колонии и что сегодня помогает бывшим колониальным народам в конкурентной борьбе с другими странами на международной арене. Это и было правильным. Кому, как не англичанам, было обличать разорение зулусских деревень, грабеж многовековых сокровищ индийских раджей и детскую смертность в концентрационных лагерях для буров?

Но в последние годы английские историки, журналисты и писатели понемногу перестали стесняться и стали напоминать и о построенных в колониях за годы британского владычества (и зачастую заброшенных сегодня) больницах, университетах и железных дорогах. Одним из самых громких тут оказался голос Ниала Фергюсона, которого называют «самым блестящим британским историком своего поколения». Его книга «Империя: Чем современный мир обязан Британии» теперь есть в русском переводе и даже доступна в Сети. Можно ее рекомендовать к чтению всем, интересующимся темой.

Но вернемся все же к нашему графику. Как видим, все три редакции Британской империи заметно отражаются на наших кривых «горбами». Примерно такая же картина получилась бы, конечно, если бы мы смотрели на суммы Валовых Национальных Продуктов. Это так, поскольку удельное производство на одного жителя отличалось для метрополии и колоний не так уж сильно. Разница стала велика, когда в Англию, а за ней и в остальные страны и народы пришла Промышленная Революция, когда колониальные страны стали заметно производить меньше, чем европейцы.

Если мы смотрим на период Столетней войны, да и на последующие столетия, когда до самого конца XIX века англо-французское соперничество определяло судьбы Европы, да, со временем, и всего мира, нам бы надо учитывать бросающееся в глаза неравенство веса конкурентов. Для нас, в XX и XXI веках, Французская республика и Соединенное королевство Великобритании и Ирландии — это страны примерно одного значения, одного веса в мировой политике: ядерные державы второго уровня, постоянные члены Совета Безопасности ООН с почти равными населением и валовыми национальными продуктами.

А на протяжении многих веков было не так. Население, и, соответственно, национальное богатство Франции было выше, чем у Англии в 3-4 раза. Только та же самая Промышленная Революция привела к взрывному росту британской экономики и британского населения. Значит, победы, которые англичане нередко одерживали над французами, могли получаться только за счет их большего умения использовать свои ресурсы.

Но во времена Столетней войны британцы еще только учились завоевывать заморские владения. Они блестяще одерживали победы — свободные йомены-лучники против броненосных рыцарей и генуэзских наемников-арбалетчиков. Затем заключались миры или перемирия, оставлявшие за англичанами пол-Франции. А потом французы под знаменами Бертрана Дюгеклена или Девы Жанны партизанской войной выживали островитян с завоеванных территорий, оставляя им только немногие приморские крепости.

Так к середине XV в. за Англией остался только Кале, да через сто лет и он вернулся французам. Надо отдать островитянам должное — возврат потерянных за Ламаншем территорий не стал для них национальным помешательством, не привел к безумной фиксации на идее Реванша: мечте о том, чтобы переиграть проигранную игру заново. На том же поле, теми же фигурами, но уже без ошибок. Такая мечта может быть очень вредной для развития страны, для ее будущего. Чтобы не искать реваншизм очень уж близко, вспомним об истории Германии в ХХ веке.

Когда в 29 сентября 1918 года военные предводители Германии Гинденбург и Людендорф потребовали создания нового правительства из либералов, которое сможет договориться о мире, Рейх уже безнадежно проиграл Мировую войну. Есть было нечего, воевать было нечем, союзники Германии начали по одному сдаваться Антанте. Но если Гинденбург и Людендорф это понимали, то рядовой немец видел, что рейхсвер везде находится на вражеской территории, черно-бело-красное знамя развевается над французским Лиллем, бельгийским Брюсселем, русскими Нарвой, Псковом, Ростовом, украинским Киевом, а ни одного вражеского солдата на территории Рейха нет. И вот после этого приходится уходить со всех занятых земель, отдавать французским оккупантам немецкую землю до Рейна, отдавать провинции датчанам, полякам, сдавать врагу овеянное славой оружие, платить грабительские репарации, а немецких детей оставить без молока.

Ясное дело — тут измена, «удар кинжалом в спину». Идут поиски виновных. Короли и князья, буржуи, либералы, большевики-спартаковцы, велосипедисты… Наконец, нашли — евреи. Тендер на право возглавить Германию для реванша выиграли партия и вождь, у которых евреи были виноваты во всем и всегда. Могли выиграть другие. Тогда концлагеря строились бы не для коммунистов и евреев, а для буржуев. И в союзниках для новой мировой войны оказались бы не самураи и итальянские фашисты, а московские «братья по классу».

Но на реванш немцы пошли бы обязательно. Просто потому, что не смогли понять в 1918 году, что они проиграли войну. Понадобилось еще шесть лет войны, жестокие бомбардировки городов, гибель целого поколения немецкой молодежи, встреча союзников на Эльбе, раздел страны на оккупационные зоны, суд и казнь вождей Рейха, чтобы до рядовых немцев дошло, что дело не в «ударе кинжалом в спину», а в невозможности для Германии тягаться со всем остальным земным шаром.

Вот такой тупой упертости англичане, надо сказать, не проявляли ни в XV веке, когда рассыпалось здание англо-французской двуединой монархии под британским руководством. Ни в веке XVIII, когда созданная победой англичан в Семилетней войне Британская империя в Северной Америке от Гудзонова до Мексиканского залива и от Атлантики до Миссисипи вдруг рухнула под ударами ополченцев из американских городков и пришедшего к ним на помощь французского корпуса генерала Рошамбо.

В этой истории об уходе Тринадцати колоний из материнской империи все было предопределено предыдущей историей европейской колонизации Северной Америки. Франция не могла не придти на помощь восставшим против ее вечного конкурента колонистам. А колонисты восстали, в основном, из-за того, что по итогам Семилетней войны исчезла опасность франко-индейского нападения на их колонии, защита со стороны метрополии стала им не нужна. Значит, Американская Революция строго предопределена исходом той войны. Но победа британцев в ней была в большой мере предопределена помощью британской королевской армии со стороны англоязычных колонистов и их местных ополчений, в одном из которых воевал в чине майора будущий генерал Джордж Вашингтон. Ну, тут ничего удивительного нет — население английских североамериканских колоний достигало в ту пору двух с половиной миллионов душ, а французских колонистов насчитывалось около 60 000 в Канаде и еще несколько тысяч в районе Нового Орлеана. Так что можно сказать, что британская победа в Семилетней войне — это победа британской модели колонизации североамериканского материка над французской.

Но британская модель — это, в первую очередь, переселение в североамериканские колонии представителей религиозных меньшинств. В Массачусетс переселялись пуритане, в Мэриленд — католики, в Пеннсильванию — квакеры. Таким образом, Англия оставалась для исповедующих англиканскую религию, количество диссидентов в ней уменьшалось, а недовольные увеличивали собой английское население Северной Америки.

Был ли такой ресурс для заселения у Франции? Да, был. Это гугеноты, французы-протестанты. После отмены Нантского эдикта о веротерпимости в 1685 году сотни тысяч гугенотов бежали из Франции в Пруссию, Голландию, Швецию и Англию, унося свои умелые руки, уникальные трудовые навыки и знания. Вполне вероятно, что эти трудолюбивые крестьяне, ремесленники и купцы, отважные вояки-дворяне могли бы успешно переселиться в Канаду и Луизиану, если бы им там была бы гарантирована свобода веры и богослужения. В этом случае, вероятно, французское население Северной Америки превосходило бы англоязычное. Не исключено, что это привело бы к совсем другому исходу Семилетней войны и вся Северная Америка объединилась бы под белым знаменем с французскими лилиями, а не под британским «Юнион Джеком».

Но, думается, в этом случае, после победы над англоязычным конкурентом гугенотское население между Гудзоновым и Мексиканским заливами, Скалистыми горами и Атлантикой достаточно быстро почувствовало бы свою силу, взбунтовалось бы против самодержавной королевской парижской власти и создало бы уже свою федеративную независимую республику — аналог Соединенных Штатов в реальной истории. И, вероятно, британские армия и флот помогали бы им отстаивать свою независимость от Парижа. Как в реале генерал Рошамбо и адмирал де Грасс помогали американским бунтовщикам против Лондона.

Надо сказать что в реальной истории британцы сделали достаточно правильные выводы из своего поражения в этой войне. Во-первых, они уже больше никогда не ограничивали насильственно самоуправление своих переселенческих колоний. И Канада, и Австралия, и Новая Зеландия получали свое самоуправление, а со временем и полную независимость, как только были к этому готовы. Да, британцы подавляли, и часто достаточно кроваво, бунты цветного населения в своих колониях. Вспомним хотя бы Сипайское восстание. Но согласитесь сами, что требовать от британских джентльменов середины XIX века признания равенства рас и права народов на самоопределение просто невозможно. В ту пору на это не был способен никто на свете.

Во-вторых, они не пробовали и, кажется, даже не мечтали взять реванш и привести наглых кузенов с того берега Атлантики снова под британский скипетр. История англо-американских взаимоотношений разнообразна, есть в ней и пограничные конфликты и даже одна довольно кровавая война с битвами, сожжением Белого Дома и Капитолия, потоплением кораблей и артиллерийскими бомбардировками в 1812-1815 годах. Однако никаких попыток восстановить колониальный статус Штатов и вернуть Британскую империю.1 и тут не было.

Ну, правду сказать, сагибы были в то время очень заняты. Они строили империю второго издания в Азии и Африке. Начало ей было положено еще до крушения империи.1. Англичане пришли в Азию, как шакалы за тигром, они шли по следам португальских и голландских колонизаторов и довольствовались объедками, тем, что им оставляли более крупные хищники. Им иногда приходилось очень несладко, пример чему — хотя бы уничтожение голландцами английской фактории в индонезийской Амбоине с казнью всех англичан. Но время шло, сказывались бóльшие ресурсы британцев, опорные пункты по одному переходили от португальцев и голландцев к новым английским хозяевам. К тому же, по соглашению между голландской и английской Ост-Индскими компаниями за голландцами осталась торговля пряностями, а за англичанами -торговля тканями. И вот вторая со временем оказалась намного выгоднее. Дело в том, что после Великих Географических открытий, когда была, наконец, налажена поставка в Европу перца, гвоздики, ванили и прочих пряностей, их потребление европейцами, количество, используемое в рецептах, резко снизились. Одновременно и цена пряностей пошла вниз. А вот поставки тканей из Азии росли неуклонно.

И все же владениями британцев оставались пока только немногие акры их факторий. Но вот в 1757 году на берегу реки Бхагиратхи сошлись три тысячи европейцев и сипаев Британской Ост-Индской компании под командованием полковника Роберта Клайва и пятидесятитысячное войско бенгальского наваба — наместника Великого Могола из Дели. Наваб был в союзе с конкурентами, французской Ост-Индской компанией, получил от них пушки, ядра, пушкарей и военных советников. Но это ему не помогло. Пошел такой обычный для тропиков ливень и оказалось, что британцы хорошо помнят завет генерала Кромвеля «Полагаться на милосердие Божие, но порох держать сухим», а их противник об этом забыл и его пушки стрелять не смогли. Ну, в итоге огромная армия наваба разбежалась, а англичане, потеряв в бою семь европейцев и шестнадцать сипаев стали хозяевами Бенгалии, в которой тогда насчитывалось более тридцати миллионов жителей, значительно больше, чем в Англии вместе с Шотландией, Уэльсом и Ирландией. Через несколько лет Великий Могол в Дели признал произошедшее и возложил обязанности по управлению и сбору налогов в Бенгалии на Ост-Индскую компанию.

Окончание