Александр Левковский: Брайтон-Бич

Loading

И едва только появилась на экране панорама киевского стадиона, залитого тёплым солнцем и заполненного шумной беззаботной толпой киевлян, пришедших на настоящий неподдельный праздник, — как я мысленно перенёсся туда, на зелёное травянистое поле, расчерченное знакомыми белыми полосами.

Брайтон-Бич

Рассказ-гротеск*

Александр Левковский

Левковский1

В далёкие годы, когда мы с Олюшкой жили в Москве, я привозил ей из-за границы югославские и немецкие колготки, которых невозможно было отыскать в полупустых советских магазинах. Для тех, кто не знает интимных подробностей женского гардероба, поясню, что колготки — это абсолютно гениальное изобретение; это такие, знаете, получулки-полутрусы, которые женщина натягивает по ногам, и далее по бёдрам, и ещё выше — обычно, с некоторым трудом — через живот и ягодицы, вплоть до поясницы.

Для своей цели я бы лучше предпочёл обычные нейлоновые чулки, а не колготки, но, насколько я знаю, Олюшка чулок не носит.

Пока моя супруга дремала перед телевизором, где шла кровавая многосерийная драма под идиотским названием «Таксист-убийца», я тихонько пробрался в спальню и начал копаться в её гардеробе. Я быстро отыскал поношенные светлые колготки, прихватил ножницы и заперся в ванной.

Я сел на унитаз и принялся кроить колготки, моля бога, чтобы Олюшка не заметила пропажи. У неё и без того сильнейшая депрессия, она пьёт кучу всяких таблеток, и исчезновение колготок может вызвать у неё непредсказуемую реакцию.

Верхнюю половину колготок, покрывающую живот и ягодицы, я отрезал и бросил на пол. Эта часть мне не нужна. Я расправил на коленях две оставшиеся «чулочные» части -то есть, те, что предназначены для натягивания на ноги, — и неуверенно прикинул на глаз необходимую мне длину. Дело в том, что в упомянутой мною популярной телевизионной серии «Таксист-убийца» главный герой совершает очередное преступление, натянув предварительно на своё лицо маску, вырезанную из нейлонового чулка, но, к сожалению, авторы фильма нигде не показали, каким образом герой-таксист выкроил эту маску. И вот теперь я должен решить эту задачу сам.

Для начала я натянул чулок на голову вплоть до шеи и посмотрел на себя в зеркало. Картина была чудовищной. Из зеркала на меня смотрело абсолютно дебильное лицо со сплющенным носом и смятыми ушами. Жалкие остатки моей некогда пышной шевелюры были распластаны по лбу. Вместо глаз виднелись две зловещие впадины…

Ну что ж, это, в общем, именно то, что мне надо. Вот такая маска мне и нужна. Как раз сейчас в Америке наступил осенний праздник под названием Хэллоуин, когда чуть ли не все американцы разгуливают по улицам, нацепив на себя маски ведьм, вурдалаков, разбойников и всевозможных чудовищ — и, значит, моя маска не должна вызвать никаких подозрений. Впрочем, я и не собираюсь ходить по улицам, натянув на лицо чулок. Вовсе нет! — я надену его непосредственно перед совершением преступления!

Да-да, вы не ослышались! Именно так! Я собираюсь совершить преступление! У меня просто нет иного выхода…

2

Ну, посудите сами.

Нам с Олюшкой недавно исполнилось семьдесят. Я чувствую себя неплохо, если не считать периодических головных болей из-за старинной футбольной травмы, но моя Олюшка просто пропадает — тает буквально на глазах! У неё жесточайшая депрессия, не поддающаяся никакому лечению.

Я возил её к психиатрам, и они лечили её психотерапией, так называемыми рандомизированными упражнениями, электросудорожной терапией и ещё массой всяких иных мудрёных способов. Они в один голос утверждают, что её депрессивное состояние — это следствие того, что она никак не может примириться с фактом своего старения.

Пожалуй, они правы, эти американские эскулапы! Я и сам с трудом верю, что мне уже пошёл восьмой десяток, и тело по утрам у меня ноет, и мои некогда вздутые мускулы одрябли и превратились в обвисшие складки морщинистой кожи, и во рту у меня какая-то кислая отрыжка, и на самых красивых женщин мне смотреть нет никакой охоты, — и иногда ничего мне не надо, а только бы лечь на диван и вытянуть ноги.

И задремать. И хорошо бы так задремать, чтобы впасть в сон и видеть во сне, какими мы с Олюшкой были молодыми, как мы ненасытно любили друг друга, какими упругими были наши тела, и как мир вокруг нас казался нам неистощимо прекрасным…

Но я всё-таки держусь, а вот Олюшка, потеряв молодость и стремительно старея, впала в жестокую старческую депрессию, которая лечению не поддаётся.

Чего только мы не перепробовали из известных лекарств! Флуоксетин… венлафаксин… милнаципран… бупропион… кломипрамин… имипрамин… Ничто не помогает моей несчастной Олюшке. У неё классические формы депресии: подавленное настроение, так называемая ангедония (то есть, потеря всяких интересов и удовольствий), упадок сил, пессимизм, чувство тревоги и страха, мысли о смерти и самоубийстве. И многое-многое другое…

Кстати, я затратил на дорогостоящих американских психиатров, а также на эти флуоксетины и кломипрамины все свои сбережения, заработанные в Америке тяжким трудом водителя гигантских грузовиков.

Все до последнего цента!

И в результате мы с Олюшкой были вынуждены перебраться из комфортабельной четырёхкомнатной квартиры в Джерси-Сити в тёмную двухкомнатную клетушку на шестом этаже мрачного кирпичного дома, расположенного в Бруклине, на известном каждому россиянину Брайтон-Бич, который американцы справедливо называют — Little Russia.

Это на самом деле Маленькая Россия! В последние три десятка лет эта «Россия» прославилась на весь мир! Бессчётное количество статей, рассказов и даже кинофильмов посвящено описанию всего «русского» на Брайтон-Бич: русских магазинов и русских ресторанов, русских забегаловок и русских прачечных, русских супермаркетов и русских газетных киосков…

И даже русских проституток.

И даже русских похоронных бюро.

И, кстати, американские полицейские здесь тоже не такие, как в других местах Бруклина, так как в полицейское управление Брайтон-Бич берут преимущественно тех, кто владеет русским языком.

Но эта всеобъемлющая русская атмосфера нисколько не помогла Олюшке избавиться от её недуга. Её депрессия ничуть не ослабла.

Это, однако, не значит, что депрессия одолевает её каждый день! Вовсе нет! Иногда она ведёт себя абсолютно нормально, спокойно беседует, занимается домашними делами, читает и даже интересуется политикой — и в Америке, и в покинутой нами России.

Но иногда она целыми днями, — а часто и далеко заполночь — сидит, нечёсаная и плохо умытая, перед бормочущим телевизором, то засыпая, то приходя в себя, не прося чего-либо поесть, не задавая мне никаких вопросов и не вслушиваясь в мои слова.

И тогда я чувствую, что она погибает…

***

Но вот однажды, стоя за Олюшкиной спиной и осторожно массируя её шею, я вдруг увидел на экране выступление профессора Джонатана Сперлинга — известного учёного-фармаколога, накопившего сорокалетний стаж лечения самых тяжёлых случаев депрессии. Седовласый профессор говорил о новейшем чудодейственном препарате под названием парацитолин, разработанном совместно американским фармацевтическим гигантом Мерк и известной израильской компанией Тева.

Парацитолин, уверял профессор Сперлинг, полностью излечивает за три месяца самые тяжёлые случаи депрессии, включая даже такой трудно поддающийся лечению симптом, как ангедонная депрессия.

Я перестал массировать Олюшкину шею и кинулся к компьютеру. Через пять минут мой восторг от знакомства с новым чудесным препаратом сильно уменьшился: поиск на компьютере показал, что трёхмесячный запас парацитолина обойдётся мне в девять тысяч долларов.

Ещё один поиск забил, как говорят американцы, «the last nail in the coffin of my hope» («последний гвоздь в гроб моей надежды») — моя медицинская страховка оплатит мне только десять процентов этой стоимости…

Я сгорбился в кресле и в отчаянии закрыл глаза.

Таких денег у меня нет и достать мне их негде.

Я заработал в Америке небольшую пенсию, покрывающую наши самые необходимые нужды, и Олюшка получает маленькое пособие по инвалидности, на которое тоже не разгуляешься. И штат Нью-Йорк оплачивает нам часть нашей квартплаты.

Вот и все наши доходы. И из них я ещё посылаю ежемесячно сто долларов в Москву нашему непутёвому сыну, сменившему не меньше десяти работ и платящему алименты двум бывшим жёнам.

Во многом из-за него Олюшка и впала в свою депрессию.

***

… Я просидел в кресле перед компьютером до вечера, а потом встал и поплёлся на кухню готовить ужин.

Пока я резал овощи для салата, в голове у меня теснились самые фантастические планы добычи денег на лекарство. Ничего, однако, толкового мне в голову не пришло.

Я полил салат оливковым маслом (врачи советовали нам употреблять только оливковое масло, так как оно якобы помогает от депрессии), посолил, понёс миску в столовую и поставил салат перед дремлющей Олюшкой. Я уже полуразвернулся, чтобы пойти к буфету за вилками и ножами, как вдруг моё внимание привлекла телевизионная сцена, где герой-таксист привычным жестом натягивает на голову нейлоновую маску, выхватывает из внутреннего кармана куртки огромный пистолет, ударом ноги вышибает дверь и орёт:

— Руки вверх!

Чувствуя нарастающее волнение, я поглядел ещё пару минут, как таксист-убийца в устрашающей маске лихо расправляется со своими несчастными жертвами, а потом мысленно сказал себе:

«Коля, это как раз то, что тебе надо! У тебя нет выхода. Сделай себе вот такую же маску, возьми пистолет и иди добывать деньги своей любимой Олюшке на лекарство…»

3

Итак, мне нужен для моей задуманной операции следующий реквизит:

  1. Нейлоновая маска.
  2. Пистолет.
  3. Адрес того частного дома (заведения, предприятия, бизнеса), где я надеюсь получить необходимые мне девять тысяч долларов.
  4. Данные о личности того человека, которого я собираюсь ограбить.

… Моя возня с кройкой нейлоновой маски закончилась удовлетворительно. Я даже сделал из второго «чулка» запасную маску на всякий случай.

И с пистолетом у меня тоже не было никаких затруднений. Дело в том, что мы с Олюшкой в молодости были заядлыми спортсменами. Я вообще был футбольным профессионалом, хотя по идиотским советским законам никакого профессионального спорта в нашей стране не было и не могло быть. Я был заслуженным мастером спорта и в течение десяти лет играл вратарём в московском «Спартаке». А Олюшка была чемпионкой страны в беге на короткие дистанции. Потом она стала судьёй на соревнованиях бегунов, и вот со времени этих судейств у неё и остался именной стартовый пистолет, который ей подарили в день её сорокалетия.

Вот именно этим невинным стартовым пистолетом, который сейчас пылится в Олюшкином гардеробе среди носков, трусиков и колготок, я и буду пугать мою будущую жертву.

Теперь следующий вопрос — где мне найти эту жертву?

Я бился над этим вопросом несколько дней и ночей, осторожно расспрашивал знакомых, бродил по Брайтону, присматривался к лавочкам, кафе и магазинчикам, но ничего подходящего для ограбления найти не мог.

Но где-то через неделю, шатаясь по уютным улочкам зажиточной части Брайтона, где в аккуратных особнячках живут, в основном, вышедшие на пенсию врачи и адвокаты, я наткнулся на одинокую виллу, привлёкшую моё внимание. Что же остановило меня? Очень просто. Дело в том, что на бронзовой табличке, приклёпанной к почтовому ящику, было вырезано витиеватым шрифтом:

Professor Y. Grossman

Я почувствовал, что мои мысли завертелись в нужном направлении.

Профессор с явно еврейской фамилией Гроссман… Так-так… Профессор, да к тому же ещё и еврей, — а евреи, как известно, деньги не пропивают! — должен иметь в заначке достаточно зелёных бумажек, чтобы поделиться со мной без особого ущерба для себя. Я помню, где-то у Максима Горького есть такая фраза: «Если от многого взять немножко, — это не кража, а просто делёжка…»

Да и вилла у профессора стоит отдельно от других особняков. Удобно, очень удобно…

Я вернулся домой в приподнятом настроении и принялся осторожно разузнавать у соседей и знакомых подробности о профессоре Гроссмане. Никто не имел о нём никаких сведений, но моим преступным планам это ничуть не повредило.

Я нашёл, наконец, объект для ограбления.

4

Через три дня вечером, когда стемнело, я убедился, что Олюшка находится в нормальном расположении духа, усадил её перед телевизором, включил программу старых советских кинофильмов (я помню, показывали то ли «Волгу-Волгу», то ли «Бриллиантовую руку») и сказал, что я хотел бы выйти на часок прогуляться по Брайтону. Я поцеловал её, положил в карман обе нейлоновые маски, сунул во внутренний карман плаща Олюшкин стартовый пистолет и вышел на улицу, повторяя мысленно ту фразу, что я скажу профессору, когда я приставлю пистолет к его груди.

На улице было шумно — осенний праздник Хэллоуин был в полном разгаре.

Я с трудом пробрался через толпу зевак, одетых в идиотские костюмы, и перешёл Брайтон Авеню, направляясь на свидание с профессором Гроссманом.

И тут случилось неожиданное!

Едва я ступил на противоположный тротуар, как я увидел Гришку-лейтенанта, идущего мне навстречу!

О, Боже! Худшего предзнаменования для моей операции невозможно было придумать… Было бы во много раз лучше, если бы мне перебежала дорогу чёрная кошка, клянусь вам!

Сейчас я объясню вам, кто такой Гришка-лейтенант, и вы поймёте, почему я так разволновался.

Я уже говорил вам о том, что в брайтонской полиции почти все говорят по-русски. Там, в основном, работают выходцы из России, Украины и Прибалтики. Командуют ими несколько офицеров, из которых самым строгим и наводящим страх на правонарушителей является лейтенант по имени Грегори Баклан, которого брайтонцы прозвали просто — Гришка-лейтенант.

Это такой здоровенный мужчина лет сорока пяти, родом из Харькова, с громадными кулачищами и зычным голосом. Целыми днями он, в сопровождении двух сержантов, патрулирует по улицам и улочкам Брайтона, следя за порядком, разнимая драчунов, выслушивая жалобы и арестовывая мелких воришек.

И вот теперь он идёт прямо мне навстречу. И, кажется мне, сверлит меня взглядом, полным подозрения…

Впрочем, чего это я так разволновался? Гришка-лейтенант никак не может знать о моих преступных намерениях! Коля, сказал я себе, иди навстречу ему спокойно и забудь о всяких дурацких плохих приметах!..

Это легко сказать: «Забудь о дурацких плохих приметах»! Но если ты был футболистом, как же ты можешь не быть суеверным!? Ведь в футболе считалось, к примеру, фатальным, если ты побрился утром перед матчем! Я однажды утром в Тбилиси, перед матчем с их «Динамо», побрился (и, кстати, порезался! — а это считается самым кошмарным предзнаменованием!), и что бы вы думали? Пропустил вечером три гола! Причём один — самым позорным образом: между расставленных ног! Грузины после этого матча хохотали и издевались надо мною целый год…

В общем, я набрался духу, пошёл прямо на Гришку-лейтенанта, разминулся с ним без приключений и вскоре оказался перед калиткой профессора Гроссмана.

Улица была тихой и пустынной. Я осторожно открыл калитку и двинулся к входной двери.

Я слегка нажал рукой на дверь, ожидая, что она будет закрыта и, значит, мне придётся нажать на кнопку звонка. Но, к счастью, дверь оказалась незапертой и очень легко и бесшумно поддалась моему нажиму.

Дрожащими от возбуждения руками я натянул на голову мою нейлоновую маску, но не стал, подобно таксисту-убийце, бить ногой по двери (опасаясь, что без надлежащей тренировки я могу и поскользнуться), отворил дверь полностью и тихо вошёл в гостиную, выставив перед собой Олюшкин пистолет.

В комнате тихо работал телевизор, перед которым, спиной ко мне, сидела в кресле старушка. Её седенькая головка возвышалась над спинкой кресла, и мне было видно, поверх её головы, что она наслаждалась тем самым многосерийным «Таксистом-убийцей», который вот уже полгода не покидает экран моего домашнего телевизора.

Ну, Коля, сказал я себе, начинай!!!

Я поднял повыше пистолет и уже собрался было двинуться по направлению к старушке, как вдруг меня осенила кошмарная мысль, что я не могу — просто не в состоянии! — начать грабёж по разработанному мною сценарию. В этом детальном сценарии я должен был приблизиться уверенным шагом к профессору Гроссману, схватить его левой рукой за рубашку (или пиджак, или пижаму, или халат), приставить дуло пистолета к его груди и угрожающе прошипеть сквозь стиснутые зубы: «Nine thousand or death!» («Девять тысяч или смерть!»). Именно так совершал свои подвиги упомянутый мною таксист-убийца.

Но профессора не было и в помине, а вместо него сидела в кресле маленькая старушенция, и было непонятно, каким образом я должен хватать её, куда приставлять дуло моего пистолета и как я должен шипеть на неё сквозь стиснутые зубы. Я только помнил, что таксист всегда орал «Hands up!» в самом начале преступления — и мне не оставалось ничего другого, как только поступить подобным же образом. А там посмотрим, что надо делать дальше для успешного завершения грабежа…

Hands up! — хрипло крикнул я и, поспешно обойдя кресло, оказался перед этой хрупкой старушкой. Пистолет я держал на уровне груди, целясь ей прямо в её седенькую головку.

— Фу ты! Как вы меня напугали! — проговорила старушенция по-русски, глядя на меня снизу вверх. — Что это у вас за дурацкая маска такая? Разве нельзя было на Хэллоуин купить себе что-нибудь более приличное?

«Почему она говорит по-русски? Она что — из России?» — промелькнула у меня внезапная мысль, но я не имел ни секунды времени на посторонние размышления.

— Руки вверх! — повторно вскричал я, невольно перейдя на русский и тряся угрожающе пистолетом.

— Я не могу поднять правую руку — она у меня парализована, — возразила старушка. — Одна левая вас устроит?

И она подняла вверх свою костлявую левую руку, покрытую коричневыми старческими пятнами. Было ясно, что эта старая еврейка не испугалась ничуть и что у неё неплохое чувство юмора.

— Вы что — серьёзно? — спросила она. — Вам, я вижу, нужны деньги, верно?

Я молча кивнул.

— И сколько?

— Девять тысяч.

Старушка вздохнула и отрицательно качнула головой.

— Можно, я опущу руку? — попросила она. — А то я боюсь, её, не дай бог, тоже ударит паралич.

И не дожидаясь моего позволения, женщина опустила руку и отпила глоток чая из стакана, стоявшего на столике.

— Знаете что? — вдруг сказала она, просительно сморщив лицо. — Застрелите меня! Ей-богу! Я не шучу! Ну что вам стоит? У вас такой красивый револьвер. Он вообще заряжен?

У меня упало сердце. Как эта старушенция угадала, что мой пистолет фальшивый!?

— Гоните деньги! — крикнул я грубо. — Кончайте болтовню!

Тут я должен заметить, что по натуре я очень мягкий человек, несмотря на моё жёсткое футбольное прошлое, и мне исключительно трудно быть грубым. Но грабитель не должен церемониться со своими жертвами, если он хочет довести грабёж до успешного конца, верно? К примеру, телевизионный таксист-убийца постоянно хамил своим жертвам, одновременно отправляя их на тот свет в невообразимых количествах.

— Молодой человек, — промолвила старушка, — деньгами в этом доме распоряжается мой муж. Я не могу иметь дела с финансами, потому что у меня сильнейшая депрессия… Вы знаете, что такое депрессия?

Я вдруг почувствовал, что у меня от неожиданности ослабли ноги.

Она спрашивает меня, знаю ли я, что такое депрессия! Как вам это нравится!?

Я нащупал позади себя стул, сел и опустил пистолет между колен.

— Какие у вас симптомы? — тихо вымолвил я.

Она беззаботно махнула своей непарализованной левой рукой.

— Обычные симптомы, — сказала она. — Чудовищная бессоница… Упадок духа… Плаксивое настроение… Потеря интереса ко всему… Мысли о самоубийстве… Вот поэтому я и попросила вас застрелить меня. А что касается денег, то сейчас вернётся с прогулки мой муж и если он не в своём уме, то он даст вам, может быть, пару сотен… Хотите свежего чаю? Я пойду заварю.

Я нерешительно кивнул.

Хозяйка дома кряхтя выбралась из кресла и побрела на кухню. Но не успела она сделать и двух шагов, как распахнулась наружная дверь, и в гостиную вошёл высокий худой старик.

— Розочка, — сказал он, глядя с удивлением на меня, — я вижу, замаскированные гости с Хэллоуина стали заходить к нам прямо в дом. Я надеюсь, ты дала этому юноше пару долларов?

— Фима, ему не нужна твоя пара долларов, — возразила Розочка. — Ему надо девять тысяч.

Имя Фима показалось мне смутно знакомым. У меня вдруг тревожно забилось сердце. Я встал, сделал два шага вперёд и вгляделся сквозь нейлоновую маску в лицо старика.

Не может быть! Это невозможно! Я не могу поверить своим глазам!

Передо мной стоял похудевший, постаревший и поседевший Ефим Самойлович Гроссман, бессменный врач нашей футбольной команды, которого мы, игроки, называли за глаза Фимой. Человек, некогда спасший меня после ужасной травмы во время матча в Киеве.

Но какой же я болван! Как же это я сразу не догадался, прочитав его имя на почтовом ящике, что американский «Professor Y. Grossman» и есть мой давний московский знакомый доктор Гроссман!? Но, с другой стороны, — а как мог я догадаться? Ведь с момента нашей последней встречи прошло более тридцати лет, и его фамилия полностью выветрилась из моей памяти. Но вот его имя-отчество я почему-то запомнил прекрасно.

— Ефим Самойлович, — глухо произнёс я, стягивая с головы маску. — Вы меня узнаёте?..

***

Минут десять мы не выпускали друг друга из объятий. Мы целовались, мы что-то вспоминали, мы почти вопили от восторга встречи, мы перебивали друг друга, мы плакали, мы хохотали.

А маленькая седенькая Роза, которую я помнил молодой стройной брюнеткой с копной густых вьющихся волос, стояла возле нас и беспрерывно вытирала слёзы, повторяя:

— Вот такая встреча, Фимочка, и есть лучшее средство от депрессии…

Я позвонил Олюшке и наказал ей взять такси и ехать как можно скорее по такому-то адресу. Тебя ждёт, добавил я, необыкновенный сюрприз.

***

… И вот мы сидим вчетвером за праздничным столом.

Глядя на смеющихся, раскрасневшихся от вина Олюшку и Розу, нельзя поверить, что и та, и другая являются жертвами ужасной старческой депрессии.

На лицах у них написано счастье!

— Коля, — говорит Ефим Самойлович, — как твоя травма? Не беспокоит?

— Иногда побаливает.

Он покачал головой.

— Столько лет прошло, — сказал он и вдруг спохватился. — Ребята, а ведь у меня есть видеозапись того матча в Киеве, где Коля расколол себе череп. Хотите посмотреть? Там есть и ты, Оленька — молодая, красивая, цветущая!

… Мы устроились на диване перед телевизором, и Ефим Самойлович включил видео.

И едва только появилась на экране панорама киевского стадиона, залитого тёплым солнцем и заполненного шумной беззаботной толпой киевлян, пришедших на настоящий неподдельный праздник, — как я мысленно перенёсся туда, на зелёное травянистое поле, расчерченное знакомыми белыми полосами, — в ворота, которые я должен защищать.

Включили радио, и над стадионом поплыла песня:

Мяч затаился в стриженой траве.
Секунда паузы на поле и в эфире…
Они играют по системе «дубль-вэ», —
А нам плевать, у нас — «четыре-два-четыре».

Вот команды выбежали на поле.

Вот я вижу на экране себя — не усталого от жизни и невзгод семидесятилетнего старика, бывшего водителя многотонных американских грузовиков, а двадцатипятилетнего счастливого вратаря команды «Спартак», кумира мальчишек, знаменитого героя футбольных сражений, чьё лицо было известно миллионам болельщиков по всей стране…

Олюшка взяла меня за руку, прислонилась к моему плечу и мы, глядя на футбольный матч, перенеслись с ней в нашу такую далёкую, такую невыразимо прекрасную, такую полнокровную, такую несправедливо ушедшую от нас, — молодость.

… А на сороковой минуте матча, парируя труднейший мяч, я сделал изумительный боковой бросок, спас ворота, — но не спас себя… В пылу сражения я плохо рассчитал и врезался головой в боковую штангу ворот.

Видеозапись показала, как весь стадион ахнул, как медики выскочили с носилками на поле, как выбежавшая на поле Олюшка промчалась к воротом и положила себе на колено мою окровавленную голову, как Ефим Самойлович собственноручно перевязал обширную рану на моём проломленном черепе…

Видео не показало, однако, как мой дорогой Ефим Самойлович, будущий знаменитый профессор-травматолог, лечил меня чуть ли не ежедневно в течение последующих двухсот мучительных дней.

И вылечил.

Без него я бы, наверное, не выжил и, конечно же, не вернулся бы в футбол.

***

Мы с Олюшкой улеглись в постель, и она, натягивая на себя одеяло, спросила:

— Так сколько же Фима дал тебе?

— Он выписал чек на десять тысяч и сказал, что он организует на Брайтон-Бич детскую футбольную школу и приглашает меня тренером. Представляешь, Олюшка, — я опять выйду на футбольное поле! На свете не будет человека, счастливее меня!.. И ещё он насыпал мне месячный запас таблеток этого самого парацитолина, из-за которого заварилась вся эта каша. Его Роза уже месяц как принимает это лекарство. И у тебя, наконец, исчезнет твоя проклятая депрессия! И мы опять будем счастливы!

— И опять будем молоды, — добавила Олюшка, печально улыбаясь. — Спокойной ночи.

Я обнял её худенькое плечо, ткнулся носом в её такую родную, такую многократно исцелованную мною шею и тихонько пропел ей на ухо:

Мяч затаился в стриженой траве.
Секунда паузы на поле и в эфире…

И я услышал, как она счастливо засмеялась и прошептала сонным голосом:

… Они играют по системе «дубль-вэ», —
А нам плевать, у нас — «четыре-два-четыре»…

___
*) Новая авторская редакция.

Print Friendly, PDF & Email

5 комментариев для “Александр Левковский: Брайтон-Бич

  1. Асе Крамер:
    Дорогая Ася, спасибо за тёплые слова: «хороший рассказ» и «масса узнаваемых деталей»! А как же эти детали могут быть «неузнаваемыми», когда Брайтон-Бич был частью моей жизни в течение трёх десятков лет! Я, правда, жил не там, а неподалеку (на Брайтоне, в «мрачных кирпичных домах», упомянутых мною, жили мои друзья), но вся брайтонская «экзотика» — и положительная, и отрицательная! — была мне знакома до мелочей. Ещё раз — спасибо!

    Инне Беленькой:
    Дорогая Инна, конечно же, мой рассказ несёт следы влияния О. Генри — и я сделал это преднамеренно. Я даже долго колебался — дать ли мне подзаголовок «По мотивам произведений О. Генри», или же остановиться на подзаголовке «Подражание О. Генри». В конце концов я решил обозначить жанр моего повествования так — «Рассказ-гротеск», имея в виду, что в гротеске допустима любая литературная эквилибристика. Дело в том, что между рассказом американца «Родственные души» и моим рассказом есть существенная разница: у О. Генри «родственность душ» преступника и жертвы является самой идеей рассказа, а у меня — это только средство для показа всеобъемлющей любви моего героя к его несчастной жене — любви, ради которой он идёт на преступление… Спасибо за замечание!

  2. «У неё жесточайшая депрессия, не поддающаяся никакому лечению.
    Я возил её к психиатрам, и они лечили её психотерапией, так называемыми рандомизированными упражнениями, электросудорожной терапией и ещё массой всяких иных мудрёных способов.»
    ———————————— РЛ ——————————————-
    Насколько люди усложнают себе жизнь. Простая молитва и не надо никуда возить никого. тем более, что современная психиатрия бесовская, потому что использует гипноз, а это тоже самое что колдовство только научно обозванное. При гипнозе черти владеют вашей душой, если кто не в курсе.

  3. Очень похоже на О.Генри «Родственные души»:
    . Человек в постели посмотрел на дуло направленного
    на него револьвера и замер.
    — Руки вверх! — приказал вор.
    ………………..
    . Он сел в постели и поднял правую
    руку.
    — А ну-ка, вторую! — сказал вор. — Может, вы
    двусмысленный и стреляете левой. Вы умеете считать до двух?
    Ну, живо!
    — Не могу поднять эту, — сказал обыватель с болезненной
    гримасой.
    — А что с ней такое?
    — Ревматизм в плече.
    — Острый?
    — Был острый. Теперь хронический.
    Вор с минуту стоял молча, держа ревматика под прицелом. Он глянул украдкой на туалетный столик с разбросанной на нем
    добычей и снова в замешательстве уставился на человека,
    сидевшего в постели. Внезапно его лицо тоже исказила
    гримаса.
    — Перестаньте корчить рожи, — с раздражением крикнул
    обыватель. — Пришли грабить, так грабьте. Забирайте, что
    там на туалете.

    — Прошу прощенья, — сказал вор с усмешкой. — Меня вот
    тоже скрутило. Вам, знаете ли, повезло — ведь мы с
    ревматизмом старинные приятели. И тоже в левой. Всякий
    другой на моем месте продырявил бы вас насквозь, когда вы не
    подняли свою левую клешню.
    — И давно у вас? — поинтересовался обыватель.
    — Пятый год. Да теперь уж не отвяжется. Стоит только
    заполучить это удовольствие — пиши пропало.
    — А вы не пробовали жир гремучей змеи? — с любопытством
    спросил обыватель.

  4. Хороший рассказ. Жанр «рождественская сказка» на местном, узнаваемом материале.

  5. Хороший рассказ. Жанр «рождественская сказка» с хорошей пригоршней узнаваемых деталей.

Добавить комментарий для Ася Крамер Отменить ответ

Ваш адрес email не будет опубликован. Обязательные поля помечены *

Арифметическая Капча - решите задачу *Достигнут лимит времени. Пожалуйста, введите CAPTCHA снова.