Александр Балтин

Серьёзность рубежа

* * *

Себя, как уголь, в топку книг
Перебросал — и что осталось?
А ты, сгорев, остался в них —
Простых, причудливых, витых —
Твоя любовь, тоска и жалость…
Не говори, что это малость —
Сгореть стихами для других…

К 100-летию Первой мировой войны

За выстрелом Гаврилы Принципа
Мир лопнул, как огромный шар.
Где центры ныне, где провинция?
Один везде кровавый жар.

Верден и Гродек, и на Сомме
Сверхбитва — всюду груды тел.
Что выжить ныне важно кроме?
За бой ты, выжив, постарел.

Мы лесом шли, а дальше — трупы,
Стоят, лежат, глаза черны.
Язык того искусан. Глупо
Погибнуть, дико без вины.

Стоят потравленные газом.
Мы танки видели — страшны:
Он дулом пялится, как глазом.
Тела — мешки в крови они.

Вода коричнева от крови,
Во рвах останутся тела.
Что ныне выжить важно кроме?
Над миром бьют колокола.

Казаки на австрийцев мчатся,
Мелькают сабли, палаши.
Имею? Нет? Подобье шанса
Я на спасение души?

Казацкие кололи пики,
Чечекал дико пулемёт.
В Европе дан многоязыко
Род человеческий. Наш род.

Европа вспучена войною.
Ей взрезана. Огонь и дым.
Смерть — это навсегда: такою
И мне даётся, и другим…

Серьёзность рубежа

Сорок пять. Серьёзность рубежа.
Целостности нет в душе и сердце.
Кажется, разорвана душа,
От себя причём не отвертеться.
Ветер воздух рвёт — и лицезришь
Клочья, иллюзорные донельзя.
Что узнать у данности на срезе,
Коль позволит — то скорее тишь.
От судьбы не отвертеться, нет —
От себя уставший, как от ноши
У окна стоишь и видишь свет —
Он зимой серебряный, хороший.
Сколь гнетёт серьёзность рубежа?
Разных рубежей за день довольно.
Если жив — то больно будет, больно,
Ибо рана в сущности душа…

Лесная фантазия

Монашек-можжевел тропинку
Внезапно преградил.
Глазок
Сверкает волчьей ягоды.
Кармину
Доверен бересклет, весьма высок.
Лес густотою сразу обступает…
О чём повествовал сакральный дуб
Сорока, лопоча, вам сообщает.
Крутые кроны. Веток много — дуг.
Иль я гляжу с низины водоёма
На воду, где мерцают облака?
Вон показалось что-то вроде дома —
Так ель разлата, сине-велика.
Пружинящие лапы снизу, ими
Сокрыт весьма надёжно боровик.
Камней замшелых лбы. Уже другими
Не будут — не меняется старик.
Во мху плутают блёсткие, красивы
Жучки, маршруты сложные даны.
Звериные ясны ли перспективы?
Белеет челюсть.
Мох внизу сосны.
Лопатка бело-жёлтая. Завалы
Камней, и затравел овраг большой.
В разрывах крон цветасто заблистало
Небесное закатной полосой…
Ночная жизнь богата.
Барсуками
В овраге вырыт целый лабиринт.
Куница промелькнёт.
Сова с очами
Мудрейшими…
С утра туман, как бинт
Деревья обвивает — впрочем, раны
Не мыслятся. Туман сойдёт волной.
И письмена коры доносят рвано
Что здесь когда-то проходил герой.
Погрыз лосиный на ольхе желтеет.
Гадюка, свившись, в сон ушла в норе.
Медведь грохочет — яростный, умеет
Всех напугать — и дело не в игре.
Потом медведь уткнётся в муравейник,
И слизывая с лапы муравьёв,
Столь счастлив, от него довольством веет.
А после — вкусный мир боровиков.
Лесная сила, и — звучанье леса,
Симфонию услышат небеса.
Проходят лоси, шаг — что мера веса…
И бездной жизни светятся леса.

Ёмкость послесловья

К Откровенью Иоанна ёмкость
Послесловья представляешь ты —
В небо глядя — золотая яркость
Осенью, как символ высоты.
Жизнь любую напитать подобной
Глубиной, кривое распрямить!
Каталог грехов — весьма подробный —
Зачеркнуть, и трупом схоронить.
Слой за слоем высота над нами —
Даже нижний слой расшифровать
Не сумеем, ибо частью в яме
Сами продолжаем обитать.
Всё же свет-янтарь, присущий небу,
Перспективы обещает, крут
Силой мудрой — той, которой нету
В нас, чтоб распрямить людской маршрут.

* * *

В старых окопах растут грибы,
Малина растёт иногда.
Как будто здесь павшие — лапы судьбы
Не представимы — о да! —
Пришедших сюда хотят угостить,
Дары им неся из земли.
За нас, за нас продолжайте жить,
Коль мы не смогли.
Вкусна малина, грибы велики —
Посмертный ушедших дар.
Их шёпот я слышу — Мы вам близки,
Хотя мы узнали кошмар —
Кошмар войны, поглотивший нас…
Мы рядом! Спасибо вам,
Что в лес вы пришли!
И молитва сейчас
Прирастает к моим губам…

Лиса зимой

Краем леса шла лиса, упорна,
У деревни пропетлявши ночь…
Куры в ранних сумерках проворно
На ночлег забрались. Голод — нож.
Сделав лёжку, рыжая куснула
Горькое корьё, текла слюна.
Всё напрасно, в чащу повернула —
Дом лесной, родная глубина.
Синий снег был розоват. Лисица
Мешковато побрела к норе —
В ней, многоизвилистой, приснится
Изобилье пищи о поре
Летней — золотистой и богатой.
А перед норой синел провал
Неба меж деревьями — разлатый
Серо-синий и стальной мерцал.
Бурею надломленное древо
По стволу обнюхала лиса.
И в норе сама себя согрела,
В рыжий, жалкий ком свернувшись вся.

 * * *

Латанный-перелатанный,
Жизнью самой заплатанный,
Продолжающий жить —
Обогащённый опытом,
Пуганный много раз топотом
Бед, чья известна прыть.
Латанный, перелатанный,
Планы забывший — как, мол, ты
Оные воплотишь?
Свет в душе всё же теплится —
Тянется к небу, как деревце,
Хочет в мудрую тишь.

Иисус неизвестный

Нет у человечества искусства
Тайный мир Иисуса осознать.
Звёзды — а живые, будто чувства —
Также будут бархатно сиять.
Вероятно, Иисуса бремя
Тяжелее шаровой земли.
А теологические прения —
Как пустые старые кули.
Жизнь живая Иисуса — словно
Светлый день стоит в любом окне.
А в любой судьбе заботы-брёвна —
Чёрные и страшные вполне.
Неизвестны тяготы Иисуса
Человеку, ввергнутому в мир.
А в несчастьях видеть образ плюса
Нам успех мешает — наш кумир.
Звёзды ночью — нежные, живые,
Много света поутру и днём.
В матерьяльной плавимся стихии
Так, что Иисуса не поймём.

6 доппий Винченцо Мантуанского

Винченцо Мантуанский на монете
В шесть доппий. Потускнело серебро.
Каким Винченцо был на оном свете,
Где зло порой похоже на добро?
…я выиграл иль проиграл? Не знаю…
Я на монету старую смотрю.
Шедевром дорогущую признаю,
Что безразлично дням…календарю…
В жабо Винченцо, волосы струятся,
И плотно сжаты губы, любит власть,
Ещё, поди, балы — и наслаждаться
Всем, что предложит, обольщая, страсть.
На реверсе собака — сгустки мышц, и
Высокая, свирепая, как волк.
Меня порою траурные мысли
Изводят, но и в оных — скрытый толк.
Собака на монете грандиозна,
Что за работа! — залюбуюсь я.
Сверкает нечто в лабиринтах мозга —
А вдруг (да брось!) разгадка бытия?
Шесть доппий — номинал таков монеты…
Гляжу я в монитор, почти забыв
Действительность, борьбу с потьмою света,
И грозное ветвленье перспектив.

На отречение Бенедикта XVI

Образ власти — образ тупика,
Коль не ямы — чёрная, в отходах.
Речь бесплодна о любых свободах,
Вместе — роль престола велика:
Грандиозна оная настоль,
Что раздавлен человек подобной.
Власть и деньги силою утробной
Портят человеческую роль.
Сила — отказаться от вершин
Власти — столь не малая потребна!
И отказа формула целебна —
Из духовных дадена глубин.
В мире, где любой ориентир
Стал условен — это отреченье
Чуть светлее может сделать мир.
Ну а что важнее осветленья?