Влад Аронов: Еще раз о моем дорогом друге Вике, Викторе Платоновиче Некрасове

Loading

За свою долгую жизнь я повстречал много замечательных людей, но Некрасов был особенным. Более благородного, деликатного и честного человека я не встречал никогда. Благородство ощущалось в каждом его шаге.

Еще раз о моем дорогом друге Вике, Викторе Платоновиче Некрасове

Влад Аронов

В последнее время в СМИ появляются разного рода публикации о писателе Викторе Платоновиче Некрасове. Совсем недавно было несколько важных памятных дат, и имя писателя снова всплывало в текстах, — в связи с годовщиной трагедии в Бабьем Яру (Некрасов был одним из главных инициаторов по созданию памятника погибшим) и в контексте юбилея Музея Булгакова на Андреевском спуске в Киеве (именно Некрасов «открыл» это место для широкой аудитории, опубликовав в 1967 году в журнале «Новый мир» первый очерк о Доме Турбиных). Конечно, это далеко не полная хроника знаковых добрых дел Некрасова, его вклада в историческую память людей, некоторые из которых еще помнят этого замечательного человека и даже предлагают назвать какую-то улицу его именем… (Я много лет бывал у него в Пассаже, — на доме, где он жил сейчас есть мемориальная доска, но было бы здорово для увековечивания памяти писателя назвать Пассаж Некрасовским.)

…Поколения меняются, и уже не так много осталось тех, кто лично знал Виктора Платоновича, кто может рассказать о нем и его человеческой, а не только писательской и публицистической истории. Поэтому мне хочется еще раз вспомнить для себя и рассказать читателям этой статьи о Викторе Платоновиче, Вике, как называли его друзья, то, что осталось в памяти.

Фактически нас случайно свела судьба, но эта встреча оказалась очень важна для моей дальнейшей жизни. Мы не были ровесниками. Вика был старше меня на 15 лет, по профессии тоже разные: он — писатель, я — инженер. Мой родственник, Исаак Григорьевич Пятигорский, учился с Некрасовым в одном институте (строительном, на архитектурном факультете), и с тех пор, с разрывом на военные годы, они были, как говорится, не разлей вода. Многие вопросы решались совместно, и Некрасов часто бывал у Пятигорских дома. Какое-то время я жил у своих родственников и становился участником этих встреч. Жена Пятигорского, Ева Марковна, была журналисткой, — она корректировала и печатала на машинке все рукописи, написанные Некрасовым. Понятно, наличие совместных дел, связанных с творчеством, укрепляло эту дружбу. Волею судеб я стал свидетелем всего, что происходило с Некрасовым во времена так называемой «любви власти» к его творческой деятельности. Я не буду здесь описывать все мытарства Некрасова, условия для которых создавались наверху. Он мне всегда звонил и посвящал в эти дела. Я не приписываю себе статус «особого друга» Некрасова, у него действительно было много друзей-приятелей, но так сложилось, что я действительно стал поверенным какого-то отрезка его киевской жизни. И только со мной он в свое время, незадолго до вынужденного отъезда в эмиграцию, поделился секретом, который я хранил в тайне до тех пор, пока этот факт не открыли независимо от меня журналисты: у писателя есть сын, который проживает в Австралии. В 2015 году я был в Австралии и пытался его найти, но мои поиски в Сиднее и Мельбурне оказались безрезультатными. Позже я выяснил, что он проживает на западе страны, в городе Перт, на берегу Индийского океана. Возможно, он прочтет эту заметку и откликнется.

Вспоминаю киевский период Виктора Платоновича: довольно часто, когда загруженный работой Пятигорский по каким-то причинам не мог участвовать в мероприятиях, предложенных Некрасовым, я, человек более свободный и легкий на подъем, с удовольствием принимал предложение встретиться. По мере более частых совместных посиделок, отношения становились более доверительными: для меня были важны его советы, его суждения о жизни.

На самом деле, даже то, что я стал записывать на бумагу какие-то мои мысли, началось с легкой руки и благословения Некрасова. Произошло это так. В 1968 году я от одного проектного института возглавил работы по изысканию трассы газопровода к Норильскому металлургическому комбинату. Работы проводились на Таймырском полуострове в течение года. В ходе этих работ, которые проводились в тяжелейших условиях севера, мне захотелось оставить какие-то дневники на память об этой работе и этой поездке, и у меня оказались написанными страниц 10-12. По приезде в Киев я эту рукопись передал Некрасову, сказав: «Воспользуйтесь этим материалом, напишите книгу, а меня можете не упоминать». Он прочел и сказал, что написано хорошо, только мне надо каждую страничку разбавить до 10 страниц, и тогда и у меня получится книга. К сожалению, не обладаю талантом разбавлять, поэтому по своим материалам сумел написать только статью. Но почин был сделан: писателем я, конечно, не стал, но более 50-ти статей на разные темы после разных встреч, поездок и впечатлений опубликовал в разных издательствах разных стран. Честно говоря, без легкой руки и благословения Некрасова никогда бы не решился. Но он умел вдохновлять.

Некрасов был не только уникальный мощный писатель-фронтовик, но и удивительный человек, который, как мне всегда казалось, появился, чтобы помогать другим людям. Кто только к нему не обращался за помощью, особенно после того, как он получил звание лауреата Сталинской премии за книгу «В окопах Сталинграда», считавшейся лучшей его книгой. Будучи реально знаменитым и став зампредседателя Союза писателей Украины, он часто подписывал разные прошения, открыто выступал в чью-то защиту и этими свободными высказываниями обращал на себя особое внимание властей, а со временем за свою открытость попал под пристальное наблюдение.

За свою долгую жизнь я повстречал много замечательных людей, но Некрасов был особенным. Более благородного, деликатного и честного человека я не встречал никогда. Благородство ощущалось в каждом его шаге.

Например, не так часто встретишь детей, которые гуляют со своими очень старыми родителями и стараются все делать совместно. Некрасов считал не только своей обязанностью, но естественным желанием посещать все приемы, на которые его приглашали, когда в Киев приезжали знаменитости из разных стран, только вместе со своей мамой. Эта благороднейшая женщина и настоящая аристократка, заслуживающая всяческих похвал, всю свою жизнь прожила рядом с сыном. Ей в то время было уже под 90 лет, ходить ей было довольно трудно. Но, ухвативши сына под руку, она регулярно прогуливалась по Крещатику. Его никогда не смущала необходимость подстраиваться под ее неспешный шаг, сутулиться рядом, чтобы ей, невысокой, было удобно держать его под руку. Вика был замечательным, преданным и чутким сыном.

В начале 1950-х годов, Некрасов на Пасху пригласил к себе Пятигорского и меня. Нас было четверо: Вика (так его все друзья называли), его мама и мы. И вот, в разгар празднования, в дверь позвонили, и Вика пошел узнавать, кто это. Возвратившись, он сообщил, что пришел солдат, его сослуживец времен Сталинградской битвы: очень просит Некрасова поучаствовать в другом торжестве, где его ждут человек пятнадцать, и не начинают отмечать без него. Некрасов согласился и предложил Пятигорскому пойти с ним, но тот, деликатно относившийся к выпивке, отказался. И с ним пошел я. Кто еще помнит Киев в конце сороковых и начале пятидесятых, — Крещатик был полностью разрушен, а по линии кинотеатра «Комсомолец» были построены бараки для строителей. Мы поднялись по Прорезной и зашли в один из бараков, где нас ожидало уже много людей. На примитивных столах стоял большой эмалированный таз, заполненный вареными яйцами, и стояло несколько бутылей с самогоном. Что еще было на столах, просто не помню. Запомнился только этот таз и бутыли. Вот в такую обстановку мы попали, и надо было в ней как-то уцелеть. Били яйца по пасхальным обычаям, пили самогон гранеными стаканами (рюмочек тогда в обиходе особо не было). Обстановка была самая простая. Но я был поражен, с каким уважением, радостью и благодарностью присутствующие относились к Некрасову, пытаясь хоть как-то прикоснуться к нему, поговорить с ним. Выпили мы крепко, и детали праздника мне сейчас тяжело вспомнить, но, вот, то доброе отношение простых людей — помню хорошо. Закончили застолье уже поздно ночью, и пригласившие нас люди любезно помогли доставить каждого из нас домой.

После войны Некрасов узнал, что его старшина разведроты Иван Чумак оказался на Сахалине. Это был моряк с линкора «Марат», сошедший на сушу. Некрасов разыскал его и вызвал к себе. С помощью Пятигорского, который работал в комбинате «Украинуголь», Ивана устроили в горностроительный техникум с предоставлением места в общежитии. Некрасов помогал ему материально все годы учебы, и не зря. Иван был толковый парень и впоследствии работал в Волынском угольном бассейне как главный инженер треста. В начале 1950-х во времена учебы мы часто втроем проводили время. Интересным парнем был этот Иван. Он был детдомовский, до службы работал в цирке акробатом, физически очень развитый, смелый в принятии решений, а в годы войны хорошо проявил себя в разведке. Некрасов, видимо, чувствовал стоящих людей, и как-то непафосно и незаметно старался поучаствовать в их судьбе. Поскольку мы по сравнению с Некрасовым были салаги, мы очень радовались этим встречам. Тяжело судить, как воспринимал нас сам Некрасов, но он никогда не отказывался от совместных посиделок, и мы понимали, что он тоже был рад нам. Вообще, какой-то задиристый пацанский дух в нем был всегда. Вспоминаю, возвращались как-то поздно домой, улицы были почти без людей. Оказались на площади Октябрьской революции. Некрасов вдруг говорит: «А ну, попробуйте побороться между собой». Тогда площадь была не застроенная. Мы приняли предложение, скинули пальто прямо на асфальт и приступили к борьбе. Я забыл, что имею дело с бывшим акробатом, и в первом же раунде оказался повержен. Но меня тоже чему-то научили японцы во время моей жизни на Сахалине. Войдя во второй раунд, я руками ухватил его за рубашку, упал на спину, поджав ноги под его живот, а потом резко выпрямил их. Иван взлетел в воздух, а падать он умел… В общем, я победил, и «судья» Некрасов оценил нашу борьбу ничьей. Случайно проходившая мимо компания отметила наш поединок аплодисментами.

Помню, как мы сидели с Викой вдвоем в кафе «Коктейль-Хол» на углу Прорезной и Владимирской. Отмечали какую-то дату. Не помню сейчас из-за чего, но нас зацепили какие-то ребята, и между нами завязалась небольшая драка. Работники кафе тут же позвонили в отдел милиции, который размещался на площади Богдана Хмельницкого, и наряд срочно прибыл во главе со старшим лейтенантом. Нас препроводили в отдел милиции. Отпустили только на следующее утро… Это все произошло в начале 1950-х, а в начале 1990-х, уже после того, как я переехал в США, я встретил участника этих событий. Нарочно не придумаешь: по чьей-то инициативе решили собраться сотрудники бывшего института «Союздорпроект» (была мысль собрать людей всех специальностей, открывать филиал этого института в Америке). Одна женщина пришла на встречу с мужем, — он оказался тем старшим лейтенантом, который нас забрал тогда с Некрасовым из кафе в отделение. Мир тесен.

Некрасов оказывал помощь многим и по разным вопросам, и в этой связи бывали разные ситуации. Как-то к нему обратился молодой парень, который написал книгу «Истребители». Книга была небольших размеров, страниц примерно на сто, —автор попросил Некрасова написать рецензию на эту книгу. Мы втроем — Вика, я и примкнувший к нам молодой писатель — решили отметить это событие. Решили по такому поводу немного выпить, но было уже довольно поздно, и достать водку в это время можно было только на вокзале. И вот мы уже идем по Вокзальной улице, и у нас происходит разговор, предложенный этим молодым писателем об участии евреев в войне. Он, видимо, считал, что найдет в нашем лице поддержку. Его стало заносить, и он стал делать совсем нелицеприятные выводы по этому вопросу. Я понял, что такую ахинею может нести только явный антисемит, и сначала решил не вступать с ним в дискуссию, так как могу себя не сдержать, и закончится все это плохо. Но, в итоге, какой-то очередной выпад я не стерпел, просто повалил его на землю и стал душить. Некрасов меня еле оторвал от него, оторвав у меня хлястик плаща. Парню он сказал: «Пошел вон, и больше никогда не попадайся мне на глаза! Ты еще не дорос до звания писатель». Он на дух не выносил любых антисемитов.

Незадолго до отъезда в 1974 году я повстречал Некрасова на Крещатике. Он вдруг сообщил, что собирается уезжать. Я сначала опешил от такого сообщения, но отлично понимал всю ту обстановку, в которой ему приходилось жить, и, вместе с тем, не хотел принимать такое решение и сказал ему об этом. Вика мне ответил, что, если бы Пятигорский к этому времени был еще жив, он бы и его не оставил здесь, уехали бы вместе. У них действительно была крепкая дружба. Пятигорский умер в конце шестидесятых и захоронен на Байковском кладбище, тогда уже фактически закрытом, но благодаря Некрасову захоронение было именно там, и последние слова там были сказаны им и мною.

В одну из прощальных наших встреч мы просидели с ним в баре на метро «Крещатик» до поздней ночи. Тогда он рассказал мне о сыне… Вика имел при себе какую-то последнюю рукопись, и после нашей встречи мы пошли в переулок Шевченко, со стороны площади Октябрьской революции, где жила Ева Марковна, и под дверь просунул свою рукопись. …Через некоторое время и она ушла в лучший мир.

Вика умер в эмиграции 3 сентября 1987 года. Переехав на постоянное место жительство в Америку, свое первое путешествие я совершил во Францию. Там произошла моя последняя встреча с дорогим мне человеком. В Париже на кладбище Сент-Женевьев-де-Буа у могилы Вики я еще раз попрощался с ним. Но в моей памяти он остается, и мы часто шагаем вместе по Крещатику…

Нью-Йорк, февраль, 2019

Print Friendly, PDF & Email

3 комментария для “Влад Аронов: Еще раз о моем дорогом друге Вике, Викторе Платоновиче Некрасове

  1. Уважаемый Владимир Яковлевич!
    Я случайно «набрел» на эту Вашу публикацию.
    Есть сайт памяти Виктора Некрасова https://nekrassov-viktor.com/
    Там опубликована Ваша статья https://nekrassov-viktor.com/AboutOfVPN/Nekrasov-Aronov-Vlad/
    Напишите на сайт! Нам есть о чем с Вами поговорить…
    С уважением, Владимир, администратор сайта памяти ВПН.

  2. Влад Аронов
    За свою долгую жизнь я повстречал много замечательных людей, но Некрасов был особенным. Более благородного, деликатного и честного человека я не встречал никогда. Благородство ощущалось в каждом его шаге.
    Например, не так часто встретишь детей, которые гуляют со своими очень старыми родителями и стараются все делать совместно. Некрасов считал не только своей обязанностью, но естественным желанием посещать все приемы, на которые его приглашали, когда в Киев приезжали знаменитости из разных стран, только вместе со своей мамой.
    “”””””””””””””””””””””””””””””””
    Замечательный был человек Виктор Платонович Некрасов и правдивый писатель.
    Вечная ему память. Спасибо автору, В. Аронову.

  3. «Скажи, кто твой друг и я скажу кто ты.» Как много друзей у Виктора Некрасова, людей разных, но объединённых единым чувством любви и благодарности к человеку и писателю Некрасову. Среди его друзей был любимый мною Виктор Конецкий. Уже что-то стронулось в стране в сторону перестройки, но Органы по инерции ещё «бдили», особенно за гражданами, оказавшимися в дальнем зарубежье. И, конечно же, отслеживалось все контакты граждан с диссидентами.
    Оказавшись в Париже, Конецкий первый же свой телефонный звонок сделал другу Виктору Некрасову:
    «В левацких писательских организациях и заведениях его телефон мне, как старому коммунисту, не говорили. Возможно, опасались быть уличенными в связях с диссидентом. В правых заведениях тоже хранили телефонную тайну, вероятно, опасаясь моего в адрес Некрасова террористического акта. Тем более, террор во Франции бушевал на двенадцать баллов.
    Вышел я на Виктора Платоновича только на третий день через своего переводчика мсье Катала.
    Позвонил Некрасовым около полудня.
    Ответил женский голос по-русски. Я назвал себя и добавил, что прилетел из Союза, из Ленинграда.
    Раздалось:
    — О, Виктор Платонович сейчас в ванной под душем, не могли бы вы позвонить минут через десять?
    — Нет! — сказал я. — Я еще ни разу не разговаривал по телефону с голым и мокрым эмигрантом. Зовите, мне не терпится.
    В трубке было слышно, как женский голос прокричал: «Вика! Тебя какой-то советский писатель! Ленинградский! Виктор!» Затем раздался, вернее, донесся мужской рык: «Что? Черт! Конецкий? Скажи, что я иду!» Мужской рык был с неповторимым одесско-киевско-шпановским акцентом, то есть принадлежать он мог только Виктору Платоновичу Некрасову.
    — Алло! Он уже бежит! — доложил женский голос.

    — Алло! Это действительно ты? — спросил Некрасов.
    — Привет, — сказал я. — Первый раз говорю с мокрым и голым эмигрантом! Просто потрясающе! С тебя капает на кленовый паркет или на персидский ковер?
    — Да, едрить твою мать! Даже на хрустальную люстру капает! Слушай, мне надо вытереться!»
    Виктор Конецкий, «Париж без праздников»

Добавить комментарий для Yakov Kaunator Отменить ответ

Ваш адрес email не будет опубликован. Обязательные поля помечены *

Арифметическая Капча - решите задачу *Достигнут лимит времени. Пожалуйста, введите CAPTCHA снова.