Иосиф Гальперин: Крыса и шпага

Loading

Пока домогался в Штатах статуса, мыл посуду в кафешках и учил трудившихся в соседних раковинах камбоджийцев понимать классическую музыку, отстал от науки и практики. Никому в Америке его знания советских способов построения крылатых мозгов не понадобились. Помыкался и ушел на пенсию…

Крыса и шпага

Иосиф Гальперин

Иосиф Гальперин

За окно страшно взглянуть, дворик обветшавшего одесского особняка, пусть и осененный посередине старым платаном, неистребимой волной шлет июльскую жару через широкий изъеденный подоконник. Остатки дореволюционных известняковых плит и заплатки советского асфальта равно выбелены солнцем и им же расплавлены. И как это мы по такой жаре прошли пешком от Ланжерона? Как-как, надо было детей кормить — вот и дернулись с пляжа в самый кошмар, в четыре часа.

Детей шестеро, мам трое (причем две из них — Лены, что говорит о моде времени), а мужчина на пляжные услуги — один. Дети у нас как бы общие: получилось, что в трех семьях потомство появлялось по очереди каждый год, и не успевавшие обветшать детские тряпочки пересылались из Москвы в Одессу, из Одессы — на Урал. Поэтому сейчас, на отдыхе, трое пацанов и три девчонки могли узнать на ком-нибудь знакомые одежки. Тем более, что любые, пусть скромные, отличия от серийной серости заметны и запоминаются.

Один папа на работе в местном секретном НИИ, другой папа — в Москве остался. Вот я и таранил — отдыхающий!— обвешанный почти всеми сразу детишками, по Потемкинской лестнице, невольно ища на широких площадках тех самых гадов, которые в фильме Эйзенштейна расстреливали мирное население, включая детишек. Все не вовремя…

В эти каникулы у Бродских в Малом переулке собралось большое общество. В двухкомнатной квартире. Правда, с высокими пятиметровыми потолками, что позволяло накапливать кубатуру воздуха для дыхания одиннадцати человек и одной большой собаки. Но эта же высота таила и неизведанную прежде опасность: по ночам с потолка падали на лежавших вповалку гостей большие черные тараканы, набиравшие силу удара благодаря долгому полету.

Вообще, старый дом в Малом (конечно, по-советски переулок называется «Маяковского», но все называют Малым, что по отношению к данному поэту и большому человеку звучит незаслуженно иронично), построенный из ракушечника, накопил в своих кавернах уйму живности. По утрам тараканы большие и малые, то есть вдобавок к черным и рыжие обыкновенные прусаки, сходились на водопой в кухонной раковине, часть из них удавалось затопить внезапным водопадом. Но напор даже утром был слабый, далеко по трубе их не уносило, они возвращались и из-под пробки в раковине начинали выдвигаться длинные усы. Большие лощенные тараканы, очнувшись от напасти, поднимали пробку могучими спинами. Так что помогало ненадолго, тем более, что основные их силы группировались около газовой плиты, по стенке над ней шло гуляние не менее впечатляющее, чем на Дерибасовской. Однажды рассвирепевший хозяин вылил на стенку пятилитровую кастрюлю кипятка. Ряды осаждавших пищу дрогнули, но тут же сомкнулись.

А вода нужна была для душа, горячей в кране часто не было, детям грели. Взрослые обходились холодной. Я уже успел сполоснуться после Ланжерона, в волне которого под добродушные пошлости радио-спасателей кувыркались арбузные корки, и слушал хозяина дома.

Игорь, протирая красные от напряжения глаза, только что вернулся из своего НИИ и объяснял мне, как ему трудно придумывать линии на матрице, по которым пройдут команды для крылатой ракеты. Он был занят проектированием ее мозгов и совершенно не боялся говорить со мной об этом. В Одессе вообще странное, на взгляд иногородних, представление о формальностях. Тот же Игорь, например, рассказал, как его вызывали на военные сборы, а в конторе работы было до черта. Он взял в закрытом буфете пару палок сухой колбасы, пришел в военкомат, раскрыл портфель, показал колбасу — и не поехал на сборы…

— Чаю хочешь домой закупить?

— В смысле?

— Контрабандного.

Я же забыл, что теперь, полстолетия после Бендера, вся контрабанда уже не делалась в Одессе на Малой Арнаутской улице. Производственные мощности были утрачены, контрабанду в Одессу только привозили. Чай из порта неведомыми путями попадал в одесские коммуналки, где и ценился значительно выше, чем даже дефицитный «со слоном». Поскольку, как объясняли одесситы, склонные докапываться до технологии, нефасованный чай еще не прошел антикофеинового оскопления, еще из него методом горячего пара не выжимали бодрящий смысл для фармацевтических и прочих нужд, прежде чем развесить по цыбикам. И действительно, я видел скрученные листья, а не пыль с чаеразвесочной фабрики. Так же ценились зеленые зерна кофе из грубых джутовых мешков, их сначала жарили на сковородочках, а потом мололи. Но прежде всего — воровали на складах.

Вообще движение товаров от дома к дому в этом коммерческом городе, от знакомого к знакомому знакомого шло по скрытым ходам, проеденным в трухлявой, фанерно-искусственной структуре общества. А может, наоборот, ходы эти были проведены рыночной целесообразностью с не меньшей логичностью, чем линии на Игоревой матрице. Я видел — мне показали, не стесняясь знакомого знакомого и не опасаясь «стука» — целую ванну, наполненную дефицитной свежей печёнкой. Как хозяйка ванны умудрилась вынести с мясокомбината, где работала, начинку брюха целого стада, спрашивать было неудобно. Но жутко интересно…

От этих мыслей я глотал слюну. После поднятия тяжестей на большие расстояния хотелось есть, но все три хозяйки были заняты другим. Уже и Ринга, толстый спаниель, из почтения к возрасту получившая фамилию Старр, положив морду на общий кухонный стол, явственно произнесла: «Мам-ма ам-ам!», а мужчинам и собакам обеда все не было. Две мамаши занимались детьми, а третья, московская Лена, пошла в душ.

Мирное течение вместообеденной слюны прервал неприятно леденящий даже в такую жару вопль. Он шел из коридорчика, из-за двери крохотной душевой, кричала московская гостья. Мы с Игорем ломанулись туда, не испугавшись наготы чужой жены. Ей тоже было не до нас, он закатывала глаза и верещала, замолчала только на кухне, укутанная в полотенце. Странно, на пляже она не выглядела такой привлекательной…

Всхлипывая, она произносила непонятное слово: «Ларисска!» Чокнулась! Что же так ее потрясло, откуда всплыло это неактуальное в данной квартире и в данный момент имя? Путем недолгих, но интенсивных восстановительных процедур выяснилось, что в лексиконе московской гостьи, на самом интуитивном дне ее испуганной души это слово обозначало крысу. Игорь пробежал в свой кабинет, взвился под потолок, где у него были устроены антресоли, схватил шпагу, оставшуюся от его фехтовальных времен, и побежал в душ сражаться с захватчиком. Он знал это наглое животное!

В бельэтаже, как гордо называлась бывшая кордегардия (комната охраны) бывшего особняка, не были предусмотрены коммунальные удобства, фанаберию дореволюционных проектировщиков поправили. Трубы прокладывали народные умельцы двадцатых-тридцатых, души и туалеты мастерили самодеятельные сантехники шестидесятых. По образовавшимся дополнительным полостям ракушечника могли гулять не то что тараканы, мыши или крысы, а даже и другие, более крупные звери.

И вот, когда московская Лена намыливала детским мылом (какой шампунь в то скудное лето!) голову, дырчатая крышка стока, устроенного посередке тесного шкафчика-душа, приподнялась и под ней, как велосипедист в шлеме или танкист из люка, показалась усатая морда. Лениного крика она не испугалась и стала оглядываться. Или приглядываться.

Когда Игорь вернулся после несостоявшегося фехтовального поединка (дура она его ждать!) из душа, Лена уже не рыдала, пила горячий чай (зараза!), запивая валерьянку. Набежавшие дети жадно слушали ужастик. И тут сквозь все еще взвизгивающий временами голос пробились ошарашивающие звуки: кто-то скребся под кухонной раковиной, прямо на глазах (и ушах) трех семейств. Крыса! Это уже не животная наглость, а осознанный вызов.

Дети с ультразвуковым писком побежали по комнатам и коридорам, мамаши стали корректировать наши действия. Игорь схватил верное оружие, а я — кухонный топорик, и мы начали совать свои железки под раковину, туда, откуда поднимается к фаянсу лебединый изгиб трубы. В стене и до того была расшатанная трубой дырка, сейчас из нее посыпалась труха и там завозилось что-то живое. Я наклонился ближе Игоря к дырке, поскольку топорик короче шпаги, и увидел … руку! Человеческую руку! А Лена одесская как раз кричала своему Игорю: «Коли же, коли ее!».

Членовредительства счастливо избежали. Выяснилось, это застенный сосед в разгар здешней суеты решил чинить сантехнику, а стена-то, как учил нас товарищ Ленин, оказалась гнилая: ткни — и развалится!..

Дырявые стены, крысы и тараканы, очереди за хамсой и пыльные пляжи, приезжие друзья и привычный Ленин бардак, голодные дети и ржавый портвейн. И среди этого — Игорь со шпагой в двухсотлетнем доме, не оставляя работу на работе, чертит схему наведения крылатой ракеты. Она потом была запущена — и в испытательный полет, и в массовое производство, а Игорь с семейством эмигрировал в Америку. Наша же страна оказалась гнилой и развалилась.

Он долго добивался статуса политического беженца. Поскольку доказывал, что пострадал от «сигуранцы проклятой» — у него в стеллажах кабинета, прямо под шпагой, нашли перепечатанную «Сказку о тройке» Стругацких. Пока домогался в Штатах статуса, мыл посуду в кафешках и учил трудившихся в соседних раковинах (опять сантехнический сюжет) камбоджийцев понимать классическую музыку, отстал от науки и практики. Никому в Америке его знания советских способов построения крылатых мозгов не понадобились. Помыкался и ушел на пенсию.

Дети устроились хорошо.

Print Friendly, PDF & Email

8 комментариев для “Иосиф Гальперин: Крыса и шпага

  1. Скорее всего, вы правы, потому что по Потемкинской лестнице проще идти от Дельфина, а от Ланжерона, конечно, через парк. Но я совместил разные дни, чтобы показать усталость. Дом был, кажется, №7.

  2. /Игорь пробежал в свой кабинет, взвился под потолок, где у него были устроены антресоли, схватил шпагу, оставшуюся от его фехтовальных времен, и побежал в душ сражаться с захватчиком. Он знал это наглое животное!/
    ============
    Очень, очень хорошо написано.
    Я теперь знаю где Т. А. Гофман спер тему «Щелкунчик и мышиный король», ставшей впоследствии балетом «Щелкунчик»!

    В описываемые автором времена, я пару раз был в Одессе. В то время знаменитая барахолка находилось где-то очень далеко от города. Жили в гостинице, я попытался заказать такси. Одесса всегда была городом высокой культуры и на просьбу прислать такси для поездки на барахолку, получил отказ: Вы бы еще на помойку такси заказали!
    Местные люди подсказали, такси надо заказывать для поездки на кладбище, оно там рядом. Так и сделали.
    Купили синтетические плавки ( с корабликом) по 15 рублей. Спросили у продавщицы – есть ли у неё большие размеры. Сказала: для вас – любые. Я: точно? Она-100%!
    Приехали в гостиницу, начальник, который с нами не поехал (очень тучный), тоже захотел такие. Заказали такси на кладбище, поехали назад. Нашли тетку, она делает вид, что нас не знает (боится милиции). Мы: это мы, помните?, вы сказали для вас-любые. Она: ааааа! это другое дело. Я: вот товарищ тоже хочет такие. Она, оглядывая его: мужчина! вы бы ещё слона привели!

  3. Я помню другую Одессу, которую искренне полюбил. Дядя-дед с женой уехали на дачу.
    это была коммуналка. Трое соседских семей быстро привыкли ко мне, крыс не было, а было то благотворное одиночество в толпе, которое не всегда бывает благотворным, но тогда было. Мне понравился рассказ. Похоже, как всегда у Иосифа, рифмующийся с правдой бытия. Думаю, Одесса у каждого своя.

  4. Из Ланжерона в Малый по Потёмкинской? Странный маршрут. Я бы пошёл через парк, Греческую, Горсад. Мои родственники жили в Малом 9.

    1. В то время такой человек получал работу, которую хотел, квартиру, какая досталась, и жил, как получалось. Заниматься устройством жизни всерьез — забросить работу, где он себя чувствовал делающим что-то новое, и перейти на другой уровень

Добавить комментарий для Иосиф Гальперин Отменить ответ

Ваш адрес email не будет опубликован. Обязательные поля помечены *

Арифметическая Капча - решите задачу *Достигнут лимит времени. Пожалуйста, введите CAPTCHA снова.