Удав утонул в раздумье: врать Кролику точно незачем, и не похоже, что он еврей. Евреев Удав на дух не переносил, это ихние детки, куда больше остальных, норовили забросить в вольер непотребное пресмыкающимся, раз по дурости он проглотил рыжий кислый шар, потом маялся с неделю.
Гляделки Удава и Кролика
Загадка быта
Юрий Котлер
Велик ли террариум и кто живет рядом, Удаву было до фонаря, даже кобра, что, стоя на хвосте и трепеща раздутым капюшоном и толстой нитью языка, часами таращилась на него сквозь стеклянную стену, его не трогала. Самим же вольером Удав был удовлетворен. Усыпанное песком выметенное пространство, лампы светят-греют что день, что ночь, пристойное логово нора, раскидистое засохшее дерево, где можно отдохнуть во весь рост, — что еще надо пресмыкающемуся в расцвете лет и сил. Эксплуатируя отсутствие даже рудиментов задних, равно как и средних, и передних ног, он спал от обеда до обеда, по две недели беспробудно, просыпался, заглатывал все, что двигалось по вольеру, и снова отбывал в сладкое небытие.
Волю, то есть заботу о пропитании, равно как родню, джунгли и тропики, Удав помнил смутно. В зоопарк его привезли в невинном возрасте, меньше метра, если выпрямиться. Сон с самого детства занимал большую часть жизни Удава. Да и что может быть прекраснее, чем, заглотав кучу живности, услужливо доставленной прямо к пасти, задремать на недельку-другую под ласково греющими лучами? Иногда ему снились единороги в грязи, спутанные ветром гривы, тугие и чуть не до неба кольца то ли отца, то ли матушки, но это портило пищеварение. Удав снов не любил и потому предпочитал спать, обвившись вокруг себя. Не то что сон, мало кто сразу замечал гору сплетенных мощных мышц, блестящих после линьки, в пятнах и узорах, ярких, как мыльный пузырь. Удав уже вырос за 10 метров и останавливаться не собирался.
В зоопарке тем временем шли прогрессивные реформы, проще говоря, повальные увольнения и перетасовка. В террариум, вместо 20-ти прежних служителей, пришли двое из загона львов и трое из обезьянника, все недовольные: если у львов мясом, а у обезьян фруктами можно было разжиться, то Удав питался исключительно живностью. Тем не менее, любой прогресс — это шаг к желаемому и светлому, не отменяющий, однако, наличия бардака.
Вот так велением рока в вольер к Удаву, когда он дрых, разметавшись на сей раз по дереву, и знал, что пока еще сыт, попал Кролик. Насильственно разбуженный, Удав посчитал, что до кормежки еще дня два и, значит, он точно не голоден. Удав был педант, и это его возмутило. Мельком он подумал: весь-то обед? но тотчас отверг это предположение, о реформах он не ведал.
Кролик быстренько освоился и, Удава на дереве поначалу не приметив, скакал по вольеру, приглядываясь к ситуации. Кролик был разгильдяй и, в силу этого, почти упитан, Удав это углядел сразу. Принуждают нарушать, сказал он сам себе и, опираясь на хвост, сполз на пол. Так, не лицом к лицу, но вроде, встретились Удав и Кролик. В подобных обстоятельствах любой станет сообразительным, что уж толковать о шустром Кролике. Удав никуда не спешил, Кролик же, слегка обалдев, все же сумел мобилизоваться, он усвоил девиз своей семейки — лучшая оборона это наступление.
— Эй, длинный, — заверещал он прямо в пасть Удава, — ты знаешь, сколько нас? Я тебе скажу, одних братьёв у меня, зайцев, 37, понял?
— Это то, что надо, — Удав толком еще не проснулся, да и благодушие было главной чертой его характера.
— Ты, кишка пузатая! Мы волка загнали, слышь! Он клыки ощерил, а мы с братьями хас, бас, хью! Он бегом, волк этот. И за красные флажки! Загнали, понял? Ты меня не тронь! У меня братья! Злого волка! Зайцы отважные, как один, — Кролик понял, что завирается и решил пустить в ход правдоподобие: — Волк, не спорю, облезлый, так ведь голодный, зубастый! 39, не, 41 братьёв! Ты не шути!
— Зови, так и быть, — одобрил Удав. — Моя емкость, прикидочно, штук 50 таких, как ты. Сестры у тебя есть?
Кролик шутки не принял и в наглости укрепился, так же как Удав в добродушии — времени до обеда навалом, а пунктуальность вторая главная черта всех удавов.
— А скажи ты мне, — поигрывая тугими кольцами тела, вежливо наклонил плоскую голову Удав, — кролики это да, знаю. А зайцы — что?
Круглый дурак, подумал Кролик, хоть и длинный. Всем известно, что кролики и зайцы схожи до неприличия, — Кролик держал себя за крупного аналитика, — но зайцы поджары и дики, и вся их забота, не попасть лисе на зуб. Кролики же, в меру упитанности, меланхоличны и хлопот не знают. Зайцы обитают по лесам, а кролики при людях, в крольчатниках, и оттого понабрались разной премудрости. И те, и другие не умеют думать о смерти, только всего боятся, при этом, зайцы чуть что удирают, а кролики позволяют поднимать себя за уши.
— Вырос черт-те какой длины, — презрительно молвил Кролик, — а мозгов на сантиметр. Зайцы братья мои.
— Это точно, — Удав и не думал терять благодушие, — придет время, поглядим, на сколько сантиметров тебя в моих кишках хватит. Боюсь, мало. Ты сам посчитай, у меня один хвост метра в два! А у тебя? шарик пушистый! Ни скрутить кого, ни ушибить. Дитям забава. Да разве что, пудриться.
— Ты меня не трожь! — Кролик форсировал наступление. — Забава!? Да мы забьем тебя с братьями, дай срок, одними задними! А хвостиками пыль стряхнем.
Удав приустал от препирательств, во-первых, недоспал, во-вторых, обед хоть под носом, да рано, да и маловато, не ломать же размеренность и порядок.
— Знаешь что, — мысль, когда осеняла Удава, больше секунды в голове не держалась, — сыграем? Игра всевсехная забава. Время-то пролетит, в смысле обед и подоспеет, — он прикусил свой трепещущий во все стороны язык.
— Игра, толкуешь? — Кролик насторожил ушки. — И что за игра?
— Да проще некуда. Вековечная — гляделки. Неуж не играл?
Вот гадюка переросток, шулер долгопузый — Кролик все понял, а куда податься? Эх, кто не рискует, не ест морковки, кривая вывезет.
— Одно условие, — голосок его, однако, дрогнул. — Не мигать, это понятно. Не шелохнуться! Вздрогнешь, я тебя прибью.
— На здоровье, — Удав, как авгур, усмехнулся про себя. — Хвостик придержи, раздрожался.
— Раздражился! — Кролик снова обрел форму.
— Будь по-твоему, — Удав устал от препирательств, кого положено съесть, съедят, закон жизни, чего тут колыхаться. — Начали?
— А говорить можно, в смысле, будем?
— Почему нет? Как сложится. Ты чего такой нервный?
— Я убежденный!
— Я тоже. Время пошло.
Удав уперся пронизывающими буравчиками глаз, недвижных, сминающих любую волю, в наглые кроличьи пуговки и решил, покуда суть да дело, слегка вздремнуть. Кролик же, не отводя взгляда, разболтался и сбил дремоту:
— Думаешь, я слепой? Недотепа? Не знаю, что племя мое заглатываешь пачками?
Удаву пришлось смириться.
— И что? — Удав всех, кроме себя, относил к придуркам. — Это природа. Кого мне глотать? Фикусы? Кактусы?
— Да если и так! Ты об нас думать должен, кормить, заботу являть. Ну, стану я на твою точку зрения: так, когда худые мы и слабые, ты тоже отощаешь. Не понял?
Глаза Удава притомились, время-то шло, хотя и не закрывались даже во сне.
— Мне себя харчить надо, чудик, — прошипел он устало. — Кто мне другие? Всех не обиходишь, луга, вон, кругом, паситесь вволю.
Кролика начала охватывать сладкая истома, но он встрепенулся, будто пронзило, так хотелось продолжать грызть морковку и капусту, репу и, если пофартит, брюкву, да и повозиться с Крольчихой, ой, как приперло. Он едва не подпрыгнул, но вовремя спохватился:
— Сам себе яму роешь, питон недоделанный. Оглянись, все разворовано! Ты ж без нас, кроликов, оголодаешь к чертям! А я крольчат могу приводить, не жалко, сколько тебе надо, настрогаю.
— Не-е! Пугаешь, раз, врешь, два, — непроходимо туп Удав, лишний раз отметил Кролик. — Вас, харчей, в смысле, легион, и от нищеты все не передохнут, на мой век хватит, я же здесь один. Ну, воруют, ты чего? Жить-то надо! Им кормить меня положено, за зарплату, — он совсем запамятовал о крольчатах. — Точно обеспечишь?
— Зуб даю! Да ты попробуй. В любви к нам да дружбе и заботе, а? Хоть разик, — Кролик рискнул пойти ва-банк. — Ты бы прикрыл меня, друг, когда дверцу-то отворят.
Удав затрепетал раздвоенным языком, так он смеялся.
— За простачка меня держишь? Ну-ну. Раз дверь приоткрой, все сквозь побегут.
— Как же с тобой трудно, кишка ты живоглотная. Ты время тянешь, я же секу, треп один. О других думай! На хрена ты земелям моим рот затыкаешь? Пусть бы почесали языки, спешить некуда, а им в охотку и приятно.
— Ф-фу ты, — выдохнул Удав, — до чего ж надоел. Тогда слушай, — он решил открыть карты. — Взгляда моего ни одному твоему сородышу пережить не дано. Считай, игра в одни ворота. Пошел сюда!
— А режим? — Кролик, что ни говори, хитер. — Нарушишь?
Об этом Удав подзабыл и даже глаз прикрыл. А Кролик не терял времени даром и выбросил козырь:
— Я для себя что ли? Я о тебе, ползучий, забочусь. Глухой что ли? Взаимовыручка. Поможешь мне, я тебе — дай Крольчиху оседлать, настрогаю стадо, тебе навек хватит.
Предложение пристукнуло Удава, прав собака Кролик, крольчата это для гурманов, объядение нежности. Перед Удавом встала дилемма — принять предложение в расчете, что обед принесут вовремя, или устроить пир, присовокупив к обеду Кролика. Задача не одному Удаву неподсильная. Он напрягся, бросив всю свою волю в зрачки, но пока выжидая. Кролик только поежился, сморщив шкурку, что движением не считается: раз ты а la guerre, так на тебе a la guerre! Спасение утопающих… нет, это пустое, на войне нужен подвиг. И он шагнул, как в крещенскую прорубь.
— Глаза продери! Ты, длинношеее! Обслуга твоя враз приспособилась — весь наличный харч, в смысле обед, на рынок поволокла, на Птичий. Меня, вот, всего одного тебе на обед оставили. И куда ты подашься? Хочешь совет?
— Ну?
— Ты чё, братан, людей не знаешь? Не воровать, проще утопиться.
Удава наконец ушибло — и весь обед? Похоже, надо Кролику верить, какой Удав ни тугодум, а правда всегда свое берет, даже когда нова и неподъемна. Удав утонул в раздумье: врать Кролику точно незачем, и не похоже, что он еврей. Евреев Удав на дух не переносил, это ихние детки, куда больше остальных, норовили забросить в вольер непотребное пресмыкающимся, раз по дурости он проглотил рыжий кислый шар, потом маялся с неделю. Ай-я-яй! Этак килограмм сто потеряешь, если на обед один-то хвостик, линять сил не останется. Надо соглашаться! Ишь, прозорливец неприкаянный. Удав как бы невзначай мигнул, намекая на проигрыш, но Кролик, занятый своим, не заметил.
— Ты их дождись, — Кролик упорно гнул свое, — и хвостом размечи их, у-у, махину-то отрастил! Можешь и придушить, если сподручно. А я бы побег скоренько крольчат строгать. Это взаимовыгодное предложение, ты не понял?
— То есть, не допру толком, — Удав недоумевал. — Ты, выходит, мне друг? Ты, получается, на моей стороне? Кто с нами, тот за нас?
— Ну, друг, друг! — Кролик очень спешил и побаивался, что Удав передумает.
Удав, ошалев и решив, что ситуация радостна, только и смог, что впасть в спячку, то есть, продолжить раздумье. Машинально он просто двинул шеей, ну, передней своей частью, далеко вдаль и в секунду заглотнул Кролика, тот и моргнуть не поспел.
— Это же всё! Ах, беда! — Удав был даже не расстроен, потрясен до глубины кишок. — Это же Finis! А как же я?!
Сжимаясь, кишки неторопливо передвигали уже не белое и не пушистое тельце Кролика внутри Удава, к хвосту. Неизбежность как необходимость взяла свое, так что всю эту историю привязать к вопросам этики не представляется реальным. Просто восславим умника, решившего, что от природы невозможно ждать милостей.
Преимущественно детям:
Consequentiо — Вывод, или In sensu strictiori, т. е. В более узком смысле. Помимо морали.
Плевать, тем более, писать против ветра, объяснять что-либо борцам за всеобщее счастье, считать, что горькое сладко, обожать завравшегося зарвавшегося наглеца, рассчитывать, что подонок выборочно не так уж плох, глотать на каждом шагу лапшу с собственных ушей себе дороже — сам же тут же и обделаешься, хорошо еще, если не с ног до головы.
Это не мораль, это данность, дети.
Конец