Яков Каунатор: Два рассказа о Ней

Loading

Уже доканчивали вторую поллитру, когда разговор плавно перетёк на производственную тему. Знающие люди свидетельствуют, что тема эта — явный признак третьей степени опьянения. Вспоминались и морозы, когда пальцы рук «стекленеют», и бригадиры с начальством, но пуще всего — бардак и с запчастями, и с нарядами.

Два рассказа о Ней

Яков Каунатор

 Яков Каунатор Меж датами рожденья и кончины
(а перед ними наши имена)
стоит тире, черта, стоит знак «минус»,
а в этом знаке жизнь заключена.
Эльдар Рязанов

Смерть не страшна, с ней не раз мы…

Она пришла к нему под утро. Он даже не почувствовал, когда она присела к нему на койку. Измученный двумя днями уколов, вливаниями да впрыскиваниями, всяческими химикалиями в виде таблеток да физиорастворов, он то ли дремал, то ли был в состоянии прострации. А после четвёртого инфаркта даже специалисты затруднялись бы определить нынешнее его состояние. Но дыхание, пусть хоть чуть с хрипотцой, прорывалось из него, и лёгонькое одеяльце чуть вздымалось. На соседа его, на койке напротив, моложавого мужика, не по возрасту «обрюхатившегося» и храпящего, она внимания не обращала.

Она всматривалась в лицо «своего» и вспоминала. Впервые она увидела его много-много десятков лет назад.

Было это в маленьком провинциальном городишке. Та ночь выдалась тревожной в их доме. Громко сказано: в их «ДОМЕ!» Это была халупа, примыкавшая стеной к их семейной «Коммэрции», хотя, можно было сказать и наоборот: халупа их семейной «коммэрции» примыкала стеной к их жилищу. Как и в «их ДОМЕ», так и «КОММЕРЦИЯ» — однако, громко было сказано. Скобяная лавка, торгующая сковородами, кастрюлями, вёдрами, гвоздями, стамесками да колунами и прочим хозяйственным «ширпотребом».

Скажите на милость, кто будет в еврейском местечке каждый день бегать к вам в скобяную лавку, чтобы купить новую сковороду? Захаживали мужчины, чтоб обговорить новости, обсудить жизнь. Но стоило Моисею заикнуться, что — вот, нынче сёдла он завёз, да хомуты, да вот топоры хорошие поступили. «Да-а, — говорили мужики, — а Чемберлену, всё же палец в рот не клади…» С тем и расходились. Вот такая «коммерция» была у Моисея Гейкина.

Так вот, в ту ночь повитуха принимала роды у Сары Гeйкиной. Была глубокая ночь, а, вернее, ночь плавно переходила уже в утро, а дитё всё не торопилось являться на этот свет, словно размышляя: оно ему надо?

Моисей, творец данного произведения, изнемогал в ожидании на кухне, сидя на табуретке у стола, который приткнулся к широкому окну. Моисей сжал ладони между колен и вся фигура его раскачивалась в каком-то нелепом ритме, и казалось, что голова совсем отделена от туловища и раскачивается совсем в противоположном ритме. Он замер в тот момент, когда из спальни донёсся расслабленный стон, за ним — всхлип и детский писк, а следом — радостный смешок повитухи — с сыночком тебя!

Моисей выдохнул, высвободил ладони, приблизил к себе тетрадь, лежащую на столе, дрожащим почерком стал записывать: «Августа дня 25-го в году одна тысяча девятьсот двадцать пятом у Моисея и Сары Гeйкиных родился сын Гиршеле». Моисей посмотрел на настенные часы и дописал: «А было это в утро, в 5 часов, 48 минут».

И Дом — халупой, и Коммерция — лавкой скобяной, но пришло, пришло в дом Моисея и Сары Гейкиных счастье в виде Гиршеле, ставшим Григорием Моисеевичем Гейкиным.

Дни выдались суетные, она едва поспевала склоняться над тем, что было недавно живой плотью, нервами, надеждами да помыслами. А теперь, теперь были её «жатвой»… Вот и сейчас, она едва ощутила разрыв, сопровождаемый острой болью, поспешила и уже склонилась, когда увидела: мальчишка лет пятнадцати — шестнадцати плакал. Даже не плакал — рыдал. Значит, значит, зря она спешила. Слёзы облегчают душу, и значит мальчишка нынче — не её жертва.

От этой мысли ей стало легче. «Ну что ж, одной юной жизнью на Земле будет больше, а у неё одним грехом будет меньше… Да-да, ей ведь тоже приходится считать свои грехи, приходится отмываться, очищаться от людских проклятий за погубленные жизни…»

«Смерть вырвала из наших рядов бойцов и офицеров…» — ах, люди, люди, как же горазды вы свои грехи списывать на какую-то мистическую абстракцию… Вот и сейчас, у мальчишки на глазах «смерть вырвала из рядов» жизни всю семью, отца Моисея, маму — Сару, братишку — Янкеля, сестрёнку Цилю. Бомбой разметало, пока он бежал от вагона за водой. РУКАМИ ЧЕЛОВЕЧЕСКИМИ ВЫРВАЛО ИЗ ЖИЗНИ СЕМЬЮ… А мальчишка, мальчишка — разрыв с острой болью зарастёт и останется рубцом на всю жизнь.

И вот нынче сидит она на его койке и пристально разглядывает его царапины да рубцы. Вон, едва заметная царапина. Она даже улыбнулась, увидев её. Вспомнила: безответная любовь, и было ему тогда лет восемнадцать, кажется. А за царапинами — рубцы. Обиды да огорчения… Она смотрела на него и пыталась понять: жизнь-то его коротка, так почему же таких горьких зарубок много? И почему именно они оставляют зарубки, а что же остаётся от радости, от счастья?

И среди этих рубцов, зарубок, царапин — борозда, широкая, глубокая, с рваными краями.

Борозда называлась Одиночество. Но она-то знала, что была, была семья у него, и дети были, и до внуков дожил. И — Одиночество внутреннее… Только сейчас она разглядела, что же так болело у него, отчего так часто приходилось ей спешить на «разрывы»…

Время шло, стрелка на настенных часах поминутно вершила свой ход. Она же всё так и сидела на его койке, прислушиваясь к его дыханию. Онo участилось, и в этой учащённости она разглядела боль, страдания и мучения. Легко поднявшись, она подошла поближе к изголовью его больничной койки, рукавом своего одеяния она провела по его лицу. Дыхание его замедлилось, остановилось. Через какое-то время черты лица его заострились.

Настенные часы показывали 5 часов 48 минут утра. На спинке его койки висела табличка:

ГЕЙКИН ГРИГОРИЙ МОИСЕЕВИЧ, поступил в больницу 23 июля 1992 года.

Влёт*…

Жизнь Люси Шороховой уложилась в отрезок от крика «УАаа» в роддоме города Заречного, что на улице Железнодорожной, дом 27, до прерваного вскрика «Не на..» в посёлке Вахтово в переулке, названия которого Люся так и не узнала.

У каждого человека возраст начинается с того момента, когда в человечке рождается память: «А вчера мама мне “баюшку” вечером пела!».

Девочка Люся была уже «взрослым» человечком. Она помнила уже очень много. Имя своё, и даже фамилию свою знала. Помнила, что из двора выбегать нельзя, там по улицам машины ездят. Весною Колька из их двора маму не послушался, выбежал, а его машина сбила. Люсенька хорошо запомнила, как в их дворе на двух табуретках стоял гробик, а в нём Колька спал. Совсем белый-белый..,

Поэтому, когда папка сказал:

Люська, жди к Новому Году подарок! — она запомнила.

И стала ждать Новый Год. Она уже знала, что Новый Год приходит со снегом, с ёлкой и подарками. И выглядывала каждое утро в окно, может, уже и снег выпал?

И ёлка уже была, она с бабой Надей её украшали, потому что мама как пропала два дня назад, так её и не было. Потому-то и украшали с бабой Надей. А так, конечно, всегда с мамой этими приятными хлопотами занимались. И вот Люсенька ждёт, когда баба ей скажет:

— Внученька, а подай мне этот грибочек! — и Люся осторожненько достанет из коробки стеклянный грибочек, что уже год в вате покоился, и понесёт на вытянутых руках бабуле.

Дверь отворилась и вошёл сияющий папка со свёртком в руках, а за ним и мама.

— Принимай, Люська, подарок — громким смеющимся и счастливым голосом сказал отец, кладя свёрток на большую их семейную кровать.

Люсенька побежала, взмахнув руками, словно птичка, собирающаясь взлететь.

— Подарок! Подарок! Мы его сейчас под ёлку положим!

Бабушка рассмеялась, подошла вместе с Люсей к кровати и стала бережно «распаковывать» свёрток. В нём оказался сморщеный, неестественно красного цвета, к тому же писклявый ребёнок. Звали этот «подарок» Витька. Так папа ей сказал.

«Раз подарок — так подарок» — решила для себя Люся. Ей нравилось пеленать Витьку, укачивать его в колясочке, напевая немудрёную песенку, однажды от мамы услышанную: «Баю-баюшки-баю, не ложися на краю. Прийдёт сереньки волчок, схватит Витю за бочок». И казалось ей, что это кукла, которую ей доверено нянчить.

Маме Лене понравилось, как дочка управлялсь с «куклой» Витей. С тех пор и повелось:

— Люся, покачай Витеньку!

— Люся, перепеленай ребёнка!

Так и продолжалось до тех пор, пока Витя пешком под стол ещё мог ходить. А когда ему уже пригибаться приходилось, тут-то и началась для Люси школьная пора.

К ней она готовилась. Бабушка Надя много ей рассказывала про школу, буковки с Люсей разучивала по Азбуке. И даже показывала, как за партой надо сидеть. Всё было интересно. И всё же… Когда пришла в первый день нарядная, с красивым бантом и с цветами, смутилась страшно. Оказалось, в школе очень много детей! А она только своих, дворовых допреж знала, и тёти Кати, папиной сестры детей — Владика и Машу. Вера! Вера из соседнего двора! В её классе! И Люся прижалась к Вере, да и Вера всё к Люсе прижималась. Так и «прижались» друг к другу за одну парту. И до 8-го класса так и просидели, прижимаясь друг к другу и на уроке, да и на переменах.

В 6-ом классе, когда стали входить в «девчачий возраст», как и полагается в таком возрасте, завели каждая тетрадь толстую. Записывали в неё песни, как то: «Ромашки спрятались, поникли лютики…», а Люся ещё вписала и «Гляжу в озёра синие..» А ещё мудрые мысли философские писали: «Твоё сердечко мной украдено, я не верну его — я жадина!», «люби, люби, но осторожно. Люби, не всех и не всегда. Не забывай что есть на свете. Измена, ложь и клевета»; «Я знаю, что у меня нет чувств, а ты мне их познай и я тебя никогда не отпущу»; «Листья, осень, облака, я влюбилась в мудака». И к каждой мудрости рисуночек рисовали, соответственно образу. Кто знает, откуда обычай этот тетрадный пошёл. Бабушка рассказывала, что и она в школе терадку такую завела, стихи разные записывала. Иные и сейчас ещё помнит: «Белая черёмуха под моим окном принакрылась снегом, словно серебром»,

И, фотки, конечо же, любимых актёров. Самыми любимыми оказались Стриженов Олег, Кадочников, Ален Делон и Сергей Гурзо. А Люся себе ещё Фернанделя вклеила, за что Вера её отругала. Сказала, что не фиг в хорошую тетрадь всяких уродов вклеивать. А Люся Верке ответила, что на лицо, может быть ужасный, но зато добрый внутри! И артист он хороший! Потому что смешной и грустный одновременно! Чуть не посорилась с Верой… Но ничего, так до 8-го класса и продружили.

А дальше… «Разошлись наши пути-дороженьки…» Мама Лена сразу сказала: «Никаких средних школ! В ремеслуху пойдёшь, (профтехучилище, если по-модному). В кулинарно-пищевое училище! И профессия в руках, и всегда сыта будешь!»

А Вера в медучилище укатила, в соседний город.

И завела Люся уже другую, вернее, другие тетради, куда записывала для себя вcяческие рецепты. Одна тетрадь — для пирожных и тортов, другая — для супов, третья — для мяса-рыбы, и последняя — для салатов всяческих. Только и успевала тетрадки менять, только заполнит одну — приходится новую заводить.

А практические занятия проходили на дому к удовольствию мамы и восхищению бабы Нади и отца. Да и помощь в лице третьеклассника Вити была кстати. Бабушка причмокивала от удовольствия, а отец каждый раз весело восклицал:

— Ага, Ленка, дождалась, что яйца курицу уже учат!

В конце 3-го курса отправили студентку Шорохову Людмилу Васильевну на практику в посёлок Вахтово, в городскую столовую. Хоть и недалеко посёлок, но ездить туда-обратно было и утомительно, и накладно. И выпросила коечку себе в общежитии. А на практике в столовой — каких дел? «Начисти картофель, нарежь морковь, нашинкуй капусты да свёклу!» Попробовала она сунуться со своими тетрадками к Марине Капитоновне, старшей поварихе. Но от той последовало руководящее указание из одного предложения да из трёх слов в повелительном наклонении. Ещё добавлено было:

— Не подрывай мне блюмасспотр!

Странное слово Люсе пояснила посудомойка Глаша: «Блюмасспотр,— говорит, — это блюда массового потребления».

Но иногда, когда Марины не было, Люся из мяса, ещё не стёртого в фарш, делала и поджарку, и гуляши, баловала посетителей соляночкой. И тогда из залы доносился одобрительный гул и крики: —Добавки!

Паша Копылов ощутил мелкую противную дрожь ещё в вертолёте. И не то, чтобы холодно было — вахтовиков набралось много, надышали. А дрожь возникла в нём при воспоминании о прошедшей вахте, о работе, о вахтовиках да о бригадире. Возникнув, дрожь и не покидала его, пока не приземлились. И только он вывалился из вертушки, как помчался, побежааал к заветному, к магазинчику. К лавке он подходил уже спокойным, уверенным, шагом. Цель была рядом, вот за этой дверью. Распахнув дверь он вошёл в зал с несколькими отделами. В очереди, в ТОТ отдел он увидел Мишку Царёва, у того были отгулы, и потому не улетел с вертушкой, только что «выплюнувшую» Пашку. Они обрадовались друг другу и тотчас стали математически высчитывать, сколько им надо набрать, чтобы потом не возникало «пожарной ситуации», в смысле «Не послать ли нам гонца?»

Надо было рассчитать точно, потому как приходилось ещё и Колю Кузякина учесть, который в данный мОмент жарил закусь в лице картошки на сале да с лучком.

Затарившись, они степенно, с чувством выполненного долга, отправились в общагу, где в комнатушке ожидал их Кузякин, со сковородой дымящейся картошки.

И потёк тёплый, душевный разговор. О Женщинах. Вспомили Катьку-учётчицу, Мишка тут же прибаутку:

— Катька-учётчица мужиков любила, завсегда их дразнила: Петьке дала, Ваське дала, а Паше нашему — не далаааа!

Похохотали, Миша тут вспомнил о письме, в котором одноклассница приглашала его в отпуск вернуться в их городок.

Уже доканчивали вторую поллитру, когда разговор плавно перетёк на производственную тему. Знающие люди свидетельствуют, что тема эта — явный признак третьей степени опьянения. Вспоминались и морозы, когда пальцы рук «стекленеют», и бригадиры с начальством, но пуще всего — бардак и с запчастями, и с условиями, и с закрытыми нарядами. Уже темнело, когда показалось им душно в комнате. Решили пройтись, «надышаться» перед сном. Они зашли за боковую стену здания, здесь, в темноте, где вряд ли кто увидит, облегчили свои пузыри и отправились по улочке. Улица была неширокая, потому они втроём при расслабленной покачивающейся походке перекрыли её всю.

Первым её увидел Колька Кузякин.

— Мужики! Вона, «мясо» идёт! — сообщил он обществу.

Мишка встрепенулся: — Где? Где?

Они остановились одновременно: Люся и друзья.

Увидев справа переулок, Люся свернула в него и мелкими шажочками поцокала по тонкой наледи.

— Куууда? — крикнул Колька и бросился за нею. А за ним и Мишка с Павлом. Мишка первый ухватил её за пальтишко, остановил, развернул к себе лицом. Тут и Колян подоспел, схватил её за воротничок, попытался поволочь её.

— Ах, тварь! Ты кусаться? Пашка, бей её!

Павел осоловелыми глазами всё же углядел кусок кирпича. Сколько злобы было вложено в удар, сколько ненависти, он никогда потом не мог вспомнить. Вспоминал очень долго вскрик: «Не нааа…», прерванный его ударом.

Солнце вставало над посёлком. В поднимающемся тумане было оно каким-то расплывчатым, размытым. И свет его, ещё не раскалённого за день, был неярок, тускл. Начинался новый день.

День без Люси Шороховой.

___
*) Влёт — термин, обозначающий охотничий выстрел во взлетающую птицу.

Print Friendly, PDF & Email

10 комментариев для “Яков Каунатор: Два рассказа о Ней

  1. По наводке Льва Мадорского прочла, хоть и с опозданием в 4 года, два рассказа Якова Каунатора — очень хороших, трогательных. Детали выписаны так ювелирно, их хочется перечитывать. Очень впечатлили рассказы.

  2. Очень хорошо! Очень эмоционально! Вот на чём держится художественная литература — на чувстве!
    Я всю неделю болел, и только сегодня смог прочитать два эти рассказа, наполненные искренностью. Спасибо, Яков!

  3. 1) Оба рассказа глубоко тронули меня своей искренностью, но первый — больше.
    2) Наверное, во втором рассказе должна быть не «Она» а «оно» — с маленькой буквы, которое рифмуется с «мурло».

  4. Спасибо, Яков за два замечательных рассказа. Оба понравились. Они имеют жизненную основу?

    1. Спасибо, дорогой Лев!
      Имеют ли рассказы жизненную основу? Наверное всё, о чём мы пишем, имеет эту основу. Первый рассказ — это попытка испросить прощения у отца за то, что не всегда его слышал, за то, что не успел ему всего сказать.
      Второй рассказ… Об однокласснице, о её трагической судьбе. После 8-го класса расстались. Она в профтехучилище, я — в вечерку.

      1. Яков К.- “И Дом — халупой, и Коммерция — лавкой скобяной, но пришло, пришло в дом Моисея и Сары Гейкиных счастье в виде Гиршеле, ставшим Григорием Моисеевичем Гейкиным…”
        ::::::::::::::::::::::
        Всё это, дорогой Яков, как мне кажется, — важная часть еврейского счастья – знать ДАТЫ, время. Мой отец, тоже Герш Моисеевич, погиб в 1941 под Вязьмой. Время – день, час – неизвестны.
        Рассказ понравился, спасибо; второй рассказ оставил на вечер.

        1. Дорогой Алекс!
          Хочется верить, что когда-нибудь мы пересечёмся в теме Вязьмы…
          А пока… Примите от меня:

          Мы повторим своих отцов
          И в наших детях повторимся.
          Чертами прожитых веков
          Мы с будущим соединимся.

          Мы повторим своих отцов,
          Их кровь бежит по нашим венам.
          Да не прервётся нить веков —
          Да будет жизнь благословенна.

          1. Да-а, второй (отложенный) рассказик маленечко того…
            «Вспомили Катьку-учётчицу, Мишка тут же прибаутку:
            — Катька-учётчица мужиков любила, завсегда их дразнила: Петьке дала, Ваське дала, а Паше нашему — не далаааа!..
            Уже доканчивали вторую пол-литру, когда разговор плавно перетёк на производственную тему… Уже темнело, когда показалось им душно в комнате. Решили пройтись, «надышаться» перед сном. Они зашли за боковую стену здания, здесь, в темноте, где вряд ли кто увидит, облегчили свои пузыри и отправились по улочке. Улица была не широкая, потому они втроём при расслабленной покачивающейся походке перекрыли её всю.
            Первым её увидел Колька Кузякин.
            — Мужики! Вона, «мясо» идёт! — сообщил он обществу.
            Мишка встрепенулся: — Где? Где?…
            Начинался новый день. День без Люси Шороховой.
            ::::::::::::::::::::::::::::::::::::::::::::::::::::
            M. Беленький:
            Родина начиналась с пол-литровых бутылок спирта, которые мать приносила с работы. Она работала на химфармзаводе им. Ломоносова…
            Спирт я продавал в классе ребятам, чьи отцы выпивали. . Я продавал поллитра спирта за три рубля, а у родины бутылка водки стоила 2.87 и 3.12. Так что у нас брать было вдвое выгодней, чем у родины. Родина при этом не обанкротилась.
            Все это я потом записал в рассказе, опубликованном в журнале «Костер». Это был рассказ о тяжкой жизни американских рабочих, которые, чтобы не умереть с голоду, таскали с завода посуду и продавали. А их ловила полиция и бросала в капиталистические застенки.
            Спустя 50 лет я встретил в Израиле свою редакторшу из «Костра». Узнал я ее по фамилии, ей было под 80. Вот что она рассказала:
            — Однажды в журнал пришло письмо от мальчика из Питера: «Уважаемая редакция! Я хочу, когда вырасту, пойти работать в КГБ. Что для этого нужно?»
            Ее вызвал главред:
            — Маша, надо ответить этому придурку, а то он на нас настучит.
            Патриотическая лирика в нашей семье успехом не пользовалась. Услышав:
            «Я хату покинул, пошел воевать, чтоб землю в Гренаде крестьянам отдать»,отец комментировал:
            — Идиет! Сиди дома, у той Гренаде без тибе разберутся. Хотя, если привезти оттуда пароход апельсин, и продать на Житнем базаре…
            Родина начиналась с разговоров про жидов. «І як отим євреям не стидно, що вони усі жиди». Статья в газете «Вечерний Киев» — «За хищения привлечены И. Иванов, А. Петров и Абрам Соломонович Шейтельман».
            Родина начиналась с вранья в школе…
            Поцреоты могут сказать – «какая сволочь этот Беленький. Родина ему все дала, а он на нее гадит».
            Ни хрена мне ваша родина не дала. Все, что мне было нужно, я брал у нее сам, без спросу. Зато я хорошо знаю, что у меня родина отняла.
            Она отняла у меня язык, историю и культуру моего народа…»
            ____________________________________________________
            Таки Марьян Б. — источник знаний. Вы правы.

Добавить комментарий для Yakov Kaunator Отменить ответ

Ваш адрес email не будет опубликован. Обязательные поля помечены *

Арифметическая Капча - решите задачу *Достигнут лимит времени. Пожалуйста, введите CAPTCHA снова.