Молодость, красота, ум — что ещё нужно, чтобы женщина смогла быть счастливой в жизни! Удача? Так и удача была тоже. Она и сейчас, семидесятилетняя, не потеряла остроту ума, она и сейчас хороша.

Валерия Сергеевна Степанова

Историк, директор центрального клуба «Динамо»

Евгений Яхнин

Она, наверняка, много раз слышала: потрясающая женщина, великолепная, ослепительная! И всё же это не то. Женщина — это да, верно. Но какая? Женщина, в которой весь женский мир и ещё присущее только ей, особенной и неповторимой.

Она излучала энергию, которую черпала непонятно откуда, говорила — оттуда, из космоса. Я не возражал, понимал, что в ней встретил женский косм. Мы стали друзьями.

Мне нравится для своих друзей и близких придумывать необычные имена. Это пошло ещё с молодости, когда была жива

Валя и мы стали называть друг друга Ва и Же, а наших мальчишек Деем и Сегой.

Я звал её Вал-Сэр, так получилось. Она нуждалась в минеральной воде. Провидению было угодно, чтобы самой чистой минеральной водой, находившейся в продаже, оказалась вода Val Ser, что удивительным образом совпадало с первыми буквами её имени и отчества. Увидав эту воду в магазине, я сразу понял, как могу называть своего нового друга.

Красота, острый ум, характер, твердый и решительный, поиск истины и сомнения, верность и требовательность к друзьям, неожиданность, а иногда и лукавство, ранимость души, неподкупность и щедрость — всё вместе, такой букет.

Она не терпит фальши даже в малом, но, конечно, не преминет пообсуждать дела и поступки своих товарок и соседей, она же женщина. Прошу прощения за этот мужской упрёк в адрес прекрасного пола. Она стремится помочь друзьям, знакомым, случайно встретившимся людям, готова делиться всем, что у неё есть, без корысти, без отдачи. Когда нужно, через усталость, через боль готова ехать на другой конец света, за тридевять земель — советовать, уговаривать, ухаживать за больным, быть сиделкой у собаки — всё, что угодно, в любой роли,

В метро она стоит и не ищет глазами свободное место, как уставшие старые люди, и не дай бог, чтобы кто-нибудь предложил ей сесть — нет, она всё ещё молодая. А я знаю — болит, болит постоянно, терпит, говорит, что привыкла. Входит парень, с большими сумками, полиэтиленовыми пакетами, ставит их на пол, тяжелые. Осматривает порезанную вытянувшимися тонкими ручками пакетов ладонь. Сочится кровь. Она тут же начинает переживать — ему же ехать дальше и снова тащить эти сумки и пакеты голыми руками.

— Вы подложите что-нибудь под ручки, перчатку, платок. Так же нельзя.

— Да у меня ничего нет, что подложить.

Она судорожно ищет у себя в женской сумке что-нибудь подходящее, ничего нет. Правда она уложила в неё клубнику в двух полиэтиленовых пакетах, чтобы новая сумка не испачкалась. Пакеты! Она решительно высыпает клубнику прямо в сумку, думает, что потом помоет, и передаёт оба пакета парню:

— Возьмите, подложите, Вам будет легче.

Она постоянно возмущается и удивляется бездушию людей. В очередной раз возмутилась: никто из сидевших в вагоне ничего не предложил, всем было абсолютно безразлично случившееся с парнем.

В стремлении помочь она может стать яростной, всё сокрушающей.

Её подруге после смерти мужа пришлось оформлять множество документов в нотариальной конторе. Бесконечные обещания и проволочки превратились в откровенное издевательство. Она не выдержала, поехала вместе с подругой в эту контору. Тамошний нотариат, конечно, многое и многих повидал и ко всему был готов, поэтому сидящая за столом напыщенная, в «перстнях» дама попыталась и в данном случае решительно расправиться с настойчивыми клиентами:

— Выйдете отсюда! Я вам сказала, выйдете, не мешайте работать!

К удивлению хозяйки кабинета она не вышла и спокойно потребовала оформить давно лежащие у нотариуса документы в положенный срок, который вопреки многократным обещаниям давно истёк.

— Я вам сказала выйти. Я сейчас милицию позову.

И тут она поняла — пора действовать по известному правилу: справиться с квартирным, да и с уличным или базарным хулиганом, если не привлекать милицию, можно только обращаясь с ним в его же стиле. Помните, как Райкин блистательно помог старой школьной учительнице справиться с квартирным хулиганом — он превратился в ещё большего хулигана. Но то было в театре, как в жизни. А теперь ей предстояло поступить в жизни, как в театре.

Она перестала сдерживаться и выпустила такой заряд сравнений и эпитетов, что воспроизвести их здесь так, чтобы они прозвучали, как там, невозможно. Самым «нежным» было: «Вы тварь, которой лень поднять свой зад со стула, чтобы выполнить должным образом элементарные обязанности».

В заключение последовало:

— Вы же существуете, чтобы нас обслуживать, благодаря нам существуете. Вызывайте милицию, и не я, а вы выйдете отсюда и после этого больше сюда никогда не войдете. Я работаю на телевидении, надеюсь, вы смотрели программу «Человек и закон», так вот, я приеду к вам с камерой, с сотрудниками, и мы покажем всей стране, как вы здесь работаете.

Она блефовала эмоционально, артистично. Сидящая за столом та, которая в «перстнях», на мгновенье оцепенела. Потом, осознав, что в данном случае не она хозяйка положения, уже не нахальным, а примирительным, даже извиняющимся тоном произнесла:

— Но мы же не отказываемся оформить вам документы, они завтра будут готовы.

Уходя, уже в дверях, она, так чтобы было слышно, произнесла:

— Я обязательно привезу к ним команду из телевизионной программы «Человек и закон».

Когда на следующий день подруга пришла за документами, секретарша той самой нотариусихи с «перстнями» её с опаской спросила:

— А ваша сестра тоже пришла?

Подействовало. Документы были готовы.

Замечательный природный артистизм позволял ей благополучно разрешать многие сложные ситуации.

В соседней квартире, за стеной поселилась чрезвычайно шумная компания. Выпивки, песни, громкие разговоры и ссоры ночью стали постоянными, превратились в кошмар. Все знают, какая звукопроницаемость стен в наших домах, и, вероятно, сами испытывали когда-нибудь «удовольствие» слушать житейские «концерты», разыгрывающиеся в соседних квартирах. Жить, затыкая уши, невозможно. Ей приходилось напрягаться и стараться не обращать внимания на громко обсуждавшиеся за стеной происшествия, удачные и неудачные воровские махинации. Некоторое время она терпела в надежде, что это скоро кончится. Но нет, не кончалось, а совсем наоборот. И тогда …

Однажды, поздним вечером, когда компания разбушевалась в очередной раз, она постучалась к ним в дверь. Дверь открылась, и внешне «восточный» человек с некоторым удивлением, но с подчёркнуто радостной улыбкой отступил назад, как бы приглашая её войти.

— А, как хорошо, заходите, заходите, у нас тут хорошая, весёлая компания. Будем рады.

— Я не в гости к вам пришла, — очень чётко произнесла она. — Вы каждый вечер и до поздней ночи устраиваете в квартире безобразие. Я требую, чтобы это было немедленно прекращено и чтобы вы выехали отсюда, и чтобы духа вашего больше здесь не было.

Он слегка опешил, а она продолжила:

— Я не вызываю милицию, я пока вас только предупреждаю. Мой знакомый с Кавказа, я его специально пригласила, переводил на русский все ваши разговоры. Через эту стенку всё было хорошо слышно. Ещё раз говорю, что пока я вас только предупреждаю, а могу рассказать обо всём начальнику ГУВД Москвы Владимиру Иосифовичу Панкратову. Знаете такого?

— Да, я его тоже знаю, да, я с ним знаком.

— Вот и хорошо. Я работаю на Динамо и с ним часто встречаюсь. Если вы не поймете меня, то мы с вами в следующий раз встретимся у него в кабинете и там поговорим. Но разговор будет уже совсем другим.

Стало тихо. Последующие вечера также стали тихими. Все шумные мужчины и женщины, заселявшие эту квартиру, исчезли, их, словно сдуло, и больше они уже здесь не появлялись.

Так решительно и, в общем-то, рискованно ей удалось справиться с этой весьма неприятной ситуацией.

Её признавали своей в артистическом свете. Была знакома со многими теперь хорошо известными артистами, не называю их имена, работала с ними, а иным помогала найти себя и утвердиться в жизни. Поэтому с полным правом могла и судила о них не по официальным рекламным восторгам, а по их истинным, часто малопривлекательным человеческим качествам и, увы, ограниченному профессионализму. Будучи по образованию историком, она раскрылась в жизни как глубокий, хорошо разбирающийся в людях психолог. В этом, несомненно, состояло её истинное призвание, в этом проявилось и засверкало её природное дарование. Студенты, слушавшие её курс «Культура и психология общения», боготворили её, ходили за ней стайками.

Она замечательно пела. Помню, как, варьируя темпом, паузами, глубоким мягким пьяно, она исполняла в сопровождении гитариста хорошо известные всем романсы. Они звучали совсем по-новому, брали за душу, возникал необыкновенный аромат льющихся звуков, слов и самой исполнительницы. Я как-то заметил, что она могла бы найти себя в театре, стать актрисой. Она возразила: «Нет, театр — не моё, моё — это эстрада».

Она предложила обмениваться книгами, ей было интересно обсуждать прочитанное. Достав из шкафа томик Моруа с литературно-художественными портретами великих французов: Гюго, Стендаля, Бальзака (я её ранее не читал), она сказала, что «Олимпио» её любимая книга. Потом добавила, что убила бы Гюго за его отношение к Жюльете. Чтение этой книги стало для меня открытием титанической личности Гюго не только как великого поэта, но и как властителя дум, мыслителя, чьи идеи оказались востребованными следующими поколениями. А убивать Гюго за Жюльетту я бы не стал, но я — мужчина, а она — женщина. На меня произвело впечатление её глубокое, сравнительно с моим, восприятие и понимание замысла Улицкой в романе «Казус Кукоцкого». Я вспомнил Сократа и подумал — скажи мне, что ты читаешь, и я скажу тебе, кто ты. Она открывалась для меня интереснейшей личностью.

А вот ещё несколько эпизодов, в которых проявился её характер, находчивость, быстрота ума.

После работы, концертов, телевизионных программ часто приходилось возвращаться домой в глухую ночную пору, ловить такси, соглашаться с предложениями любезных попутчиков её проводить. Была поздняя осень, холодно, и она предложила проводившему её мужчине зайти согреться, а уже в квартире — горячий кофе. Посидели немного, разговорились, нашлось много интересных для обоих тем. Неожиданно он позволил себе фамильярный тон и перешел на ты, что вызвало с её стороны мгновенную реакцию:

— Вы имели бы право говорить мне ты, только, если бы мы пили с вами кофе, и сейчас было бы утро. А теперь мне пора отдыхать. Спасибо, что проводили.

Она встала, открыла дверь и сказала:

— Всего вам хорошего, ещё раз большое спасибо, так поздно мне не хотелось идти одной.

Он всё понял и ретировался.

Рисковая, но абсолютно уверенная в себе женщина, говорила, что интуитивно всегда хорошо чувствовала с кем и когда можно не опасаться эксцессов. А если возникала сомнительная или опасная, на грани, ситуация, всегда находила благополучный выход.

В очередной раз возвращаясь поздно домой, она заметила, что за ней по пятам идет подозрительный тип. Она повернула налево и он за ней. Проходила мимо телефонной будки с автоматом, и её осенило. Зашла, закрыла дверь, покрутила диск, обозначив набор номера, и начала громкий разговор:

— Саша! Это я, уже иду. Спускайся вниз, захвати Джима. Ты, вероятно, его ещё не выгуливал. Нет, нет, ты не беспокойся, меня тут провожает один человек, хочет встретиться с тобой и с нашей овчаркой.

Всё это время увязавшийся за ней субъект стоял у разбитого стекла будки и ждал, когда она выйдет. Однако, услышав разговор, он злобно произнес: «Сука!» и поспешил уйти.

Один из её постоянных поклонников, которому она слегка симпатизировала, слишком задержался у неё дома и стал проявлять явную несдержанность в словах, жестах, одним словом, … понятно. Она нашлась быстро и неожиданно даже для себя спросила:

— Почему вы носите черные усы? — У молодого человека не было никаких усов, — Они вам не идут, и я вообще не люблю черные усы.

Он опешил и подошел к зеркалу. Не обнаружив на своём лице усов, всё понял. Ситуация разъяснилась, они распрощались.

Жаль, что мне не довелось встретиться с ней лет 30 назад, я бы посоревновался с её многочисленными поклонниками. Кто знает, может быть, и не без успеха. Но это так, романтические грёзы.

Несколько раз она была замужем, каждый раз за достойными мужчинами, красавцами из красавцев. Окончила Историко-архивный институт и попала в министерство заведовать архивом. Погибала от скуки. Её душа, темперамент требовали неистовства жизни, и она решилась, отказалась от высокого заработка, от уже практически выделенной квартиры (а в советское время квартира — это ой-ёй-ёй, получить её было, ой, как непросто) и ушла, бросилась в свою удачу: в художественную самодеятельность, в эстраду, в театр, в телевидение. Всё в её жизни забурлило и засверкало. Она наслаждалась жизнью и своей особенной, живой красотой. Концерты, рестораны, встречи, поездки, выступления. Бывал восторг и от участия в рискованных мероприятиях. Одна из поездок на заднем сиденье мотоцикла, который её молодой поклонник гнал, демонстрируя своё удальство, окончилась печально: они на земле, мотоцикл на них. Последствия удара и повреждения позвоночника она чувствует до сих пор. Постоянно болит — это ещё оттуда. Оттуда много и других хворей. Лечится, а болит не меньше. И всё это усугубляется неверием официальной медицине. В чём-то она, конечно, права, но главное — в её безоглядной вере в, так называемый, народный опыт: в опыт целителей, знакомых, страдающих от аналогичных недугов, в книжки бойких на слова авторов, объявляющих себя профессорами и медицинскими светилами. Она хватается за обещания вылечить, избавить её от страданий, платит за эти обещания ещё и ещё, и болеет по-прежнему, а то и больше. Избавить её от исключительной импульсивности, постоянно ввергающей её во множество неприятностей, вряд ли возможно. Раньше это ей не мешало, она подчиняла себе ситуацию. Теперь — ситуация подчиняет её.

Чтобы радоваться жизни, надо наступить на саму себя. Не может.

Молодость, красота, ум — что ещё нужно, чтобы женщина смогла быть счастливой в жизни! Удача? Так и удача была тоже. Она и сейчас, семидесятилетняя, не потеряла остроту ума, она и сейчас хороша. Но считает, что это не так, не согласна быть не молодой.

Мужчины (и не только) до сих пор заглядываются на неё, а иные говорят комплименты, желают познакомиться. Мы гуляем. Молодая женщина, с коляской и малышом, неожиданно останавливается, смотрит на неё и не удерживается от восклицания: «Как вы красивы! Поздравляю Вас и желаю Вам счастья!» Она благодарит, приятно. Мне тоже за неё приятно.

Она поддерживает себя, украшает одежду, обстановку комнаты — всё вокруг. Она не желает смириться с этим новым наступившем миром и теперешней собой в этом мире. Верит во многие чудеса, всерьёз или на всякий случай, не могу судить. Мои научные разъяснения принимает и не принимает и, в сердцах, говорит:

— Совершенно невозможно разговаривать с этими учёными. Всё у них «чушь собачья».

Все мы, состарившиеся люди, можем быть счастливыми в этом новом для нас мире, полном событиями, интересными современниками, волшебством искусств и чудесами непознанного. Может и она, реализуя присущий ей потенциал доброты в противостоянии хмурости и озлобленности. Жаль, что погружается в телевизионную хандру и перестаёт противостоять постоянно бегущему, изменяющему жизнь времени.

Сколько таких же прекрасных женщин мучают себя, в тщетных попытках вновь обрести оставшуюся где-то далеко-далеко молодость вместо того, чтобы понять, что они — женщины, другие, но по-прежнему прекрасные женщины, которые могут наслаждаться жизнью.

А она? Как все они.