Евгений Дубнов: Выборы

Loading

На агитпункте Юра с Аркадием проголосовали первыми и торжественно поздравили друг друга с такой честью. Высшая степень пилотажа заключалась в том, чтобы говорить подобные вещи громко, во всеуслышание, с совершенно серьезным лицом. Тем больше будет смеха, когда вернутся в общагу.

Выборы

Евгений Дубнов

В выборах Юра принимал активное участие дважды.

В первый раз это было в Москве, когда их с Аркадием назначили дежурить на избирательном участке от общежития. Им выпала первая смена, и встав в пять часов в сырой мартовский день, они громко, на всю комнату, проклинали советскую демократию и «нерушимый блок коммунистов и беспартийных». Разбуженные друзья-соседи сочувственно матерились и просили дать им поспать: их смена была следующей.

На агитпункте Юра с Аркадием проголосовали первыми и торжественно поздравили друг друга с такой честью. Высшая степень пилотажа заключалась в том, чтобы говорить подобные вещи громко, во всеуслышание, с совершенно серьезным лицом. Тем больше будет смеха, когда вернутся в общагу.

Через некоторое время на агитпункт пригнали роту солдат-новобранцев. Они шумно топтались и смущались, не совсем понимая, зачем их сюда привели. В обязанности ребят входило направлять их к регистрационным столам, потом к урне для бюллетеней, которая стояла под портретом Ленина, и, наконец, к выходу. Они разделили обязанности: Аркадий принимал народ у входа, а Юра сидел рядом с урной на выходе. Каждый, подходящий к ней, ощущал на себе его злой не выспавшийся взгляд, и избиратели начинали немножко нервничать. А поскольку щель в урне была узкой, для многих попасть в нее под Юриным взглядом оказывалось не так-то просто. Чем дольше они стояли подле урны, пытаясь протолкнуть листок в щель и с опаской поглядывая в его сторону, тем сильнее у них дрожали руки. Они, видимо, боялись, что их обвинят в идеологической диверсии. Со вздохом облегчения избавившись, наконец, от бюллетеня, избиратели как правило норовили выйти через ту же дверь, через которую вошли, создавая этим заторы и неразбериху.

― Сюда, сюда пошел! ― окриком возвращал их Юра, и такое невежливое обращение сходило ему с рук до тех пор, пока его не услышал администратор избирательного участка.

― Что ты, что ты, да разве так нужно говорить?! ― замахал он на него руками. ― Вот, посмотри, как я это делаю.

И подлетев к очередному нерадивому избирателю, он доверительно заворковал: ― Не пожелаете ли вы выйти через эту вот дверь?

Юре он напоминал одного знакомого разбитного официанта, умело сочетавшего цинизм и подобострастие и благодаря этому ставшего заместителем заведующего в большом ресторане.

Подошел Аркадий и радостно, довольный своим остроумием, зашептал Юре на ухо:

― Кабины стоят справа, значит с правым уклоном, тогда как путь к урне и портрету Ленина прямой. А в кабинах наверняка кипит такая же жизнь ― те же столы, только другого ведомства. И оттуда не возвращаются.

В это время один из избирателей замешкался, не разобравшись, куда нужно сначала идти ― к урне или к кабинам.

― Заходите-заходите, ― тут же подскочил к нему администратор, делая широкий приглашающий жест в сторону кабин. Встревоженный, вероятно, таким участием и начавший что-то понимать избиратель принялся обеспокоенно отнекиваться:

― А зачем мне это?

― Да может вычеркнуть что желаете, ― объяснил администратор, ― на это и кабины, чтобы уединенно вычеркивать. А если не хотите вычеркивать, то можно прямо в урну опускать.

― Да чего тут вычеркивать, ― стал оправдываться избиратель, ускоряя шаг в направление урны, ― тут ничего не вычеркнуть… тут все правильно. Я это просто… потому что не знал, куда идти, а совсем не потому, что хотел вычеркнуть.

― Как же, как же, это ваше право зайти в кабину и вычеркнуть какого-нибудь кандидата, ― принялся успокаивать его администратор, ― об это и в нашей конституции говорится ― что каждый советский гражданин имеет право на несогласие, на споры, на то, чтоб вот, например, зайти в кабину и вычеркнуть.

― Споры? ― искренним шепотом удивился Аркадий, обращаясь к Юре. ― Разве могут быть споры? Тех, кто спорит, надо искоренять ― огнем и мечом.

― Лечить их надо, ― так же шепотом ответил Юра.

― Да ей-Богу ничего я не хотел вычеркивать ― и совсем я ни с чем не несогласен! ― взмолился тем временем избиратель, трясущимися руками опуская бюллетень в урну. ― Я во всем совсем согласен!

― Он согласен, он согласен! ― громко поддержал его Аркадий.

Администратор тут же обернулся и испытующе на него посмотрел. Аркадий ответил ему открытым честным взглядом, и тот, по-видимому, остался доволен выражением его лица.

На этом дежурство ребят закончилось.

Вечером они поехали праздновать выборы в шашлычную «Казбек» у Никитских ворот. Очередь в нее была, как всегда, огромной, но Юра уверенным шагом направился прямо к двери. Аркадий, уже знавший этот трюк, следовал за ним впритык. Хотя именно он, а не Юра, был москвичом, но и тут, к его зависти, его друг был пробивнее. Очередь, хоть и неохотно, но расступалась. У двери им пришлось подождать, пока она откроется, выпуская кого-нибудь. В течение этих двух-трех минут ожидания Аркадий чувствовал, с какой настороженностью очередь следила за ними: короткая замешка, отсутствие общего языка со швейцаром ― и их сразу вышвырнут. Когда дверь открылась и на улицу вывалился человек, они увидели, что швейцаром стоит не тот, которого они немножко знали, благодаря чаевым, а кто-то совсем не знакомый.

Но Юра не растерялся.

― Слышь, друг, а Василий-то Николаич где? ― громко, на всю очередь, спросил он.

― А Василий Николаевич умер, ― ответил швейцар без всякого выражения на лице или в голосе.

― Да как же это так? Да когда же он умер? ― начал спрашивать Юра, уже заходя внутрь и втягивая за собою Аркадия.

― А позавчера, ― объяснил швейцар, ― с перепою, ― и захлопнул за ними дверь.

В дыму и чаду шашлычной Юра ухитрился сразу заметил опустевший столик на двоих, и они быстро заняли его. Заказав шашлык и бутылку дешевого грузинского вина, ребята начали осматриваться.

Справа от них пьяный подошел к столу, за которым сидела влюбленная парочка, и попытался обнять девушку. Ее парень, видимо не решаясь на большее, привстал и возмущенно на него посмотрел. Пьяный умильно сложил руки на груди, как бы говоря «твоя баба ― не трону», ― и вернулся к своему столу. Через пять минут он снова подошел, и повторилась та же сцена. Тем временем Юре и Аркадию принесли вино, и они подняли саркастический тост «за советскую демократию».

Вдруг Юра заметил, что компания за двумя сдвинутыми столиками напротив пристально смотрит на них и обменивается репликами между собой. Взгляды их были недоброжелательными. Он повернулся к Аркадию чтобы обратить его внимание на этот непрошенный интерес к ним, но увидел, что тот и сам уже смотрит на них. В это время парень лет 30-ти, франтовато одетый, с блестящими от алкоголя глазами, сидящий за одним из тех столиков с двумя накрашенными девицами, подался вперед и угрожающе крикнул:

― Эй ты, ты чего смотришь?!

Юра даже не сразу понял, что он обращается к Аркадию. Дело пахло чем-то неприятным, вроде пьяной драки.

― Слушай, ― тихо сказал он Аркадию, ― зачем связываться, брось смотреть на них.

Аркадий, не сводя глаза со столика напротив, отрезал:

― Чего они смотрят ― они первыми начали.

Парень, с налившимся кровью лицом, ухватился за горлышко бутылки и начал подниматься, громко говоря: ― Сейчас он у меня перестанет смотреть!

Девицы схватили его за руки, но он продолжал рваться, не отрывая глаз от Аркадия. Юра никогда еще не видел столько ненависти в человеческом взгляде. Подбежала официантка, что-то быстро обговорила с их компанией, а затем подошла к ребятам.

― Уже два стола против вас, ― сказала она с неодобрением, и Юра понял, что виновными она считает их с Аркадием, ― бросьте вы все это, если не хотите драки.

Парень напротив все-таки сел. Но как только официантка отошла, один из его дружков, менее пьяный и лучше владеющий собой, поднял свой бокал и немножко подался вперед.

― Может вы с вами выпьем за генерала Алона? ― вежливо предложил он Аркадию, и только тогда Юра все понял. Он посмотрел на друга: тот сидел напряженно, сжимая ножку своего бокала.

Человек, поднявший тост, выдержал паузу и с еще большей учтивостью спросил: ― Или вы предпочитаете за генерала Даяна?

Народ вокруг молча наблюдал за ними, не показывая своего отношения.

Аркадий, неожиданно для Юры, вскочил и громко сказал:

― Я пью за обоих ― за генерала Даяна и генерала Алона!

Как только, осушив бокал, он сел, тот первый парень снова начал рваться и кричать:

― Сейчас я ему покажу!

Опять прибежала официантка, на это раз еще больше встревоженная. С ними она вообще не стала разговаривать ― только бросила: «идиоты на мою голову» ― а сразу подошла к столикам напротив. Юра не слышал, что она там говорила, но тон ее был увещевательный. Вино у той компании уже все равно было допито, и на тарелках тоже почти ничего не осталось. Они заплатили ей и начали подниматься. Официантка не спускала с них настороженных глаз. Первый парень снова сделал было движение в их сторону, но девицы, с испуганными лицами, тут же оттащили его поближе к выходу. Вместо него к ним приблизился его более воспитанный друг, которого Юра мысленно окрестил «интеллигентом от элиты».

― Если вы желаете еще раз выпить с нами за генералов, то мы можем сделать это снаружи, ― сказал он Аркадию и последовал за своими собутыльниками.

― Ты действительно идиот, ― сказал Юра Аркадию, ― может быть ты еще и примешь их приглашение?

Но Аркадий казался уже спокойным.

― Теперь давай выпьем за нерушимость блока, ― ответил он, разливая вино.

Второй раз Юра, уже без участия Аркадия, был агитатором по месту работы в проектном институте в Риге (ему пришлось взять год академического отпуска, чтобы ухаживать за заболевшим отцом).

Нынешние его обязанности агитатора были более сложными и ответственными, нежели простое дежурство на агитпункте. Агитатор должен был проследить за тем, чтобы никто из жильцов на подведомственном ему участке не увильнул от голосования. Таким образом достигалось почти стопроцентное участие населения в выборах.

Смена Юры начиналась в 9 утра. Первым в его списке стояло семейство Поднебесов, жившее в квартире без номера, вход в которую был с черной лестницы. Но долгие блуждания Юры были вознаграждены: один Поднебес оказался в армии, а другой в больнице. Дома была только одна старуха-Поднебесиха, испугавшаяся его бумаг и авторучки. Разъяснив ей, что она должна немедленно отправиться на избирательный участок, Юра отметил на своем бланке местонахождение остальных членов семьи, поставил галочку против фамилии Поднебесов и пошел в следующую квартиру, к Страздам.

Дверь в эту квартиру была приоткрыта. Юра зазвонил в звонок, забарабанил по двери и закричал:

― Откройте именем советского закона! Агитаторы пришли!

― Это кто там пришел? ― раздался из глубины комнату хриплый мужской голос с латышским акцентом.

― Это агитаторы, ― повторил Юра. ― Агитировать пришли.

И, не дожидаясь приглашения, вошел в квартиру.

Средних лет мужчина (Юра сличил его внешность с годом рождения в своем списке и решил, что это и есть глава семьи) сидел у окна, лицом к двери, и раскачивался на стуле. Уставившись на вошедшего, он продолжал раскачиваться и молчать. Было ясно, что он пьян.

Юра нахмурился. Пьяный избиратель ничем хорошим пахнуть не мог. Юре грозило здорово задержаться из-за него.

― Голосовать надо идти, ― сказал он и принялся «агитировать» Стразда, с мягким юмором, потому что его фамилия, означающая «скворец», пришлась ему по душе.

― Советская конституция дает нам с вами право свободно и демократически выбрать своих собственных руководителей. А как же мы относимся к этому доверию, которое она оказывает нам? Как же мы, товарищ Стразд, откликаемся на призыв родины принять добровольное участие в наших самых демократических в мире выборах? Мы, простите за выражение, сидим на стуле и, еще раз простите, качаемся.

― Да жена и дочка уже пошли, ― вдруг с неожиданной ясностью в голосе сказал Стразд.

― Это они очень хорошо и правильно сделали, ― одобрил Юра и, заново оценив обстановку, сменил тон на совсем уже примирительный.

― Да, просто прекрасно поступили остальные члены вашей семьи! Но и вам-то тоже надо поскорей пойти и проголосовать ― и только тогда можно будет с уверенностью сказать, что семья Страздов представляет собой достойную ячейку советского общества. Так что я лично очень прошу вас (Юра заглянул в свой список), Улдис Валдисович, не теряя времени отдать ваш голос за наш с вами общий и нерушимый блок коммунистов и беспартийных.

― Да я за блок с удовольствием, ― ответил Стразд и добавил вполголоса ругательство по-латышски, думая, что Юра не понимает. ― Вот посижу так час-другой, а потом пойду и отдам голос.

― Обещаете? ― обрадовался Юра. ― Вы-то меня тоже поймите, мне лишний раз за вами придется ходить, а мне тоже хочется пойти домой и сесть.

Стразд пообещал, и, еще раз взглянув на него, Юра поставил галочку в своем списке.

Так всего за два с лишним часа он обошел весь свой участок. Лишь в одной коммунальной квартире дома была только одна семья, но хозяйка сказала, что все остальные семьи уже ушли голосовать, да и сами они вот-вот пойдут.

Юра зашел в кафе рядом, выпил кофе со сдобной булочкой и, не торопясь, вернулся на агитпункт. Туда как раз входила одна дряхлая полуслепая женщина. С трудом передвигаясь, она не знала, куда идти и что делать. Ее подвели к регистрационному столику. Завершив там регистрацию, она облегченно вздохнула, спросила: «Все?» и повернулась, чтобы пойти обратно. Но ей объяснили, что еще надо проголосовать, и, вручив бюллетень, под руки потащили к урне.

В этот момент внимание Юры привлек Иванов, заведующий отделом пожарной безопасности в институте. Всем было известно, что и здесь, как почти на любом предприятии, пожарный отдел ― это фикция, а его начальник ― представитель КГБ. Иванов, не отрываясь, смотрел на кабину, куда за минуту до этого вошел крупный коренастый мужчина, мельком замеченный Юрой.

Минута в кабине ― это и в самом деле было подозрительно. Для того, чтобы вычеркнуть имя кандидата, достаточно было считанных секунд. Может быть, он писал там на избирательном бланке какие-то гадости? Выгнувшийся всем телом и тонкой шейкой в направлении кабины Иванов со своей уродливой, как бы целиком состоящей из глаз и носа головой, удивительно походил на стервятника.

Когда еще через минуту или около этого дверь кабины открылась, он проворно отвернулся и сделал вид, что просматривает бумаги на столе.

Держа бюллетень трубочкой, избиратель прошествовал к урне и там его опустил.

Как только он вышел из помещения, Иванов сорвался с места и забегал перед столами, спрашивая сидящих за ними женщин: ― Этот, этот толстый, который сейчас в кабину заходил, у кого регистрировался?

Одна из женщин сказала, что у нее, и Иванов принялся списывать данные из ее регистрационного листа в свой блокнот.

Через четверть часа, сдержав слово, пришел голосовать все еще не до конца протрезвившийся Стразд ― последний оставшийся из его подопечных ― и Юра отправился домой.

Дома его ждал приятный сюрприз: приехал Аркадий, которому вдруг пришло в голову погостить у него несколько дней.

Вечером, чтобы, по традиции, отпраздновать выборы ― и его приезд ― друзья отправились в ресторан.

Юра повел его в «Звейниекс», небольшой и недорогой ресторан на Дзирнаву, и Аркадий сразу же отметил отличие этого типично рижского заведения от московских. В мебели, расцветке, приятном неярком освещении и даже в самих лампах чувствовался большой вкус. Кроме того, тут было намного менее шумно, чем в московских ресторанах. Юра подробно рассказал другу о своих сегодняшних успехах в качестве агитатора, и, смеясь, ребята начали вспоминать прошлогоднее дежурство на агитпункте в Москве. Тут они спохватились, что еще не подняли тост «за советскую демократию», и Аркадий начал разливать вино.

Делал он это, как всегда, очень тщательно, следя, чтобы уровень в обоих бокалах был совершенно одинаковым. Взгляд Юры тем временем скрестился со взглядом немолодого, потрепанного и, кажется, уже подвыпившего мужчины, который сидел за столиком по диагонали от них и смотрел на них, не отрываясь.

«Господи, ― подумал Юра, вспоминая эпизод в московской шашлычной ровно год тому назад, ― неужели и здесь покоя не дадут?»

Незнакомец встал и, слегка покачиваясь, подошел к их столу.

― Можно мне присоединиться к вам? ― обратился он к ребятам, и его просительный тон и заметный латышский акцент нескольку успокоили Юру. Судя по всему, он принадлежал к известному типу барных одиночек. Юра с Аркадием переглянулись и жестом пригласили его сесть на свободное место за их столом.

Отрекомендовавшись ― его звали Янис, ― он заказал на всех бутылку рижского бальзама и кофейник кофе. Друзья снова переглянулись, опасаясь, выдержит ли он треть бутылки.

Латыш сидел молча, пока не принесли бальзам и кофе. Осушив рюмку терпкого черного напитка и отхлебнув кофе из маленькой чашечки, он кивнул на сдвоенный соседний стол, за которым сейчас осталась сидеть только одна парочка.

― Из их компании все уже ушли спать. Остались только самые стойкие ― большевики, ― сказал он.

Аркадий громко расхохотался, и Юра тоже не мог сдержаться, чтоб не улыбнуться.

Янис без перехода обратился к Аркадию: ― Я полагаю, что вы, как и я сам, принадлежите к малым нациям?

Юра внутренне похолодел.

― Судьба малых наций, ― продолжал латыш, ― это принадлежать большим нациям. Но у вас есть государство, и вам ― если вас отпустят ― будет, куда ехать. А что делать нам? У нас отняли страну, язык, культуру: в Риге сейчас уже больше половины населения русские.

Тут у него все-таки хватило такта, чтобы вспомнить о Юре.

― Я немножко извиняюсь, ― сказал он, оглядываясь на Юру, но по-прежнему обращаясь к Аркадию, ― ваш друг, как я понимаю, русский? Я надеюсь, что он не обидится.

― Нет, нет, конечно, нет! ― шумно запротестовал Аркадий и повернулся к Юре за подтверждением.

Юре стало чуточку не по себе.

― Я не обижаюсь, ― сказал он. ― Я… я другой русский.

― Ну вот и хорошо, ― кивнул их собеседник, как будто именно этого ответа ожидал, ― и, как будто сказанное Юрой выражало также интерес к его биографии, начал рассказывать им о своем детстве.

― Мы жили в Мáдоне. За год до войны они собрали у нас мужчин и женщин, стариков, детей, отдельно по эшелонам, и посадили в товарные вагоны. В вагоне на путях напротив я увидел отца ― сквозь зарешеченное окошко. Мать подняла меня: «Смотри — папа!» Я был совсем ребенком и не мог понять, почему мать плачет и почему на глазах у отца тоже слезы. Больше отца я не видел ― вообще все мужчины их этих эшелонов пропали. Мать моя умерла в Красноярском крае.

― Куда это она пошла? ― вдруг шепотом прервал его Юра.

― Кто? ― не понял Аркадий.

Юра молча кивнул на соседний стол. За ним сейчас сидел, спиной к ним, только один парень. Его подруга, видимо, вышла на минуту ― скорее всего, позвонить с телефона-автомата этажом ниже: они бы видели, если б она пошла в туалет, который был в конце зала за углом, а ее пирожное и чашка с кофе были нетронутыми.

― Как куда? В КГБ, конечно, ― сострил Аркадий и засмеялся.

Юра неодобрительно нахмурился.

― Нам, пожалуй, пора, ― сказал он и попросил счет.

― Да, нам всем пора, ― сказал Янис и тоже стал собираться. Юра заплатил за вино и пирожные, а он за бальзам и кофе.

Выйдя на улицу, они тепло распрощались с ним, и Аркадий, расчувствовавшись, даже посоветовал ему «воспитывать подрастающее поколение».

― Почему мы так быстро ушли? ― с неудовольствием спросил он Юру, который смотрел по сторонам и, казалось, колебался. ― Могли бы ведь еще посидеть. У меня есть деньги.

― Ты действительно хочешь знать? ― Юра принял решение. ― Тогда идем сюда.

Они пересекли дорогу и вошли в подъезд наискосок от «Звейниекса». В подъезде было темно.

― Что мы здесь будем… ― начал было Аркадий, но Юра оборвал его.

― Следи за входом в «Звейниекс», ― прошептал он.

Вход в ресторан был хорошо виден, потому что по обе стороны от него стояли уличные фонари, да и само его парадное освещалось лампочками и вывеской. Не двигаясь, так они прождали, наверно, 3–4 минуты. Вдруг Юра больно схватил Аркадия за руку ниже локтя и, оттянув его немножко дальше вглубь подъезда, притиснул к стене.

Аркадию все это показалось излишним: в такой темноте их все равно никто бы не мог увидеть.

Из машины, остановившейся у входа в «Звейниекс», вышли два человека в темных пальто. Один из них сразу же быстрой деловой походкой прошел в дверь ресторана, а другой помешкал, огляделся, задержал на секунду взгляд на каком-то прохожем и затем последовал за первым.

― Теперь идем, ― шепнул Юра, и они вышли на улицу.

― А твой новый друг идиот, ― зло сказал он Аркадию, когда они, идя быстрым шагом и свернув раз пять за столько же минут, уже отмахали порядочное расстояние. ― Я только удивляюсь, как с таким болтливым языком он до сих пор на свободе.

― Может, у него чутье на людей, может, он не каждому так доверяет, ― вступился за Яниса Аркадий.

Юра не ответил.

Оставшуюся часть пути до дому они шли молча.

1972

Print Friendly, PDF & Email

6 комментариев для “Евгений Дубнов: Выборы

  1. Наивный я.
    Когда я увидел название статьи и имя неизвестного мне автора, то сразу подумал:
    интересно, а что он написал про выборы.
    Наши.

  2. “Каждый, подходящий к ней, ощущал на себе его злой не выспавшийся взгляд, и избиратели начинали немножко нервничать. А поскольку щель в урне была узкой, для многих попасть в нее под Юриным взглядом оказывалось не так-то просто. Чем дольше они стояли подле урны, пытаясь протолкнуть листок в щель и с опаской поглядывая в его сторону, тем сильнее у них дрожали руки…”
    :::::::::::::::::::::::АБ::::::::::::::::::::::
    Чтобы не обвинили в идеологической диверсии, направлю свой злой не выспавшийся взгляд в сторону
    🙂

    1. Наивные читатели, надеясь на незнакомого автора, ожидают новостей про свои выборы.
      Евгений Дубнов, принимавший “активное участие” в процессе, в своей работе подробно, в деталях рассказал о выборах в стране победившего социализма.
      А, может быть, и не совсем социализма. Но, каким бы не был этот опыт,
      он оказался полезным – для многих алимов, о д н а к о.

Добавить комментарий для Aleks B. Отменить ответ

Ваш адрес email не будет опубликован. Обязательные поля помечены *

Арифметическая Капча - решите задачу *Достигнут лимит времени. Пожалуйста, введите CAPTCHA снова.