Зоя Мастер: Кишинёвские рассказы. Манная каша

Loading

Зоя Мастер

Кишинёвские рассказы
Манная каша

Мои первые осознанные воспоминания связаны с манной кашей. Я ненавидела её настолько, что даже став матерью, не могла заставить себя попробовать кашу, которую варила своим детям. Тогда, во времена моего небогатого детства, считалось, что манная каша и стакан молока — непременные составные детского меню, без которых ребёнок не сможет расти и правильно развиваться. Когда передо мной ставили тарелку густой, вязкой, пупырчатой смеси, меня непроизвольно начинало тошнить уже от самого её запаха… Я просила добавить сахара, потом варенья, потом масла. После этого жаловалась, что каша остыла. Бабушка терпеливо разогревала эту застывшую серо-розовую массу, снова выливала её в тарелку и в очередной раз пыталась запихнуть ложку в мой плотно зажатый рот. В тарелку начинали капать слезы, оставляя маленькие кратеры в губчатой смеси. Бабушка бежала жаловаться папе, а я вытряхивала кашу в мусорку.

Другой трюк становился возможен летом, когда разрешалось есть за столом во дворе. Там, возле забора, отделяющего наш двор от соседнего, рос высоченный старый клён. В одно неблагоприятное для него лето, листву съели гусеницы американской белой бабочки, перед этим покрыв её мерзкой на вид и на ощупь липкой гадостью. Сначала клен пытались брызгать какой-то ядовитой смесью, от запаха которой сдохли соседские голуби. Когда же с него начали падать мохнатые, коричневые, бородавчатые гусеницы, дерево пришлось спилить. Двор стал обезглавленным и солнечным до неприличия. Поначалу было странно, выходя из дверей, натыкаться взглядом на широкий пень с кривой расщелиной, похожей на укоризненную гримасу-ухмылку поверженного великана. Но ощущение странной неловкости прошло, как только меня посетила мысль использовать этот остаток величия для слива бабушкиной, с такой любовью сваренной, каши. Первую пару раз меня мучила совесть, но отвращение к каше, как ощущаемой, но тогда еще неосознанной форме насилия, победило. Я старалась соблюдать осторожность и подливала кашу, соразмеряя её количество с глубиной дупла и длиной расщелины, методично стряхивая, затем приглаживая её ложкой и напоследок прикрывая листочками. Иногда подтеки подъедали кошки, иногда их вымывало дождём. И все шло хорошо: бабушка была довольна — ребенок ест правильную пищу. Но в один прекрасный день того засушливого южного лета каша переполнила предназначенное ей пространство и потекла на раскаленный, почти плавящийся, асфальт.

Первой заметила липкую, кишащую муравьями лужу мадам Фридман, соседка из квартиры у ворот, известная ябеда и сплетница. У неё как будто не было имени, во всяком случае, оно никому не было известно. Дети обращались к ней обезличенным вы, а взрослые — исключительно по фамилии:

— Как ваше здоровье, мадам Фридман? Вчера был прохладный вечер. Вы не простыли, сидя до ночи у ворот?

Как только сходила дневная жара, она выносила за ворота маленькую колченогую скамеечку и сидела часами, поворачивая голову с собранными в пучок редкими седыми волосами из стороны в сторону вслед знакомым и незнакомым, иногда заговаривая с ними — в основном по поводу того, что они несли в своих авоськах, возвращаясь домой после рабочего дня. Она лишь ненадолго покидала свой пост на время ужина, когда приходили с работы её сын и невестка.

Дядя Миля был очень правильным и основательным человеком. Он все делал так, как положено, и это всегда совпадало с тем, что было удобно ему. Его внешность — крупная фигура, мясистое лицо с темными глазами под набрякшими веками — удивительно совпадала с правильными речами и советами, произносимыми
с неподдельной верой в сказанное. Он искренне пытался изменить мир в лучшую сторону: и своей активной профсоюзной деятельностью на заводе, где работал инженером-электриком, и воспитанием жильцов нашего четырехквартирного дома, среди которых был единственным коммунистом; это обстоятельство неприятно настораживало моих родителей и особенно бабушку. (У неё мнение о революционерах, в общем, и коммунистах, в частности, сложилось ещё во времена Котовского, прославившегося разорением частных курятников.) Тем не менее, дядя Миля иногда заходил к нам «на пару слов». В один из таких визитов он увидел меня за обеденным столом, с ложкой супа в одной руке и книгой — в другой.

Для меня, пятилетней, чтение во время еды было обычным делом. Любимым комплексным обедом была жареная картошка, сочный помидор и ломтик серого, по 16 копеек, хлеба — с «Волшебником Изумрудного Города». Но почему-то эта мирная картина вызвала у дяди Мили неожиданную реакцию. Он забыл, зачем пришел и, прервав свой разговор с папой, направился ко мне. Внезапно нависнув над моей кудрявой головой, он произнёс: «Тебе разве не говорили, что читать во время еды — вредно? Нет, не вредно — архивредно. И знаешь, почему? Во-первых, для правильного усвоения пищи, каждый кусок надо пережевывать не менее тридцати трёх раз. А как ты можешь считать, когда занята всякими, — он взглянул на обложку, — сказками? Во-вторых, чтение во время еды не только некрасиво, но и опасно тем, что отвлекает от осознания пищеварительного процесса, тем самым снижая выделение желудочного сока и — он энергично затряс указательным пальцем перед моим носом — затрудняя деятельность внутренних органов. Ведь как бывает, посмотришь на человека, вот, скажем, на тебя — ты же тоже будущий человек — вроде здоров. А что внутри у него на самом деле — неизвестно. Может, там давно болячка завелась».

— А я ещё люблю читать, лежа на животе, — зачем-то испуганно добавила я.

— Как, на диване?

— Да, а книга на полу.

Дядя Миля испустил тяжелый вздох и перевел взгляд на моих родителей.

— Этого я не замечала, — растерялась мама.

— Знаете, Миля, — вернулся папа к прерванному разговору, — я как раз хотел, в очередной раз, попросить вас перестать развешивать нижнее бельё напротив нашей кухни, — и он кивнул на кухонное окно, сквозь которое открывалась панорама развевающихся трусов и лифчиков всех цветов и размеров. — Мне кажется, эта картина портит пищеварение в гораздо большей степени, чем детская книжка. Почему вы не можете пользоваться веревкой с вашей стороны двора?

— А я вам отвечу, — дядя Миля завелся с пол-оборота, — этот двор принадлежит всем, и я могу вешать всё, что хочу и где хочу. Тем более, что эта веревка, — он с новой силой затряс пальцем в сторону трусов, — висит в лучшем, более солнечном месте. И вообще, я просто из принципа оставлю всё как есть. На все выходные!

Он пошел по двору, не ускоряя шага, затем остановился под веревкой, по-хозяйски поправил задравшийся атласный лифчик и прошествовал к себе домой.

— Вы слышали, у них есть принципы, воскликнула бабушка, грохнув мисками, — у них!

Как человек последовательный, дядя Миля сдержал слово и снял с веревки исподнее только к понедельнику, несмотря на то, что его дочке пришлось носить трусы, не меняя, с пятницы, о чём она мне и поведала, наворачивая круги вокруг скамеечки с приросшей к ней бабушкой. А вечером того же дня мой папа, пособирав по ящикам свои темно-синие, старые «семейные» сатиновые трусы, вывесил их у ворот, со стороны кухни наших принципиальных соседей и, несмотря на все уговоры мамы «не связываться с этими хамами», оставил их там на неделю.

Мы, дети, не ввязывались в отношения взрослых. Но, с учётом сложившейся ситуации, со стороны мадам Фридман было бы глупо не использовать растекшуюся манную лужу как гол в ворота противника. Надев на лицо озабоченное выражение, она постучала в дверь и сказала: «Мадам Цукерман, вам не кажется, что ваша внучка ходит с утра голодная?» Бабушка, оскорбленная в лучших чувствах, гордо ответила: «С каких это пор вы, мадам Фридман, заботитесь о питании моей внучки, когда у вас есть своя?» Немедленно сменив выражение лица на скорбное, та предложила бабушке «пройтись до пня — это займет минуту».

Я наблюдала за происходящим из нашей беседки. Сквозь листья дикого винограда было прекрасно видно — бабушке не понадобилось много времени, чтобы в сером месиве опознать утреннюю кашу. Она повернулась и молча пошла к дому. Мадам Фридман, разочарованная несостоявшимся зрелищем, растерянно семенила за ней, приговаривая: «Как вам нравится? Кто бы мог подумать, такая воспитанная девочка — и такое наделать! И так нагадить!»

Я продолжала отсиживаться в беседке, а когда вылезла оттуда, бабушка сунула мне в руки совок с веником и пообещала пожаловаться родителям. До вечера она со мной не разговаривала и, поджав губы, стояла на кухне у плиты, всем своим видом подчеркивая незаслуженно нанесенную ей обиду. А вечером действительно состоялось шумное разбирательство.

— Что значит! — кричала мама. — Бабушка стоит у плиты и сама не знает, что ещё вкусненького тебе приготовить! А ты выкидываешь её труд в пень, который приспособила под помойку?!

Бабушка подпевала о том, какой стыд она испытала, когда «эта старая сплетница потащила её во двор». Папа предлагал не кормить меня пару дней, до тех самых пор, пока я сама не попрошу каши. Но эту идею бабушка немедленно отвергла. Я не ипытывала раскаяния и потому молчала, всеми силами пытаясь сдержать подступающие слезы. Для этого имелся испытанный способ, приобретенный в общении с соседскими детьми. Надо было, уставившись в одну точку, придерживать веки большим и указательным пальцами. Это придавало лицу слегка дебильное выражение, но в большинстве случаев гарантировало хороший результат.

— Перестань гримасничать, — сказала мама, — а лучше ответь, ты ещё будешь так делать?

— Буду, — ответила я и, воспользововшись внезапно наступившей паузой, пояснила, — я больше никогда в жизни не буду есть манную кашу и пить молоко.

— А что же ты будешь? — всплеснула руками бабушка.

— Хлеб с докторской колбасой, — ответила я, потрясенная собственной смелостью и, чувствуя, что мои пальцы больше не могут сдерживать отяжелевшие от скопившихся слез веки, вышла из комнаты.

А наутро прошел долгожданный, густой и шумный летний дождь. Он смыл остатки каши, прополоскал выгоревшие, посеревшие от солнца трусы, а потом закончился так же внезапно, как начался, навсегда перевернув очередную страничку детства.

Print Friendly, PDF & Email

10 комментариев для “Зоя Мастер: Кишинёвские рассказы. Манная каша

  1. Уважаемая Зоя!
    Я не любил манную кашу и в детсве и сейчас, если в ней есть «кусочки», как я называю неразделившиеся комочки манки, плохо размешанной при варке. Мне представляется, что эти «кусочки», выделенные и удалённые из каши и составили те эпизоды, события и психологические конфликты соседско-кухонного уровня. Всё прекрасно показано на фоне борьбы с нелюбимой пищей и попыткой ребёнка противостоять насили с использованием явных и скрытых поступков и средств сопротивления.
    Имея личное пристрастие к описанию простых вещей и самых обычных событий, я с удровольствием и благодарностью прочитал Ваш рассказ.

  2. Мой издатель сообщил о том, что многие библиотеки купили книжку, но какие именно, я не знала. Так что благодарю за информацию.

  3. Согласен с Самуилом — очень хорошая проза.
    P.S. Может быть, автору будт интересно узнать, что ее книжка имеется в «русском отделе» городской библиотеки — Swampscott, штат Массачузетс

  4. Зоя Мастер
    14 Май 2013 at 17:16 | Permalink
    Дорогая Инна, спасибо за отзыв. Благодаря Вашим комментариям здесь и в Гостиной, я на минуточку (одну!) почувствовала себя классиком, в текстах которого критики находят то, о чём он сам и не подозревал.
    _____________________________________________________________
    Рада за Вас, Зоя. Что касается количества «психопатов на один квадратный километр», то не надо преувеличивать. Не у всех у них ненависть к манной каше вызвана расстройством ферментации. Найдется немало и обыкновенных невротиков. И конечно, главное — не каша, а системный подход в этом случае. Но я не против Вашей иронии и чувства юмора, это как раз хороший показатель. никому не заказано.

  5. Дорогая Инна, спасибо за отзыв. Благодаря Вашим комментариям здесь и в Гостиной, я на минуточку (одну!) почувствовала себя классиком, в текстах которого критики находят то, о чём он сам и не подозревал. Это я о «тёмных глубинах подсознательного, куда проникнуть можно только с помощью психоанализа». Понятно, что любая профессия накладывает свой отпечаток, а профессия психотерапевта — тем более. В принипе, любой врач видит в каждом человеке — пациента. Кажется, в медицине это называется синдромом обслуживающих профессий. Представив масштабы «психической эпидемии» ненависти к манной каше, вызванной «первопереживаниями перинатального периода»(с 22 недели внутриутробной жизни по 7 день внеутробной), человечество должно в ужасе содрогнуться… Это ж сколько психопатов на квадратный километр! Но на самом деле, всё не так страшно, непереносимость лактозы — явление хоть и распространённое, но с психозами никак не связанное. Мне, конечно, хотелось бы «в своих ощущениях предвосхитить то, что наука в будущем добивается с помощью эксперимента», но, видать, мечта останется мечтой. Тем более, что рассказ, как правильно заметила Майя, не об этом.

  6. Когда передо мной ставили тарелку густой, вязкой, пупырчатой смеси, меня непроизвольно начинало тошнить уже от самого её запаха… Я просила добавить сахара, потом варенья, потом масла. После этого жаловалась, что каша остыла. Бабушка терпеливо разогревала эту застывшую серо-розовую массу, снова выливала её в тарелку и в очередной раз пыталась запихнуть ложку в мой плотно зажатый рот. В тарелку начинали капать слезы, оставляя маленькие кратеры в губчатой смеси.
    _______________________________________________________________
    Майя, как всегда, права — «рассказ не о кашах». То, как автор это живописала, наводит на мысль о первопереживаниях перинатального периода (с учетом новейших достижений науки), получивших оформление в целом невротическом комплексе. Здесь надо бы говорить о «синдроме манной каши», который сопровождает автора всю жизнь.. О перловой каше — не могу судить (скорей всего , это относится к вкусовым пристрастиям Мадорского и его внуков). И потом , надо смотреть, у какой личности этот с-м развился. Ребенок — явно неординарный, с богатым воображением, интеллектуально опережающий свой возраст. И хотя в психологии детского возраста «синдром манной каши » не описывается, но , по-моему, он должен занять свое законное место в ряду других невротических расстройств. В этом несомненная заслуга автора. Мы часто видим, как в своих ощущениях художник предвосхищает то, чего наука в будущем добивается с помощью эксперимента и опыта. Я не претендую на приоритет в этом открытии — приоритет,естественно, остается за Майей.

    1. Беленькая Инна
      — Mon, 13 May 2013 19:39:28(CET)
      … Майя, как всегда, права …
      =============================
      «Тут ни убавить, ни прибавить!» Инна, Вы — прелесть!
      Впрочем, можно ещё добавить «морально устойчива, политически грамотна».

      А рассказ, действительно, неплох!

  7. Рассказ просто замечательный, и совсем не о кашах.
    В рассказе несколько планов, как и во всех произведениях Зои Мастер. Я бы назвала их психологически-филосовскими.

  8. Хороший рассказ, Зоя! Я вспомнил, что не любил в детстве и до сих пор не люблю перловую кашу. Помню, что бабушка считала её почему-то очень полезной, и, чтобы привлечь меня, называла каждый раз по разному: » индийский рис», » спциальная американская» и т.п. Странно, но мои внуки тоже не любят перловую.

  9. Какой замечателтный рассказ! Я вам завидую, Зоя.
    Я бы ела что угодно, если бы это приготовила мне бабушка. Но у меня никогда не было бабушек. Папина мама умерла при родах, а мамину маму, отца, сестёр и их детей убили немцы в погроме 7 ноября 1941 года в Минске.

Обсуждение закрыто.