Сегодняшний гипертрофированный индивидуализм не может длиться долго. Мы — социальные животные. Мы не можем жить без идентичности, без семей, сообществ и коллективной ответственности. Это означает, что мы не можем жить без нарратива, связывающего нас с прошлым и будущим.

История, которую мы рассказываем

“The Story We Tell”

Джонатан Сакс
Перевод с английского Бориса Дынина

На Песах мы вспоминаем нарратив, один из самых странных во всей религиозной литературе.[1] Моисей обращается к евреям за несколько дней до их освобождения. Они были в Египте в течение двухсот с лишним лет. После начального периода изобилия и благополучия они были угнетены, порабощены, и, в конце концов, их детям мужского пола было предназначено быть убитыми по плану фараона совершить медленный геноцид евреев. Теперь, в результате знамений, чудес и серии казней египетских, поставивших величайшую империю древнего мира на колени, евреи были на пороге освобождения.

Но Моисей не говорит о свободе или о земле, где течет молоко и мед. Не говорит он и о трудностях предстоящего евреям путешествия через пустыню. Вместо этого он трижды обращается к далекому будущему, когда Исход уже будет далеко в прошлом, и евреи, наконец, свободные, поселятся на своей земле. Моисей не говорит о земле или обществе, которое они должны будут построить, и даже не говорит о требованиях и обязанностях свободы (об этом будет сказано во Второзаконии).

Вместо этого Моисей говорит об обязанностях родителей перед детьми. Он говорит о вопросах, которые возникнут у детей, во времена, когда эпические события Исхода станут далеким прошлым. Он наказал евреям делать то, что они и делали с тех пор и до сих пор. «Расскажите своим детям историю». Сделайте это ярко. Воспроизведите драму изгнания и исхода, рабства и свободы. Пусть ваши дети задают вопросы. Убедитесь, что вы рассказываете историю как свою собственную, личную, а не как сухое назидание. Скажите детям, что вы ведете еврейский образ жизни и соблюдаете церемонии «ради того, что Господь сделал со мною» — не только кому-то в прошлом, но и лично вам. Сделайте рассказ своим, личным, живым.

Моисей говорит об этом не один, но три раза:

«И БУДЕТ — КОГДА ПРИДЕТЕ В СТРАНУ, КОТОРУЮ ДАСТ ВАМ БОГ, КАК ОН ОБЕЩАЛ, СОБЛЮДАЙТЕ ЭТО СЛУЖЕНИЕ. И КОГДА СКАЖУТ ВАМ СЫНОВЬЯ ВАШИ: ЧТО ЭТО ЗА СЛУЖЕНИЕ У ВАС? СКАЖЕТЕ: ЭТО ЖЕРТВА ПАСХАЛЬНАЯ БОГУ, КОТОРЫЙ МИНОВАЛ ДОМА СЫНОВ ИЗРАИЛЯ В ЕГИПТЕ, КОГДА ПОРАЗИЛ ОН ЕГИПТЯН, А НАШИ ДОМА СПАС». И ПОКЛОНИЛСЯ НАРОД, И ПАЛ НИЦ». (Шмот 12: 25-27).

«И СКАЖЕШЬ СЫНУ СВОЕМУ В ТОТ ДЕНЬ ТАК: РАДИ ИСПОЛНЕНИЯ ЭТОЙ ЗАПОВЕДИ СДЕЛАЛ ЭТО МНЕ БОГ ПРИ ИСХОДЕ МОЕМ ИЗ ЕГИПТА. (Шмот 13: 8).

«И ВОТ — КОГДА СПРОСИТ ТЕБЯ В БУДУЩЕМ СЫН ТВОЙ, ГОВОРЯ: ЧТО ЭТО? ТЫ СКАЖЕШЬ ЕМУ: СИЛЬНОЙ РУКОЮ ВЫВЕЛ НАС БОГ ИЗ ЕГИПТА, ИЗ ДОМА РАБСТВА». (Шмот 13:14).

Почему сказать это было так важно для Моисея в момент избавления евреев от рабства? Поскольку свобода есть дело народа, ему нужна идентичность, но идентичность нуждается в памяти, а память закодирована в рассказываемых нами историях. Без повествования нет памяти, а без памяти у нас нет идентичности. Самая сильная связь между поколениями держится рассказом о тех, кто был до нас, — рассказом, который становится личным, и который мы передаем как священное наследие тем, кто придет после нас. Мы — это история, которую мы рассказываем себе о себе, и идентичность начинается с истории, которую родители рассказывают своим детям.

Пасхальный нарратив дает ответ на три основных вопроса, которые каждый думающий человек должен задать себе на том или ином этапе своей жизни: Кто я? Почему я здесь? Как мне жить? Есть много ответов на эти вопросы, и еврейскими ответами остаются: «Я член народа, которого Бог вывел из рабства к свободе; я здесь, чтобы построить общество, которое уважает свободу других, а не только мою; и я должен жить в сознании, что свобода — это дар Божий, чтимый соблюдением Его Завета закона и любви».

Дважды в истории Запада этот факт был забыт, или проигнорирован, или встретил сопротивление. В 17-м и 18-м веках была предпринята решительная попытка построить общество без идентичностей — проект под названием Просвещение. Это был благородный сон. Ему мы обязаны многими достижениями цивилизации, ценность которых не подлежит сомнению и которые мы должны стремиться сохранить. Однако один из его аспектов потерпел неудачу и должен был потерпеть неудачу: попытка жить без идентичности.

Аргумент звучал следующим образом. Идентичность на протяжении всего средневековья основывалась на религии. Но религия веками вела к войнам между христианами и мусульманами. Затем, после Реформации, она привела к войне между христианами и христианами, протестантами и католиками. Поэтому, чтобы избавиться от войны, нужно выйти за пределы идентичности. Идентичность партикулярна. Поэтому давайте поклоняться только универсальным вещам: разуму и эмпирическому наблюдению, философии и науке. Давайте строить системы, а не рассказывать истории. Тогда мы станем одним человечеством, подобно миру до Вавилонской Башни. Как сказал Шиллер, и Бетховен выразил музыкой в ​​конце Девятой симфонии: Alle Menschen werden Brüder: «Все люди будут братьями».

Но этого невозможно достигнуть, по крайней мере, пока человечество существует в его современной формации. Реакция, когда она произошла, была жестокой и катастрофической. Девятнадцатый век увидел «возвращение подавленного». Идентичность вернулась с удвоенной силой, на этот раз основанная не на религии, а на одном из трех ее заменителей: национального государства, (арийской) расы и (рабочего) класса. В 20 веке национализм привел к двум мировым войнам. Расизм — к Холокосту. Классовая борьба — к Сталину, ГУЛАГу и КГБ. Сотни миллионов человек были убиты во имя трех ложных богов.

В последние пятьдесят лет Запад предпринял вторую попытку отменить идентичность, на этот раз в противоположном направлении. Сегодня светский Запад поклоняется не универсальному, но индивидуальному: «сам», «мое», «я». Мораль — кодекс общих ценностей, связывающих общество во имя общего блага, — растворяется в правах индивидуума делать то или быть тем, что он или она выбирает при условии, что они не наносят прямого вреда другим.

Идентичность стала просто маской, которую мы носим временно и без обязательств. Для больших слоев общества брак — это анахронизм, отцовство откладывается или игнорируется, а общество — безликая толпа. У нас все еще есть истории от «Гарри Поттера» до «Властелина колец» и «Звездных войн», но это фильмы, фантазии, служащие не обязательствам, а эскапизму. Такой мир толерантен в высшей степени, пока не встретит взгляды, которые ему не нравятся. Тогда он быстро становится жестоко нетерпимым и, в конечном итоге, вырождается в бесчинства толпы. Этот популизм есть прелюдия к тирании.

Сегодняшний гипертрофированный индивидуализм не может длиться долго. Мы — социальные животные. Мы не можем жить без идентичности, без семей, сообществ и коллективной ответственности. Это означает, что мы не можем жить без нарратива, связывающего нас с прошлым и будущим, с поколениями, историю и судьбу которых мы разделяем. Библейское видение человека остается в силе. Чтобы создать и поддерживать свободное общество, мы должны рассказывать детям историю о том, как мы достигли свободы и каков вкус тирании: пресный хлеб скорби и горькие травы рабства. Забудете свою историю и, в конце концов, вы потеряете свою свободу. Именно это происходит, когда мы забываем, кто мы и почему мы здесь.[2]

Самый большой подарок нашим детям это не деньги или имущество, а история, — не фантазия, а реальная история, — которая связывает их с нами и с богатым наследием высоких идеалов. Мы не частицы пыли, хаотично носимые мимолетными ветрами моды и причуд. Мы являемся наследниками истории, которая вдохновляла сотню поколений наших предков и, в конечном итоге, преобразовала западный мир. То, что вы забудете, вы потеряете. Запад забывает свою историю. Мы никогда не должны забывать нашу!

Оглядываясь назад на тридцать три столетия, мы видим, как прав был Моисей. История, рассказанная от поколения к поколению, есть дар идентичности. Когда вы знаете, кто вы и почему вы здесь, вы можете путешествовать по пустыне времени с мужеством и уверенностью. Такова фундаментально важная для жизни идея праздника Песах.

Хаг Песах кашер ве-самеах.

Примечания

[1] История или рассказ, формирующий идентичность человек в его связи с обществом, есть нарратив в контексте данного текста. Автор использует все три термина. — Б. Д.

[2] Сказанное рабби Саксом противоположно так называемой «политике идентичности» (identity politics), которая покоится на представлении, что у каждого есть повод для недовольства, и в этом заключается его/ее идентичность, по которой он может объединяться в политические группы. (см. на 3:18 мин.)