Эвелина Гельман

Дело о недоносительстве

Репортаж из зала суда

29 мая глава парламентской комиссии по иностранным делам и обороне депутат Авигдор Либерман даст в Иерусалимском мировом суде показания по делу о назначении посла в Латвии. В связи с этим 17 мая (время летит — до заседания остается десять дней!) газета «Гаарец» опубликовала ударную дозу «утечек» — материалы следствия в хронологическом порядке, начиная с февраля 2008 года.

Улики или «утечки»?

Вдобавок (судьи тоже читают газеты — самое время нанести по их психике решающий удар) The Marker, экономическое приложение к «Гаарец», поместило в субботнем выпуске интервью с адвокатом Авией Алеф, до недавнего времени занимавшей в прокуратуре Израиля пост начальника Экономического отдела. Собрать улики по предыдущему — «крупному» делу Либермана адвокату Алеф не удалось, зато сейчас, расставшись с госслужбой и освободившись от запрета на прямые (без посредничества ведомственного пресс-атташе) контакты с масс-медиа, Авия Алеф дала себе волю и выплеснула наболевшее. Верно, признала она, за 10 долгих лет прокуратуре так и не удалось «накопать» улики по предыдущему делу Либермана, зато какие выдвигались подозрения — пальчики оближешь! И сейчас самое время еще раз напомнить об этих подозрениях общественности и судьям.

К своему стыду, в последние годы я напрочь утратила интерес к делам Либермана — и вот почему. Несколько лет назад, когда с блокнотом репортера я впервые оказалась на заседании суда, седовласый адвокат прочел мне в перерыве между слушаниями короткую  лекцию, смысл которой сводился к следующему: если прокуратура располагает уликами (доказательством вины подозреваемого), дело тут же будет передано в суд. Нет улик — значит, нет оснований для предъявления обвинения. И даже если недоделанное (простите за каламбур) дело будет передано в суд, обвиняемого оправдают, а прокуратура «сядет в лужу».

Впоследствии, читая километры протоколов заседаний разных судебных инстанций, я удостоверилась в аксиоматичности этой универсальной для правового государства  формулы. Тем временем, килотонны газетных статей, годы эфиро-часов телерадиовещания и гигабайты интернет-публикаций  столь же четко убедили меня в еще одной аксиоме: чем меньше у прокуратуры доказательств — тем более зловещи «утечки», которые (мы живем в эпоху «черного пиара» и желтой прессы) ложатся в основу сенсационных публикаций СМИ. При отсутствии улик самосуд на городской площади вершит пресса — монопольный  «формирователь общественного мнения».

Так было с Биньямином Нетаниягу, когда в конце 90-х СМИ злорадно муссировали подробности т.н. «дела о подарках». То же самое произошло в свое время с «делом»  Яакова Неэмана, ближайшего друга Нетаниягу, до выборов-2013 занимавшего пост министра юстиции.

Либерман — не просто единомышленник Нетаниягу, правительство которого, напомню, не уступило арабам за целую каденцию ни пяди земель Эрец-Исраэль. В преддверии выборов-2013 Либерман пошел на объединение с Ликудом исключительно ради того, чтобы в условиях непредсказуемой «арабской весны» во главе правительства остался лидер национального лагеря.

Что же касается молоденьких прокуроров и многоопытных прокурорш, их жизненную позицию определяют судьи Верховного суда, периодически выступающего в роли БАГАЦа. А какова позиция БАГАЦа по вопросу «израильской оккупации» и поселенческой деятельности — общеизвестно: она прямо противоположна позиции «Ликуд бейтену». Стоит ли удивляться, что прокуратура «ищет» Либермана, старожила Гуш-Эциона, уже 17 лет, возбуждая либо реанимируя перед каждыми очередными выборами новое или старое дело, отправленное в архив по причине (см. выше!) отсутствия улик.

В 2012 году (после подачи адвокатами Либермана апелляции в БАГАЦ) прокуратуре пришлось, наконец, чистосердечно признаться: нет у неё доказательств по  «долгоиграющему» делу, в связи с чем она вынуждена его закрыть. Не помогла даже утомительная для восприятия утечка, в ходе которой ведущий 10-го телеканала битый час зачитывал с экрана выдержки из допросов Либермана в полиции. Но в наэлектризованной предвыборной атмосфере обывателю нет дела до юридических тонкостей и нюансов. Цель «сенсационной» передачи была достигнута: «Нет дыма без огня», — воскликнула толпа! Ведь если видного политика допрашивают столько часов и лет подряд, значит, «за этим что-то кроется» — таков ход мысли человека, не отягощенного знаниями юриспруденции и судебной процедуры.

С точки зрения внутриполитического расклада, противоправные (вспомним Закон о суб-юдице) утечки сослужили службу миротворцам «Шалом ахшав»:  к зиме 2013 года Либермана демонизировали ничуть не меньше, чем в 1999 году — Нетаниягу. А может — и больше. Потому что в наши дни интернет с его социальными сетями играет в формировании общественного мнения гораздо более важную роль, чем конвенциональные СМИ в конце минувшего столетия: «черный пиар» срабатывает мгновенно, хлесткие «месседжи» проникают прямо в подсознание.

К тому же актуальным осталось второе — второстепенное дело Либермана. Оно, напомню, было реанимировано после того, как в предвыборный список НДИ не вошел Дани Аялон, с 2009 года  занимавший пост заместителя министра иностранных дел. Шокированный «вопиющей несправедливостью», Аялон «внезапно» восстановил в памяти многочисленные подробности, связанные с неудавшимся назначением Зеэва Бен-Арье послом в Латвии, и бросился в полицию, чтобы (цитирую протокол заседания суда от 2 мая 2013 г.) «оказать правосудию всемерную помощь». Прокуратура только того и ждала: тут же было объявлено, что главным свидетелем обвинения выступит Аялон. По его подсказке также было решено снять показания с бывших членов комиссии МИД по назначению послов.

Детали и нюансы нового уголовного дела я, как водится, не отслеживала: «предвыборная шумиха», не более. Хотя, если верить публикациям СМИ, прокуратура явно возьмет в суде реванш: в основе дела о назначении — показания бывшего посла Израиля в Беларуси. А уж его суд признал виновным — пускай и в рамках компромиссной сделки между прокуратурой и защитой (обычно прокуратура соглашается на подобные компромиссы, если улик в деле не хватает и единственным подтверждением вины подозреваемого — царица доказательств! — становится его признание, чистосердечное либо вынужденное по причине оказанного на него давления).

Вина Бен-Арье, напомню, заключалась в том, что в 2008 году в Минске он попытался передать депутату-оппозиционеру Либерману секретную информацию и предупредить председателя НДИ, что прокуратура Еврейского Государства просит органы Беларуси провести расследование, ибо накопать улики в Израиле не удается уже много лет.

«…А у нас микрофон. Вон!»

Во второй половине апреля с.г. — в преддверии слушания аргументов государственного обвинения по второстепенному делу Либермана — пресса тиражировала новые «сенсационные» утечки с тем же эмоциональным накалом, с каким сделала это 17 мая). Неужто и на сей раз улик не хватает?

Обратимся к протоколу заседания Иерусалимского мирового суда от 25 апреля этого года, когда свидетельские показания в пользу государственного обвинения давал Зеэв Бен-Арье. В начале заседания — в полном соответствии с принятой в израильском судопроизводстве процедурой — слово было предоставлено государственному обвинителю прокурору Михаль Севель-Дарэль.

«Началось это дело со встречи подсудимого (Авигдора Либермана — Э.Г.) с Зеэвом Бен-Арье в отеле «Краун-Плаза» в Минске (Беларусь) в октябре 2008 года, — напомнила она. — В тот период господин Бен-Арье был послом Израиля в Беларуси — в ходе процесса мы докажем, что в целях своего назначения на этот пост он просил содействия подсудимого.

Мы докажем, — продолжала Севель-Дарэль, — что в ходе этой встречи господин Бен-Арье рассказал подсудимому о прошении относительно оказания юридической помощи, которое поступило к нему, как к послу Израиля, с тем чтобы он передал его властям Беларуси. Как известно, подобные прошения об оказании помощи передаются в тех случаях, когда полиция ведет тайное расследование и пытается добиться содействия иностранных государств в сборе улик. В нашем случае речь шла о тайном расследовании против подсудимого (Авигдора Либермана — Э.Г.), и посол Бен-Арье сообщил ему не только о том, что секретное прошение подано, но и передал записку, содержащую выдержки из этого прошения.

По словам подсудимого, ознакомившись с содержанием записки, он ее уничтожил,  спустив в унитаз, — продолжала Севель-Дарэль. — В тот момент, когда Бен-Арье совершил в присутствии подсудимого описанное мною преступление, подсудимый не был частным лицом – он был депутатом Кнессета, народным избранником. Несмотря на это, он никому не сообщил о чудовищном поступке Бен-Арье.

Спустя всего пять месяцев после преступления, совершенного Бен-Арье в минской гостинице, — продолжала прокурор, — подсудимый был назначен министром иностранных дел Израиля. С этого момента он стал ответственным перед всеми нами, перед израильской общественностью за всё внешнеполитическое ведомство, включая и сотрудника Бер-Арье, совершившего у него на глазах тяжелейшее преступление…»

Словосочетание «тяжелейшее преступление» никак не увязывается в моем воображении со сценой, живо описанной прокурором. Выглядит эта сцена так: номер в фешенебельном минском отеле начинен «жучками», напичкан прослушками и, возможно (за последние годы техника КГБ определенно шагнула вперед) — видеокамерами. И вся эта аппаратура фиксирует каждое движение, каждое слово постояльца: власти Беларуси пошли навстречу прокуратуре Израиля и глаз не сводят с иностранца, остановившегося в этом номере. К тому же это не просто иностранец, а еврейский эмигрант (в СССР таких называли «изменниками Родине») — уроженец бывшей союзной республики Молдова.

Чуть позже, когда Зеэв Бен-Арье начал отвечать на вопросы представителя государственной прокуратуры, я вздрогнула от неожиданности: картина, нарисованная моим воображением, напрочь оторванным от постсоветских реалий, оказалась настолько точной, будто написана с натуры. Среди прочего, прокурор Зелер процитировал показания  Бен-Арье на допросе в полиции в начале 2010 года: «Вы заявили, что точно не помните слов, сказанных Либерману (в гостинице — Э.Г.), так как опасались, что белорусские спецслужбы, скорее всего, установили в его номере подслушивающие устройства».

Но вернемся к пафосу и метафоричности государственного обвинения Израиля. В своем вступительном слове прокурор Михаль Севель-Дарэль сказала буквально следующее (цитирую):

«Мы докажем, что в бытность министром иностранных дел подсудимый совершил серию проступков и упущений, суть которых сводится к назначениям этого гнилого яблока — господина Бен-Арье, которое он (Либерман – Э.Г.) получил в большой корзине работников МИД.

Мы докажем, что даже части указанных выше поступков и упущений достаточно для того, чтобы признать подсудимого виновным в обмане и злоупотреблении служебным положением. Наши доказательства не строятся на показаниях какого-либо отдельного  свидетеля и не могут рассыпаться из-за этих показаний.

С учетом реакции защиты на обвинительное заключение, мы понимаем: она будет утверждать, что совершенные подсудимым поступки никоим образом не граничат с  уголовно наказуемыми деяниями. Мы, однако, будем утверждать, что это преступление…»

Уголовщина или… политика?

В ходе дачи Зеэвом Бен-Арье показаний прокуратура чуть не объявила его «враждебным свидетелем». Отвечая на вопросы о беседе с Либерманом в минском отеле, продолжавшейся от 3 до 5 минут, бывший посол Израиля в Беларуси признался: сейчас, по истечении пяти лет с момента той встречи, он точно не помнит, что именно сказал. Действительно, где пять минут — и пять лет? Особенно когда опасаешься, что «старший белорусский брат» пишет на магнитофон каждое твое слово и снимает на видео каждое телодвижение…

Но известно ли высоколобым израильским прокурорам (не говоря о журналистской братии), что Беларусь — отнюдь не Калифорния и даже не Таиланд. Неудивительно, что 25 апреля полное драматизма сообщение о неудавшейся попытке прокуратуры объявить Бен-Арье «враждебным свидетелем» было мгновенно — еще до окончания судебного заседания — растиражировано родными еврейскими СМИ: сенсация! Тем временем для думающего русскоязычного читателя ничуть не меньший, а, возможно, гораздо больший интерес представляет та часть допроса, в ходе которой израильские прокуроры дознаются, как давно Бен-Арье знаком с Либерманом и разделяет ли он политические взгляды харизматичного лидера НДИ (цитирую по протоколу заседания суда):

Прокурор: — Когда вы познакомились с Либерманом и что за отношения были между вами, откуда вы его знаете и сколько времени вы знакомы?

Бен-Арье: — Мы репатриировались примерно в одно и то же время.

Прокурор: — В семидесятые годы?

Бен-Арье: — В семидесятые. Тогда нас было относительно мало, в общем и целом мы естественным образом знали тех, кто приехал. В первые годы (пребывания в Израиле – Э.Г.) мы вообще не были знакомы — это сейчас мне известно, что Либерман тогда учился в университете. Позднее мы присутствовали на тех или иных собраниях активистов (слово «алии» Бен-Арье пропустил, как само собой разумеющееся – Э.Г.), и я уже знал, что это – Авигдор Либерман, и старался с ним поздороваться, не более. Вот и все наше знакомство…

Прокурор: — Секундочку, проясните, что это были за отношения. Вы встречались на вечеринках?

Бен-Арье: — Нет, на общественных мероприятиях активистов. То есть — присутствовали среди широкой публики в одном и том же зале.

Прокурор: — Предположим, если бы вы встретились, господину Либерману было бы известно, что вы — господин Бен-Арье? Вы наверняка уже знали, что это — господин Либерман.

Бен-Арье: — Первый вопрос надо задать господину Либерману. Что же касается второго вопроса — да, я знал, что это Либерман.

Прокурор: — Что ж, это — легкий вопрос. Думаю, каждый из сидящих в этом зале (жест в сторону публики в зале Иерусалимского мирового суда – Э.Г.) узнал бы Либермана.  Но я прошу вас ответить на первый вопрос.

Бен-Арье: — В те годы, думаю, я знал, кто это. Да, я бы его узнал, но знакомы мы, к сожалению, не были. Прокурор: — Вообще не были знакомы?

Бен-Арье: — Нет, вообще не были знакомы. Прокурор: — Но встречи на публичных мероприятиях были?

Бен-Арье: — Личных встреч между мною и господином Либерманом не было, я уже сказал. Я пытаюсь дать вам полную информацию – вот почему я рассказал о том периоде. Как я уже сказал, та группа (слово «репатриантов» Бен-Арье снова упустил – Э.Г.) была довольно ограниченной, каждый примерно знал обо всех остальных, так как все мы участвовали в деятельности, направленной на освобождение узников Сиона и предоставление советским евреям права на выезд в Израиль.

Прокурор: — ОК. Задам вам вопрос на ту же тему, но в несколько ином ракурсе. Как вы оценивали господина Либермана, какого мнения вы были о нем?

Бен-Арье: — Сказать по правде, трудно, очень трудно понять, как это связано с нынешним судебным процессом, но отвечу вам с готовность: я очень ценил этого человека и в душе во многом разделял его позицию.

Прокурор: — Хочу попросить вас высказаться подробнее относительно того, что вы цените  этого человека. Какие чувства вы испытывали к нему как к народному избраннику и как к человеку и так далее? Могу освежить в вашей памяти, что вы сказали об этом в полиции, кроме того, что цените его.

Бен-Арье: — Хотите освежить?

Прокурор: — Да, с радостью, я освежу в вашей памяти, конечно. На допросе в полиции (том 13-й, строка 372-я, а также на стр. 1, строки 41, 42) вы сказали, что вы большой сторонник Либермана и очень уважаете его. Это верно?

Бен-Арье: — Верно.

Прокурор: — Верно! А на стр. 13 (строки 371, 376) вы сказали, что испытываете сильное восхищение Авигдором Либерманом — как политиком и даже как лидером. Бен-Арье: — И это верно.

Прокурор: — И это верно… И первое, и второе — верно. В таком случае хочу спросить, было ли вам известно в тот период о возбужденных против Либермана уголовных делах и ведущихся расследованиях?

Адвокат Яаков Вайнрот (представитель защиты): — Уточните время — даты.

Прокурор: — Предположим, в период с 2004 по 2008 год. В эти годы.

Бен-Арье: — Да, мне об этом было известно, как и каждому гражданину Израиля.

Прокурор: — Да, «как и каждому гражданину Израиля». И каково было ваше мнение об этих расследованиях — да и вообще имелось ли у вас мнение на этот счет?

Бен-Арье: — Моя позиция основана на моем израильском опыте. Здесь против многих высших руководителей возбуждали следствие, но в большинстве случаев суд их полностью оправдывал. Да и вообще, человек невиновен до тех пор, пока не будет доказано обратное. Вот и к расследованиям, касающимся Либермана, я не относился как к чему-то, что могло бы его запятнать.

Прокурор: — Это слишком общая формулировка, обычно ее используют в зале суда: человек невиновен до тех пор, пока не будет доказано обратное (подразумевается презумпция невиновности –Э.Г.). Так обычно говорят в суде…. Но вы — вы сказали буквально следующее (стр. 13, строки 371, 376): «И я думаю, что Либерман невиновен»! Вот что вы сказали: «Я думаю, что Либерман невиновен». Подтверждаете ли вы сказанное вами?

Бен-Арье: — Я подтвердил сказанное на допросе своей подписью.

Председатель суда Хагит Мак-Калманович — прокурору: — Можете ли вы передать суду этот документ, это признание?

Прокурор: — Мы согласны передать суду это признание — оно настолько актуально, что нас не волнует, что он (Бен-Арье — Э.Г.) будет отвечать дальше. Он восхищался Либерманом, повесил в своем кабинете его портрет, а это именно то, что требуется доказать. (Конец цитаты).

 (читайте продолжение здесь)