Наум Брод: Рига, Школьная 12, кв. 8 (Наум, это ты?)

Loading

Наум Брод

Рига, Школьная 12, кв. 8

(Наум, это ты?)

Когда мне было восемь лет, мы жили под Ригой — это место называется Межапарком. Названия не принято переводить, но чтобы было ясно, какие это вызывает у меня ассоциации: «межа» — по-русски «лес», значит, «лесной парк». Там действительно сосновый лес, но то ли со временем стал диким, то ли с самого начала был «окультуренным», впечатления настоящего леса он никогда не производил. Сейчас там целая индустрия отдыха с аттракционами, речными трамвайчиками (там озеро), огромной эстрадой, а тогда ничего этого не было — только на берегу озера стояли кабинки для раздевания (скорее всего, еще с довоенных времен), а в лесу стояла парашютная вышка. Я всегда боялся высоты и мечтал прыгнуть с вышки (с нее прыгали мои сверстники); часто воображал себя шагнувшим с площадки вниз, но так и не шагнул. Всякий раз я придумывал какую-нибудь отговорку — и для себя или для кого-нибудь, но всем, в том числе и мне, было ясно, что я просто боюсь; у детей отговорки безыскусны. С тех пор многое изменилось, — и в Межапарке, и в моей жизни— но вышка осталась; у меня и сейчас иногда появляется желание прыгнуть, но пока не прыгнул. За эти годы я научился довольно ловко скрывать свою нерешительность, но с некоторых пор я опять знаю, что боюсь. И не только знаю, но и говорю: «боюсь!» Может, это и есть мой прыжок?

В это время отец, майор, еще служил в армии, но пост занимал какой-то очень высокий, не соответствующий званию. Когда он демобилизовался, в нашей жизни, можно сказать, всё стало сползать на нет. Мы переехали в город. Вначале мы жили только на пенсию отца, и временами было совсем худо. Отец ходил в пальто, переделанном из шинели, правда, драповой. Потом мать устроилась на работу, и у нас стало «не хуже, чем у других». Но явно хуже, чем было у нас в Межапарке.

В Риге мы жили в доме «довоенного образца» — архитектура того периода, когда Ригу называли «маленьким Парижем». Вся обстановка была со времен Межапарка — разнородная, тяжелая, но разнородной она стала потом, а тяжелой была с самого начала — всё основательное, крупное, со вкусом. Когда-то такая мебель была привилегией немногих семей, в основном военных, занимавших высокие посты: многие из них заимствовали стереотип достатка у немцев, в чем проявлялся подсознательный реванш победителей. С годами мебель износилась, потеряла вид, а в нашей городской квартире даже усиливала картину общего запустения. С момента переезда я не помню, чтобы мы хоть раз делали ремонт. Мать, конечно, держала квартиру в чистоте, и многие находили её даже уютной, но к тому времени, о котором идет речь, квартира была совсем в плохом состоянии. Да и матери уже не было в живых…

Планировка квартиры такая (если разрезать ее по оси коридора):

— слева, перпендикулярно оси — входная дверь. Обычно в таких квартирах двери высокие, двустворчатые и двойные;

— сразу от двери в глубину по оси начинается кухня — большая с окном во двор. Уже по кухне видно, что хозяева давно не занимались квартирой всерьёз: стены обшарпаны, полы давно не крашены, отмыты до плешин. Предметы обстановки случайные, оставляют ощущение незаполненности пространства. Подоконник заставлен кактусами;

— точно против кухни в коридоре — трюмо с тумбой для обуви, на тумбе стоит телефон;

— правее кухни — двери в туалет, затем — в ванную комнату и в так называемую «девичью» — это маленькая узкая комната, в которой помещаются узкая тахта, кресло спинкой к окну и журнальный столик — всё это впритык друг к другу;

— далее, перпендикулярно оси — вход в столовую. Это самая большая комната. Окно, как и в кухне, выходит во двор, у меня всегда было желание впустить в нее больше света. Слева от окна в углу — мягкое кресло, единственный предмет из когда-то шикарного гарнитура; справа — буфет, но совсем из другой компании. Над буфетом висит портрет отца маслом. Отец в форме майора; две «Красные звезды», медали. Посредине — круглый тяжёлый стол, над ним бронзовая люстра. В правом углу телевизор «Темп». Все свободные стены заставлены книжными полками — сразу видно, что здесь живет библиофил.

Вроде и комната большая, и книги, и кресло, а все равно такое ощущение, что если всё это сгрести в кучу и выбросить, будет лучше: по крайней мере в пустой комнате больше определённости и, значит, больше надежд на скорое улучшение. Правда, это ощущение сегодняшнее, но, наверняка, оно и тогда было — это уже свойство моего характера.

В правой стене еще две двери: ближняя — в комнату родителей, дальняя — в мою…

1.

В кресле спит ДАВИД МИХАЙЛОВИЧ. Заснул за чтением какой-то книги.

В кухне ПЕТРОВНА — заваривает чай.

Звонит телефон.

ПЕТРОВНА (семенит к телефону, шумно изображая спортивный бег). Але… Здравствуйте… А его нет… Да когда он бывает — всегда он бывает… Да что вы, давно уже не работает… Будет, будет, куда денется. Да вот уже должен быть к семи. А что передать? Ага, ну звоните. (Аккуратно кладёт трубку, ещё пытаясь додумать, кто бы это? Возвращается в кухню).

Новый звонок.

— Ух ты! (Так же направляется к телефону). Слушаю вас… Нет, не Алёна… Да-а, Александра Петровна. А кто это? Голос какой-то незнакомый… Не зна-аю? Интере-есно… Дину Григорьевну? (Смотрит на дверь «девичьей»). А она дома? По-моему, не должна. Минуточку, гляну. (Идет к «девичьей», стучит).

На стук резко просыпается Давид Михайлович. Замирает, что-то лихорадочно соображая.

— (Прислушивается). Дина Григорьевна, вы дома? (Пошла к телефону). А нет её, нет. Что передать или позвоните?.. Ага, ну передам. (Кладёт трубку, возвращается в кухню).

Давид Михайлович ставит книгу на полку, направляется в кухню. По дороге «гмыкает», крякает, кашляет, протирает лицо — всё это резко, шумно, много.

ДАВИД (входит в кухню). — Чуть не заснул.

ПЕТРОВНА. А и поспите, чего. Чайку попейте. Свежий, только что заварила.

ДАВИД. А где он шляется, этот старый хрен?

ПЕТРОВНА. Да где-то шляется. По делам каким-то пошел.

ДАВИД. Какие у него дела? (Смотрит на часы). Уже восьмой час.

ПЕТРОВНА. А, так он не говорил, что точно в семь. Он сказал, что скоро придёт. Это я сама так поняла… если он только в книжный и обратно. А то, может, мало что…

ДАВИД. Так он в книжном… Дела у него. (Занервничал — не знает, на что решиться). А что в книжном?

ПЕТРОВНА. Вот это я не знаю. Позвонил его друг… этот… из книжного.

В дверях кто-то возится с замком. А вот!

— Что-то явно заело.

Оба прислушиваются.

— Я тоже открыть не могла. (Идет открывать).

Звонок в дверь — тяжёлый, долгий, злой.

— Идём, идём, хе-хе! (Пытается открыть дверь). — Да что такое!

Дверь, наконец, распахивается.

— О, а я думала, Исидор Евгеньевич вернулся. Здра-асте.

Входит ПОЛИНА.

ПОЛИНА. — Я им сто раз говорила, что нужно сменить замок. (Меняет тон на неумеренно радостный). Здра-авствуйте, Александра Петровна! Вас давно не было видно. (Замечает в кухне Давида, подчеркнуто сухо): — О, Давид Михайлович тоже здесь. Здрасте.

ДАВИД. До свиданья.

ПОЛИНА. Как, вы уже уходите?

ДАВИД. Я зайду позже.

ПОЛИНА. Как поживает ваша жена?

ДАВИД. Не хуже, чем её муж.

ПОЛИНА. Тоже хорошо. Заходите. (Идёт в кухню).

Давид уходит.

— Большой умник. Нормально ответить он не может. Но жена у него чудная… А как вы поживаете, Александра Петровна? (Возвращается в коридор, распахивает тумбу, достает один тапок, ищет второй).

ПЕТРОВНА. Норма-алъно. Работаю.

ПОЛИНА. Я знаю, что вы работаете… Где у них второй тапок? А как поживает ваш сын Геннадий? Мне он очень нравится.

ПЕТРОВНА. А вон второй,.. Да Геннадий — чего Геннадий? Как был Геннадий, так и остался им. С ногой только плохо, а лечит кое-как.

ПОЛИНА. Это очень плохо… Когда-то здесь были мои шлепанцы, кто их выбросил, я хочу знать? (Идёт в кухню)

ПЕТРОВНА. Вот жду его, должен придти. Исидор сегодня позвонил, надо бы позвать его: что-то опять с телевизором. Дай, думаю, заодно и я посмотрю, как он там, Исидор наш. Ничего, с виду даже похорошел.

ПОЛИНА (ирония). Очень… Ему главное — это вид… Чувствует он себя отвратительно и выглядит… При Гене он был похож на человека, а с чего ему сейчас хорошо выглядеть? (Заглядывает в холодильник.) О, пожалуйста: на той неделе я у них была — у них тоже было пусто.

ПЕТРОВНА. А кому теперь заполнять, Полина Самойловна? Исидор, в основном, в кафе ест…

ПОЛИНА (переходит к кладовке). А почему он в кафе? У него что, нет дома?

ПЕТРОВНА. Он и при Евгении Самойловне любил посидеть.

ПОЛИНА. Замашки денди у него всегда были, это я знаю… (Перебирает содержимое кладовки). Эту вермишель я покупала еще при Гене… Как это — некому заполнять? А что молодая хозяйка? (Закрывает кладовку). Мало ли, что он любит кафе. Теперь ведь за ним нужен уход. Он же старый больной человек.

ПЕТРОВНА. Вы только ему это не скажите.

ПОЛИНА. А какой он? Не старый? Тогда что такое молодой? Он, может быть, думает, что он ещё молодой… ну, правильно, пусть думает, я разве против? Но следить за ним всё равно надо. (Заглядывает в хлебницу). У них даже нет хлеба.

ПЕТРОВНА. А еще пойду за «Вечёркой» — возьму.

ПОЛИНА. Нет, я не к тому. Я сама пойду — надо же всё купить. Но меня интересует, почему это всё так? Ой, я совсем забыла! (Все оставляет, уходит в туалет).

ПЕТРОВНА. А кто сейчас из молодых ведёт хозяйство?

ПОЛИНА (из туалета). Как — кто? Все ведут! У Наума есть двоюродные братья и сестры… (умолкает на время).

Шум воды.

— (Едва открыв дверь.) …и у них есть жёны и мужья, и они тоже взрослые, и у них всё в порядке. (Идёт в ванную комнату, моет руки, дверь остается открытой). Почему у них может быть порядок, а у Наума — нет? Я его всегда называла «мальчик наоборот» … (Подобие смеха. Тут же — смена выражения). Ну, хорошо, Наум сейчас уехал, но почему она не ведёт? (Идёт в кухню). Геня была права, когда была против этого брака. Но он же никого не хочет слушать.

ПЕТРОВНА. (Наливает чай). Вам налить?

ПОЛИНА. Нет, Александра Петровна, я пока не хочу. А зачем вы пьёте такой крепкий? Вам разве можно?

ПЕТРОВНА. Я люблю крепкий. И Исидор любит. Мы иногда с ним на пару, хе-хе.

ПОЛИНА. Ему, между прочим, тоже нельзя… Но вы мне ответьте.

ПЕТРОВНА (дипломатично уклоняясь). Я ей, правда, насчет хозяйства тоже говорила: «Алёна-а! Нельзя так. Уведёт какая-нибудь твоего Наума». Смеётся… Молодые ещё.

ПОЛИНА. Как это — они молодые? Они ведь уже семья… Так, что я должна взять? Сумку я должна взять. А сказать он мне не мог — лучше, чтоб я ходила туда-сюда десять раз. Исидор, Исидор!.. Молодые… Александра Петровна, ему ведь уже почти тридцать лет, сколько ещё можно быть молодым? То он инженер, то он поёт в ресторане, то он журналист, то он опять инженер. А кто он сейчас и куда он поехал?

ПЕТРОВНА. Куда-то далеко.

ПОЛИНА. Я знаю, куда он поехал. Но меня интересует, почему они не считают нужным прислушаться к моему мнению? Как будто я им кто-то… А кто у них теперь самый близкий, Александра Петровна?

Телефонный звонок.

ПЕТРОВНА (резко вскакивает и так же, как и в прошлые разы, семенит к телефону). Я возьму. — Эх, ты-и-и-и! И не разогнуться… Але… Нет, не приходил ещё… Придёт, конечно, придёт, вот сами ждём его. Зайти-и? (Полине). Просит зайти. (На лице крайнее, даже утрированное удивление).

ПОЛИНА. Кто это?

ПЕТРОВНА. Не знаю. Кто-то чужой, второй раз подряд звонит. Говорит — приехал. Или уезжает, наоборот. Не поняла.

ПОЛИНА (решительно). Дайте сюда. (В трубку). Але… Нет, вы разговариваете не с его женой, а с его невесткой. А с кем разговариваю я? (Уверена, что ведет разговор так, как должна вести интеллигентная женщина). Но вы же можете себя назвать… (На том конце её явно сбивают с взятого тона). Ну не называйте, хорошо. А что вы тогда хотите?.. Зайти? Нет, как вы можете зайти, когда здесь никого нет?.. Я есть, но я тоже сейчас ухожу. Придёт Исидор Евгеньевич — пожалуйста… Он скоро придёт, да… (Кладёт трубку). Какой ты умный! «Зайти»… Кто его пустит? Я совсем не знаю человека и буду его пускать? А даже если я его знаю? Так, сумку я взяла, деньги я взяла… А Наум не звонил?

ПЕТРОВНА. При мне — нет. Исидор, правда, тоже ничего не сказал. Чего-то он злится на него. Я ему как-то сказала: «Ничего, может, у парня талант, раз он так». А он мне: «В одном его таланте я не сомневаюсь: плевать на своих близких». Хе-хе-хе.

ПОЛИНА. Они же не разговаривают.

ПЕТРОВНА. Да что вы! Чего так?

ПОЛИНА. Потому что у обоих — «золотые» характеры. Геня немало намучилась с ними… Я его спросила: «Наум, почему ты не разговариваешь с Исидором? Он же тебе отец». (В лицах). «Мы сами разберёмся». «Сами»… Гонора у него всегда было через край. Что у одного, что у другого.

ПЕТРОВНА. Разберутся. Не первый раз.

ПОЛИНА. Я разве говорю «не разберутся»? А сколько это стоит мне нервов? С этим они не хотят считаться. А с кем они вообще хотят считаться? Исидор делал всё, что он хочет, теперь — Наум. Точная копия!

Петровна посмеивается: ей — наоборот, всё это импонирует.

— А, что я вам рассказываю — вы же сами всё знаете. Он же рос у вас на глазах, Александра Петровна!

ПЕТРОВНА. Да-а, это да-а…

ПОЛИНА. Вы же в этом доме — своя… Я немного посижу, ноги уже тоже никуда не годятся. (Садится боком к столу, но неожиданно кладёт обе руки на стол и ложится головой на них. В такой позе и разговаривает. Снова возвращает фальшиво умильный тон — довольно характерный для неё, но не потому, что она фальшива, а потому, что ей не свойственно умиление, но в каких-то ситуациях она считает уместным умиляться). Сколько лет вы уже к ним ходите? Двадцать? Больше?

ПЕТРОВНА. Когда я первый раз к ним пришла? Я и не помню, когда. Ещё в Межапарке. Исидор Евгеньевич служи-ил, да-а. Ох, хорошо у них там было!

ПОЛИНА. Было… Я об этом и говорю. А куда это всё делось?

ПЕТРОВНА. Ох, нравилось мне там!

ПОЛИНА. Нет, а почему было, я вас спрашиваю? Геня мало старалась, чтобы всё это сохранить? А что у них от всего этого осталось?

ПЕТРОВНА. Нет, хорошо…

ПОЛИНА. Я думаю… Но теперь ведь Наум вырос — почему он ничего не делает, чтобы опять было хорошо?

ПЕТРОВНА (хохотнула). Человек такой.

ПОЛИНА. Совсем не так смешно, Александра Петровна, как вы думаете. Это всё очень печально. Меня как раз и волнует, что он такой, а не такой, как мне бы хотелось.

Телефонный звонок.

— (Идёт к телефону). Что он опять хочет? (В трубку сразу неприветливо): Да… (Меняет тон, выражение лица, смотрит на Петровну). Нет, это не Алёна. (Даже фыркнула от удовольствия.) Дома её нет… Или подождите… Александра Петровна!

Петровна отрицательно покрутила головой.

— (В трубку). Нет, её нет.

ПЕТРОВНА. (Подсказывает): Не приходила ещё.

ПОЛИНА. А кто её спрашивает?.. Коллега? Хорошо, пусть будет коллега. (Кладёт трубку). Меня ещё путают по голосу с молодой женщиной. (Фыркает). Коллега… Что это за коллега? Она ещё от него уйдёт, посмОтрите. Коллега … А где это Исидор так долго, я уже начинаю беспокоиться. (Располагается у трюмо — губы и прочее).

В дверях возня.

— Вот он уже идёт.

Несколько коротких, на сей раз, лёгких звонков.

— (Безадресно). Смените замок, я вам говорю! Я однажды сломаю ключ. (Пытается открыть дверь). Александра Петровна, идите — я не могу.

ПЕТРОВНА. Ща-ас… (Вперевалочку, чуть ли не бегом). Открыва-аем. (Действительно, сразу открывает).

ДИНА. Здравствуйте, Александра Петровна. (Полине). Добрый вечер!

ПОЛИНА (кивает больше, чем требуется). М-да… м-да… (Принимается за макияж, но косится через зеркало на Дину и Петровну).

Дина входит в кухню, Петровна — за ней.

ПЕТРОВНА. Здра-асте, здра-асте. Мы думали, это Исидор.

ДИНА. Что у нас с дверью?

ПЕТРОВНА. А чего с дверью? Вре-емя, хе-хе. Откуда ж это вы приехали?

ДИНА. С дачи. Решила начать понемногу перебираться.

ПЕТРОВНА. А всё-о, лету конец.

ДИНА. Как вы?

ПЕТРОВНА. Да я как… У меня какие события? А, во-от: работаю я, ага.

ДИНА. Да? РасскАжете, да? Извините, я хочу с дороги…

ПЕТРОВНА. А, ну давайте, давайте. (О сетке). В холодильник не положить?

ДИНА. Выложите пока на стол, если не трудно. (Идёт в коридор, прихватывает с собой сумку, уходит в «девичью»).

ПОЛИНА (сквозь зубы). «У нас… ».Как вам это нравится, Александра Петровна? «У нас…» Если бы я знала, я бы вообще не открывала. (Коротким смешком показывает, что шутит. Громко): Александра Петровна, я пошла. Я скоро приду.

ПЕТРОВНА. Ага, ну ладно.

ПОЛИНА. (Пошла было). Да, Александра Петровна, внизу в ящике что-то лежит. Где ключ?

ПЕТРОВНА. Не висит на трюмо, сбоку?

Полина ищет.

— Гвоздичек там. Значит, Исидор забрал.

ПОЛИНА. Хорошо. Забрал — пусть забрал. (Уходит).

ПЕТРОВНА (вслух). Что ж тут такого интересного вы принесли? (Разбирает продукты).

Дина выходит из «девичьей» — уже в халате, входит в кухню.

— Я смотрю: чего тут такого интересного есть?

ДИНА. Схватила на лету. Сейчас вместе поужинаем.

ПЕТРОВНА. Не, чего-то не хочу. Я уже и чай попила. Вот, даже ветчину взяла…так вдруг захотелось! А не стала. А я смотрю в холодильнике: и у них пусто, и вашего ничего нет. Даже подумала: «Наверно, уже не живет здесь». Про дачу не подумала. Подумала: «Кто-то, наверняка, уже нашел её. Интересная женщина, молодая еще…» Генке моему вы нравитесь. «Мамуль, говорит, шикарная, говорит, женщина. Не был бы женат, точно б женился на ней». Я говорю: «Ты погоди, может, она еще не захотела бы».

Обе смеются.

ПЕТРОВНА, Ой, так вам звонил один!

ДИНА. Да?

ПЕТРОВНА. По имени-отчеству меня назвал, а голос я не узнала, Я говорю: «Нет её дома».— «Точно?» Я говорю: «Как же не точно, когда я в дверь стучала? Может, говорю, она открывать не хочет. Хотя, с другой стороны, чего ей не открывать, если она дома». Ну, это я, конечно, не сказала, но хотела. А то скажешь чего-нибудь, а там — мало ли кто звонит. Ещё другому человеку напортишь. (Смешок.) Будет звонить.

ДИНА. Спасибо. (Что-то относит в холодильник).

ПЕТРОВНА. Ну, так я, между прочим, теперь на работу устроилась.

ДИНА. Да, Александра Петровна. Извините. Ну и как? Где?

ПЕТРОВНА. В научно-исследовательском институте, ага. Дежурю. Через двое суток на третьи. Удобно. Денежки небольшие, но всё ж. На мои пенсионные не очень-то разгуляешься, а мне ещё и пожить хочется, да-а. (Смеётся).

ДИНА. Ну, правильно.

ПЕТРОВНА. Сегодня как раз выходная. Исидор утром позвонил… Генку искал, что-то у него с телевизором… Выбросить уже давно надо — вот что… дай, думаю, гляну, как он там бедненький. (Как об открытии). Хорошо выглядит! Просто и не узнать. Отошел, видать, тьфу-тьфу. А то совсем худо было… Переживает, чего ж…

(Телефонный звонок).

— Вот, наверно, ваш звонит. Идите.

ДИНА (в трубку): Да… Да, я сегодня здесь… Меня попросили освободить. В течение недели… Нет, конечно, сегодня я уже не поеду обратно. Еле дотащилась… Во-первых, для меня это было неожиданным. А во-вторых… (Поворачивается к Петровне, как бы включая её в беседу). Я тебе звонила, но когда нам нужно, вас никогда нет.

Петровна солидарно кивает головой.

— Сюда? Когда?.. Нет, наверно, не стоит. (На Петровну, строит удивлённую гримасу.) Я устала, хочу принять ванну. Потом как-то… Ну, эту проблему мы с тобой обсудим в другой раз и в другом месте…

Петровна хмыкает.

— Надолго?.. Значит, через неделю. Я как раз спокойно сделаю все дела, перееду… Нет, нет, что мне перевозить? Кучу тряпок? Я спокойненько, за две-три ездки… Не люблю, когда кто-то крутится рядом, когда я что-то делаю. Тем более — мужчина.

Петровна откидывает нижнюю челюсть, таращит глаза, трясёт головой.

— Ну, хорошо, приезжай. Сам будешь тут… (Кладёт трубку, смотрится в зеркало). Вид у меня…

ПЕТРОВНА. Ничего, ничего, ещё «спасибо» должны оказать.

ДИНА. Какое «спасибо», Александра Петровна? (Входит в кухню). «Спасибо» теперь от нас ждут. (Становится в раздумье посередине кухни). Так, теперь надо что-то готовить. А что? Что-то я не соображу.

ПЕТРОВНА. Гость придёт?

ДИНА. Я сказала: встретимся после командировки. Я вообще не люблю вот так… (Жест, выражающий неорганизованность).

ПЕТРОВНА. После командировки долго, хе-хе-хе. А что? Всё есть. Он, надо думать, тоже что-нибудь захватит.

ДИНА. Наверно. Он хозяйственный.

ПЕТРОВНА. Хорошо! А что ещё надо?

ДИНА. Можно — салат из помидоров… У меня есть ещё баночка крабов. (Идёт к кладовке).

ПЕТРОВНА. Салат из крабов. Могу Я приготовить.

ДИНА. Да? А то я хотела…

ПЕТРОВНА. Идите, идите. Я сделаю, даже с удовольствием. Давно я в этом доме не готовила. Правда, Евгения Самойловна не очень любила… ну как хозяйка… но иногда поручала, ага. Борщ там… Это Наум любил… или любит, теперь уж и сказать боюсь, что любит, что нет… И сдобу пекла, да-а… Это уже по части Исидора. Сладкое любит.

ДИНА (не без второго смысла). Сладкое он любит, да.

ПЕТРОВНА. Мужчина… курит!… Странно, да? Ну, вы идите, прихорашивайтесь, а то нагрянет. Здесь будете принимать или у себя, в апартаментах, хе-хе? Это я к тому спрашиваю, чтоб знать, в какую посуду. Здесь-то, наверно, попроще можно.

ДИНА. Посмотрим.

ПЕТРОВНА. По обстоятельствам.

Возня в дверях.

— Ну, это уж точно Исидор, больше некому. Хотя, может и Алёна. (Засеменила к дверям). Кто та-ам? Иду, иду.

Дверь открывается. На мгновение показывается ИСИДОР — по инерции открывания и тут же скрывается.

— Чего там? А что, я лифт не слыхала? Или опять не работает?

Входит ИСИДОР с тремя томами Энциклопедии. Кладёт их на тумбу.

ИСИДОР. Сволочи.

ПЕТРОВНА. Кого это вы, хе-хе?

ИСИДОР. (Замечает Дину на кухне) Здравствуй. (Присаживается на тумбу).

ДИНА. Добрый вечер.

ИСИДОР. Чтоб они сдохли, вместе со своим лифтом!

ПЕТРОВНА. А-а… Не сдохнут. (Смешок. Пытается сверху прочесть): «Боль-шая со-ветская…» Ага, Энциклопедия. Во как! Тяжесть-то какую тащили!

Дина из кухни проходит к себе в «девичью», на лице улыбка — доброжелательная и снисходительная одновременно. Исидор бросает взгляд ей в спину, потом переводит на кухню: любопытство, но несерьёзное.

ПЕТРОВНА. (Перехватывает взгляд его, в тон, конфиденциально): Гости у нас нынче, ага… А вам какой-то мужчина дозванивается. Кто — не сказал, но я поняла, что приезжий. Или не приезжий, а уезжает. Сюда всё набивался. Я говорю: «Чего это, извиняюсь, без хозяина?» И Полина тоже ему…

ИСИДОР. Она что, здесь? (Встаёт).

ПЕТРОВНА. В магазин пошла. «Пусто, говорит, в доме».

ИСИДОР. Это же не в её доме, что ей волноваться? (Идёт с книгами в комнату).

ПЕТРОВНА. (Идёт следом). Да пу-усть. Плохо вам, что ли? Еда будет. Могу пока ветчиной угостить, купила. Захотелось вдруг. Хлеба, правда, у вас тоже нет. У Дины отрежу. А могу и ещё чего-нибудь позаимствовать, по старой дружбе. Или вы из кафе, пардон?

ИСИДОР. (Переставляет книги на полке — освобождает место для принесённых). Чай есть?

ПЕТРОВНА. Заварила. По-вашему. Крепки-ий!

ИСИДОР. Если не трудно, принесите сюда.

ПЕТРОВНА. Есть, товарищ начальник! А там, говорит, ещё почта какая-то в ящике… Полина. Не забрали?

ИСИДОР. Интересно, как она в той темноте разглядела?

ПЕТРОВНА. Вот разглядела, хе-хе. Давайте мне ключ. Я за «вечёркой» пойду — возьму.

ИСИДОР. В плаще.

ПЕТРОВНА. Ага. Ну, несу. (Что-то мурлыча, засеменила в кухню).

Из « девичьей» выходит ДИНА.

— (В коридоре, Дине). Сейчас. Старика обслужу…

Дина с той же величественной улыбкой проходит в ванную комнату.

— (Останавливается у порога кухни, через всю квартиру): Я не поняла: бутерброд нести вам или нет?

ИСИДОР. Можно.

ПЕТРОВНА. Ну, правильно. А то чего там… (Готовит бутерброды. Оттуда, громко): Да, Генке я позвонила, придёт. Слышите?

Исидор продолжает перестановку:

ПЕТРОВНА. Обрадовался даже (умолкает, наливает чай, с бутербродами и чаем идёт по коридору). Исидор Евгеньевич!

ИСИДОР. Слышал, слышал.

ПЕТРОВНА. (Входит в столовую). Обрадовался даже. Нравится ему у вас. «Мамуль, приятно, говорит, поговорить с умным человеком». Ага, всегда-а… Я пять кусков положила. Хватит или ещё принесу?

ИСИДОР (размешивает, внимание на полки: что-то прикидывает). Достаточно.

ПЕТРОВНА. Я тоже так думаю. (Садится за стол. По виду такое впечатление, что обещание Дине насчёт салатов совершенно вылетело из головы. Об Энциклопедии): А у вас вроде уже есть комплект. (Кивнула на полку).

ИСИДОР. Трёх томов не хватало.

ПЕТРОВНА. Да, этот ещё приходил, Давид Михайлович. Я ему сказала, что вы в книжном. Сразу: «А что там? А что там?» Хе-хе-хе… Жда-ал.

ИСИДОР. Что ему надо было?

ПЕТРОВНА. Не знаю. Даже заснул. Ещё придет. А я прибрала немного, полы протёрла, полки. У вас, правда, в комнате ещё не убирала. За «Вечёркой» позже схожу — пускай очередь пройдёт, у меня там, в киоске, свой человек, хе-хе. И кактусы не поливала — вот ещё что. Не стала. Вы меня напугали, что их надо как-то особенно поливать… бумажки какие-то наклеили. Названия, что ли? Пусть, думаю, хозяин сам поливает. Ещё достанется мне… (Смешок). Ну, это я шучу, как любит говорить Полина. Всё допытывалась у меня: «Почему он не звонит? Почему он уехал?» Наум это. Да как «почему?». Надо, да и уехал, твоё-то какое дело? Ну, в смысле и моё, конечно, Верно, ведь?

Исидор занят тем же, мычит нечто, отдалённо похожее на мелодию популярного шлягера «Оу, май папА». Этим он как бы подчёркивает своё полное безразличие к данному вопросу.

— Человек уже взрослый, что хочет, то и делает. Мой Генка в пятнадцать лет на фронт удрал. А что я могла сделать? Удрал и удрал, жди теперь. (Вздох). Да-а… Ну вот, вроде всё, доложила. (Вскакивает). Я ж ей сготовить обещала! Ну что, помидорчик стащить?

ИСИДОР (отказ). Спасибо.

Петровна, квохая, засеменила по коридору. Несколько коротких быстрых звонков.

— Ба-аттюшки, неужто гость пришёл? Не, это, наверно, Полина. Хотя Полина так не звонит, (открывает).

Входит ОЛЬГА.

— Во как!

ОЛЬГА. Ой, Александра Петровночка! (Целует). Откуда вы?

ПЕТРОВНА. Исидор позвонил Генку позвать. Вот я и подумала: «Что-то я давно у них не была. Наверно, соскучились по мне».

ОЛЬГА. Я соскучилась.

ПЕТРОВНА. И зашла бы.

ОЛЬГА (садится на тумбу): Хотела. Один раз даже рядом была.

ПЕТРОВНА. Да ну?

ОЛЬГА. Около вас кафе новое открылось.

ПЕТРОВНА. А, вот как. Мне там место гардеробщицы предлагали.

ОЛЬГА. Меня все зовут: «Пошли, пошли», а я никак не соображу, что это же рядом с вами.

ПЕТРОВНА. Ну да. Но я все равно… не-а.

ОЛЬГА. А когда подъехали, смотрю: ваш дом. И пропало настроение.

ПЕТРОВНА. Да ты что? Чего это? Не поняла я.

Ольга пожимает плечами — жест, кажется, тогда модный у молодых женщин с претензией на равноправие.

— Не понравилось?

ОЛЬГА. Не сказала бы. В кафе красиво.

ПЕТРОВНА. Что-то это там такое было? Интере-есно… А я тоже подумала-подумала: «Чего это я буду ломаться под чужими пальто? Мне и моё — кто бы подал». Хе-хе-хе. Не, не захотела. (Снова, спохватившись): Ой, иди сюда, посидишь. А то я опять не успею.

ОЛЬГА (остаётся на тумбе). Что вы там вкусного стряпаете, Петровночка?

ПЕТРОВНА. Дина гостя ждёт, ага. (Шутливая конфиденциальность.) По-моему, с каким-то прицелом. Хотя кто его знает? Ну, пусть, пора ей. Своего угла не имеет — ну что это? Вот-вот должен подойти, посмотрим. А мне ещё надо за «Вечёркой» сбегать успеть. Ты, случаем, не принесла?

Ольга отрицательно покачала головой.

— Там ещё корреспонденция какая-то в ящике. Тоже не брала?

ОЛЬГА. У меня ключа нет.

ПЕТРОВНА. А у Исидора в плаще. Возьми. Может, от Наума. Как ему там? Не трудно?

ОЛЬГА (Такой же жест плечами). Говорит, трудно.

ПЕТРОВНА. Ах, тру-удно? Ну, так помогай, чего ж?

ОЛЬГА. Я ему?

ПЕТРОВНА. Или не заслужил, хе-хе? Скажи: «невелика заслуга — ласкать жену письмами», да?

ОЛЬГА. Петровночка, можно я с себя? А то… противно. Такая теплынь — целый день о дУше мечтаю.

ПЕТРОВНА. А, давай, давай. Только в душе пока невеста наша, да. Готовится.

Ольга проходит через коридор в столовую. Исидор стоит за столом, листает один из принесённых томов.

ОЛЬГА. Добрый вечер.

ИСИДОР. (Бросает на неё взгляд поверх очков). Здравствуй.

Ольга, подбадривающе, не то подмигивает, не то кивает, хотя выходит это не очень бодро. Проходит в дальнюю комнату. Исидор провожает её тем же взглядом поверх очков. Телефонный звонок. Петровна семенит к телефону. Исидор прислушивается: такой же взгляд, но видеть разговариваюшую Петровну он не может, так как стоит в стороне от оси коридора.

ПЕТРОВНА. Слушаю вас… А, до-ома, вот теперь дома. Исидор Евгеньевич! Вас.

Исидор идёт к телефону.

— Он. Вот этот. (Идёт в кухню).

ИСИДОР. Да… Да. (Слушает, то удивляясь, то пытаясь понять, кто и зачем). Ну вот, я уже дома. А кто это?.. Ну, хорошо, а почему вы не можете себя назвать?.. Ну, пожалуйста, заходите… Нет, никуда. Адрес вы знаете? Очень хорошо… Четвёртый этаж, последний… Лифт есть, но он не работает. Хотя, может, уже работает: потолкайте дверь снизу… Куда толкать? Вперёд толкать, не назад же.

Петровна фыркает.

— (На Петровну): Вот вы можете как раз об этом написать в своей… газете, журнале, где вы там… все вам будут очень благодарны… Пожалуйста. (Кладёт трубку). Интересно, что он хочет? (Входит в кухню, курит, немножко важничает).

ПЕТРОВНА. Два раза звонил. И кто же это?

ИСИДОР. Какой-то журналист.

ПЕТРОВНА. Журнали-ист?! По голосу я бы не сказала, что журналист.

ИСИДОР. А что, у них какие-то особые голоса?

ПЕТРОВНА. Да это я так, глупость, конечно.

ИСИДОР. (Заглядывает в холодильник). У нас совсем ничего нет?

ПЕТРОВНА. Там Динино. Дак откуда ему было взяться? Сейчас Полина принесёт. (На реакцию Исидора): Не нравится ему. А вы ей деньги отдайте. Или не возьмёт? Да ла-адно, свои, что там считаться. (Шутливо-заговорщицки). А я так вообще думаю: денег у нее — чёрт на печку не перекидает. Всю жизнь одна, куда ей деньги девать?

ИСИДОР. Александра Петровна, вы нам что-нибудь приготовьте… что она там принесёт… какую-нибудь ерунду. Бутерброды, чай.

ПЕТРОВНА. Ага. А когда?

ИСИДОР. Сказал, через час.

ПЕТРОВНА. А, это запросто. Ох, почитаем про вас! Хе-хе…

Исидор выходит из кухни. Одновременно из ванной комнаты выходит Дина. Волосы убраны под платок, на лице крем — явный полуфабрикат, не рассчитанный на посторонний глаз.

ДИНА. Пардон.

ИСИДОР. Ах, ах… А то я тебя не видел. Но ты можешь не беспокоиться: пока ты и в таком виде смотришься.

ДИНА. Ну, когда говорит такой специалист… Как ты живёшь? Мне говорили, ты опять попал в больницу.

ИСИДОР. Могла бы и навестить. Ножки бы не отсохли.

ДИНА. Наверно.

ИСИДОР (жест, приглашающий в столовую). Ну, заходи. Для стояний в коридоре мы уже не очень годимся.

ДИНА (колеблется). Ты… как-то перехватил меня… (Тем не менее, входит).

ИСИДОР. Ничего. К своему хахалю ты ещё успеешь.

ДИНА. Почему обязательно к хахалю?

ИСИДОР. Потому что я так думаю. И я думаю, что думаю правильно. Сядь, сядь.

ДИНА. Как я давно не была здесь! (Осматривается).

ИСИДОР. Не так уж давно.

ДИНА. (Жёстко). Вот тАк я очень давно не заходила. Но здесь всё так же… Вы хотели делать ремонт.

ИСИДОР. Мы многое что хотели.

ДИНА. (Взгляд на подоконник). Кактусов так много! Целая плантация! (Идёт к окну). По-моему, это твое единственное увлечение, которому ты так долго не изменяешь. Я права? Ну, ещё книги.

ИСИДОР. Книги — это не увлечение.

ДИНА. Ну да, ну да, прости, я не так выразилась. А мой ещё жив? (Пытается прочесть, что написано на бумажных полосках) «0-пун-ци-ус Наум-кус»… Это вот тот маленький? Смотри, как они растут. А немного похож на Наума, да? Характер… А где тогда я? «Опун-адус Олъ-гус»… Этого не было… «Клейстокактуо Динус»… Замечательно звучит, прямо скажем, не очень поэтично, но… Я думала, ты уже давно выбросил.

ИСИДОР. Кактус здесь ни при чём.

ДИНА. С твоим максимализмом… (Возвращается к столу, присаживается). Очень трогательно. Между прочим, я как-то представила, что вот так однажды войду опять в эту комнату… в квартиру, а вы уже сделали ремонт, и, знаешь, по-моему, что-то уйдёт, чего-то будет не хватать. Может, привыкла, что как приехала к вам… Когда я к вам приехала? Лет пятнадцать назад, не меньше. Наум ещё в школу ходил… Привыкла, что у вас обязательно что-то сыплется, скрипит паркет…

Из своей комнаты выходит ОЛЬГА.

— Здравствуй.

ОЛЬГА (мгновенная оценка ситуации): Здрасте. (Кивок в сторону ванной комнаты). Свободно?

ДИНА. Ты не на очень долго?

ОЛЬГА. (Знакомое движение плечами). Нет. (Уходит в ванную комнату).

ДИНА. Я слышала, Наум куда-то уехал.

ИСИДОР. А почему бы ему не уехать? Захотел — уехал. Заботиться ему ни о ком не нужно. Чувство ответственности перед близкими ему незнакомо.

ДИНА. Ну, Исидор… Кто виноват?

ИСИДОР. Не знаю, кто виноват. Геня в него вкладывала более чем достаточно. Но с ней он тоже не очень считался. Наверно, это признак какой-то особой талантливости… чтобы всем вокруг него было плохо. Но что-то пока ничего выдающегося я не вижу… Зато он заносчив, нетерпим, умнее всех, последнее слово только за ним.

ДИНА. По-моему, есть в кого.

ИСИДОР. Заносчивым я никогда не был.

ДИНА. Своих «достоинств» у тебя тоже хватает.

ИСИДОР (обрывает): Хорошо, где ты? Что тебя сюда принесло сегодня?

ДИНА. Всё, кончилась моя дача с удобствами. Хозяева попросили.

ИСИДОР. Пора найти такого хозяина, который уже не попросит.

ДИНА. Давно пора. Но что-то такие не попадаются.

ИСИДОР. А этот? Кто это?

ДИНА. Это? Это… (отмашка рукой).

ИСИДОР. Что-то у тебя не очень праздничное настроение.

ДИНА. Ты не прав. Настроение хорошее. Устала немножко.

ИСИДОР. Попробовала бы женщина с такой кислой физиономией принимать меня.

ДИНА. Во-первых, физиономию мы сейчас «сделаем». А, во-вторых, ты — это ты. Я просто не могу представить себе, чтобы женщина принимала — тебя!— с кислой физиономией.

ИСИДОР. Ты можешь иронизировать, сколько в тебя влезет, но если у меня не склероз, у тебя была возможность убедиться в этом самой.

ДИНА. Да, Исенька, и не только в этом. (Встаёт). Мне надо идти. Спасибо за приглашение. (Идёт к выходу).

ИСИДОР (сопровождая): Только не выпендривайся, не выпендривайся. Ты прекрасно знаешь, что можешь в любое время и зайти, и пользоваться всей квартирой. Так что, не строй из себя бедненькую!

ДИНА. Да?

ИСИДОР. Да, да, не надо. Когда ты — человек, тогда и я с тобой по-человечески. Кстати, ты можешь и своего… кто он тебе, не знаю,… хахаль, не хахаль… пригласить сюда. Если, конечно, его не стыдно показать в приличном обществе. Тем более что ко мне сейчас придёт один серьёзный человек… Мы можем посидеть, как люди, это все-таки лучше, чем принимать на кухне или у тебя в «девичьей» (на «девичьей» нажимает, подчёркивая несоответствие с представительностью самой Дины).

ДИНА. Что с тобой? Ты так спокойно уступаешь?

ИСИДОР. Не волнуйся, пока со мной всё в полном порядке. Просто, мне почему-то кажется, что это ещё далеко не тот случай.

ДИНА. Какой?

ИСИДОР. Такой. Я думаю, что скорее ему будет не очень спокойно. Такое у меня подозрение.

ДИНА. Н-ну! О чём ты говоришь! А он ещё удивляется, откуда у него такой сын… Спасибо. Я подумаю. (Уходит к себе в «девичью»).

Исидор возвращается к столу, листает том, мурлыча ту же мелодию, но уже более различимо.

Телефонный звонок.

ПЕТРОВНА. (Семенит к телефону). Ох-ох! Ух-ух! (Долго возится с поднятой трубкой). Але… До-ома… Сейчас. (Кладёт трубку, подходит к ванной комнате, в дверь): Алена!

ГОЛОС ОЛЬГИ. Что, Петровночка?

ПЕТРОВНА. Тебя. Подойдёшь или как?

ГОЛОС ОЛЬГИ. Иду.

ПЕТРОВНА. (Возвращается к телефону). Сейчас она…

Из ванной комнаты выходит ОЛЬГА, бежит к телефону, завязывая халат.

— (Дождавшись Ольги). Похоже, уже звонил тебе. Я забыла сказать. (Отходит в глубину кухни, но связи не обрывает).

ОЛЬГА. Привет… Неважно. (Садится на тумбу).

Исидор по-прежнему занят Энциклопедией, но время от времени бросает в сторону Ольги взгляд поверх очков — видеть он её не может, но прислушивается.

— Мм… (Мнётся). В принципе я не против… Смущает? Ну, что-то, наверно, смущает, как ты думаешь? (Смеётся). А куда? Да-а? О как! А кто будет ещё?… Да-а?! Это совсем интересно. Как это тебе удалось подстроить?.. Нет? Извиняюсь. Надо подумать. А во сколько?… Нет, не надо, я сама позвоню. Перед выходом. Или наоборот. (Смеётся). Пока. (Какое-то время сидит, расставив ноги, руки пропустив между голых колен, ссутулившись, но это не намёк на то, что что-то её угнетает — напротив, такая поза выражает независимость и раскованность современной женщины).

ПЕТРОВНА. (Из кухни). И что там?

ОЛЬГА. Там? Полный порядок.

ПЕТРОВНА. Ну, и отлично. А я уже салат сделала. Попробуй.

Ольга отказывается.

— (Пробует.) Мм! Зря ты. Хотя бывало и лучше.

Из «девичьей» выходит ДИНА.

ДИНА. (На ванную комнату). Всё?

Ольга кивает. Дина заходит в ванную комнату.

ПЕТРОВНА. Или аппетит не хочешь перебивать? Уходишь?

ОЛЬГА. Вы когда за «Вечёркой» пойдёте?

ПЕТРОВНА. Да вот… скоро.

ОЛЬГА. Вместе пойдём.

ПЕТРОВНА. Коне-ечно. Сейчас, видишь, тебе хорошо, свободно. И Серёжка у бабушки… Ну и правильно, скажи, пока есть возможность, да? Исидор-то тебя отпускает? А чего ему не отпускать, скажи, я женщина самостоятельная, сама знаю, что делать… Ты ж не чего-то там… Или что? Хе-хе-хе. Алёна-а! Не, ну правильно, правильно.

Исидор запел в столовой: «Оу, май папА-а-а, ю а фор ми соу уондерфу-у-ул…». Ставит том энциклопедии на освободившееся место на полке. «Оу, май папА-а бум-ба-ри бам бабА-а-а…»

— Чего это?

ОЛЬГА. Где?

ПЕТРОВНА. Воет, что ли, кто?

ОЛЬГА. Исидор поёт.

ПЕТРОВНА. Ба-атюшки! Настроение, видать, хорошее. Ну, и хорошо. Давно я у него такого не наблюдала, наверно, со смерти Евгении Самойловны. (Конфиденциально, в уже знакомом тоне). Может, ещё и женим его, ага. Невест много. Вон наша-то… (Кивок на стену в сторону ванной комнаты). Ну-ка, дай я на него гляну. Видно оттуда? (Крадучись подходит к тумбе, изгибается, пытаясь увидеть Исидора за столом).

Исидор так же бубнит мелодию.

— Ага. (Возвращается в кухню). Точно… Корреспондента ждёт.

ОЛЬГА. Да? (Лёгкое любопытство, смотрит в сторону столовой).

ПЕТРОВНА. Ну, или журналист… Никогда не знаю, какая между ними разница. А какая? Ты ж теперь должна различать.

Ольга отвечает своим жестом.

— Не зна-аешь? Не хо-очешь, скажи, знать. «А зачем мне, скажи, знать, если я своего мужа по полгода не вижу?» Да? (Смешок.) Денег хоть много присылает? Вначале, я знаю, совсем с этим худо было.

ОЛЬГА. Сейчас не лучше.

ПЕТРОВНА. Иди ты! Погоди, погоди, чего-то я не пойму. А чего тогда было ехать?

ОЛЬГА. Александра Петровна, это его… Пускай.

ПЕТРОВНА. Всё. Закрыли. Хватит с нас. Правильно.

Из комнат раздаётся не то треск, не то звон.

— А это что? В дверь?

ОЛЬГА. Будильник. (Смотрит в сторону столовой).

Исидор вскидывает левую руку, смотрит на часы; при этом правой рукой держится за запястье левой, а корпус откинут назад.

Идёт к себе в комнату. Видно, что дверь открывается только наполовину — что-то явно мешает.

ОЛЬГА. Для лекарства.

ПЕТРОВНА. Ах ты, смотри! Режим, режим. Прижало, значит. Значит, кого хочешь прижмёт, вот так.

ОЛЬГА. По-моему, он и раньше любил себя.

ПЕТРОВНА. Так считаешь? (Смешок). А что? Наверно, так и надо. Но к тебе он всё равно хорошо относится. Я помню, Евгения Самойловна иногда чего-нибудь там… в твой адрес… ну, так, по-женски… а он никогда! Ммм!.. ни слова. Та даже, бывало, злится. «Скажи, мол, им…»

Исидор выходит из комнаты, проходит по коридору, бросает на ходу поверх очков взгляд на обнажённые колени Ольги. Ольга в том же шутливом ключе подчёркнуто запахивает колени халатом.

ИСИДОР (входит в кухню). Какое-то новое лекарство. Надо принимать каждые четыре часа.

ПЕТРОВНА. Да-а? Ну и принимайте. А я в своей жизни ни разу не принимала… почти, ей-богу.

Исидор запивает лекарство.

— Вот как вырезали у меня жёлчный пузырь в двадцать лет, так с тех пор и не болела ничем. Генка даже шутит: «Мамуль, надо, говорит, предложить медицинской академии, чтоб всем советским людям вырезали жёлчный пузырь». Не помню сейчас, зачем он это сказал… что-то, говорит, тогда должно улучшиться в нашей стране, хе-хе.

Исидор так же смотрит на часы, но теперь явно дурачась.

ИСИДОР. Ну, где она? Её хорошо посылать за смертью.

ПЕТРОВНА. Полина? Придё-от.

ИСИДОР. Повторяет «номер» с ольгиными коленками, на что Ольга отвечает мимикой: всё, мол, нету, — и идёт в столовую.

ОЛЬГА. (Встаёт, становится на пороге кухни, чтобы её не слышали в столовой). Петровночка, вы скажите ему, что я не приду.

ПЕТРОВНА. А, конечно, скажу. Погоди, а что тебе самой не сказать? Ты ж не чего-то там… Или что? Хе-хе-хе. Алё-она-а! Не, скажу, скажу.

ОЛЬГА. А то он будет ждать, нервничать. Ещё «скорую» вызовет.

ПЕТРОВНА. Да, это у него теперь быстро. … Видишь, значит, всё же хорошо к тебе относится. А он к тебе всегда хорошо относился.

ОЛЬГА. Всё равно не хочется — ни врать, ни успокаивать.

ПЕТРОВНА. А он, скажи, ко всем миловидным женщинам хорошо относится, хе-хе-хе? (Меняет тон на серьёзный): Не, не. Всё равно переживает ваши эти… с Наумом.

ОЛЬГА. Я как-то показываю Серёжке на улице черноволосого парня: «Смотри, Серёжка, твой папа». А он даже бровью не повёл.

ПЕТРОВНА. Чего это? А-а, ну зна-ает уже, конечно. Большой, два года, чего ты хочешь? Понимает всё. Так что вам, милые, теперь так просто не отвертеться от него, да-а… Хе, говоришь, не повёл?

ОЛЬГА. (Встала) У него ещё нет бровей.

ПЕТРОВНА. Ну что, пошла собираться? (Понизив голос) Но ты б всё равно поела, а то вдруг не покормят там, хе-хе.

ОЛЬГА. Покормят. (Идёт в комнату)

Исидор встречает ее взглядом поверх очков.

ИСИДОР. Сядь.

Ольга в недоумении останавливается.

— Сядь, сядь. Можешь посидеть несколько минут, от тебя не отвалится.

ОЛЬГА. Меня ждут.

ИСИДОР. Ты ведь только явилась.

ОЛЬГА. (Движение плечами) Ну… Позвали.

ИСИДОР. У меня такое впечатление, что ты устраиваешь какие-то демонстрации.

ОЛЬГА. Я?

ИСИДОР. Нет, ты. Проходишь, как сквозь стену, не поговоришь ни о чём.

ОЛЬГА. О чём?

ИСИДОР. О чём? Не знаю, о чём. Когда-то ты находила, о чём. Кажется, это мы с тобой просиживали на кухне до утра… Ты ведь здесь не просто жиличка, если я правильно понимаю. С Диной мы могли по году не разговаривать, меня это мало трогает. Она всё равно — чужой человек. Но ты, по-моему, не чужой.

Ольга повела плечами: определённо слушает из вежливости, понемногу приближаясь к своей комнате.

— Ты можешь при этом дёргать своими очаровательными плечиками, сколько ты хочешь. На моё воображение это уже не действует, а чужой тебя здесь никто не считал. Чтобы там ни было.

ОЛЬГА. Исидор Евгеньевич, я веду себя так, как ведётся.

ИСИДОР. Пожалуйста. Только не надо, деточка, в моём обществе самоутверждаться. Больше того, что ты стОишь, ты не получишь. Меньше — тоже. Самоутверждайся перед своим мужем. Хотя это тоже не самое лучшее средство для семейного счастья. Так мне подсказывает мой столетний опыт… Я тебе должен какую-то мелочь — может, ты из-за этого?

ОЛЬГА. Что вы, Исидор Евгеньевич, я уже давно всю сумму разнесла по другим статьям расходов. (Смеётся)

ИСИДОР. (Курит, важничает, хотя её реплика задела его). Я тебе отдам, отдам, не волнуйся. Я свои долги помню… Ну, в чём я перед тобой провинился? То, что ты не могла найти общего языка с Геней… что уж теперь об этом? Оказывается, со своим собственным мужем тоже трудно найти. Но это — ваши дела, разбирайтесь сами. Я вами не руководил и не собираюсь руководить. Единственное, чего я от вас жду, чтобы всё было по-человечески. По-моему, это не так трудно.

ОЛЬГА. По-человечески — это как?

ИСИДОР. Как? А сама ты не знаешь?

ОЛЬГА. Не знаю, Исидор Евгеньевич. У меня — не столетний опыт.

ИСИДОР. Но ты ведь тоже не сахар — так, если положа руку на сердце. Он — это он, отдельный разговор. Ты знаешь, как я отношусь ко всем его захлёбам. И, между прочим… Геня тоже говорила, что если он не изменит свой характер, ни одна приличная женщина с ним долго не будет. Это она о тебе, можешь у Полины спросить. Так что Геня умела быть объективной. Но ты — это ты. Хоть ты и мнишь о себе. Пока ты ещё только материал, который должен попасть в хорошие руки… Что ты опять смеёшься?

ОЛЬГА. Вы входите в форму. Руки, примерно, ваши?

ИСИДОР. Мои? Это не самый плохой вариант. Но у тебя есть, кому тебя обрабатывать. Хотя, откровенно говоря, я не знаю, когда он, наконец, повзрослеет, чтобы браться за такое дело. Он думает, что главное —это уметь хорошо схватить за задницу. Но это не главное, можешь мне поверить.

ОЛЬГА. Исидор Евгеньевич, я вам верю, но эта тема больше подходит для беседы с ним.

ИСИДОР. Куда ты торопишься?

ОЛЬГА. Даже если бы не торопилась.

ИСИДОР. Я понял, понял, что твой пуританский слух оскорблён. Но от моих слов ты хуже не станешь. Тебе обязательно надо идти? Это я не для отчёта спрашиваю. Сейчас придёт один человек, его надо как-то принять. Ничего особенного, но мне было бы приятно, если бы ты была хозяйкой. Чем эта старая «зудила». Может быть, услышала бы кое-что интересное. И даже обо мне. Как это ни странно.

Ольга разводит руками: увы!

— (Резкая смена тона): Ну как хочешь. Иди. (Сам идёт к себе в комнату, мыча мелодию, но с иным оттенком).

Ольга скрывается в своей комнате.

Исидор выходит от себя, с полотенцем. Толкнулся в ванную комнату — закрыто. Пошёл в кухню.

— Она туда навсегда провалилась? (Берёт заварной чайник). Полейте.

ПЕТРОВНА. (Не поняла): Куда?

ИСИДОР. (Становится над раковиной): На голову. Куда ж ещё?

ПЕТРОВНА. Прямо заваркой? Это что-то я не слыхала. (Льёт Исидору на голову): И что же теперь это будет?

ИСИДОР. (Завязывает полотенцем голову): Теперь там вырастет чайный куст.

Звонок в дверь.

ПЕТРОВНА. Генка, наверно. Что-то задерживается. (Ждёт, пока Исидор откроет).

Входит Давид Михайлович.

— А где же Генка?

ДАВИД. Какой Генка?

ПЕТРОВНА. Это я не вам — себе. (Смешок): Исидор Евгеньевич, а вы не закрывайте. Сейчас ещё народ подойдёт. Зачем? Только зря мучиться. А прикрыть — прикройте. Ага.

ДАВИД. Где ты был?

ИСИДОР. Был. (Проходит в столовую)

ДАВИД. Я знаю, где ты был.

ИСИДОР. Тогда что ты спрашиваешь?

ДАВИД. А что ты скрываешь? Он тебе что-то оставил?

ИСИДОР. Ничего интересного. Я бы тебе сказал.

ДАВИД. Ты? От тебя дождёшься.

ИСИДОР. Ты немного спутал: это от тебя не дождёшься.

ДАВИД. (Шарит взглядом по полкам): Это я у тебя видел… это было… это у меня есть. (Берёт одну книгу) Когда у него будет Жуков?

ИСИДОР. Когда будет — тогда будет. Он же мне обещал, а не тебе. Поставь на место, ты это сто раз видел.

ДАВИД. Мог бы заодно и обо мне побеспокоиться.

ИСИДОР. Это не такая крайняя необходимость для тебя, чтобы я беспокоился.

ДАВИД. Для меня… А для тебя?
ИСИДОР. А для меня — это для меня. Я всё-таки имею к этому какое-то отношение.

ДАВИД. Ты что, тоже командовал армией?

ИСИДОР. Кем бы я ни командовал, я не командовал в это время своей женой в эвакуации.

ДАВИД. Ты так этим гордишься. Все уже давно об этом забыли, а ты всё гордишься. Интересно, почему бы это?

ИСИДОР. Да, интересно — почему? Только пока поставь. (Хочет отнять книгу).

ДАВИД. (Не отдаёт): Что ты так боишься? Я же не унесу.

ИСИДОР. Ты можешь и унести.

ДАВИД. Ах, Я— могу. А ты? (Ставит книгу на место).

ИСИДОР. Что я у тебя украл?

ДАВИД. А я у тебя что-то украл?

ИСИДОР. Ты-то как раз крал. И не один раз. (Поправляет за ним стопку книг на полке) Я ещё должен проверить, не спёр ли ты чего-нибудь, когда торчал здесь.

ДАВИД. Нет, что я у тебя украл? Моэма ты мне сам дал, у тебя было три штуки. Наверно, от жадности нахватал и сам не заметил. Ну и что ещё?

ИСИДОР. Не помню. Я ещё должен помнить такие вещи? Мне достаточно в жизни проблем посерьёзней.

ДАВИД. А, у него серьёзные проблемы. И какие у тебя проблемы?

ИСИДЛОР. Не твоё дело. Что тебе надо было?

ДАВИД. Надо было. (Идёт к столу).

ИСИДОР. Только покороче, потому что мне сегодня с тобой некогда.

ДАВИД. А что такое? Что у тебя за дела такие?
ИСИДОР. Я же тебе уже ответил. Ты пришёл по какому-то делу — давай своё дело.

ДАВИД. (Из кармана пиджака достаёт бумаги, обстоятельно раскладывая перед собой). Дела у него… Ты ещё не надумал продавать свою рухлядь?

ИСИДОР. Вот эт о твоё дело?

ДАВИД. Это как раз твоё дело. Идиот. Он всё думает, что специально для него остановится время. Скоро вся твоя мебель будет иметь такой же замечательный вид, как это кресло. Я из него еле встал.

ИСИДОР. Тебя никто не приглашал садиться.

ДАВИД. Люстра — ладно, ещё можно подождать, они входят в моду, и у нас в «комиссионке» такие висят. Но что ты держишься за эту спальню — убей бог! В Межапарке она была на месте, а здесь… Только твоё тупое упрямство. Ты даже не можешь как следует открыть дверь. Сам ты можешь пройти?

ИСИДОР. У меня же не такое брюхо, как у тебя.

ДАВИД. Ну! У тебя вообще всё лучше, чем у меня.

ИСИДОР. Я не понимаю, почему тебе так хочется это продать? Ты боишься, что я тебе не отдам твои деньги? Ты ведь пока не умираешь с голоду. Я тоже пока ещё жив.

ДАВИД. Знаешь, что… Если ты заговорил об этом, то я тебе на это счёт скажу так: нам обоим уже надо приводить свои дела в порядок.

ИСИДОР. Я ведь не возражаю. Но ты приводи свои, а я буду приводить свои.

В комнате Ольги прошлись по шкале радиоприёмника. Тихая музыка.

ДАВИД. Она к нему не собирается?

ИСИДОР. Спроси у неё.

ДАВИД. Но он что, совсем уехал?

ИСИДОР. А это ты спросишь у него.

ДАВИД. Ты сегодня очень остроумен.

Входит Ольга. Оделась: брючки, мужская рубашка, косметика.

ОЛЬГА. (Приятно удивлена гостю): Добрый вечер!

ДАВИД. Здравствуй.

ОЛЬГА. Кто-нибудь угостит сигаретой?

ДАВИД. (Немного заиграл перед молодой женщиной) Пожалуйста.

Исидор со снисходительностью опытного сердцееда наблюдает за этим не очень умелым флиртом.

— А ты разве куришь?

ОЛЬГА. Если хочется подумать.

ДАВИД. Тогда возьми больше.

ОЛЬГА. (Оценила, смеётся) Голова закружится, Давид Михайлович. Спасибо. (Уходит к себе)

ДАВИД. Она становится интересной женщиной.

ИСИДОР. Да. И что тебе?

ДАВИД. Мне — ничего. Но Геня была права: какая-то отчуждённость в ней есть.

ИСИДОР. Оставь Геню в покое.

Давид понял, что на сей раз заехал не туда.

ДАВИД. (Заглаживая) Тебе ведь она тоже когда-то не нравилась.

ИСИДОР. Твоя невестка мне и сейчас не нравится — что ты теперь будешь делать?

ДАВИД. Язык у тебя всегда был поганый. Поэтому ты и имеешь всё.

ИСИДОР. Что именно?
ДАВИД. Всё. Что ты имеешь.

ИСИДОР. А что ты имеешь?

ДАВИД. А я имею то, что я имею. Но людей я не оскорбляю. А тебе оскорбить человека ничего не стоит.

ИСИДОР. Не лезь туда, куда тебя не просят, и тебя никто не будет оскорблять.

ДАВИД. А что, что я такого сказал? Хорошо, она мне очень нравится. Сразу он раздражается. Что ты такой раздражительный?

ИСИДОР. Потому что ты меня раздражаешь.

ДАВИД. Чем?

ИСИДОР. Всем. Говори своё дело — ко мне действительно сейчас должен прийти человек. (Идёт к подоконнику).

ДАВИД. Мне уже ничего не хочется.

ИСИДОР. (Поливает кактусы) Не хочется — иди домой. Придёшь, когда захочется.

ДАВИД. Обязательно он вначале должен испортить настроение.
ИСИДОР. Чем тебе испортили?

ДАВИД. Всем.

ИСИДОР. А ты?

ДАВИД. А чем я тебе испортил?

ИСИДОР. Тоже всем.

В течение дальнейшего диалога Исидор будет всё время в деле: польёт кактусы, подвинет кресло, поправит книжки на полке и т.д. Он как бы кружит вокруг Давида, сидящего в центре и вынужденного поворачиваться за Исидором.

ДАВИД. Я получил письмо. (Подождал): Из Венесуэлы.

Молчание.

ИСИДОР. И что?

ДАВИД. «И что?». Я что, каждый день получаю письма из Венесуэлы?

ИСИДОР. Что дальше, я тебя спрашиваю?

ДАВИД. От Риты. Моей сестры.

ИСИДОР. У тебя разве были сёстры?

ДАВИД. Двоюродной.

ИСИДОР. Это та, которая уже один раз умерла?

ДАВИД. Вот её письмо. Отправлено три месяца назад.

ИСИДОР. Тогда почему ты говорил, что она умерла?

ДАВИД. Я ему говорил… Потому что я думал, что она умерла. Когда человек почти сорок лет не даёт о себе знать, что я мог подумать?

ИСИДОР. Мало ли… Что ты ей не нужен.

ДАВИД. Это тебе никто не нужен. А у нормальных людей другие взгляды.

ИСИДОР. Тогда почему она не давала о себе знать?

ДАВИД. А то ты не знаешь.

ИСИДОР. Нет, не знаю.

ДАВИД. Как будто в этом сумасшедшем мире так просто друг друга найти. Вот она здесь пишет (раскладывает перед собой два текста — похоже, что сличает их, но читает правый текст): «До войны я не хотела подвергать тебя опасности, после войны я не писала по той же причине. К тому же не знала, где тебя искать. Но вот недавно мои друзья посоветовали мне обратиться в Международный Красный крест и такое счастье…»

ИСИДОР. Какие друзья?

ДАВИД. Какая разница? Ты спросил, почему она не писала, я тебе ответил.

ИСИДОР. А что у тебя в той руке?

ДАВИД. Лёня сделал перевод.

ИСИДОР. Покажи.

Давид хочет отдать перевод.

— Нет, это мне не надо. Это пусть твой Лёня читает.

Давид отдает оригинал. Вскакивает, начинает метаться по комнате. Временами проделывает одну и ту же манипуляцию: быстро-быстро щепотью трёт переносицу под очками и тут же сбрасывает щепоть на усы, как бы проводя внезапную ревизию под носом. Это похоже на тик, но не обязательно связано с волнением — в спокойном состоянии он это тоже делает.

Исидор читает.

ДАВИД. На меня это — как снег на голову. Сима вообще перепугалась.

ИСИДОР. (Не отрываясь от чтения) А что вы такие пугливые?

ДАВИД. Что мы такие пугливые? Я тебе могу сказать, что мы такие пугливые.

ИСИДОР. (Не отрываясь): Потом. Дай дочитать. Всё равно ничего умного ты не скажешь.

Молчание.

ДАВИД. Что мы такие пугливые… А он, как будто, не знает, почему мы пугливые.

ИСИДОР. Ты можешь заткнуться? Я ведь тоже не каждый день читаю по-английски. А почему — по-английски?

ДАВИД. Наверно, уже забыла. Её увезли, когда она ещё не ходила в школу. Или только пошла. Узнать её я бы, конечно, не узнал. На фотографии солидная женщина, взрослые дети.

ИСИДОР. (Читает) Хм, она неплохо устроилась.

ДАВИД. Я думаю. Её мужу не приходится таскать шкафы в «комиссионке».

ИСИДОР. Ты тоже мог бы заняться чем-нибудь поинтересней. С твоим образованием… Что ты у нас кончал? Что-то умное?

ДАВИД. Мог бы? (С самоиронией неудачника) Мог бы, почему нет… Ну, а чем интересным занимаешься ты?

ИСИДОР. Я уже отзанимался. (Возвращает письмо) Ну, и что ты хочешь от меня?

ДАВИД. (Передаёт ещё одну бумагу): Я ей написал ответ. Конечно, ты бы сделал лучше…

ИСИДОР. Не подъезжай, не подъезжай.

ДАВИД. Что есть, то есть. Твои достоинства от тебя никто не отнимает. Но хамло ты известное… И я хочу, чтобы ты перевёл.

ИСИДОР. А почему это не может сделать твой Лёня? Это ведь не такой важный документ.

ДАВИД. Потому что языку их учили так же хорошо, как и всему остальному: понять он ещё что-то может, а сказать он уже ничего не может.

Исидор читает.

ИСИДОР. Хорошо, оставь. Я тебе переведу.

ДАВИД. А сейчас ты не можешь?

ИСИДОР. Вот сейчас? Сию секунду? Я же тебе сказал, что жду человека. Что за спешка? Ждали сорок лет, подождёте ещё один день.

ДАВИД. Есть возможность передать через человека, который на днях улетает за границу. От нас это будет идти полгода, если вообще дойдёт, а оттуда она получит через… не знаю, сколько, но быстро.

ИСИДОР. Тоже через полгода.

ДАВИД. Ну, конечно, ты у нас ещё и патриот советской почты. Хорошо: тоже через полгода. Но тебя это уже не должно будет волновать.

ИСИДОР. Это у тебя поганый язык. Я-то имею право быть недовольным, а ты — нет.

ДАВИД. А ты почему имеешь?

ИСИДОР. Потому что для этого я кое-что сделал.

ДАВИД. А что ты сделал? Что ты сделал такого особенного? И потом: когда ты сделал?

В дверь кто-то ломится — опять заклинило.

Сделал он…

ИСИДОР. Всё, успокойся. (Сдвинулся влево к оси коридора посмотреть, кто пришёл).

Входит Геннадий. Высокий, худой, сутуловатый. В руке — портфель, потрёпанный, тощий.

ПЕТРОВНА. Наконец. Что так поздно?

ГЕННАДИЙ. На работе, мамуль. (Тщательно вытирает ноги. Через коридор): Я вас приветствую, Исидор Евгеньевич!

ИСИДОР. Заходите, Геннадий. (Возвращается к столу. Смотрит на часы уже знакомым способом).

ГЕННАДИЙ. (Петровне, подняв портфель) Инструмент положу. (Идёт в столовую; шаги широкие, но осторожные, как будто ждёт, что кто-то откуда-то выскочит). О, мужики! Отлично. (Несколько гигантских шагов — поздоровался за руку с Исидором, обошёл стол — поздоровался с Давидом): Поседели?

ДАВИД. Поседел, поседел.

ГЕННАДИЙ. Ничего, я тоже. (Достаёт из портфеля инструмент — тестер, паяльник и проч.) — Куда это можно?

ИСИДОР. На стол.

ГЕННАДИЙ. (достаёт початую бутылку из-под водки) А это? Чистейший. Для контактов. Остатки, правда. (Поискал, куда бы поставить — ставит на подоконник рядом с такой же, из которой Исидор поливал кактусы). Мимикрия. Если я правильно слово употребил. А, Исидор Евгеньевич?

ИСИДОР. Правильно, правильно.

ГЕННАДИЙ. А то мать начнё-о-от щас, разведё-о-от! А делов-то… (Достаёт из портфеля помидоры не очень товарного вида, шмат колбасы): На работе немножко отметили… разные наши дела… Всё, вроде. (Очень доволен. На лице невероятно простодушная улыбка, как будто свалил какое-то важное дело. Исидору) Ну что, опять закапризничал? (Подходит к телевизору).

ИСИДОР. Нет, всё в порядке.

ГЕННАДИЙ. Что тогда?

ИСИДОР. Я хочу перенести к себе в комнату.

ГЕННАДИЙ. (Манипулирует выключателем) И всего делов? Кабель туда, стало быть, надо? Ну-ка, как он по длине? За-апросто. Это мы запросто. Но, я думаю, мы вначале за встречу. Как? А потом заделаем. Ручонки сполосну. (Идёт по коридору, ткнулся в ванную комнату — закрыто) О, не хотел. (Вошёл в кухню): Мамуль, руки…

ПЕТРОВНА. Вон полотенце… Твоя симпатия там.

ГЕННАДИЙ. (Доволен) Дина? Хорошо-о. (Моет руки) Исидор сегодня — бодрячком.

ПЕТРОВНА. Погода, наверно… Корреспондента какого-то ждёт.

ГЕННАДИЙ. Да-а?! Смотри-ка.

ДАВИД. (Собирается уходить) Вот этого человека ты ждал?

ИСИДОР. Он тебя не устраивает? Ты можешь не оставаться.

ДАВИД. Я зайду позже.

ИСИДОР. Зайди позже.

ДАВИД. И не пей. С твоим богатырским здоровьем…

ИСИДОР. Вдруг он обо мне заботится.

ДАВИД. «Вдруг»? Пусть будет «вдруг». (Сталкивается в коридоре с Геннадием).

ГЕННАДИЙ. Куда-а?

ДАВИД. Масса дел.

ГЕННАДИЙ. Исидор Евгеньевич!

ИСИДОР. Пусть катится.

ДАВИД. И потом после этого… (Постучал по левой стороне груди).

ИСИДОР. (Из столовой): Что ты там стучишь? Ты стучи ниже.

ГЕННАДИЙ. Вот именно.

ДАВИД. Ниже тоже уже никуда не годится.

ИСИДОР. Ничего, зато ты шкафы таскаешь.

ДАВИД. Эх-ххх… Всё он хорохорится. Ну, человек! (Пошёл к выходу)

 В дверь кто-то ломится. Геннадий пока стоит в коридоре — провожает взглядом Давида; теперь смотрит, кто пришёл.

Входит Полина.

ПОЛИНА. (Лицо злое, обращается к верхней кромке двери, как к одушевлённому предмету): Что это такое, в конце концов? И почему у вас лифт не работает? Разве это нормально? О, Давид Михайлович… Сейчас будем ужинать.

ДАВИД. Каждый за своим столом.

ПОЛИНА. Как? Вы уходите? Опять он уходит.

ДАВИД. Я ещё приду, не переживайте. (Уходит).

ПОЛИНА. (Входя в кухню) Иди ты к чёрту! Ты можешь и не приходить тоже. Всегда он носится, как сумасшедший.

Геннадий возвращается в комнату. Исидор листает очередной принесённый том.

ПЕТРОВНА. (В кухне): Ну, хорошо, я тоже пойду. А то я чувствую, что никуда не успею.

ПОЛИНА. (Шутит) За «Вечёркой» я уже не стала стоять, Александра Петровна, я знаю, что у вас там подружка. (Фыркает — подобие смеха) У вас много знакомых, я знаю. (Мгновенная смена выражения, неизвестно кому адресованного): Почему никто не выбрал из ящика?

ПЕТРОВНА. Ага. Вот я сейчас и возьму. (Идёт в коридор)

ПОЛИНА. Это ещё может быть Гене тоже. (Скорбно): Да, Александра Петровна.

ПЕТРОВНА. А и Дине может. (Шарит по карманам плаща Исидора): Алёна! Ты идёшь? А то я пошла.

ПОЛИНА. Дине? Пусть она сама забирает. Я ещё буду для неё доставать.

В столовой Геннадий подходит сбоку к читающему Исидору, заглядывает в Энциклопедию. При этом потирает руки — то ли ещё влажные, то ли в предвкушении чего-то приятного.

ГЕННАДИЙ. Говорят, уже идёт подписка на новую.

ИСИДОР. Я могу вам устроить. У меня приятель — директор книжного.

ГЕННАДИЙ. Не, я подумал: пока соберу всю, может, опять окажется, что половина — враньё, как в этой. Подожду.

Из своей комнаты выходит Ольга.

ОЛЬГА. Иду, Петровночка. О, Геннадий! Здравствуйте.

ГЕННАДИЙ. (Обходит стол своими шагами, не очень ловкое рукопожатие): Как дела?

ОЛЬГА. (Удивлена): У меня? Прекрасно.

ГЕННАДИЙ. Уходишь?

ОЛЬГА. (Её не оставляет удивление, почему она должна отвечать?). Ухожу.

 Геннадий отступил к столу.

ИСИДОР. Ну, и когда тебя ждать?

ОЛЬГА. (Пожала плечами). Не ждать.

Исидор махнул рукой, погрузился в том Энциклопедии.

Ольга пошла к телефону.

ИСИДОР. (Не то себе, не то Геннадию) Один умнее другого. Такие оба умные!…

ОЛЬГА (По телефону, как будто одолевая последние сомнения): Ну-у-у-у… Это я. Выхожу, да. Минут через двадцать, там же. Н-нет, проблем никаких.

Кто-то пытается войти в дверь, затем сразу последовал звонок.

ПЕТРОВНА. Открыто-о!

Входит Кочек. За пятьдесят, крупный, с явным животом, волосы редкие, зачёсаны гладко назад, но, в общем, смотрится нормально. Время от времени водит головой, челюстью и плечами, как будто хочет освободиться от тесного воротничка. Тоже с портфелем, но полной противоположностью портфелю Геннадия: новенький, кожаный, пухлой гармошкой.. (Портфель –не придуманная мной деталь. Мне кажется, что тогда все ходили с портфелями. Как сейчас — с «дипломатами». Только если «дипломат» можно увидеть в руке сантехника, пришедшего на вызов, то портфель Кочека вряд ли мог оказаться в руке Геннадия).

КОЧЕК. Добрый вечер!

Исидор смотрит из столовой, Все остальные сгруппировались у двери — Полина на пороге кухни, Петровна и Ольга возле трюмо).

А Дина Григорьевна дома?

ПОЛИНА. «Дома»? Дома, дома, можете к ней зайти.

ПЕТРОВНА. Вон туда. Она сейчас придёт.

Кочек двинулся по коридору. Остановился, заметив Исидора.

КОЧЕК. Добрый вечер. (Остальным, показав на столовую) Туда?

ПОЛИНА. Нет, туда, туда.

Кочек осторожно заглянул в «девичью», вошёл. Все наблюдают за ним, правда, не подавая виду. Дверь в «девичью» несколько мгновений остаётся открытой, видно, как Кочек приспосабливается к тесноте, ищет, куда бы поставить портфель, куда сесть.

ПЕТРОВНА. Пс-с! Соли-идный дядька.

ПОЛИНА. Паршивка такая! (Идёт в кухню).

ИСИДОР (Геннадию): Н-да. Это, конечно, не Уайльд Гарольд.

Геннадий не очень уловил, с кем сравнивали Кочека, но улыбнулся в ответ.

ПЕТРОВНА. (Громко): Мы пошли.

ПОЛИНА. (Из кухни, уже занятая своими делами) А почему вы дверь не закрываете? Всё у них в этом доме наоборот.

Петровна подмигивает Ольге, делает отмашку Полине — «а пошла ты!» — но та уже не может это видеть.

Уходят.

ГЕННАДИЙ. Ну, всё. Сейчас водичку… (Идёт в кухню).

ИСИДОР. (Ставит на полку очередной том, поёт) «Оу, май папА-а-а, ю а фор ми соу уондерфу-у-ул…».

ПОЛИНА. (На кухне) Что вы хотите, Геннадий? (предельная участливость).

ГЕННАДИЙ. Водичку.

ПОЛИНА. Во-оду? Пожа-алста, пожалста. Вот стакан. Пейте чай, зачем вам вода?

ГЕННАДИЙ. Полить.

ПОЛИНА. Ему нужны были эти кактусы, как я не знаю что. Ну, пусть…

Геннадий проходит по коридору. В ванной комнате с треском отодвинули задвижку, но дверь не открылась. Перед тем, как войти в столовую, Геннадий обернулся: не вышла ли Дина?

ГЕННАДИЙ. (Проходит к серванту): М?

Исидор кивает. Геннадий достает рюмки. Из ванной комнаты выходит Дина, открывает дверь «девичьей» — на мгновение удаётся увидеть Кочека, утонувшего в кресле. Попытка встать.

ДИНА. Сиди, сиди. (Плотно закрывает дверь).

Исидор и Геннадий одновременно обратили внимание на то, как захлопнулась дверь «девичьей».

ИСИДОР. (Через всю квартиру) Полина, поставь чай! Ты меня слышишь?

ПОЛИНА. (Наполняет чайник) Опять чай. Слышу, слышу, я не глухая. (Громко) А ты знаешь, что тебе нельзя столько?

ИСИДОР. И принеси нам чего-нибудь.

ПОЛИНА. (Ворчит) «Принеси…». А у тебя есть? Если б я не купила, у тебя бы ничего не было.

ИСИДОР. Что ты там бурчишь?

ПОЛИНА. (Громко) Принесу, принесу. (Идёт в столовую) А что вам принести? Эта паршивка заняла всю кухню. Вы хотите есть?

Геннадий разливает по рюмкам.

Что это? Фу, какая гадость. Исидор, ты только не пей.

ИСИДОР. Хорошо.

ПОЛИНА. Что — хорошо? Тебе потом будет плохо. Геннадий, ему же совсем нельзя.

ИСИДОР. Оставь человека в покое.

 ПОЛИНА. Твоё дело. (Идёт к выходу): А ты принимаешь лекарство? То, что Я тебе достала. Это очень хорошее средство, но его надо принимать строго по часам.

ИСИДОР. Хорошо, хорошо.

ПОЛИНА. Опять «хорошо». Зачем я его покупала? Оно стоит очень дорого. Дело не в деньгах, но его трудно достать.

ИСИДОР. Я принял, принял.

ПОЛИНА. Принял? Так и скажи. Обязательно он должен нагрубить. (Уходя) Потом он возмущается, когда Наум с ним разговаривает так же.

ИСИДОР. Как она мне надоела!

ПОЛИНА. (Проходя мимо зеркала) Выгляжу ужасно. (Уходит в кухню).

ИСИДОР. Геннадий, мне действительно самую малость. Не из-за неё, конечно, и не из-за себя — придёт человек, нехорошо будет, если от меня будет разить. Потом я обещал этому сумасшедшему Давиду кое-что сделать. Ему, если что-то приспичит…

ГЕННАДИЙ. Мамуль говорит, корреспондента ждёте. Интервью, значит?

ИСИДОР. (Кокетничает): Не знаю, что ему от меня нужно.

ГЕННАДИЙ. Кое-что рассказать вы ему наверняка можете.

ИСИДОР. Кое-что — да.

Полина идёт с закуской по коридору.

ПОЛИНА. Скажи мне, пожалуйста… (Входит в столовую) Вы уже пьёте? Подождите хотя бы закуску. Вот вам закуска. Исидор, не пей, я тебе говорю… Скажи мне… Ты знаешь, что Давид нашёл свою сестру. Он же получил письмо от неё из Венесуэлы. Где это? Я даже не знаю, где это. Вы знаете, Геннадий?

ИСИДОР. Но ты всё знаешь!

ПОЛИНА. А почему мне не знать? Это какая-то тайна?

ГЕННАДИЙ. В Южной Америке.

ПОЛИНА. В Южной Америке? У чёрта на куличках. Но посылку она ему прислала на двадцать килограмм. Он мог бы и поделиться с тобой. В своё время ты ему немало сделал… И вид у него тоже был не ахти какой, когда он вернулся из эвакуации.

ИСИДОР. А что тебе его вид?

ПОЛИНА. Мне — ничего. Но он же твой друг.

ИСИДОР. Но от меня что ты хочешь?

ПОЛИНА. Отстань. Теперь такие же друзья у Наума. (Уходит).

ИСИДОР. (Неожиданная инициатива выпить) Хорошо, Геннадий. Я эту говорильню не люблю.

ГЕННАДИЙ. Ну что… Ваше здоровье?

ИСИДОР. Да. Моё. И твоё тоже! (Пьёт) Первый раз после Гени.

Помолчали.

ГЕННАДИЙ. Ничего.

Молчание.

ИСИДОР. Когда человек никому не нужен, Геннадий…

Стоя у стола, закусывают.

ГЕННАДИЙ. Ну почему? Мне, например, интересно с вами общаться. Я понимаю, что я — это… ну что — я? Наум всегда о вас отзывается… его друзья любят с вами…

ИСИДОР. Прежде всего они любили то, как их принимали в этом доме. Потому что была Геня. А прекратились фестивали — и они тоже исчезли. Но попробуйте сказать об этом ему. За своих так называемых друзей он готов растерзать близких. А когда ему плохо, никого, кроме близких, рядом с ним не оказывается.

ГЕННАДИЙ. Это да-а. Это всегда так.

ИСИДОР. А почему меня должно интересовать, как всегда?

Полина снова направилась в столовую.

ПОЛИНА. Исидор, слушай, что я тебе хочу сказать. (Входит) У вас всё есть? Вот я вам принесла еще солёные огурцы. (Произнося «солёные огурцы», подчеркнула свое отношение к их презренной, в данном случае, функции). Я взяла их себе на салат. Но вы же пьёте, пьёте. Гадость! Слушай, а ты его знаешь?

ИСИДОР. Кого?

ПОЛИНА. (Кивает в сторону «девичьей»: Его, его. Я его знаю. Где он сейчас работает, я не знаю, но тоже, наверно, не большой человек. Они ведь уже давно встречаются. Но что-то он не спешит на ней жениться. Такая она «хорошая».

ИСИДОР. А что тебя волнует их женитьба?

ПОЛИНА. Меня она совершенно не волнует. Меня волнует, когда она отсюда уберётся.

ИСИДОР. Это тебя тоже не должно волновать.

ПОЛИНА. Меня? А тебя? (Уходя): Хам! Что от тебя ждать?

Геннадий тихо смеётся.

ИСИДОР. (Смотрит на часы) Пора приводить себя в порядок. Сейчас он должен прийти. (Идёт к себе. Выходит с пиджаком на вешалке).

ГЕННАДИЙ. И я займусь. Может, ещё?

ИСИДОР. Нет, придёт этот тип — предложим ему.

ГЕННАДИЙ. Годится.

Исидор идёт в ванную комнату. Оставляет полотенце, идёт к трюмо. Причёсывается.

ИСИДОР. (Что-то вроде пения): «Мой муж уехал по дела-ам, вы приходите — я вам да-а-ам… стаканчик ча-аю-у».

ПОЛИНА. (В кухне): Очень красиво. Интеллигентный человек. Что ты такой весёлый?

ИСИДОР. А ты что ждала?

ПОЛИНА. Ты же знаешь, что я для тебя жду только плохого. Ах, Исидор…

Из «девичьей» смех Дины. Открывается дверь.

КОЧЕК. Тебе помочь?

ДИНА. Сиди. (Выходит в коридор, чуть задерживается сзади Исидора, стоящего возле зеркала).

Исидор примеряет пиджак. Следует мимический диалог через отражение в зеркале.

ДИНА. Хоро-ош!

ИСИДОР. А этот, в «девичьей» — нет, ожидалось лучше.

ДИНА. Ну, что поделаешь.

ДИНА. (Проходит в кухню). Этот костюм тебе очень идёт.

ИСИДОР. Ты это уже говорила, и давно, теперь он выглядит, как моя физиономия. Так что не загибай.

ДИНА. Зачем мне загибать, скажи? Я абсолютно объективна. Тебе любая скажет, что ты с возрастом… что-то в тебе добавляется такое….

ПОЛИНА. Что в нём добавляется? Я тебе скажу, что в нём добавляется: болезни. (Дине) Тебе нужен стол? Я уже заканчиваю, вы можете прийти сюда.

ДИНА. Спасибо. Мы — там.

ПОЛИНА. Там — пусть будет там.

Дина со снедью направляется в «девичью». По дороге так же задерживается сзади Исидора, заговорщицки подмигивает ему. Ещё один мимический диалог.

ИСИДОР. Гони его и иди к нам.

ДИНА. (Развела руками — в каждой по тарелке). Увы, нет.

ИСИДОР. Чтобы там не добавлялось, а возраст всё равно не уменьшается.

Дина заходит в «девичью».

ПОЛИНА. Паршивка такая…. Куда ты собираешься?

ИСИДОР. На танцы.

ПОЛИНА. На танцы? Иди на танцы. Тебе надо лежать, а не вертеться перед зеркалом. (Несёт в комнату чашки) К чаю у вас тоже ничего нет. (Входит в столовую) Завтра я принесу варенье.

ИСИДОР. Можешь не приносить.

ПОЛИНА. Ты же любишь! Я сделала специально для тебя. Кто тебе ещё сделает? Ты только хами мне побольше, и я тебе всё сделаю. Правда, Геннадий? Но это я шучу. (Идёт обратно) Исидор, а почему ты переносишь телевизор?

Исидор осваивается в пиджаке — манеры человека, умевшего когда-то носить вещи.

ИСИДОР. Так мне хочется.

ПОЛИНА. (Ворчит) Всё он делает, что ему хочется. Вот, теперь я знаю, в кого Наум.

Исидор идёт в столовую, достаёт из серванта орденские колодки.

ИСИДОР. Помоги мне, Геннадий.

Геннадий прикалывает колодки.

Ну, как? (Повертелся).

ГЕННАДИЙ. Вид просто… Посол Советского Союза!

ИСИДОР. (Доволен) Вида, конечно, уже никакого. Но ещё ничего, да? Этот костюм сшил мне покойный Коля Файтельман, который обшивал Хрущёва. Золотые руки. Сколько лет уже!… А линия — как сегодня.

Входит Полина — что-то ещё сообразила к столу.

ПОЛИНА. Сколько лет? Я тебе скажу, сколько лет. Наум окончил институт, и Файтельман ему тоже сшил тогда костюм. В магазине вы ему не могли купить — обязательно надо было заказывать (выделила, подчёркивая всё своё отношение к такому воспитанию, ) у этого пропойцы. Но шил он  замечательно, хотя насчёт Хрущева я не уверена. Исидор ещё и умел носить — это тоже надо учесть. Когда было что… Геннадий, почему вы не кушаете? И ты, Исидор. Ты же хотел кушать. Семь пятниц у него на неделе. (Уходя) Ты на меня всё злишься, а я же переживаю. (Уходит).

Исидор стонет. Но на сей раз беззлобно.

ГЕННАДИЙ. (Тихо смеётся) Я помню, в Межапарке вы с ней тоже конфликтовали.

ИСИДОР. Ты был у нас в Межапарке?

ГЕННАДИЙ. Один раз мамуль меня привозила летом. Я ещё удивлялся: «Мамуль, а веранду ты тоже должна мыть?» Никогда не видел до этого такие огромные веранды. (Такой же смех) Вас тогда не было: в какой-то командировке были.

ИСИДОР. Тогда я редко бывал дома.

ГЕННАДИЙ. «Важной», говорила мамуль.

ИСИДОР. (Ему приятны эти свидетельства его прошлого, смотрит на часы: Что-то этот граф задерживается. Ненавижу разболтанность. Сказал, — сказал. Никто тебя за язык не тянул.

ГЕННАДИЙ. Этот портрет помню. Тоже ведь никогда до этого не видел, чтобы в доме висел портрет хозяина.

ИСИДОР. Портрет мне подарили на день рождения. Там написано, можешь прочесть.

Геннадий под портретом пытается рассмотреть надпись, выжженную на раме.

ГЕННАДИЙ. «Ун-зе-рем.. ма-жо… мажор…майор…». Ничего не понимаю

ИСИДОР. (Читает) «Унзерем майор, дэм Лагэркоммандантэм дэс Кригсгефангененлагерс драйхундертзибен. Фон дэр Антифа-Лагергруппе». «Командантем» — это ты понял, да? Мой лагерь. А что такое «антифа» ты, наверно, и не знаешь. Антифашистский комитет военнопленных. Вот, преподнесли мне ко дню рождения. А никто их к этому не обязывал. Относились ко мне хорошо, ничего не могу сказать. Наверно, было за что. Ву компрене, мон шер ами?

Геннадий хмыкает по поводу своей немоты.

Всё было, Геннадий. А теперь старая развалина в компании кактусов.

ГЕННАДИЙ. Вы ещё молодую можете охмурить, Исидор Евгеньевич. Больше шансов, чем у меня.

ИСИДОР. Это, положим, вообще не проблема. А в молодости? Во время войны… По шестьдесят километров в день — марш-бросок… Мороз — за тридцать, жрать нечего, ремни варили, а я умудрялся ни разу не присесть. Люди на привале валились, как мешки, прямо на дорогу, а я — нет! Лошадиное сердце. А сейчас я его должен вздрючивать по будильнику.

ГЕННАДИЙ. Ничего. Оно вам ещё послужит.

ИСИДОР. Было бы для чего.

ГЕННАДИЙ. Исидор Евгеньевич, а вы ему намекните, чтобы он помог вам написать мемуары. Корреспонденту. Все ж теперь пишут. Вы думаете, сами? Наши генералы, скажем. Что-то я очень сомневаюсь. То он двух слов связать не может, а то вдруг — писатель. Честно. А вы, с вашей эрудицией…

ИСИДОР. Во-первых, я не генерал и никому мои мемуары не нужны. Когда я был нужен — я был нужен и мог писать что угодно. Так это обычно бывает. Так что эрудиция тут ни при чём. А, во-вторых, когда я захочу… когда захочу! — то, наверно, смогу обойтись без случайных посетителей.

ГЕННАДИЙ. Так и я о чём говорю!

ИСИДОР. И, может быть, ты прав.

Длинный телефонный звонок — междугородний.

ПОЛИНА. (В кухне, вскакивает) Телефон! Телефон! (Тем не менее, сама бежит к телефону). Это, наверно, Наум.

В дверях «девичьей» стала Дина.

— Алло! Не слышно… Нау-ум? Здравствуй. (Очень громко): Я таки догадалась.

Дина скрывается в «девичьей».

— Откуда ты? Очень тебе там нужно быть, да. Ну, делай, делай, что хочешь. Ты уже сам отец. Я тебе ничего не буду говорить.

Входит Петровна.

— Дома? Дома, как дома. (Петровне): Наум звонит.

ПЕТРОВНА. Да что вы! Привет ему.

ПОЛИНА. Тебе привет от Александры Петровны. (Петровне) Вам тоже!

ПЕТРОВНА. (В трубку, сбоку): Привет, Наумчик!

Полина первый раз фыркает так, что это с натяжкой, но уже можно назвать смехом.

ПОЛИНА. (В трубку) Исидор? Дома… Пока, слава богу. Но вы же два сапога пара — делаете, что хотите. Делайте, пожалуйста. (Сухо) Нет, твоей Ольги нет… Я не знаю, где она. Александра Петровна, куда ушла его жена?

Петровна пожимает плечами.

— Никто не знает. Куда-то ушла. Но далеко она не уйдёт, можешь не волноваться. Ей здесь очень хорошо.

ПЕТРОВНА. К Вике.

ПОЛИНА. А — к Вике. К Вике она ушла. Ты слышишь? У неё же подружки, подружки на первом месте. А что ты хочешь? Правильно, ты уехал, сам её бросил и хочешь, чтобы она сидела дома? Она же молодая женщина, я бы на её месте тоже не сидела бы дома. А теперь — я тебя спрашиваю уже серьёзно: когда ты собираешься вернуться?

Исидор стоит возле стола слева, на оси коридора, расставив ноги. Занят ногтями, но видно, что весь превратился в слух.

— Не знаешь. Ну, хорошо… Дома, да. Сейчас дам. (Кладёт трубку на тумбу). Исидор, иди! (В сторону «девичьей»): Она тоже должна была выскочить. (Кулаком туда же) Ммм!

Исидор подходит к телефону.

— Голос у него бодрый. Только не начинай нервничать. Сразу он начинает нервничать.

ИСИДОР. Отстань!

Полина уходит в кухню.

— (В трубку) Да… Привет… Хорошо. Ровно настолько, насколько теперь может быть хорошо… Чем? Поливаю кактусы, переставляю книги. Сегодня принёс три тома Энциклопедии, теперь — полное собрание. Если помру, сможешь сдать в антиквариат — будут деньги на похороны.

ПОЛИНА. О, его шутки.

ПЕТРОВНА. Хе-хе-хе.

ИСИДОР. Что у тебя? По голосу я бы не сказал, в отличие от Полины… (Слушает долго).

ПОЛИНА. Что — Полина? Что вам опять Полина?

ИСИДОР. (В трубку) Ну, что я тебе могу на это сказать, мой дорогой сынок: говно, в которое ты влезаешь, ты всегда находишь сам. Так что жаловаться тебе нужно только на самого себя. Но если тебе там очень плохо, возвращайся. У тебя есть дом, где пока есть кому тебя принять. Я тебя целую. И если ты санкционируешь, могу поцеловать от твоего имени твою жену. Будь здоров. (Кладёт трубку)

ПОЛИНА. Что он сказал?

ИСИДОР. Ты же с ним только что разговаривала.

ПОЛИНА. Исидор, ты ужасно грубый человек. И Наум точно такой же.

ИСИДОР. Это не так плохо, как тебе кажется. (Идёт в столовую): «Оу май папА-а-а…» (Геннадию) Ну его к чертям собачьим! Давай поедим. (Снимает пиджак, вешает на спинку, садится).

Полина на кухне разворачивает газету. Петровна с газетой идет по коридору.

ПЕТРОВНА. (Входя в столовую) «Вечёрка» вам.

ИСИДОР. Спасибо. Положите.

ПЕТРОВНА. Там какой-то Шиманский умер. Фамилия-то знакомая. Не знали такого?

ПОЛИНА. (На кухне) Кто умер? (Находит в своём экземпляре газеты) Шиманский? А, Шиманский, ну, конечно, я его знала. Исидор, ты тоже должен был его знать. Он, правда, был моложе тебя, но сейчас я тебе скажу, откуда. Ты слышишь? (Пошла по коридору в столовую).

Исидор ест…

(Читайте окончание здесь)

Print Friendly, PDF & Email

4 комментария для “Наум Брод: Рига, Школьная 12, кв. 8 (Наум, это ты?)

  1. Нельзя ли как-нибудь обозначить, кто, кому и кем приходится?
    Мне непонятно, кто такая Дина? Кем Давид приходится Исидору?
    ****************************************************************************
    «Два первых романа номинировались на Буккера. Надеюсь, все главные лавры еще впереди».
    Дадут Буккера, несомненно. А вот насчёт Букера — я сильно сомневаюсь.

  2. Межапаркс (латыш. Mežaparks, в переводе на русский – лесной парк) — микрорайон города Рига. Также использовалось устаревшее латышское название Кейзермежс.

  3. Что-то продолжение не хочется читать… Межа по-русски (украински) — сиречь — «граница»…

Обсуждение закрыто.