Наум Брод: Рига, Школьная 12, кв. 8 (Наум, это ты?). Окончание

Loading

Наум Брод

Рига, Школьная 12, кв. 8

(Наум, это ты?)

(Окончание, читайте начало здесь)

2.

В кухне Петровна налаживает швабру.

В туалете — свет, дверь прикрыта. В столовой Полина убирает со стола. Из комнаты Исидора слышен стук: что-то куда-то вколачивают. Оттуда выходит Геннадий с молотком, останавливается у порога, удовлетворённо обозревая новый маршрут кабеля.

ПОЛИНА. (Идёт в кухню; проходя мимо туалета, громко — так, что даже расслышал Геннадий) Исидор, почему ты никогда не закрываешь дверь в туалет? (Захлопывает дверь).

ПЕТРОВНА. Хе-хе-хе.

Шум воды из туалета. Выходит Исидор.

ИСИДОР. (Направляясь в ванную комнату) А что ты там боишься увидеть?

ГЕННАДИЙ. Смеётся своим тихим смехом.

ПЕТРОВНА хехекнула.

ПОЛИНА. Ну, он же считает себя интеллигентным человеком. (Как ей кажется, с сарказмом) Он же кончал Сорбонну, что вы хотите. Вы знаете, Александра Петровна, что Исидор до войны кончал Сорбонну?

ПЕТРОВНА. Да что вы! Хе-хе… (Но не поняла).

ГЕННАДИЙ (с аппетитом к работе) Исидор Евгеньевич!

В столовую входит Исидор.

Поставим, наверно, у двери, там больше некуда.

ИСИДОР. Ставьте, Геннадий, куда хотите.

Геннадий идёт к телевизору, подымает его.

Подождите, я вам помогу.

ГЕННАДИЙ. (Корчась, тащит телевизор к комнате Исидора). Не надо, не надо, одному лучше! Захватите столик. (Идёт к двери, но застревает) Нога, нога, чёрт!

Исидор бесполезно топчется возле застрявшего Геннадия. Тот вертится и так и сяк.

Надо было вначале дверь пошире открыть.

ИСИДОР. Надо было вначале подумать.

ГЕННАДИЙ. Тоже верно. Ух, с-с-собака!

Петровна вместе со шваброй засеменила на помощь. Но вид довольно весёлый.

ПОЛИНА. Что там такое? (Выглядывает в коридор) Исидор, не смей таскать! (Идёт в столовую).

Петровна подхватывает другой край телевизора.

ПЕТРОВНА. (Исидору) Столик поставьте!

Исидор ставит столик около двери в свою комнату, на него водружают телевизор.

Нет, так нам не протиснуться.

ГЕННАДИЙ. Мамуль права.

ПОЛИНА. Телевизор ему надо было переставлять…

ИСИДОР. Без тебя, без тебя обойдутся.

ПОЛИНА. Подумать о ком-то другом — это не в его правилах. (Уходя) Только не смей таскать, слышишь? (Уходит в кухню).

ИСИДОР. Ладно, оставьте.

ГЕННАДИЙ. Мамуль, давай на место.

Исидор хочет заменить Петровну.

ПЕТРОВНА. Да ла-адно уж… Вам нельзя.

Ставят телевизор на прежнее место.

ГЕННАДИЙ. Я сейчас кабель верну, а потом приду и сделаю на два штекера.

Исидор машет рукой: интерес к перестановке телевизора у него уже явно угас.

ПЕТРОВНА. А что, здесь плохо? Вон в кресло упал и смотри. Ох ты, я ж забыла ящик посмотреть!

ПОЛИНА. (Из кухни) Я же вам всем сказала: «Давайте я возьму». Нет, надо со мной спорить

ИСИДОР. (Через всю квартиру) Что это тебе так не даёт покоя?

ПЕТРОВНА. Ген, спустись. Как тебе?

ГЕННАДИЙ. В смысле? (Поводил ногой) Да не-е, ерунда. Первый раз, что ли? Давайте ключ.

ИСИДОР. Сиди. Я завтра утром возьму. Ничего интересного там всё равно не будет.

ПОЛИНА. (Входит за посудой) Ну почему? Может, нам тоже посылка какая-нибудь… вам, вам, я извиняюсь. Я же забыла, что меня вы не считаете членом своей семьи. (Пальцем на «девичью»): Простая жиличка вам значительно ближе. (Уходит с посудой).

ИСИДОР. Мне теперь ждать только посылки из Венесуэлы — всё остальное у меня уже есть.

ПЕТРОВНА. Правда что, хе-хе-хе. Обойдёмся, верно? (Идёт в комнату Исидора) Может, какие лекарства уже выбросить?

ИСИДОР. Я сам с этим разберусь.

ПЕТРОВНА, Ага, ну ладно. Я бы их вовсе всё — вон. (Скрывается в комнате).

ПОЛИНА. (В кухне) Ах, я совсем забыла. (Вытирает руки).

Из «девичьей» выходит Кочек, из кухни — Полина. Оба останавливаются у туалета.

КОЧЕК. (Галантным жестом) Пожалуйста.

ПОЛИНА. Нет, пожалста, пожалста. (Фыркает) Мне не к спеху. И вы же гость. Я вас, между прочим, знаю.

КОЧЕК. Очень может быть.

ПОЛИНА. Я, правда, не помню, как вас зовут…

Кочек кланяется, собираясь представиться.

…но я очень хорошо помню вашу маму.

КОЧЕК. Мама умерла.

ПОЛИНА. Я зна-аю, что она умерла. Она уже давно умерла. Что вы хотите: мы с вами уже тоже не дети. А вы знаете, что хозяин этой квартиры был когда-то начальником у вашей мамы?

КОЧЕК. Не совсем прямым… но помню. Я тоже работал в этой системе.

ПОЛИНА. Хорошо, хорошо. Тогда дайте я пойду. (Входит в туалет).

Кочек подходит к столовой, вежливо заглядывает.

КОЧЕК. (Исидору) Добрый вечер, ещё раз.

Исидор кивает, ждёт.

Я просто хотел… мы с вами в какой-то степени были связаны.

ИСИДОР. Интересно, чем?

КОЧЕК. Очень отдалённо. Я человек коммерческий, но мы работали с вами в одной системе. Когда Дина Григорьевна сказала, в чьей квартире она живёт, я сразу вас вспомнил. (Смотрит то на портрет, то на Исидора) Ну да, я теперь совсем вспоминаю: я даже видел вас, и не раз. Вы приезжали к нам с инспекцией. (О портрете) Вот такой же молодой. Меня вы, конечно, не могли запомнить, вы были… (показывает наверх), а я… маленький человек. Вы тогда были известным человеком в городе. И мама мне о вас рассказывала. Вас называли «самый элегантный офицер советской армии», ей богу! Я Дине говорил об этом. А вы это знали?

ИСИДОР. Знал, знал. Входите, что вы там встали.

КОЧЕК. Нет, я… (Неопределённый жест назад) Спасибо. Приятно увидеть человека спустя столько времени. Выглядите вы тьфу-тьфу. А где вы сейчас? Из армии, я помню, вы ещё в те годы ушли.

ИСИДОР. Сейчас я здесь.

КОЧЕК. Здесь… я понимаю. Ну а… Работаете, не работаете? Тогда говорили, что у вас были какие-то сложности. Наверно, кому-то не спалось, что есть такой человек. А? Так тоже иногда бывает. (Взгляд на Геннадия).

ИСИДОР. Не знаю.

ГЕННАДИЙ. Бывает, бывает.

КОЧЕК. Я думаю, что всё-таки так. И куда-то вы пропали. Я, правда, тоже вскоре ушел из системы, но что я? Жаль, когда такой человек пропадает из виду. (Бросает взгляд назад: как там дела с туалетом?) Это я говорю совершенно искренне.

ИСИДОР. Ну, и куда я пропал?

КОЧЕК. Куда? Этого я не знаю. Исидор Евгеньевич, вы же знаете: всегда какие-то разговоры… Город у нас не такой уж маленький, но всё ведь становится известным. Тем более, когда что-то случается с таким заметным человеком. (На Геннадия). Если вы не пропали, то очень хорошо. Я рад за вас.

Полина выходит из туалета:

Вот, там уже освободилось. (Идет в туалет)

ИСИДОР. (Берётся за бумаги Давида). Оказывается, он хотел пИсать. Абсолютно не помню его.

ГЕННАДИЙ. А что его помнить? Всё равно, что меня.

ПОЛИНА. (Идёт в ванную комнату). Где ключ, я хочу знать? Сейчас я сама пойду. Раз никому здесь ничего не нужно… (Скрывается за дверью).

ИСИДОР. Вот упёрлась она в этот ящик!

ГЕННАДИЙ. (Тихо смеётся). Что-то чувствует. Наверно, там что-то важное для вас. Какое-нибудь приглашение туда. (Показывает наверх): А?

ИСИДОР. Туда? Очень может быть. Туда меня теперь будут приглашать всё чаще и чаще. (Смотрит на часы) Я вообще не понимаю, зачем он сюда едет.

ГЕННАДИЙ. А вы этого тоже позовите… (Кивок на стену в сторону «девичьей»). Пусть он расскажет о вас.

ИСИДОР. Что он может рассказать? Как на мне сидела шинель? Это заслуга Коли Файтельмана. Тоже мне, нашёл рассказчика.

ГЕННАДИЙ. Ну а что? Пусть. Этот расскажет, тот напишет… Исидор Евгеньевич, где мужики, чёрт возьми? Взять, тряхнуть, как следует… всю эту шелупонь.

ИСИДОР. О чём ты говоришь, Геннадий? Кого сегодня можно тряхнуть? И кто? Я? Он? Ты? Сегодня мы можем тряхнуть только своими этими. И то очень осторожно.

Звонок в дверь и одновременно попытка открыть её.

Кочек покидает туалет; идёт в «девичью», оглядываясь, кто пришёл.

ПОЛИНА. (Спешит из ванной комнаты): Сейчас, сейчас. Двери у них нараспашку, всё у них нараспашку. (Помогает кому-то снаружи открыть)

Входят женщина, мужчина; сзади скромно топчется ещё один мужчина.

ЖЕНЩИНА. Здравствуйте. Добрый вечер. Скажите, пожалуйста, а Евгения Самойловна дома?

ПОЛИНА. Кто-о?! Евгения Самойловна? Евгения Самойловна уже умерла.

ПЕРВЫЙ МУЖЧИНА. Ох ты-ы! Тц-тц-тц.

ЖЕНЩИНА. (Качает головой) Вот как бывает.

ПОЛИНА. Да, так бывает. А вы не знали? Что вы хотели? Я её сестра.

ЖЕНЩИНА. Очень приятно. А… Наум тогда дома? Или Ольга?

ПОЛИНА. Наума тоже нет. И Ольги тоже нет.

ПЕРВЫЙ МУЖЧИНА. В каком смысле?

ПОЛИНА. В том, что их нет. А какой вам ещё нужен смысл? Он в отъезде, а Ольга… её нет. Исидор, иди сам выясняй, что им нужно. Мне они не хотят говорить. (Идёт в кухню).

ЖЕНЩИНА. (Исидору через всю квартиру): Мы, собственно, не знаем ни Наума, ни Ольги, ни… этой женщины. Нам сказали… позвонил какой-то мужчина…

ПЕРВЫЙ МУЖЧИНА. Наум.

ЖЕНЩИНА. (Ему) Нет, не он сам, там целая цепочка. (Исидору): И сказал, что по этому адресу… телефон тут даже… позвонить, заехать — всегда кто-то есть.

Из комнаты Исидора выходит Петровна со шваброй.

ПОЛИНА. Кто сказал? Наум? Что вы хотите. Я не понимаю?

ЖЕНЩИНА. Мы по обмену

ПОЛИНА. По обмену-у?! (Ушла снова в кухонные дела).

ЖЕНЩИНА. (Исидору так же на расстоянии) Мы просто проезжали сейчас мимо на машине, муж говорит: «По-моему, здесь у нас один неплохой вариант». Проверили: да, действительно, адрес тот. Решили зайти, хотя бы посмотреть.

ПЕРВЫЙ МУЖЧИНА. А так понимаю, что самый главный тут вы.

ЖЕНЩИНА. Вы извините, конечно, но раз уж мы зашли… У нас есть ещё варианты в старых домах, хотелось бы прикинуть… примерно… что, как.

ПЕРВЫЙ МУЖЧИНА. Как раньше бедствовали в таких квартирах. (Кашлянул, поискал взглядом, кто поддержит шутку).

ЖЕНЩИНА. Конечно, лучше при дневном свете…

ПЕРВЫЙ МУЖЧИНА. Но раз уж такая оказия, как говорится…

ЖЕНЩИНА. Да. Если понравится … если договоримся, то мы ещё приедем. (Петровне, тихо) Как его имя-отчество?

ПЕТРОВНА. Исидора Евгеньевича? Исидор Евгеньевич.

ПЕРВЫЙ МУЖЧИНА. Как?

ЖЕНЩИНА. (Одёрнула его, делает несколько вкрадчивых шагов по коридору в сторону комнаты) Исидор Евгеньевич…

ПОЛИНА. (Петровне, рукой в сторону «девичьей») Это она, она, паршивка такая! Один раз уже судилась с ними. Мало ей! (Очередная попытка сарказма) Делайте добро, Александра Петровна! Вы не хотите приютить её у себя на квартире? Она у вас тоже отнимет комнату.

ЖЕНЩИНА. (Уже у порога в столовую) Можно?

Исидор сидит за столом, занят бумагами Давида.

Добрый вечер.

 Подтягиваются и двое мужчин. Первый входит в столовую, второй — остаётся возле «девичьей», руки за спиной — вроде меньше всех причастен.

Исидор Евгеньевич… (Цепко осматривает комнату): Какая комната! Посмотри. Лепные потолки…

Первый мужчина смотрит не так живо, в основном, не углубляясь, вертится возле порога.

Исидор Евгеньевич, извините ещё раз, что мы так бесцеремонно, может быть, но мы знаем по опыту, что когда в квартире разъезжаются, то чего только не бывает между… казалось бы, близкие люди…

ИСИДОР. Я не знаю, кто вам сказал, что у нас разъезжаются, но лично я никуда разъезжаться не собираюсь. А посмотреть вы можете, если вам не жалко своего времени. («Ушёл» в бумаги).

ПЕРВЫЙ МУЖЧИНА. Обмен, Исидор Евгеньевич, это такое дело… Кажется, все хотят…

ЖЕНЩИНА. (Одёрнула его взглядом; тем не менее, задрав голову) Да.

ПЕРВЫЙ МУЖЧИНА…. Все договорились, и вдруг всё разваливается. А посмотреть — это же… посмотреть. (Ищет поддержки у Геннадия).

Пока он говорил, женщина продвинулась до комнаты Исидора, заглянула в комнату Ольги.

ЖЕНЩИНА. Можно? (Заглядывает) Ага, понятно. Здесь всё ясно.

ПЕРВЫЙ МУЖЧИНА. Лифт, наверно, часто выходит из строя?

ИСИДОР. Очень редко.

Первый мужчина неожиданно захохотал, резко откинув голову назад. Второй мужчина даже заглянул в столовую.

ЖЕНЩИНА. Что?

ПЕРВЫЙ МУЖЧИНА. Остроумный человек.

ЖЕНЩИНА. Книг сколько! А Энциклопедия у нас тоже есть, да?

ПЕРВЫЙ МУЖЧИНА. Ну, нам до этой библиотеки, как говорится…

ЖЕНЩИНА. (У двери «девичьей»): А что здесь? Кладовка?

ИСИДОР. (Смотрит поверх очков) Кладовка, да.

ЖЕНЩИНА. Кладовка?

ПЕРВЫЙ МУЖЧИНА. Какая кладовка? Не видишь: человек шутит. Кладовка на кухне. А это — «девичья».

ЖЕНЩИНА. (Осторожно заглядывает): Ох, простите! (Гримаса недоумения).

ПЕРВЫЙ МУЖЧИНА. Я же говорю: куда ты лезешь?

Женщина отвечает той же гримасой.

Пошли.

ЖЕНЩИНА. Ванная… туалет… Кухня. Я поняла.

ПЕРВЫЙ МУЖЧИНА. (Конфиденциально, не то Петровне, не то Полине) У вас, наверно, ещё не всё согласовано? Сын или дочь, наверно, хотят, а он…

ПЕТРОВНА. Да согласу-уют.

ЖЕНЩИНА. (Последний взгляд на потолок). Н-да…

ПЕРВЫЙ МУЖЧИНА. А дверь у вас не закрывается?

ПЕТРОВНА. Закрывается, закрывается. У нас всё закрывается.

Исидор как бы смотрит им в спины поверх очков, не видя их. Ждёт.

ЖЕНЩИНА. Всего доброго. Спасибо.

ПЕРВЫЙ МУЖЧИНА. (скомканно, махнув рукой на уже ненужные церемонии) Пока.

ИСИДОР. Закройте там дверь!

Полина идёт закрывать за недавними визитерами.

Обе!

Петровна проходит в ванную комнату.

ПЕТРОВНА. (Весело) И-эх, сейчас всем достанется. (Заходит в ванную комнату).

ПОЛИНА. (По коридору, бросив на ходу взгляд на второго мужчину; он как бы уступает ей дорогу, после чего сам входит в комнату) Меняться… им лишь бы разрушить, нашим чудненьким молодым. Но как вы можете меняться… (Входит. Приглушает голос), когда эта паршивка здесь прописана? (Исидору) Ты всем что-то делаeшь, а такой красавице ты просто не мог не сделать, иначе ты был бы не ты. Теперь она ведь тоже должна хотеть меняться.

Из «девичьей» смех, оживление.

А зачем ей меняться, когда ей и здесь хорошо? (Второму мужчине, незаметно просочившемуся в столовую) А вы очень похожи, знаете, на кого? Сейчас я вспомню его фамилию…

Только теперь Исидор и Геннадий понимают, что в комнате — посторонний.

(Исидору) До войны он был совсем молодым, и жили они тогда не в Риге.

ВТОРОЙ МУЖЧИНА. Совершенно верно.

ПОЛИНА. Леня Боркин! Вот, вы мне его напомнили. Вы его знаете? (Исидору бросает, как нечто бесспорное) Ты его знаешь.

ВТОРОЙ МУЖЧИНА. Я его брат.

ПОЛИНА. А, вы его брат?! Что-о вы говорите?! А почему я не знала, что у него есть брат? Теперь-таки я вижу. Как вы похожи. Правда, сегодня вы выглядите немножко постарше… на тридцать лет… но это я шучу. Ой, как они похожи! Так, а как вы сюда вошли?

БОРКИН. Вместе с этими людьми.

ПОЛИНА. Вы тоже по обмену?

БОРКИН. Нет. Мы встретились внизу у лифта.

ПОЛИНА. Лифт уже работает?

БОРКИН. Да.

ПОЛИНА. Слава богу, хоть это хорошо. Садитесь, что вы стоите. (Уходит).

Боркин отодвигает от стола стул, но пока не садится, понимая, что в ситуацию следует внести ясность.

БОРКИН. Кто я — вы уже поняли. Кто вы — я тоже понял. (Взгляд на Геннадия; Исидору) И то, что вы знаете моего брата, это я тоже знаю. Звонил вам я. (Достает блокнот, ручку, садится). У меня поезд в одиннадцать. Я живу там же, где я жил, и где жил мой брат… в том же доме — всё то же. Кроме одного: нет брата. (Взгляд на Геннадия): В связи с этим я хотел уточнить у вас кое-какие подробности. Вы ведь служили вместе с ним, так?

ИСИДОР. Минуточку. Давайте закончим с одним. Звонили вы…

БОРКИН. Да, я уже сказал. (Взгляд на Геннадия).

ИСИДОР. И вы тот самый журналист, который хотел со мной поговорить.

БОРКИН. Совершенно верно.

Теперь Исидор обменивается взглядами с Геннадием.

ИСИДОР. Значит, вы журналист.

БОРКИН. Ну, как вам сказать… Я не работаю в газете… в журнале я тоже не работаю. У меня своя специальность, но к нашему разговору она не имеет никакого отношения. Могла быть и другая.

ИСИДОР. Подождите, не морочьте мне голову. По телефону вы сказали, что вы журналист и хотели со мной о чем-то поговорить. Так я понял. (Взгляд на Геннадия).

Геннадий согласно кивает: он, мол, также.

Теперь вы говорите, что вы не журналист.

БОРКИН. Цы, цы. цы, не надо передёргивать. Я сказал, что хочу с вами поговорить, а вы спросили: «Вы журналист?» (Взгляд на Геннадия). Я сказал: «Да, я журналист… Можно считать». И действительно: я пишу. Меня печатают. Но звонил я вам совсем не поэтому.

Исидор закуривает.

Не надо передёргивать.

ПОЛИНА. (Идёт по коридору): Вы хотите ужинать? Мы только что поели. (Останавливается на пороге).

БОРКИН. Нет, спасибо.

ПОЛИНА. Чай?

БОРКИН. Чай можно.

ПОЛИНА. (Исидору) Тебе я не дам. (Уходит).

 ИСИДОР. (Вслед) Принеси мне чай!

ПОЛИНА. (Ворчит) А потом он будет вызывать «скорую». (Заходит в кухню).

БОРКИН. Но если вас что-то смущает, я могу показать удостоверение. (Ищет) Правда, нештатного… Но ваше честолюбие это никак не должно задевать.

ИСИДОР. Не надо мне вашего удостоверения.

БОРКИН. Вот, пожалуйста.

Исидор игнорирует.

Забудьте, что я журналист. Забудьте. С вопросом, по которому я пришёл, к вам мог обратиться любой другой человек.

ГЕННАДИЙ. Я не мешаю?

БОРКИН. Мне? Нет.

Геннадий переключается на кабель.

А вопрос — вот какой. Раз вы служили вместе с моим братом, значит, вы, может быть, знаете — я подчеркиваю: может быть! — как он погиб.

Молчание.

ИСИДОР. Как погиб? А как все остальные погибают на фронте?

Геннадий прислушивается, впрочем, оставаясь на корточках.

Это раз. Потом: с чего вы взяли, что я могу знать подробности? Прошло не так мало времени, и мы были совсем не в таких отношениях.

БОРКИН. Хорошо. Дело вот в чём. Я написал несколько книжек о нашем городе. Вначале мне предложили написать что-то вроде путеводителя. Потом — что-нибудь по истории, потом — ещё что-то… не важно. Я не хочу сказать, что это — большая литература или что я — большой писатель, но такая тоже нужна, я так думаю. Теперь многие пишут, и, наверно, этому есть какое-то объяснение. Вот я смотрю, вы тоже что-то пишете.

ИСИДОР. Это не путеводитель.

БОРКИН. У каждого своя тема…. Теперь вышестоящие инстанции предложили мне написать книгу об известных людях нашего города. И я написал. И написал, в том числе о моём брате. (Посмотрел на Геннадия — тот машинально кивнул). Ничего сверх чего-то там он ещё не успел совершить, но в нашем маленьком городе его все знали. До войны он занимался молодёжными организациями. Подпольно. Чем это было чревато, вы, наверно, знаете. Учиться он не любил — ну, что делать? — но организатором он был хорошим. Это всем известно, я даже нашёл документы. Но как мне в итоге сказали в издательстве, они напечатают всё, кроме очерка о моём брате. Как вы думаете, почему? (Прихватил взглядом и Геннадия).

Молчание.

Потому что он не погиб, как вы говорите, «как все», а его расстреляли. За дезертирство.

Молчание.

ИСИДОР. (Курит) Кто вам это сказал?

БОРКИН. Исидор Евгеньевич, вы же сами прекрасно знаете, откуда могут быть такие сведения. Сказали.

Входит Полина. На подносе — чашки и прочее.

ПОЛИНА. Вот вам чай. Я только и делаю, что хожу и разношу. Но это я шучу. Пейте и, если захотите, принесу ещё. Геннадий, к вам это тоже относится. Не кури так много, Исидор. (Боркину) Вы не курите? Молодец! Ваш брат был очень симпатичным и очень способным. (Скорбно) Да, так… (Уходит в кухню).

Молчание.

ИСИДОР. Информаторы у вас надёжные — что вы ожидали услышать от мен? Опровержение?

БОРКИН. Как всё было.

ИСИДОР. Зачем?

БОРКИН. Зачем? Я — брат, я не имею на это право? (Взгляд на Геннадия): Мне нельзя вслух произнести его имя — почему? (Такой же взгляд) Поэтому я и хочу всё выяснить до конца. Но давайте, как вы замечательно сказали, закончим вначале с одним. Его действительно расстреляли?

ИСИДОР. (Не сразу): Да.

БОРКИН. И за дезертирство.

ИСИДОР. За дезертирство.

БОРКИН. (Волнуется) Теперь расскажите мне, пожалуйста, как это было. Если вы знаете. Если вы не знаете, рассказывать не надо. (Взгляд на Геннадия).

ИСИДОР. Что именно?

БОРКИН. Как это было. Что это такое — дезертирство? Этого я не понимаю. Мой брат был смелым человеком, это может подтвердить ваша… (Запнулся, не знает, как определить. Кивнул в сторону кухни), хотя этого она может как раз не знать. Он ушёл добровольцем — это известно, раньше меня, между прочим, хотя я — старший. Это тоже о чём-то говорит. Он что, побежал домой? Нет. Побежал не в ту сторону? Нет. Что тогда?

Молчание.

ИСИДОР. Я вам могу рассказать только то, что помню.

БОРКИН. Да, только то, что помните. То, что не помните, не надо. (Взгляд на Геннадия) Я думаю, кое-что помнить вы должны. Вы, правда, тогда ещё не были майором… хороший портрет, кстати… но уже не были рядовым. И случай это — тоже не рядовой. Я воевал все четыре года, и рядом со мной такого ничего не было. Хотя, конечно, я знаю, что такое бывало, и не раз… Я вас перебил.

ИСИДОР. Но у меня такое подозрение, что вас волнует не столько то, что было с вашим братом, сколько — как будет с книгой.

ГЕННАДИЙ. Вот! Я только об этом подумал.

БОРКИН. Подождите, вы не уходите в сторону. Книга — это книга, а брат — это брат. И что волнует меня, не должно волновать вас.

Из «девичьей» выходит Кочек.

ГЕННАДИЙ. Нет, ну ка-ак это? Тут дело в друго-ом…

КОЧЕК. (С порога): Исидор Евгеньевич…

БОРКИН. А в чём?

КОЧЕК. А, вы заняты? Исидор Евгеньевич, у меня к вам небольшой разговор. Можно позже. Вы постучите к нам… Извините. (Направляется к телефону).

БОРКИН (Геннадию) В чём — в другом?

ГЕННАДИЙ. В другом, в другом.

Кочек забирает телефон в «девичью».

БОРКИН. (Исидору) Объясните мне, что он такого совершил, за что человека нужно было расстрелять.

ИСИДОР. После атаки его нашли в воронке.

Молчание.

БОРКИН. В какой воронке? В воронке? А что он там делал? Нет, о чём это говорит? Все прячутся в воронке.

Геннадий понимающе хмыкнул.

Он что, не мог туда упасть? Что в этом преступного? Ну и нашли, ну и что? Вы сами никогда не были в воронке? И не прыгали туда? Вас же за это не расстреляли. Ну и в воронке, и что дальше?

ИСИДОР. Послушайте, Боркин, что вы делаете вид, как будто ничего не понимаете? В воронке — это в воронке. А какие у него в это время были мысли, я не знаю — он со мной не делился, и меня с ним в воронке не было. Вы сами военный человек и прекрасно знаете, что это означает.

Геннадий покивал головой.

БОРКИН. Мне нравится, что он кивает. (Геннадию) Я не понимаю, что вы вмешиваетесь? Кто вы такой? Он «подумал»!

ИСИДОР. Какая вам разница, кто он такой? Он же не к вам пришёл.

ГЕННАДИЙ. Я вмешиваюсь, потому что я знаю Исидора Евгеньевича двадцать лет, а вы — двадцать минут.

БОРКИН. Ах, оставьте. Вас же не спрашивают, что вы…

ГЕННАДИЙ. А вы — двадцать минут!

ИСИДОР. Геннадий!

Короткое молчание.

БОРКИН. Я вообще не понимаю… Ну, воронка, хорошо. Человека нашли в воронке. Его нашли и тут же расстреляли? Так же не бывает. Если бы он побежал, в него бы выстрелили. Значит, был суд, трибунал, был приказ. Что было? (Геннадию) Да, если хотите знать, меня это волнует: и брат, и книга и ещё кое-что я вам могу назвать. Почему не должны пропускать мою книгу? А если его расстреляли ни за что? Мало такого?

Входит Полина.

ПОЛИНА. Кого расстреляли? Опять расстреляли… Что вы так кричите все? Люди подумают, что здесь убивают. (Смешок) Что вам ещё принести?

БОРКИН. Ваша… (очередная заминка) Мне всё время хочется назвать вашу невестку женой… ваша невестка права: криком мы ничего не выясним.

ИСИДОР. А что мы ещё не выяснили?

ПОЛИНА. Кто — жена? Я — жена? (Смешок): Его жены, к моему большому огорчению, уже нет в живых. Моей сестры. Хотя его женой я тоже могла быть. Ухаживать он начал за мной, а потом — за моей сестрой, Нет, скажешь? Такие вещи он не помнит. (Смешок. Уходит)

ИСИДОР. Дорогой Боркин, вы как будто свалились с неба. Вы же сами были на фронте, а задаёте такие идиотские вопросы. Приказ есть приказ. Вам прикажут выпрыгнуть из этого окна вниз головой, и вы выпрыгнете. Да,… приказывали. И офицер, которому приказали, не мог не выполнить приказ. Потому что его бы самого расстреляли. И вы это знаете не хуже меня.

БОРКИН. Не мог?

ИСИДОР. Не мог.

Молчание.

БОРКИН. И кто был этот офицер, который не мог?

ИСИДОР. Кто бы он ни был.

БОРКИН. А всё-таки кто? Вы не знаете?

ИСИДОР. Я знаю, да. Но вам я совсем не обязан говорить. Вашей книге это никак не поможет. Вашему брату, к сожалению, тоже. Но, откровенно говоря, это как раз меня волнует больше.

БОРКИН. И не было никакой возможности его спасти?

ИСИДОР. Как? Может, вы скажете?

БОРКИН. Значит, вы хотите сказать, что заступиться за моего брата вы не могли.

ИСИДОР. Кто? Я?

БОРКИН. Вы. Лично вы.

ИСИДОР. А почему именно я?

БОРКИН. Но вы не могли?

Молчание.

ИСИДОР. Нет, лично я не мог.

Молчание. Боркин собирает свои вещи — блокнот, ручку.

БОРКИН. Всё это очень печально. (Встаёт) Какой-то случайный приказ… его могли отдать, могли не отдать. Могли отдать, потом отменить и забыть о нём — такое тоже бывает. А человека лишили жизни. (Помолчал) Теперь вы мне объясните… Вот вы были большим человеком. Не очень большим, но кое-что я о вас слышал. Видите: портреты ваши тоже рисовали… А потом вы всего этого лишились. Можно сказать, в одно мгновение. Наверно, тоже был чей-то приказ. Конечно, был приказ! Как можно что-либо делать без приказа? Не будем выяснять, правильно ли это было или несправедливо. Это плохо, но не смертельно, правда? Вы ещё могли всё поправить, тем более что тогда вы были сравнительно молоды. Это было бы не так просто — была бы другая должность, в Межпарке был бы другой особняк, — но могли бы, могли. Всё могли бы, кроме одного: вы не смогли бы вернуть жизнь моему брату. Как бы вы теперь этого не хотели. (Помолчал) Такую ли, сякую, а вернуть её невозможно. И это сильнее всего. А вы говорите — приказ…. Нельзя не выполнить… нельзя заступиться. Я понимаю, что нельзя. И теперь я уже говорю не конкретно о вас. Но я понял, что в жизни то, что нельзя сегодня, оказывается, можно завтра, можно послезавтра. Всё! Единственное, что действительно нельзя — ни завтра, ни послезавтра — это вернуть жизнь. (Помолчал) А как вы считаете?

ИСИДОР. Но если вы так во всем этом разобрались, зачем вы пришли?

БОРКИН. Исидор Евгеньевич, не надо. Не надо этих пустых слов, всего этого… Я пришёл, потому что… я пришёл. Так я думал, что это у меня одного такие мысли, а теперь вижу, что вам тоже не всё так уж ясно. Хотя вы и умный, и начитанный, и у вас даже, насколько я знаю, Сорбонна «за плечами». Что-то во всех этих вопросах люди серьёзно напутали. И никто из этих товарищей… (жест по книжным полкам) пока не помог нам распутать. Смотрите, как мы легко убиваем друг друга? Нет? (Помолчал) Да. Всё, больше мне ничего не надо объяснять. До свиданья. (Пошел к выходу).

ПОЛИНА. (Заметив его из кухни): Вы уже уходите? Подождите, я вам открою. (Идёт к двери) Я сейчас сидела и вспоминала: один раз мы с вашей женой были в одной компании. Лет двадцать назад, она меня, конечно, не помнит. Но всё равно передайте ей привет.

БОРКИН. Обязательно. (Уходит).

Исидор, стоя у стола, перебирает бумаги Давида.

ПОЛИНА. (По коридору) Ой, видишь, как бывает в жизни. Пожалуйста: теперь пришёл его брат. (Входит в комнату) А, Геннадий ещё здесь? Я почему-то думала, что вы ушли.

ГЕННАДИЙ. Собираюсь.

ПОЛИНА. Нет, я не к тому, Геннадий. Сидите, сколько хотите. И почему вы ни к чему не притронулись? Так же не годится. (Переключаясь) Пиши, не пиши — теперь уже ничего не вернёшь. Но понять его можно… Убрать?

ИСИДОР. Оставь, оставь. Тебя попросят, — ты уберёшь.

ПОЛИНА. (Пытается превратить в шутку) Иси-до-ор! Разве так можно? Какой ты всё-таки… Со всеми ты ссоришься. Ты даже не можешь быть нормально со своим другом. Я его, правда, не очень люблю, этого сумасшедшего, но он никогда ни одного человека не оскорбил. Так же  нехорошо, Исидор. А как вЫ думаете, Геннадий? (Фыркает. Уходит).

Молчание.

ГЕННАДИЙ. Ну что, я поработал: сходил туда, сходил обратно. Я вам сделаю. Созвонимся. Так же, через мамулю. Можно на работу, но там могут не позвать. Я тоже буду звонить: как у вас со временем?

ИСИДОР. Со временем у меня нормально. (Поискал взглядом) Где это у тебя?

Геннадий охотно захлопотал — взял с подоконника бутылку, сам по-хозяйски достал рюмки из серванта. Исидор стоит над бумагами Давида, мычит мелодию: «Оу, май папа-а-а…»

(В сторону «девичьей») Ещё этому дураку что-то от меня надо.

ГЕННАДИЙ. Ну, налете-ел, товарищ Боркин…

Исидор мычит мелодию.

Легко говорить: «заступиться». Вообще, когда у человека есть какой-то интерес, все его принципы… они как-то… я имел в виду то, что он пишет книжку. А если б не писал? Или если бы не застопорили? Так бы и проглотил, что ли? А, Исидор Евгеньевич?

ИСИДОР. Не знаю.

ГЕННАДИЙ. Я по себе заметил: когда мне от человека ничего не нужно, я отношусь к нему лучше. Мне мамуль уже давно говорила: «Ты звонишь человеку, скажи ему: « Здрасте! Как здоровье?» А что ты сразу: «Бу-бу-бу, я по делу». Даже если по делу. А я не могу. Или если я сделаю какое-то одолжение человеку, я к нему с просьбой уже не обращусь, не-а. Неудобно.

ИСИДОР. Будь здоров! (Пьёт. Запивает чаем, морщится — остыл) Полина! Поставь чайник!

ПОЛИНА (в кухне, недовольно) Хорошо. Ни в чём он не знает меры. (Ставит чайник на газ).

ГЕННАДИЙ. Ещё? Чтоб сразу.

ИСИДОР. Нет.

ГЕННАДИЙ. Ну и ваше! (Пьёт) Но то, что напутано много, он прав. (Кладёт бутылку в портфель, складывает инструменты) Хотя сам он тоже что-то напутал. Ясно, что братец его струхнул.

ИСИДОР. Струхнул, струхнул.

ГЕННАДИЙ. Да я сразу понял. Хотя с другой стороны, если он не врёт насчёт подполья… Тоже ведь нужно обладать какими-то…

ИСИДОР. Попасть в тюрьму — это одно, а попасть на тот свет — совсем другое удовольствие.

Петровна входит в столовую.

ПЕТРОВНА. Порядок. Принимать работу будете, товарищ начальник? Так доверяете? Ясно. Ген, ты как, готов?

ГЕННАДИЙ. Ручонки только сполосну.

ПЕТРОВНА. (Принюхивается) Где это ты всё прячешь? (Нюхает бутылку на подоконнике) Нет, это не та. Ты бы лучше не прятал, а пригласил бы свою мать, ага. А что? Я б с Исидором с удовольствием, хе-хе. Мы с ним, наверно, ни разу не пили за двадцать лет, Исидор Евгеньевич!

ИСИДОР. (Явно не разделяет её настроя) Не помню

ПЕТРОВНА. Нет, пили. Теперь вспомнила. На пасху. Я куличи приносила. Чокались, чокались. Только давно-о это было, вы только переехали сюда из Межапарка. Ху-удо у вас тогда было, ой!… Мои куличи пришлись в самый раз, теперь смешно. А что, Исидор Евгеньевич, нам следовало бы как-нибудь собраться. А? А то и не чокнемся больше. Я что-нибудь напеку, сладенькое. Полина салаты приготовит. (На реакцию Исидора) Хе-хе, ну и без Полины можно.

Геннадий уходит в ванную комнату.

Ну, сами-то… ничего сейчас?

ИСИДОР. Ничего.

ПЕТРОВНА. И отлично. Исидор Евгеньевич, а я у вас хотела деньжат попросить. (Смешок) Подумала: раз книжки купил, может, какие денежки завелись. Книжки-то большие.

ИСИДОР. Большие — не обязательно дорогие.

ПЕТРОВНА. А-а, вот как. Ага. Ну, теперь буду знать. А то я Генке наметила подарок к рождению. Ну и ладно, достану. И получка скоро, за мои научные исследования.

ИСИДОР. Сколько я вам должен?

ПЕТРОВНА. Ой, так я на всё и не надеялась, хе-хе. Мне бы тридцатничек, для начала.

ИСИДОР. (Идёт к себе в комнату): Можно подумать, что там такая большая сумма. (Скрывается).

ПЕТРОВНА. Да это я так… глупость. Если нет — не надо, чего там.

Исидор выходит с двумя женскими кофтами.

ИСИДОР. Возьмите.

ПЕТРОВНА. Ух ты, красивая какая! Я на ней и не видела их.

ИСИДОР. Она ещё не носила. Можете продать.

ПЕТРОВНА. Ну уж наверно! А зачем? Я их ещё сама поношу, хе-хе. (Читает этикетку) «Сто процентов». Чего это — сто процентов? Качество, наверно. Ну, спасибо, спасибо.

Полина вышла из кухни, стала в коридоре — наблюдает, как Петровна рассматривает кофточки.

А на подарок я наскребу, не проблема, в общем. Хотите, и вам чуток подброшу.

ИСИДОР. Нет, мне подбрасывать ничего не надо.

Полина возвращается в кухню.

Из ванной комнаты выходит Геннадий.

ПЕТРОВНА. Мы пошли. Теперь не скоро приду. Да, Ольга просила передать, что, наверно, сегодня совсем не придёт. Что-то у неё там… мероприятие, словом. Чтоб не волновались.

ИСИДОР. Мероприятие…

ПЕТРОВНА, Ага, хе-хе-хе. Ну, мероприятие, значит, мероприятие.

ИСИДОР. Об этом пусть Он волнуется.

ПЕТРОВНА. Вот именно. А то нам ещё от обоих достанется. Ну, в общем, я передала. Пошла тогда. Ген, ты где? Бери свой шикарный портфель.

Геннадий входит в столовую. Широкими шагами подходит к Исидору для рукопожатия.

ИСИДОР. (Потеряв всякий интерес) Всего доброго, всего доброго, Геннадий. Заходите.

ГЕННАДИЙ. Ну… вы тут… не очень… Если что, звоните. (Берёт портфель, уходит).

ПЕТРОВНА. (Полине): Пока. Мы пошли.

ПОЛИНА. Уже уходите, Александра Петровна? Я вам должна пожаловаться на вашего сына: он ничего не ел. Я шучу. Геннадий мне как раз очень нравится. А вы помните, Гена, как вы приезжали в Межапарк? Я помню… Что вы так быстро? Мы могли пойти вместе.

ПЕТРОВНА. Да не-е. Мы потихо-онечку, поболта-аем.

ПОЛИНА. ( Меняя тон на сухой) Ну, хорошо. Идите. Я за вами закрою.

Геннадий и Петровна уходят. Полина идёт в столовую.

(По коридору) Воровка такая… Она же настоящая воровка! Мало она тащила из дома? Но Геня тоже ей постоянно дарила. Дари и ты, дари. Скоро у тебя ничего не останется. Ты всё думаешь, что всё, что ты делаешь, всё правильно. А я думаю, что если бы Леня Боркин остался жить, всем было бы лучше. В том числе и тебе. Вот так, дорогой мой. Где телефон, я не вижу? Он же тебя даже просил: «Исидор Евгеньевич! Исидор Евгеньевич!» Видишь? Не «товарищ капитан».

ИСИДОР. Откуда тебе это известно?

ПОЛИНА. Здрасте! Ты же сам рассказывал, когда приехал из госпиталя. У меня память, слава богу, хорошая. Но я же ему не сказала, видишь? Можешь мне за это сказать ещё какую-нибудь гадость. (Замечает, куда уходит телефонный шнур; демонстративно громко) Ведь еще кому-то может понадобиться телефон. Или нет? (Уходит в кухню).

Из «девичьей» — смех, затем выходит Кочек с телефоном, заглядывает на кухню.

КОЧЕК. Признаюсь вам честно: я забыл. Я очень извиняюсь. (Однако явно не чувствует себя виноватым).

ПОЛИНА. Ну, в таком обществе можно забыть не только об этом. Ничего, ничего, мне не так срочно. Я хотела позвонить соседке, чтобы она не закрывала на цепочку. Ей всё кажется, что кто-то хочет её украсть.

КОЧЕК. (Ставит на тумбу телефон) Можете звонить.

ПОЛИНА. (В том же саркастическом тоне) Спасибо, спасибо, вы очень любезны. (Что-то ещё пробормотала, совсем нелюбезное).

Из «девичьей» вышла Дина с посудой. Кочек обменялся с ней мимическими репликами в адрес Полины.

Кочек тянется поцеловать Дину, та на ходу подставляет щеку. Кочек доволен, повторяет свое характерное движение шеей, подходит к столовой.

КОЧЕК. Можно?

ИСИДОР. Да.

КОЧЕК. Исидор Евгеньевич… (Входит, но не собирается располагаться) У меня к вам большая просьба. (Присаживается на краешек стула). У меня сейчас сложилась такая ситуация… Вы человек умный — поймёте. Дело в том, что в настоящий момент в моей семье… ну, не буду вам морочить голову своими проблемами… как раз сейчас мне фактически негде жить. Вы не будете возражать, если я пока поживу здесь? Мы обязательно снимем квартиру, но пока найдёшь, пока то да сё… Дине тоже не хочется сто раз скакать с места на место. Ну, правильно, это любому может надоесть. Хочется что-то постоянное и своё, я её понимаю. От меня лично вам никаких беспокойств не будет. Я часто в командировках, летом опять дача. Но до лета у нас уже что-нибудь определится, это я вам обещаю. Я думаю. (Умолкает, ждёт).

ИСИДОР. А что вы от меня хотите? Стелить вам постель я не собираюсь. Все остальные проблемы вы вправе решать без меня.

КОЧЕК. (Ударил ладонью по столу) Вот так? Вправе? Очень хорошо. (Встал) Первое, что я вам сделаю, это поставлю ещё один телефон. Могу два… Три! Квартира большая, нужно несколько точек. А мне это — пара пустяков.

ИСИДОР. Лично мне от вас ничего не надо.

КОЧЕК. Исидор Евгеньевич… (подымает руки кверху): Я человек коммерческий, общий язык мы с вами найдём, это я вам обещаю в первую очередь. (Движение шеей): Мы ещё, может, тряхнём… (Уходит в кухню): Ты где?

ГОЛОС ДИНЫ. (Из ванной комнаты) Здесь.

КОЧЕК. (У двери в ванную комнату) Можно?

ГОЛОС ДИНЫ. Да.

КОЧЕК. (Входит; как бы завершая разговор с Диной) Вполне нормально отнёсся. Интеллигентный человек. (Серьёзность, в которой ирония) Ну, Сорбонна. (Закрывает дверь).

ПОЛИНА. (В кухне) Так, хорошо. Теперь я тоже пойду. (Через всю квартиру) Исидор, тебе не нужно принять лекарство? И иди, ложись. Ты очень плохо выглядишь. Я же тебе сказала, не пей. (Идёт по коридору) Что ты молчишь? (По дороге — взгляд на дверь в ванную комнату) Теперь они там. Ведут себя, как будто им по двадцать лет. (Входит в столовую) Иди, ложись, я тебе сказала. Что ты всё пишешь? Пишет он! (Ставит рюмки в сервант) Сервиз, между прочим, тоже куплен на мои деньги.

ИСИДОР. А что ещё?

ПОЛИНА. Что? А ты не знаешь?

В ванной комнате оживление, смех. Выходят Кочек и Дина.

ДИНА. (Заглядывает в столовую, но не дальше порога; та же царственная улыбка, свежесть, поддержанная парфюмерией) Мы придём поздно. Не закрывай, пожалуйста, на «шнеппер».

КОЧЕК. А, у вас закрывают на «шнеппер»? Это надо запомнить. Исидор Евгеньевич! (приветственный жест).

Уходят.

ПОЛИНА. (Уже сама себе, вслед) До свиданья. Дрянь такая! Он как раз неплохой человек. С женой он, по-моему, разошёлся. Но теперь эта ему покружит голову, получит от него, что ей нужно, и пошлёт его какать. Она же мастерица на этот счёт. Так она поступает со всеми, так она поступила с вами. Но я Геню предупредила сразу: «Не смей её вводить в дом. Мало ли, что ей негде жить?!» Тебя она тоже выживет отсюда, вспомнишь моё слово.

ИСИДОР. Ну и выживет. Ну и что? Что тебе до этого?

ПОЛИНА. Как — что? Мне же обидно за тебя. Я как раз ничего плохого о тебе не хотела сказать. Что ты сразу, прямо с такой ненавистью? Хорошо, защищай, защищай её. Защищай, объясняйся ей в любви. Ты, наверно, думаешь, что все слепые. Все всё замечают, уверяю тебя. Но теперь ты ей не нужен. Разве ты можешь увидеть себя со стороны? Старый больной человек — кому ты теперь нужен? Только не ей.

ИСИДОР. Ты уже всё сделала?

ПОЛИНА. А что такое?

ИСИДОР. Ничего. Спасибо. Больше ничего делать не надо. Сейчас ты мне мешаешь.

ПОЛИНА. (Присаживается к столу, локоть на стол — подперла подбородок, как будто расположилась к долгой, мирной беседе) Исидор, вот ты мне скажи: почему ты всегда со мной так разговариваешь? Что я тебе хоть раз в жизни сделала плохого?

ИСИДОР. Но я тебя не прошу делать ни плохого, ни хорошего. Мне никогда от те6я ничего не надо было. Ни хорошего, ни плохого. Ты это можешь понять? Мне ни от кого ничего не надо!

ПОЛИНА. Но так же не годится, Исидор. Как же ты можешь жить?

ИСИДОР. Это никого не должно интересовать. И оставь меня в покое.

ПОЛИНА. Подожди… Исидор, ты не волнуйся, не надо волноваться, не надо кричать. Можно ведь всё спокойно обсудить. Вот же тебе правильно сказали… этот Боркин. Даже посторонний человек.

ИСИДОР. Ты можешь, наконец, отсюда убраться?

ПОЛИНА. (Всё ещё деланно сдержанно) Исидор, во-первых, ты не смей так со мной разговаривать. Кто тебе дал такое право? Ты совсем не такая большая величина, как ты думаешь…

ИСИДОР. Но ты можешь отсюда убраться?! Оставь ключ и убирайся, чтоб я тебя больше не видел!

Молчание.

Полина встаёт — тяжело, опираясь обеими руками о стол, но не от того, что объяснение получилось «тяжёлым», а от нарождающейся привычки помогать уже устающим ногам.

ПОЛИНА. Исидор, Исидор… Хорошо. Ты всё-таки плохой человек. И очень жестокий. Ты и Наума испортил. (Идёт по коридору) Больше ты меня здесь не увидишь. (Берётся за ручку двери в туалет, включает свет, но передумала, махнула рукой) Ай, идите вы все, знаете, куда? Где моя сумка? На тебе твой ключ. (Через всю квартиру) Но он тебе ещё отплатит. (Короткая, но яростная борьба с дверью). Так у них всё. (Уходит).

Исидор один. Встал, закурил. Левая рука уперлась в поясницу, ноги расставлены — поза мужчины, который ещё многое может, в то же время видно, что это только поза. Какое-то время стоит спиной к нам.

Пошёл по квартире. По дороге прихлопнул дверь в ванную комнату (хотя, наверно, в этом не было особой нужды), погасил свет в туалете. В кухне потоптался посредине, ища, что бы сделать. Полил кактусы, но без особой охоты, к тому же прервал телефонный звонок.

М-да… Её нет. Давно, давно. (Кладёт трубку. Поразмыслив немного, набрал номер). Сима? Это я. Добрый вечер… Замечательно… Прекрасно. И у него замечательно. И у неё хорошо. У Полины тоже всё замечательно. (Слушает, страдает) Ну, хорошо: всё плохо. Так тебе больше нравится? Что ты тогда возмущаешься? Где этот старый истерик? Да мне его… (Ждёт) Ты можешь сегодня не приходить…. Потому, что я тебе сделаю завтра. Ты ведь ночью не собираешься отправлять, правда? Нет, сегодня не могу. Какая тебе разница, почему? Нет настроения… Нормально себя чувствую. Я тебе говорю «нормально», а ты меня уговариваешь, что не нормально. Всё, отстань от меня. (Кладёт трубку).

Постоял перед зеркалом, но не проявляя обычного интереса к своему отражению. Повесил Полинины ключи на гвоздик в оправе трюмо. Поискал ключ от почтового ящика — не нашёл. Пошёл опять в столовую. По дороге ещё раз прижал дверь в туалет. Проверил, закрыта ли дверь в ванную комнату. Вдруг заметил, что дверь в «девичью» прикрыта. Подошёл, чуть приоткрыл — раз, второй — пошире, заглянул и тут же резко, даже с брезгливостью захлопнул. Вошёл в столовую. Отнёс к себе в комнату пиджак, вышел уже без галстука. Замер. Подравнял бумаги Давида.

В двери возня с замком.

Входит Ольга. Включает свет в кухне, в коридоре, видно, что дверь пока открыта, и Ольга остаётся в плаще — что-то ищет вокруг трюмо.

ОЛЬГА. (Громко) А где ключ от ящика? Люди, ответьте кто-нибудь! (Пытается заглянуть, кто в столовой) Э-эй! (Пошла в такой же позе. Но не без робости, к столовой) Фу, я уже испугалась: свет горит, молчание. Исидор Евгеньевич, где ключ от ящика?

ИСИДОР. Не знаю.

ОЛЬГА. (Пошла в коридор) Можно залезть к вам в карман?

ИСИДОР. Там ты ничего не найдёшь.

ОЛЬГА. Петровна не могла унести?

ИСИДОР. Не знаю.

ОЛЬГА. Или Полина.

ИСИДОР. Или Полина не могла.

ОЛЬГА. (Снимает плащ) А где человек, которого я должна была обслужить? Я согласна. Не приходил? Исидор Евгеньевич! (Закрывает дверь).

ИСИДОР. Приходил.

ОЛЬГА. (Идёт в столовую) Ну, и что интересного он вам рассказал о вас? (Выходит).

ИСИДОР. Надо было остаться.

ОЛЬГА. Надо было… Или не надо было. А почему в одиночестве? Разогнали всех?

Исидор молчит, уставившись перед собой. Трясёт головой, как бы аккомпанируя своим мыслям.

Исидор Евгеньевич, я что, наказана? (Заходит к себе, но дверь остаётся открытой. Оттуда) Сейчас шла домой и думала: «Почему так получается? На расстоянии мы все такие мудрые, любящие друг друга, а как соберёмся вместе, обязательно напортачим каких-нибудь глупостей? (Выглянула; прикрывается дверью как ширмой — переодевается, видна только верхняя половина тела) Что вам говорит ваш столетний опыт, Исидор Евгеньевич? Неужели так всегда и у всех — непрекращающаяся битва? (Чуть подождала ответа. Скрылась).

 ИСИДОР. Тебе муж звонил.

Молчание.

ОЛЬГА. (Оттуда) Я слу-ша-ю!

Молчание.

(Так же появляется) Что сказал муж?

ИСИДОР. Ничего нового.

ОЛЬГА. А что передал?

ИСИДОР. (Не сразу) Поцелуй.

ОЛЬГА. Зажали, значит? Ну, ладно, хорошо хоть пока ничего нового. (Скрывается).

Молчание.

ИСИДОР. Но ты ему можешь передать… при случае, что я не лох и себе срать в карман не позволю.

Молчание.

Ольга выходит в халате; домашний вид.

ОЛЬГА. Что, прямо так и передать? (Подходит к столу, становится «визави», одно колено на стуле) Исидор Евгеньевич…

ИСИДОР. Оля, честное слово, я не настроен на салонное остроумие.

ОЛЬГА. Тогда я ни фига не понимаю! В чём дело?

ИСИДОР. Вот он позвонит, ты у него спросишь. Заодно можешь ему передать, что если он хочет позаботиться о своей семье, пусть оторвётся от своих грандиозных планов и сам заботится. Сам, а не за счёт других. Пока я никому не позволял распоряжаться собой. И ему не позволю. Здесь меня всё устраивает и подохну я здесь!

Ольга слушает. Но явно пережидая.

А его здесь ничего не было и нет. Ни одного гвоздя! (Уходит к себе. Тут же появляется с таблеткой в раскрытой ладони) Будет он ещё выставлять меня перед всяким дерьмом! Засранец.

Звонит телефон, но Исидор проходит мимо, в кухню, запивает таблетку.

Ольга идёт к телефону.

ОЛЬГА. Алё… (Слушает.) Я разве не извинилась? (Слушает) Нет, но я же извинилась. А что ещё нужно было? Давай, мы этот… (Слушает) Давай мы отложим… (Слушает): Ты завтра будешь в отделе? Покурим, да? Пока. (Садится на тумбу)

Исидор стоит спиной к ней, так же опёршись о спинку стула, тряся головой.

Исидор Евгеньевич, могу посоветовать хорошее средство от плохого настроения: вам надо ваше серьёзное чтение перебивать детскими книжками. Я когда Серёжке читаю, у меня улучшается. Пока его нет, могу вам читать, на ночь.

ИСИДОР. Спасибо, но меня, пожалуйста, не трогай. Не трогайте. Тебе есть о ком заботиться.

ОЛЬГА. «Вдруг машина заболела. Не пила она, не ела, не играла, не спала, невесёлая была. Доктор выслушал больную»… Что-то сделал там та-та-та, я не помню… и сказал…

ИСИДОР. Час назад ты даже рта не хотела раскрывать. Что вдруг произошло?

ОЛЬГА. «Почему болеет кузов? Он не может жить без груза. Потому мотор простужен, что мотору воздух нужен». Видите, сколько полезных рекомендаций. Кстати, сейчас очень хорошо на улице. Вам надо гулять перед сном. «Надоело жить без дела, и машина заболела. Как больную нам спасти? Ключик взять и завести!», — сказал доктор. Очень просто. А не заниматься выяснением отношений.

Молчание.

ИСИДОР. Мне уже давно всё ясно. Это вы между собой что-то не можете выяснить. Вот и выясняйте.

ОЛЬГА. Ой, Исидор Евгеньевич… Давайте ужинать. Вы ужинали? Я хочу есть. У вас есть чем меня угостить? Чем вы угощали своего гостя?

ИСИДОР. ТЫ ведь у нас хозяйка, ты сама должна знать.

ОЛЬГА. Я у вас не хозяйка. И не должна.

Молчание.

Или я начну сейчас говорить вам гадости. (Далее каждое слово произносит отдельно; вроде бы шутливая форма, но за ней готовность сорваться на истерику) Вы мне испортили настроение. Совершенно напрасно и незаслуженно. Как это вы все умеете делать.

ИСИДОР. (Так же, но с ещё большим нажимом) Характерно. Потому что я никогда не могу толком понять, кто что в этих стенах хочет. Я знаю, что я хочу жить с мужем,… с вашим сыном,… чтобы мой ребенок был сыт и чтобы у него была крыша над головой. Вот так примитивно. А что хочет муж? А вы что хотите? Вы оба живёте какими-то… (жест, изображающий нечто неопределённое, с претензией на возвышенное) А с потолка как валилось на голову, так и валится. (Встала, быстро вошла в ванную комнату)

Исидор остаётся спиной к трюмо.

Долгое молчание.

ИСИДОР. Н-да… Вы, конечно, друг друга стоите. Причинить другому человеку боль — в этом вы оба большие таланты. (Поворачивается — обнаруживает, что Ольги нет. Пошел к трюмо) Но тогда я тебе тоже скажу. (Идёт в коридор, останавливается против трюмо, говорит в сторону столовой, думая, что Ольга где-то там. Пока говорит, медленно движется к столовой)… как это ты сама любишь делать: в глаза. Права ты или не права, ты не задерживаешься сказать человеку, что ты о нём думаешь. Ты называешь это принципиальностью, а я называю это иначе, но неважно. (Уже вступил в столовую, но засомневался: может, Ольга в ванной комнате; говорит, обращаясь туда и туда) Можно что угодно думать о человеке, но когда он беспомощен… Геня с Диной почти десять лет не здоровались!… кто там прав, кто виноват… права, конечно, Геня, тем более, теперь, а больше всех виноват я, но когда она здесь умирала, Дина всё делала, чтобы ей как-то облегчить. А ты себя пересилить не могла, держала, видите ли, марку. (Пошел в кухню, налил холодный чай в свой стакан, пошел с ним к себе) «Битвы…» Нашли с кем воевать, засранцы. (Ушел к себе)

Несколько быстрых звонков в дверь.

Никто в квартире не реагирует. Звонки повторяются. Ольга выходит из ванной комнаты, идёт открывать.

Входит Давид Михайлович. Мгновенный обзорный взгляд.

ДАВИД. А где этот?

ОЛЬГА. (Кивнула в сторону столовой) Где-то там.

ДАВИД. Что с ним?

Ольга пожимает плечами. Давид быстро пересекает квартиру, осторожно заглядывает в комнату Исидора.

Ты ещё не умер? А почему ты в темноте? Тебе плохо? Исидор! Что ты молчишь?

Исидор выходит с дымящейся сигаретой.

ИСИДОР. Что ты припёрся? Я же тебе сказал.

ДАВИД. Просто так. Проведать. (Садится за стол, кладёт рядом принесённый с собой пакет).

ИСИДОР. (С подозрительностью смотрит на пакет) Просто так ты ничего не делаешь.

ДАВИД. Какая ж ты всё-таки свинья! Обязательно тебе нужно… Эх! Бог с тобой. Ну, как твои важные дела? Всё сделал? По голосу я решил, что ты уже умираешь… Слушай, я тебя, кстати, вот о чём хотел спросить. У тебя так не бывает: утром встаю, хочу пИсать… (спохватился, на комнату Ольги) Она там?

ИСИДОР. Не знаю.

ДАВИД. Но хочу! И ничего не идёт. Начинается жуткое сердцебиение, ударяет в пот и только пото-ом е-е-еле-еле… Я этому явлению даже придумал название: «прощальный пис». Но если серьёзно, меня это очень беспокоит.

Молчание.

Что ты молчишь?

ИСИДОР. А что я могу ответить такому идиоту? В доме все спят, а он врывается рассказать, как он писает.

ДАВИД. Где спят, когда вы только что орали?

ИСИДОР. Только что мы не орали, ты что, стоял под дверью?

ДАВИД. Ну… я дал вам возможность выговориться.

ИСИДОР. Спасибо. Садись и пиши.

ДАВИД. Что писать?

ИСИДОР. То, за чем ты пришел.

ДАВИД. Я тебе клянусь, что пришел просто так. Во-первых, я действительно за тебя испугался. Потом у меня, откровенно говоря, сегодня уже нет сил заниматься чем-то серьёзным.

ИСИДОР. Это ты считаешь серьёзным?

ДАВИД. А что ты считаешь серьёзным?

ИСИДОР. Посмотри на себя в зеркало: где ты и где Венесуэла? Разве на это можно смотреть серьёзно? Пиши.

ДАВИД. Нет, ну а что, в таком случае для тебя серьёзное?

ИСИДОР. «Прощальный пис».

ДАВИД. Химеры, которыми ты живёшь последние двадцать лет? Ну, может, меньше. Если не сказать — всю жизнь.

ИСИДОР. Или уходи. У меня сегодня нет желания на ночные дискуссии. Пришел — садись, сделаем и катись. И чтобы твоей рожи мне больше не видеть.

ДАВИД. Тихо, тихо, успокойся. Сейчас он меня убьёт. Ты убей меня и сразу решишь все мировые проблемы. Псих. Ты же псих. Я вообще не перестаю тебе удивляться.

ИСИДОР. Удивляйся себе. Заткнись и пиши. Писать ты ещё не разучился?

ДАВИД. Ты меня поправишь.

ИСИДОР. «Май диэр систе»!

Давид пишет.

ДАВИД. Странно, что рука ещё что-то помнит.

ИСИДОР. А почему ты пишешь «моя дорогая сестра»? У неё же есть имя. Или ты его уже забыл?

ДАВИД. Для того чтобы написать просто «Рита», ты мне не нужен.

ИСИДОР. Пиши! «Ай уоз вери грейтфул…» (Заглядывает через плечо в то, что пишет Давид): Ты прекрасно мог бы обойтись без меня.

ДАВИД. К сожалению, в этой жизни без тебя у меня уже ничего не будет. В следующей я постараюсь с тобой не встречаться.

ИСИДОР. «Ай уоз вери грейтфулл ту риси-ив ио лэтэ…»

ДАВИД. Покажи.

ИСИДОР. Что тебе надо?

ДАВИД. Что там написано.

ИСИДОР. То, что ты написал.

ДАВИД. По-моему, там было как-то иначе. Там было «Я был безумно рад».

ИСИДОР. Какая разница?

ДАВИД. (Заглянул) Вот, читай. «Безумно… ». Ты уж, пожалуйста, не редактируй меня. Я не писатель — я хочу написать то, что я хочу. «Безумно», значит, безумно.

ИСИДОР. Так ты её любишь?.

ДАВИД. Это не твоё дело. Если ты не хочешь, не надо. Тебя никто не заставляет. Великих одолжений мне тоже не надо.

ИСИДОР. В твоих каракулях не так просто разобраться.

ДАВИД. Опять я виноват. Хорошо, давай я перепишу.

ИСИДОР. Уймись. Я не помню, как будет «безумно».

Молчание.

Столько лет прошло! За это время можно было забыть не только язык, но и себя.

ДАВИД. Посмотри в словаре.

ИСИДОР. Словарь наши молодые отдали кому-то из своих друзей. Всё же только выносится из дома — в дом пока ничего.

ДАВИД. Ты думаешь у нас не так же? Но сразу сказать ты не мог, да? Признаться, что ты в чём-то слаб… Эх, Исидор! (встаёт) Ладно, оставим на завтра. Лёня утром принесет тебе словарь. Ты ему скажешь, когда зайти за письмом. (Отдаёт пакет) На!

ИСИДОР. Что это?

ДАВИД. Посмотри.

Исидор разворачивает — это книга.

ИСИДОР. (Вертит) Ну и что я должен с этим делать?

ДАВИД. Я не знаю, что ты собирался делать с Жуковым. Можешь выбросить.

ИСИДОР. Ты это дАришь мне?

ДАВИД. Нет, дарю.

Молчание.

ИСИДОР. Обязательно он вначале должен вымотать душу.

ДАВИД. Это Я вымотал?!

ИСИДОР. Нет, ты. (Ставит книгу на полку. Взволнован, но старается скрыть это. Как, впрочем, и Давид. Оба не знают, как увернуться от охватившего их чувства) Ну-ну, спасибо. (Без особой нужды переставляет книги на полке)

ДАВИД. Так… (Засуетился) Пойду.

ИСИДОР. Сядь, что ты вскочил? Тебе идти две минуты.

ДАВИД. Сима будет волноваться. Ты своим остроумием её напугал. И я тоже устал, целый день сегодня на ногах. (Двинулся к выходу. Прислушался) Плачет?

ИСИДОР. Они мне оба надоели.

ДАВИД. Чш-чш-чш. А ты им?

ИСИДОР. Пусть слышат. Сами они не очень деликатничают. И я пока у себя дома.
ДАВИД. Это тебЕ так кажется.
ИСИДОР. Ладно, ты со своими проповедями… Лучше тогда иди. (Трёт грудь)

ДАВИД. Что ты хватаешься?

ИСИДОР. Не чувствую.

ДАВИД. Это же хорошо. Иди ложись, я тебя провожу (Идут обратно) Может, вызвать «скорую»?

Исидор отмахнулся, вошел к себе в комнату.

(Остаётся у порога, говорит в открытую дверь) Тебе что-нибудь принести? Подать?

Голос Исидора.

Ольга? (Обернулся): Нет, ещё не вышла.

Голос Исидора.

Насчёт чего? (Смотрит на люстру). Насчёт люстры? Конечно, могу. Хоть завтра. А что вдруг?

Голос Исидора.

Спальню? Это труднее, но тоже можно. А на чём ты собираешься спать? Может, ты всё-таки вначале поправишься, а потом…

Голос Исидора.

Лично мне эти деньги не к спеху. Если ты кому-то ещё должен… Но, я думаю, они тоже подождут.

Голос Исидора.

Видишь: у тебя ни в чём нет середины. Ни в чём! Вот я начал говорить, ты перебил меня…

Голос Исидора.

Не помню, но сейчас ты меня тоже перебиваешь. Смотри, какая получается картина … подумал после нашего разговора. У тебя был свой час. Не так, чтобы «Ах!»… ты же сам не станешь утверждать, что ты добился чего-то тако-о-ого!… что… Но молодец, молодец, было чему и кому позавидовать тебе. Так вот, то, что ты имел в этот час, я растянул на всю жизнь. И теперь ты мне скажи: что всё-таки лучше?

Голос Исидора.

А, ты считаешь вот так. Конечно, как ты ещё можешь считать? А я считаю иначе. Только вся хитрость в том, что в данный момент… вот в данный, когда я — старый, брюхатый, стою здесь у этого порога, а ты лежишь там… в этот момент мы одинаково правы. Потому что кто из нас прав, не имеет ни малейшего значения. Чего ты никак не хочешь понять. Лежи, завтра я позвоню перед работой. (Идёт к выходу. Постучал в дверь ванной комнаты)

Выходит Ольга. На лице никаких следов недавнего спора, переживаний. Выходная косметика смыта, на лице крем, волосы перехвачены лентой — готова ко сну.

Ты последи за ним. Он себя неважно чувствует.

Оба понемногу перемещаются к выходу.

Вообще я с тобой хотел поговорить.

ОЛЬГА. О чём?

ДАВИД. Вашему сиятельству нужен предварительный перечень тем?

Возня в дверях. Оба замерли.

Ну вот: у вас ещё бурная жизнь, а он на меня накинулся.

Входит Петровна.

ПЕТРОВНА. (Довольна штурмом, смотрит на верхотуру двери) Сопротивляется ещё, хе-хе-. А у меня совсем голова дырявая: так и пошла с ключом от ящика. Потом думаю: «Нет, надо вернуться. Когда ещё приду». И погодка-а! Наверно, последние денёчки. (Что-то бросает на тумбу из ящика.

ДАВИД. (Быстро) Что это?

ПЕТРОВНА. А, ерунда. Новая книжка на квартплату. Теперь приятнее будет платить. (Ольге) А ты что ж, вернулась? Ну и правильно. А то Исидору совсем некем командовать, хе-хе-хе. Ну! (Уходит)

ДАВИД. Я тебе только могу сказать, что так нельзя.

ОЛЬГА. Как?

ДАВИД. Нельзя, нельзя. Ты прекрасно понимаешь, о чём я. То, что он это… (Безнадёжно махнул рукой в сторону комнаты Исидора) Бог с ним. Но вы!… Ладно, Наум приедет, я ему втолкую, как жить.

ОЛЬГА. Попробуйте.

Давид уходит.

Ольга закрывает за ним дверь, — тоже посмотрела наверх, первый раз: что там? — поводила дверью туда-сюда. Включила свет в кухне, в коридоре, в ванной комнате, в столовой. Подошла к своей комнате, но вернулась. Стала у открытой двери в комнату Исидора.

ОЛЬГА. Ничего, просто подошла. По поручению Давида Михайловича. Ничего не надо? Дверь закрыть?

Если что, я рядом. Спокойной ночи тогда? (Уходит к себе).

Какое-то время тихо. В обеих комнатах горит свет — у Исидора видно через открытую дверь, у Ольги — через матовое стекло в двери. Тишина.

Ольга у себя поискала музыку в радиоприёмнике. Покашлял Исидор — надсадно, как заядлый курильщик. Перелистнул страницу… Тихая музыка…

* * *

Сейчас я вижу, что всё это происходит в 1969 году, хотя на самом деле какие-то эпизоды случались несколькими годами раньше, а какие-то реплики я услышу позже. Подобным несоответствиям есть лестное определение: творческая фантазия, но в данном случае я могу назвать более серьёзную причину, почему один год «стянул» на себя все эпизоды. 1969 год стал последним для того, что называлось «наша семья». Наша семья перестала существовать как-то разом и, конечно, это не могло не наложиться на воспоминания вокруг 1969 года — правда, в пределах 5–6 лет — до и одного года — после.

Сам «1969 год» видится мне в тон всей обстановки: тёмная мебель, темные углы; подальше, в более ранние годы, родные образы и всё вокруг них, в том числе и квартира, снова высвечиваются спокойным солнечным светом — такое бывало в хорошие дни ранней осенью… что-то около двух часов, дома никого нет, но я знаю, что скоро все соберутся. За «1969 годом» тоже всё светло, но оттого, что там пространство ничем не заполнено. Еще была какая-то жизнь и какие-то её признаки могли считаться «нашей семьей», но уже через год в квартире вместо нас поселились чужие люди и на этом история «нашей семьи» обрывается.

Хотя говорят, что «мир быстро меняется», за последние пару десятков лет он не так уж изменился — во всяком случае, от меня сегодняшнего никакие мировые события не загораживают квартиру «нашей семьи 1969 года». В ней самой я тоже не вижу внешних признаков «1969 года» — того, что называют «приметами времени». И, думаю, не только из-за того, что события «личной жизни» поглотили всё мое внимание. К 1969 году в мире произошли все основные события, которые ещё могли удивить своей новизной, уникальностью. Мировая война, расщепление атома, фашизм, Хиросима, человек в космосе, искусственный белок, строение гена — в общем-то, «принципиальных» удивлений было не так много, как принято считать, в основном мы свидетельствуем их многочисленные вариации. В какой-то мере благодаря всем этим внешним обстоятельствам из «квартиры нашей семьи 1969 года» я вынес нечто такое, что мне кажется более существенным, чем «приметы времени» — например, чувство вины и долга перед родителями. Но опять это только слова, похожие на отговорку у подножья парашютной вышки. Доказывать надо действием. Я думал, что моим доказательством станет эта пьеса: долг я покрою самим написанием, а вину искуплю правдой. Но вот пьеса написана, а легче мне не стало. Никакими раскаяниями не улучшить прошлое. Теперь я пытаюсь вспомнить, что хорошего я успел сделать своим родителям тогда. Увы, ничего серьезного не вспоминается. Все мои знаки внимания были натянутыми. И не потому, что не хотел, тем более, не потому, что они не заслужили — такой у меня характер, Полина была права. Хорошо ещё, иногда думаю я, что я легко называл своими родителями тех людей, с которыми прожил почти тридцать лет — свою тётку Евгению Самойловну и её мужа Исидора, в сущности, чужого мне человека.

Print Friendly, PDF & Email

3 комментария для “Наум Брод: Рига, Школьная 12, кв. 8 (Наум, это ты?). Окончание

  1. Соня, особенно не тратьте себя: надеюсь, в этом журнале я еще не раз потрясу вас своими многими талантами. Журнал ведь вам обещал «Семь искусств», а я пока проявил себя в трех. Так что будет еще, где разгуляться вашему невежеству и местечковому хамству!

  2. Чепуху порете, Соня!
    Талант у этого автора есть. Пьеса мне понравилась.
    Кому не нравится, может не читать. Я не читаю всё подряд. Прочту начало и бросаю. Зачем себе голову засорять всякой …..
    Пьеса очень интересна для постановки. Характеры персонажей и их взаимоотношения разворачиваются постепенно. Типичная и очень еврейская история. Самый колоритный персонаж — Полина. Очень мне напоминает жену моего дяди Меера.
    Оказывается, не все в Риге были такие культурные, интеллигентные и высокоморальные, как мне раньше казалось.
    Должна отметить, что за многие годы чтения материалов портала я сильно продвинулась в понимании жизни и людей. Спасибо.

  3. На зависть разносторонний талант у этого автора. Постмодернистская проза, философические письма, и вот теперь — пьеса. С продолжением.
    Первую часть не осилила. Подступилась ко второй, но тоже не осилила. Герои часто заходят в сортир и ванную комнату. Потом многозначительно выходят. Еще успела разглядеть поразительные в своем новаторстве авторские ремарки.

    «Полина встаёт — тяжело, опираясь обеими руками о стол, но не от того, что объяснение получилось «тяжёлым», а от нарождающейся привычки помогать уже устающим ногам.»
    «Исидор один. Встал, закурил. Левая рука уперлась в поясницу, ноги расставлены — поза мужчины, который ещё многое может, в то же время видно, что это только поза. Какое-то время стоит спиной к нам.»
    «Многое может» — сколько в этом рефлексии, какие пронзительные слова нашел автора, чтобы сказать о главном в жизни Исидора.

    Если эти ремарки не новое слово в русской драматургии — то ЧТО? Островский и Чехов нервно закуривают в углу.

    Пожелаем автору не уставать радовать нас своим творчеством, которое необычайно способствует дальнейшему развитию Портала.

Обсуждение закрыто.