Приехав на химический комбинат и оформив пропуск, я пошёл через проходную, показывая пропуск вахтёру. На это он мне сказал: «Иди, раз ты сюда идёшь, значит тебе надо. Кто сам сюда пойдёт по своей воле?» Видимо, он был человеком с философским складом ума.

Из невыдуманных рассказов

Яков Шульман

Грузинское гостеприимство

После окончания МИХМа, Московского института химического машиностроения, или, как говорили у нас в институте, Московского института хороших мальчиков, я был направлен на работу в филиал НИИХИММАШа в городе Дзержинске Горьковской области. В начале февраля 1966 года я приехал в Дзержинск. Институту в это время исполнилось 10 месяцев, и он не имел даже своих помещений и арендовал их у различных организаций. Отдел кадров располагался на улице Суворова, в центре города, а здание, в котором размещались отделы и лаборатории, находилось примерно в часе езды трамваем за городом. Здание было арендовано у завода «Жирные спирты».

Помню свою первую поездку в институт в старом деревянном трамвае. Стоял мороз под минус 20⁰С, а приехал я московским «пижоном» в модных тогда мокасинах. Доехав до остановки трамвая «Химкомбинат «Оргстекло», я почти не чувствовал замёрзших ног. В трамвае температура воздуха не отличалась от наружной. Прогулка от трамвайной остановки до здания института меня несколько разогрела. Пришёл к директору института, он поговорил со мной и посоветовал походить по отделам и лабораториям, узнать, кто, чем занимается, выбрать, где бы я хотел работать и после этого зайти к нему.

Зайдя в отдел №1, я увидел двух молодых людей, сидящих за столом и играющих в шахматы. Подойдя к ним, я поздоровался и спросил: «А вы чем занимаетесь?» Игроки мгновенно смели все фигуры в раскладывающуюся коробку шахматной доски, и один из них, как оказалось, начальник отдела Михайлов, спросил кто я такой. Я объяснил, после чего мы втроём долго хохотали. Второй молодой человек оказался моим тёзкой по фамилии Прилуцкий. В дальнейшем мы стали с ним приятелями и иногда вспоминали этот эпизод и смеялись. Яша Прилуцкий первый, кто предложил мне познакомиться с очень хорошей девушкой. И хотя знакомство это произошло не через него, впоследствии именно эта девушка стала моей женой, что говорит об его умении оценивать людей. После ознакомительной экскурсии по институту я вернулся к директору. В результате меня назначили инженером-конструктором второй категории в отдел грануляционной техники.

Первоначально сотрудники отдела разъезжали по химическим предприятиям страны, обследовали грануляционное оборудование и набирались опыта и знаний для последующего совершенствования работающей техники и разработки новой. Одна из командировок у меня была на Руставский химический комбинат в цех аммиачной селитры. Доехав, поездом Горький− Москва до столицы, я добрался до одного из её аэропортов и самолётом ТУ-104 полетел в Тбилиси.

Я всегда с удовольствием смотрел в иллюминатор самолёта на причудливые формы облаков и на открывающиеся прекрасные виды, особенно, когда летишь над горами. За окном, когда подлетаешь к Кавказу, видны с одной стороны по борту ─ Казбек, с другой ─ Эльбрус. Но не так было в этом полёте.

Моей соседкой в самолёте оказалась молодая красивая рыжеволосая женщина с голубыми глазами. Звали её Лили. Она оказалась грузинкой, что не соответствовало моим представлениям о грузинках. Весь полёт прошёл в разговоре. Я узнал, что Лили возвращается домой в Рустави. Я сказал, что тоже еду в Рустави на химический комбинат. За приятной беседой время полёта пролетело незаметно.

— А где ты собираешься остановиться в Рустави? ─ спросила Лили.

— В гостинице, естественно, − ответил я.

После этого Лили почему-то долго смеялась. Потом она сказала мне:

— Запиши номер телефона моего брата. Я вначале заеду к нему. Если не удастся устроиться в гостиницу, звони.

У меня с собой был небольшой портфель, и в аэропорту я помог Лили донести чемодан до остановки такси. Мы тепло попрощались, и я пошёл на автобусную остановку. Зайдя в автобус до Рустави, я узнал стоимость проезда, заплатил шофёру, но билетов не получил. Я сказал, что мне нужны билеты для отчёта по командировке, после чего шофёр оторвал с возмущением длинную ленту билетов от катушки с билетами и отдал мне. Местные жители билетов не просили.

Рустави оказался зелёным городом, на улицах пахло шашлыками и какими-то восточными пряностями, и настроение было прекрасным. В гостинице администратор сказал мне, что свободных мест нет, и не будет. Просидев в гостинице, единственной в городе, до 8 часов вечера, когда уже начало темнеть, я позвонил по данному мне номеру, и, когда к телефону подошла Лили, сказал:

— Лили, ты была права, мест нет.

— Яша, подожди, сейчас приедет мой муж Котэ, ─ сказала она.

Через некоторое время в гостиницу зашёл молодой красивый грузин и, подойдя ко мне, спросил:

— Яша ─ это ты?

Я сказал, что да, это я. Вместе мы пошли к администратору. Котэ сказал ему:

— Объясни, почему ты не можешь устроить в гостиницу приехавшего к нам дорогого друга?

Котэ, как оказалось, был известный в городе закройщик и портной. Узнав у меня, что я инженер и получаю 120 рублей в месяц, он сказал, что он портной, получает в пределах 400 рублей, но приходится много отдавать.

… Администратор стал оправдываться, что он не знал, что я друг Котэ (я этого тоже не знал) и сказал ему:

— Если ты заберёшь его на ночь, то приезжайте утром, и место ему будет обеспечено.

Выйдя из гостиницы, я сказал Котэ, что мне надо зайти в продовольственный магазин, намереваясь купить выпивку к столу. Котэ сказал, что у дома брата Лили рядом всё есть.

Мы сели в машину и через некоторое время были у дома брата. За окном была сплошная темень, и никаких магазинов рядом не оказалось.

Брат Лили, Вано Мшвениерадзе, работал сталеваром на Руставском металлургическом комбинате. Меня очень приветливо встретили и повели к уже накрытому столу. Из женщин за столом была только Лили. Жена Вано только подносила блюда и убирала ненужное со стола. Началось застолье. Первый тост был:

— За великий русский народ, наш старший брат! − с указанием на меня.

Далее последовали тосты за Иосифа Виссарионовича Сталина, за наших родителей, за наших детей, за наших внуков и т. д…

Я сидел рядом с Тамазом, сыном Вано, учеником второго класса, который переводил мне, когда говорили по-грузински. За исключением тостов, почти весь разговор, естественно не со мной, шёл на грузинском языке. Отец Тамаза через некоторое время сумел оценить искусство перевода Тамаза. Слегка дав ему по шее сзади, заставил его прекратить перевод.

После застолья и ознакомления со всеми членами семьи меня уложили спать. Спал я тогда, как говорят, «без задних ног», т. е. глубоким сном без всяких сновидений. Наутро Котэ отвёз меня в гостиницу, и, как мне кажется, меня поселили в одноместный номер.

Приехав на химический комбинат и оформив пропуск, я пошёл через проходную, показывая пропуск вахтёру. На это он мне сказал:

— Иди, раз ты сюда идёшь, значит тебе надо. Кто сам сюда пойдёт по своей воле?

Видимо, он был человеком с философским складом ума. Больше мне пропуск при проходе через проходную предъявлять не приходилось.

Через несколько дней я, чувствуя себя неловко, решил нанести ответный визит. Скорее всего, был выходной день. Купив в магазине бутылку водки и бутылку шампанского, поехал в гости. Зайдя в дом, я увидел жену Вано.

— О, Яша, заходи! Ты пришёл вовремя, ─ сказала она.

— А где Вано? ─ спросил я.

— Он в подвале, наливает маджару, молодое играющее вино, ─ сказала она.

Отдав бутылки жене, я пошёл в подвал. Увидев меня, Вано улыбнулся. И сказал:

— Здравствуй, Яша! Молодец, что пришёл! Сейчас приглашу соседа, и мы хорошо посидим.

С 10-литровой бутылью маджары мы вернулись в дом. Пришёл сосед, мы сели за накрытый к тому времени стол, и в приятной беседе, обсуждая, в частности, мои возможности посодействовать приобретению автомашины «Волга» на Горьковском автозаводе, хорошо посидели, выпили, закусили и поговорили о жизни. Мои возможности в этом были нулевыми, но это никак не повлияло на нашу радость общения. Добравшись до гостиницы и подойдя к своему номеру, я обнаружил, что не могу в него войти, хотя ключом открыл замок. Как потом оказалось, я забыл, куда открывается дверь в номере. Она открывалась вовнутрь, а я отчаянно тянул её на себя. Когда, наконец, усталый я привалился слегка к двери, то чуть не упал в открывшуюся дверь.

Через пару дней мне позвонила Лили и сказала:

— Яша! Ты был в гостях у моего брата. Теперь ты должен прийти в гости ко мне.

В очередной выходной я отправился в гости к Лили и Котэ. Опять был прекрасный стол, пили в основном чачу собственного приготовления. В приятной застольной беседе с традиционными тостами время пролетело незаметно. Оценив в гостинице свой экономический потенциал, я понял, что ещё один ответный визит─и я не смогу без посторонней помощи вернуться из командировки.

При дальнейших командировках в Рустави у меня уже обычно не бывало больших проблем с поселением в гостиницу. В последующие командировки в Рустави на испытания грануляторов я уже летал не один, и больше таких приятных собеседниц на рейсах Москва─Тбилиси и Тбилиси─Москва мне не попадалось.

P.S. Недавно, сидя за праздничным столом с человеком, хорошо знающим обычаи кавказских народов, я, в перерыве между тостами, к слову, рассказал ему эту историю. Он дополнил мой рассказ весьма ценным замечанием, заметив:

— Скорее всего это были сваны, у грузин женщины сидят за столом.

На «Корунде»

В мае 1986 года я подал заявление по собственному желанию об увольнении из института, где работал заведующим лабораторией (на правах отдела) грануляторов расплавов с окладом 400 рублей. Устроиться на работу оказалось чрезвычайно трудно и во избежание потери непрерывности стажа 12 июня 1986 года я был по знакомству моего тестя принят на работу в производственное объединение «Корунд» на должность инженера-конструктора с окладом 130 рублей в проектно-конструкторский отдел (ПКО). Я был направлен в один из трёх механических секторов ПКО. Механические секторы были мозговым центром ПКО, так как разбатывали компоновку оборудования, монтажные чертежи, нестандартное оборудование, нередко и технологические схемы некоторых производств, и выдавали задания на проектирование секторам: строительному, сантехническим, электротехническому, КИПиА.

Руководителем сектора, в который я попал, был некто В. Н. Жоголев. Так как я давно не работал конструктором (руководил лабораторией 14 лет), то забыл некоторые тонкости оформления чертежей. Тем не менее, в течение 3-х месяцев я разрабатывал, в основном, чертежи узлов и деталей. Чертежи были хорошего качества и в достаточном объёме. Всё это время я был на доске почёта ПКО в своей категории. Одно отравляло мою жизнь. Мы сидели в одной большой комнате. Проверяя мои чертежи, Жоголев приглашал меня к себе и начинал на всю комнату отчитывать меня за каждую найденную ошибку. Мало найдётся людей, которые спокойно реагируют на повышение голоса на себя. Я не отношусь к их числу. Я долго страдал от этого, не зная, что предпринять. Когда ошибки стали единичными, у меня возникла здоровая идея. Во время очередной проверки моих чертежей и очередных криков я сказал:

— Виктор Николаевич! Да вы должны благодарить нас, своих сотрудников, что мы делаем ошибки. Если мы перестанем делать ошибки, вы станете не нужны, и вас уволят.

После этого я приходил к нему с улыбкой, он разговаривал со мной тихо и спокойно, но, как выяснилось впоследствии, затаил злобу на меня. Выяснилось это года через четыре, когда я участвовал в большом проекте технического перевооружения цеха сернистого ангидрида.

Мне поручили выполнить компановку и монтажные чертежи по установке нового котла-утилизатора. Для уточнения привязки мы с Жоголевым отправились в цех. Cтали замерять нужные привязки двадцатиметровой рулеткой. Мне Жоголев дал конец рулетки с отметкой ноль, а сам диктовал мне цифры соответствующих привязок, которые я записывал. После того как я выполнил довольно сложные чертежи и отдал их для согласования в сектор генерального плана, выяснилось, что одна привязка неверна, и все чертежи нужно переделывать (расхождение было на один метр). Меня вызвал руководитель механических секторов и заместитель начальника ПКО Тарасов В. М. и спросил, почему это произошло. Я ему рассказал, как было дело. Он сказал, что я должен написать объяснительную записку и изложить всё рассказанное. Я сказал, что объяснительную писать не буду. Ведь ясно, что мне не было смысла столько времени трудиться над чертежами зря. Чертежи пришлось срочно переделывать. Случай получил огласку в ПКО. Жоголев после этого начал потихоньку спиваться. Кончилось это его увольнением, а наш сектор расформировали и сотрудников распределили по двум оставшимся секторам.

Через три месяца после начала работы в ПКО, я пошёл к начальнику ПКО Репникову и сказал ему:

— Анатолий Алексеевич! Я работаю неплохо, всё время на доске почёта и, мне кажется, что мне пора повысить оклад.

Репников сказал мне:

— У нас не принято самому ходить и просить за себя. Это должен делать начальник.

Я ответил, что, мой начальник, возможно, никогда не будет просить за меня, и поэтому я сам должен заботиться о себе. После этого он пригласил к себе Тарасова и сказал ему:

— Владимир Михайлович! Вот ко мне пришёл Шульман и просит повысить ему оклад. Что ты скажешь на это?

Владимир Михайлович ответил:

— А он письма пишет в рабочее время.

Письма я действительно писал и меня один раз засёк на этом занятии Тарасов. Однажды, когда я писал письмо, ко мне сзади подошли Тарасов и работавший на объединении мой родственник, который зашёл по делам к Тарасову, а потом они оба решили навестить меня. Я вёл себя довольно свободно, считая, что, если я постоянно перевыполняю план с хорошим качеством чертежей, то никаких претензий ко мне быть не может. Во время отдыха я могу делать то, что не мешает другим работать или отдыхать. Я не курю, но всегда делал перерыв после 45 минут работы. Через месяц мне всё же добавили 30 рублей к окладу. Следующее повышение оклада произошло через 3 года, и мне добавили 40 рублей.

Однажды, мне дали в работу рационализаторское предложение, поданное начальником Центральной заводской лаборатории (ЦЗЛ) и зам. главного инженера по технике безопасности. Они предлагали установить плотину из ППУ (пенополиуретана) в хранилище отходов сернокислотного производства с целью фильтрации вредных примесей. Предложение было утверждено главным инженером.

Я взял неделю на проработку и в конце недели написал отрицательное заключение и отдал его Тарасову. До этого я узнал, посмотрев техническую литературу и поговорив с ведущим специалистом по ППУ из ЦЗЛ, что размер частиц, которые хотят улавливать меньше размера пор в ППУ. Через некоторое время меня пригласил к себе в кабинет Тарасов. Там уже находился начальник ЦЗЛ. Когда я вошёл, он стал говорить, что я себе слишком много позволяю и не понимаю процесса. Я сказал, что предлагаю вынести обсуждение на научно— технический совет, где каждая сторона изложит свою точку зрения. Без решения НТС я эту работу делать не буду.

Через некоторое время ко мне подошёл зам главного инженера по ТБ и сказал, что они снимают своё рационализаторское предложение. К тому времени я разработал технологические расчёты и технологическую схему, основные компоновочные и монтажные чертежи нового производства «Отделение по изготовлению мягких элементов мебели из ППУ». Практически я делал работу инженера— конструктора первой категории, что можно было понять по коэффициенту сложности, которые давались моим чертежам, но был инженером конструктором второй категории и получал оклад ниже среднего по должности. Такую должность я занимал через 3 года после окончания техникума. И на такую же должность был принят в НИИ после окончания института. Всё повторяется. «Что было, то и будет; и что делалось, то и будет делаться, и нет ничего нового под солнцем». Я так и не узнал, что это было ─ «проверка на дорогах» или реальная работа.

Через несколько лет после начала моей работы в ПКО, умер начальник ПКО и новым начальником стал некто Манасин А. А. Перестройка (неразбериха) была уже в полном разгаре. Манасин был человеком педантичным, строго следил за соблюдением графика работы, в том числе временем ухода на обед и прихода с него сотрудников отдела.

Я часто ездил обедать домой. Для этого нужно было пересечь железную дорогу, дойти до остановки трамвая, добраться до дома и затем совершить обратный путь. Уходил я во время, но иногда опаздывал, если нарушался график движения трамваев. Это всё видела секретарь начальника ПКО, окно в комнате которой, выходило на железную дорогу. Помещения начальника ПКО, его секретаря, механических и сантехнических секторов, сектора генплана находились на третьем этаже здания заводоуправления. В здание мы заходили через проходную, предъявляя пропуск.

Однажды я опаздывал с обеда. Тихо поднимаясь по лестнице, на втором этаже, услышал разговор начальника ПКО с секретарём. Я остановился.

— Ну, где же он? ─ спрашивал начальник.

— Да я видела, как он переходил через железную дорогу и сейчас должен подойти. ─ отвечала Жанна.

Прошло несколько минут.

— Почему же его нет? ─ спросил начальник.

— Я не знаю, ─ ответила Жанна.

Они разошлись по своим кабинетам, а я поднялся на третий этаж и тихо проскользнул в помещение механических секторов.

После того, как наше объединение стало акционерным обществом (на память об этом у меня лежат никому не нужные акции АО «Корунд») и нам перестали вовремя платить зарплату, несмотря на то, что продукция предприятия шла на экспорт и пользовалась спросом. Рядовые сотрудники стали получать зарплату с задержкой. Начальник ПКО развернул политическую агитацию в отделе, поддерживая коммунистическую партию.

Через некоторое время меня пригласил к себе Тарасов и сказал, что мне предлагают стать инженером-конструктором первой категории. Я сказал, что мне надо подумать. Я сходил в плановый отдел и узнал у сотрудницы, ведущей ПКО, ставки инженеров-конструкторов по категориям. После этого я пришёл к Тарасову и предложил назначить меня инженером-конструктором второй категории, установив максимальный оклад (я уже был второй категории, но платили мне ниже среднего). После полгода работы на этих условиях я соглашусь перейти на первую категорию. Тарасов ответил, что я тогда ничего не получу. На этом и разошлись.

В конце ноября 1996 года я, инженер-конструктор второй категории, написал заявление на имя исполняющего обязанности генерального директора АО»Корунд» Грачёва В. В. следующее заявление:

Прошу Вас рассмотреть мои предложения по улучшению и повышению эффективности работы проектно-конструкторского отдела АО «Корунд» и принять необходимые решения.

Приложение:

1. Предложения по улучшению и повышению эффективности работы ПКО АО «Корунд» на 4-х листах ─ 1 экз.

2. Копия диплома кандидата технических наук Шульмана Я. М. на 1 листе ─ 1 экз.

3. Копия аттестата старшего научного сотрудника Шульмана Я. М. на 1 листе ─ 1 экз.

Я предлагал снять начальника ПКО, как уделяющего слишком много времени политической работе и не имеющего достаточной технической квалификации для руководства ПКО, и вывести его из состава ПКО, назначив начальником меня. Последний пункт предложений гласил:

По итогам работы по-новому (в течение трёх-шести месяцев) главному инженеру совместно с экономической службой АО «Корунд» рассмотреть и решить вопрос о повышении окладов всем сотрудникам ПКО (при этом оклад сотрудника ПКО низшей квалификации должен превышать оклад уборшицы, чего нет в настоящее время и для квалифицированных инженеров-конструкторов). О последнем (в скобках) я узнал, когда иногда задерживался, выполняя срочную работу и разговаривая с уборщицей нашего помещения. Она работала 3 часа в день и получала больше меня в пересчёте на 8-ми часовой рабочий день.

После бесед с генеральным директором и главным инженером мне сказали, что согласны назначить меня начальником ПКО, но Манасин будет назначен зам. главного инженера и я буду подчиняться ему. В беседе со мной главный инженер сказал, что я опасный человек. На мой вопрос: «Почему?» ─ он ответил: «Для вас нет авторитетов». Я сказал, что меня можно убедить логикой и фактами. Позднее я прочитал в книге Мела Томпсона «Философия религии», что ещё со времён после Исаака Ньютона:

«… разум и научное наблюдение поставили под сомнение принцип авторитета. Как это ни грустно, Церковь чаще всего занимала именно сторону авторитета, ведя, таким образом, безнадёжную борьбу».

На сделанное мне предложение, я ответил отказом, пошутив, что, если ему (Манасину) не могут найти места, то, учитывая его рвение за соблюдением времени прихода и ухода с работы, предлагаю назначить его начальником ВОХР.

После одного из разговоров с генеральным директором в конце рабочего дня я вышел из здания заводоуправления. До трамвайной остановки нужно было перейти через железную дорогу и пройти ещё метров сто. Когда я вышел из здания трамвай уже был на остановке. Я перешёл железную дорогу и побежал к трамваю. Водитель меня дождался, и трамвай тронулся только после того, как я вошёл. Один мужчина спросил меня:

— Почему это вас ждали?

Я ответил:

— Потому, что я зам главного инженера.

В ответ раздался дружный хохот и реплики типа: «зам главного инженера на трамвае не ездит».

Через некоторое время я написал заявление на имя генерального директора:

«Прошу уволить меня по собственному желанию с15 января 1997 года в связи с нарушением Вами статьи 15 КЗОТ Российской Федерации о своевременной выплате трудящимся заработной платы».

В результате через 2 недели я получил расчёт со всеми долгами (более 2 млн. рублей при окладе около 500 тыс. рублей). До этого я пытался подать исковое заявление в городской суд о нарушении администрацией предприятия статьи 15 КЗОТ в отношении меня. Но его у меня не взяли, сказав, что это будет опасным прецедентом, и посоветовали обратиться в товарищеский суд на предприятии.

Так как меня уволили на основании вышеуказанного заявления, то затем мне в течение трёх месяцев не платили пособия по безработице. В городском отделе занятости (бюро по трудоустройству) сказали, что указанная в заявлении причина является несущественной.

Прошло несколько лет, я переехал в Москву со своим младшим сыном. Однажды мне позвонил мой родственник из Дзержинска и сказал:

— Я. М., а ты был прав, Манасина сняли.

Почта России и книга рекордов Гиннесса

История эта началась 4 декабря 2018 года, когда я решил поздравить с наступающим Новым годом своего давнего приятеля, который живёт в Сент-Луисе. О таких людях, в своё время, писал Пётр Вяземский: «Я пью за здоровье немногих, немногих, но верных друзей»…

В письме я неосторожно, как оказалось впоследствии, выразил надежду, что письмо он получит до рождественских праздников, которые в США начинаются 25 декабря. Основания для этого у меня были, ведь, хотя письмо было простое, но авиа.

Мне почему-то кажется, что это кому-то очень не понравилось. В результате письмо он получил 18 января 2019 года. Расстояние от Москвы до Сент-Луиса, если верить Интернету, составляет 8429,9 км. Не считая дня сдачи письма почте России, письмо шло 45 дней. При этом средняя скорость самолёта составляла чуть больше 187 км/день. Очевидно, что такой результат должен быть занесён в книгу рекордов Гиннесса.

Однако, здесь есть некоторые сложности, которые однажды уже изложил Григорий Горин в своём рассказе «История переписки гражданина Кравцова с редакцией журнала “Спортивные достижения”».

Приведу два эпизода из этого рассказа, чтобы было понятно, о чём речь.

Письмо в редакцию:

Уважаемые товарищи!

Хочу сообщить вам о необычном случае, который произошёл со мной на станции Панки Казанской железной дороги, куда я ехал к другу электричкой, а дальше автобусом.

Автобусная станция находится от железной дороги на расстоянии 1 км.

Я прибыл на станцию Панки электричкой в 14 часов 29 минут и, будучи в состоянии легкого алкогольного опьянения, побежал на автобусную остановку и успел на автобус, который отъезжал в 14 часов 21 минуту.

Таким образом, я пробежал 1000 метров ровно за 1 минуту, что значительно превышает мировой рекорд на этой дистанции.

В связи со всем вышеизложенным очень прошу внести моё спортивное достижение в соответствующие таблицы.

Точность показанного времени гарантируется строгим летним расписанием электричек и автобусов.

С приветом! Кравцов В. П.

Ответ редакции:

Уважаемый, гражданин Кравцов!

К сожалению, Ваше спортивное достижение не может быть внесено в таблицу мировых рекордов, так как оно установлено не в условиях стадиона, при отсутствии судей и секундомеров.

Кроме того, нам неизвестна сила попутного ветра на станции Панки Казанской железной дороги.

С приветом! Редакция.

В нашем случае имеется сложность в том, кого считать авторами рекорда. Ведь в доставке письма принимала участие и почта США. Сомнительно, чтобы руководители этих ведомств, обрадовались включению в такой список.

Это связано ещё и с тем, что представители авиакомпаний, осуществляющих полёты между Россией и США, утверждают, что самолёты, используемые на таких трассах, при такой скорости становится нецелесообразно использовать, ибо дешевле бы обошлась доставка гужевым и морским транспортом. Сейчас проводится служебное расследование. Но и здесь возникло неожиданное препятствие, неизвестно кому сообщать результаты.

Ведь это было простое, а не заказное авиа-письмо.