[Дебют] Татьяна Хохрина: День Святого Валентина

Loading

Миша снял свою шубу и я в тоске подумала, что лучше бы остался в шубе. Он был похож на отожравшуюся на балконе синицу: клювик между пухлых румяных щек, джинсы, облегающие круглое пузо и затянутые ремнем на уровне подмышек, отчего гульфик казался длинной детской железной дорогой, и канареечная фланелевая рубашечка.

День Святого Валентина

Рассказы из книги «Дом общей свободы», издательство «Арт Волхонка», 2020

Татьяна Хохрина

ДЕНЬ СВЯТОГО ВАЛЕНТИНА

Мои близкие устройством моей личной жизни были совершенно не озабочены, да и оснований для этого не было: мне было 17 лет, я училась тогда в Бауманском институте на втором курсе в группе, где на 28 парней было четыре девочки, так что можно было особенно не волноваться. Вот никто и не волновался. Или почти никто. У моего деда был брат, он, как и дед, давно умер, а вдовы их дружили. Как раз вдова дедушкиного брата, Софья Моисеевна, не имевшая своих детей и внуков, вдруг моей судьбой и опечалилась. Она твердо была уверена, что путный союз может получиться только из правильно подобранных старшими «половинок» своим отпрыскам. И проедала моей бабушке дырку в голове на эту тему. В один прекрасный день она пришла и радостно нам сообщила, что счастье мое обеспечено, потому что мне со дня на день позвонит некий замечательный Миша и, если я не опозорюсь сразу, есть шансы схватить синюю птицу за хвост. Бабушка пожала плечами, родители хохотали, а мне стало любопытно, потому что любопытство — двигатель прогресса, моего — по крайней мере.

Звонок не заставил себя ждать и вполне приятный мужской голос, заметив, что не важен способ знакомства, а важен результат, назначил мне свиданье на следующий день на ступеньках Центрального Телеграфа на ул. Горького. Единственное, что меня слегка смутило, — это описание, по которому мне предстояло его узнать. «Я буду в шубе и вязаной шапочке», — обнадеживающе сказал Миша. Поскольку в те суровые времена глубокого застоя мужчину в шубе можно было увидеть только, если он накинул мамино манто на трусы и вышел покурить на лестничную клетку, я слегка поперхнулась, но решила посмотреть на это диво дивное, тем более, что рассчитывала зайти с тыла и удрать, если зрелище будет совсем уж непристойное.

На следующий день я приперлась к Центральному Телеграфу, но зоркий сокол Миша, прибывший раньше и занявший Голанские высоты на верхних ступеньках, опознал меня скорее, чем я его обнаружила, и отступать было некуда. Должна признаться, что даже сейчас, умудренная опытом и кое-какими мозгами, я по-прежнему не безразлична к мужскому внешнему виду, а уж тогда-то — сами понимаете… Так вот в зимнем Миша был на твердую троечку. Клокастая бурая синтетическая шуба наводила на ассоциации со школьной постановкой сказки Три Медведя, а вязаная шапочка участника слета юннатов гарантировала стопроцентное присутствие в Мишиной личной жизни и мамы и бабушки и хорошо еще, если не в той же кровати. Но Миша счастливо улыбался мне двумя желтыми передними резцами, и я поняла, что отказать и обидеть эту ручную нутрию у меня язык не повернется.

Напротив Центрального Телеграфа, перед рестораном Арагви, если ветераны помнят, было кафе Птица, доедавшее неликвиды Арагви. Туда мы и двинулись.
День был рабочий, понедельник или вторник. Тогда в такие дни в ресторанах и кафе сидели в основном цеховики, иностранцы и редкие командировочные. Сегодня они пришли в кафе Птица…

Миша галантно помог мне снять дубленку, потом снял свою шубу и я в тоске подумала, что лучше бы остался в шубе. Без шубы и шапочки он был похож на отожравшуюся на балконе синицу: клювик между пухлых румяных щек, джинсы, облегающие круглое пузо и затянутые ремнем на уровне подмышек, отчего гульфик казался длинной детской железной дорогой, и канареечная фланелевая рубашечка… Но отступать мне было некуда и мы прошли в зал.

Народу было немного, даже мало. Но какого! Мы с Мишей сели визави за первый же от входа столик. А за следующим, т.е. за Мишиной спиной и лицом ко мне сидели два умопомрачительных грузина, которые, видно, до нашего прихода болтали о делах и скучали в отсутствие дам, а тут страшно оживились и начали мне демонстрировать одобрение и жестами предлагать сменить Мишу на их компанию. Увы, воспитание не позволяло, а жаль. За другим столиком напротив меня сидела еще более экзотическая пара, чем мы с Мишей: огромный черный до цвета ваксы суданский негр (тогда про афроамериканцев и не слыхал никто) и малюсенькая, абсолютно деревенская, явно с русского севера, беееееленькая светлоглазая девушка в пуховом белом же платке. От этой белизны негр тащился и шалел, общим языком они явно не владели, поэтому он периодически касался ее лица или руки длиннющим черным пальцем и издавал брачный крик марала. Она вздрагивала, обмирала, глубже куталась в платок, но с места не трогалась. Вот и вся публика.

Есть я не хотела, Миша тоже. Он заказал бутылку белого грузинского вина и какие-то пирожные. Я, честно говоря, вообще плохая компания по части выпить, тем более что мне и так было на что посмотреть и повеселиться, а Миша, видимо, волнуясь, прихлебывал за себя и за меня, раскраснелся, хлопал короткими ручками, как крылышками, но взлететь не получалось. Чтобы выглядеть раскрепощенней он, в мирной жизни служа переводчиком патентов, начал громко рассказывать на английском языке такие похабные анекдоты, которые не всякий алкаш по-русски рискнул бы озвучить. Даже разнузданное прошлое ученицы английской спецшколы номер один при некоторых пассажах не спасало меня от стыда, а ошалевший негр аж отвлекся от своей снегурочки. Только веселые грузины, не понимая ни слова, за Мишиной спиной продолжали гастроли Театра мимики и жеста, изображая нас с Мишей в лицах и убеждая меня сменить компанию. Это было куда смешнее Мишиных анекдотов, и я хохотала,. как сумасшедшая. Миша был уверен, что это от его искрометного юмора, возбуждался еще больше, на нервной почве и от количества кислого пойла все время бегал в туалет, грузины грозили мне более решительными действиями, а негр рычал как Кинг-Конг.

К счастью, в пуританские советские времена любой разврат был максимум до 11 вечера, так что пришлось этот праздник свернуть и всем разойтись. Миша нырнул обратно в медвежью шкуру, Обыкновенного Чуда не произошло, потому что поцеловать я б его не смогла даже ради мира во всем мире, но он, счастливый, не подозревал об этом, птичьей лапкой жал мне ручку и шептал, что теперь он понял, что такое День Святого Валентина! Так я узнала о существовании этого идиотского праздника! И еще о том, что бабки врут, нахваливая целесообразность подбора кадров.

Книга Т.Хохриной

ДО СВИДАНЬЯ, НАШ ЛАСКОВЫЙ МИША!

Когда летом часто льет дождь, я всегда вспоминаю 1980-й год. Еще зимой и весной на работе всем рекомендовали по возможности уехать на период Олимпиады из Москвы, сотрудников почти принудительно отправляли в отпуск, суета и напряжение, исчезновение приезжих и появление загадочных продуктов наводили на москвичей легкий ужас, сходный с реакцией папуасов на приземляющийся в джунглях вертолет. Народ, не склонный к излишнему оптимизму, рисовал страшные картины возможных происшествий в олимпийском городе. И все, кто мог, действительно старались раздобыть куда-нибудь путевку и смыться из Москвы от греха подальше. Я в ту весну окончила как раз институт и мы с мужем тоже планировали на середине олимпийского сезона рвануть куда-то к морю, только вот всё не получалось путевку достать в наш любимый Новый Свет.

Однажды вечером мы заехали к моим родителям и встретили там их старого приятеля-сокурсника дядю Мишу, который тоже жил в Малаховке, а работал юрисконсультом на каком-то подмосковном почтовом ящике. Поинтересовавшись нашими планами, он присвистнул:»И нужно вам это море, жарища, дороговизна, куча потных тел и холодная каша на завтрак?? Вот у нашего завода есть чумовой пансионат на Оке! Чистейшая вода, песочек, финские домики, лес, грибов-ягод тьма, кормят шикарно — каждую неделю трейлер с завода с деликатесами туда пригоняют, а при этом — абсолютно дикое место. Ближайшая деревня — 23 километра. Везут до Рязани, потом по Оке на барже тянут до пансионата и возвращаются за вами через 24 дня. А?! И весь фокстрот — 80 рублей на двоих, я напишу, что вы — мои родственники. А?!» Мы подумали: путевок в Новый Свет пока нет, в другое место не очень хочется, а там мы, кстати, были уже раза три, с деньгами всегда труба, а тут путевки копеечные, зато как заманчиво звучит всё… Надо рискнуть!

В назначенный день, в пять часов утра первой электричкой мы с мужем — два молодых идиота — прибыли на пункт сбора у завода в Раменском, чтоб оттуда двинуться в Рязань и дальше. Стояла жара. Я — в белом сарафане и на шпильках, муж — в белых джинсах. Понятное дело — курортники! У проходной уже стояла группа ожидающих и смутная тревога возникла уже при первом приближении. Окинувшие нас недоверчивым взглядом люди видимо представляли грядущий отдых несколько иначе, чем мы. Каждый второй был в высоких резиновых сапогах, в плащах и куртках, несмотря на жарищу, а рядом у них стояли не изящные чемоданчики из магазина Лейпциг — мечта курортника эпохи позднего застоя, а цинковые ведра, керосинки в коробках и другой бытовой скарб, делавший их похожими больше на переселенцев или погорельцев, а не на праздных отдыхающих. Непосредственные дети, как один одетые в непромокаемые штаны, беззастенчиво нас разглядывали, показывали на нас пальцами и гоготали. Умный человек уже в этот момент забил бы на 80 рублей и развернулся в сторону такой пока близкой малаховской дачи. Но мы пошли до конца.

Прибыв на место и сойдя с баржи, мы радостно оглядели золотой песчаный берег, за ним поле, вдали череду словно игрушечных домиков и решили, что все не так уж плохо и страхи были напрасны. Немного смутило только то, что, как в театре абсурда, посреди чистого поля под натянутой на четырех столбах целлофановой пленкой на расстоянии метров тридцати друг от друга стояли две четырехкомфорочные газовые плиты с притороченными к ним красными баллонами. Ну, мы занесли это в разряд загадок и, увязая дурацкими каблуками в песке, поволоклись в сторону домиков.

Нам достался темно-зеленый скворечник, с земляным полом, ведром и рукомойником, двумя солдатскими койками с провисшей панцирной сеткой и серым тюремным одеялом. Между кроватями было незастекленное оконце, а под ним из стены торчала привинченная доска вместо столика. Всё. Вселявшая нас усатая кастелянша смотрела презрительно и недовольно трясла головой. Оказывается, постельное белье и полотенца надо было брать с собой, правда, никто нам об этом не сказал. Но заводским информацию передавало сарафанное радио, а мы не должны были обнаруживать непричастность к заводу. Продолжая укоризненно качать прической-халой, кастелянша оторвала от сердца две коротенькие сшитые из кусков серые простынки, два рваных в сомнительных пятнах пододеяльника, две почему-то черные наволочки (тогда еще не было такого креативного постельного белья) и огромное псивое жесткое махровое полотенце-простыню, которое при нас же с ловкостью янычара располосовала на три части, пояснив: на рыло, на телу и на ноги. И мы пошли обживаться.

Приуныв, что из двух кроватей такого типа одну не составить, а на одной даже в том нашем формате было не разгуляться, мы утешали друг друга фальшивыми восторгами о романтичной перспективе первобытного отдыха, тайных любовных свиданьях на солнечных полянах или в укромных бухтах. В день приезда мы устали, как собаки, проглотили, не вглядываясь, ужин, залакировали его куском собственной прихваченной из дома колбасы и рухнули спать. Последним, что мы увидели, была здоровая летучая мышь, вцепившаяся в наш подоконник.

А утром мы проснулись в Макондо. Шел дождь. Видимо, всю ночь. Над Москвой расстреляли облака, чтоб расцветали все цветы Олимпиады, и эти облака собрались в тучи и выпали аккурат там, где мы искали покоя и радости. Дождь был такой, что за окном кончался белый свет. Летучая мышь, не будь дурой, поселилась в углу уже внутри нашего, простите за выражение, пряничного домика, но пряник, сука, здорово подмок и на земляном полу уже стояла вода, на которой двумя потерпевшими крушение яхтами покачивались мои парадно-выходные босоножки. Встать все равно надо было, тем более что и принцессы ходят сами знаете куда, а это от домика было довольно далеко — в конце нашей колонии. К счастью, у нас собой было по паре кроссовок и по спортивному костюму. Остальные вещи не пригодились, да и не высохли до конца отпуска. А в спортивных костюмах мы бодрствовали и спали, они на нас истлели и были торжественно сожжена на костре в долгожданный день отъезда.

Дождь лил все 24 дня. Но с короткими на полдня перерывами, когда было полное ощущение, что ты в тайских тропиках, только кормят хуже. Дело в том, что на второй третий день размыло все грунтовки и обещанный трейлер с доп. питанием так и не достиг адресата. Искупаться в Оке удалось один раз, потому что уж очень помыться хотелось, а больше было негде. И все время хотелось жрать. Домашние нычки мы доели день на третий, что там было-то, на воздухе хорошо пошло, а в столовой была тоска. Больше того, как в наказание, с нами за столом сидела семья: заведующая галантереей, ее муж-дальнобойщик и гадкий мальчик лет семи. Когда бы мы не пришли, они всегда были за столом. И у них с собой было. Весь известный тогда дефицит в области чревоугодия. Впервые я захотела не защищать человека, а быть работником ОБХСС и загнать эту чертову галантерейщицу на лесоповал. Пока мы давились кашей Артек и мазали расползшийся кусок маргарина на черствый серый хлеб, она ловкими пухлыми ручонками вскрывала то ветчину, то шпроты, то язык в желе, то икру. Раскладывала себе и мужу, потом делала бутерброд поганцу-сынку и говорила нежно:»Открой рот, гадёныш, и попробуй не сожри!» Он, уворачиваясь и кривляясь, ныл и елозил по столу, потом ей удавалось воткнуть в него кусок, который он полчаса перекатывал то за одну щеку, то за другую. а если мать отворачивалась, грязной жижей выпускал из угла рта. День на пятый, выйдя с чувством стабильной тошноты из-за стола, я сказала мужу страшную фразу:»Если когда-нибудь так будет есть мой ребенок, я его удавлю!» Жизнь свела потом со мной счеты и припомнила эти слова.

В отличие от нас остальные отдыхающие хорошо знали, на что шли, и были отлично подготовлены. Полдня они, как черные рабы на хлопковых плантациях, собирали грибы и ягоды в промышленных масштабах, потом мрачные тетки, у которых не было своей керосинки, стояли в длинной очереди к тем двум газовым плитам в поле (так открылась эта тайна) с полными ведрами добычи и варили в соленой воде грибы или в сладкой — ягоды. Дядьки, надев охотничьи сапоги, делали марш-бросок за 23 км в деревню и приносили пару ящиков водки, пугая потом темный безмолвный лес то невнятными песнями, то реакцией желудка. Мы купили на кухне столовой за 15 рублей алюминиевую кастрюльку (магазинная цена 1 рубль 20 копеек) и пачку соли ценой в десять копеек за десять рублей. Ягоды мы ели сырыми, а грибы собирали, в лесу на костре варили их в этой кастрюльке и набивали голодное пузо, хохоча, матерясь и роняя слезы. Кино нам не показывали, телевизоров и радио не было, библиотеки не существовало. Мне это сослужило отличную службу: осенью я собиралась поступать в аспирантуру и у меня с собой был курс уголовного процесса. От тоски и безделья я выучила его наизусть, как и два романа, которые у нас были с собой и которыми мы периодически менялись друг с другом. Из внесемейных контактов у нас была только летучая мышь, которую мы двусмысленно назвали Параша и которая до конца разделила наш дивный отдых, подъедая с рук то немногое, что мы отрывали от себя. Когда шум дождя пробил гудок кораблика, притащившего баржу, чтоб вернуть нас цивилизации, я поняла, что чувствовали так любимые мной в детстве герои Жюля Верна. Параша осталась ждать нашего следующего визита.

Через пару недель после возвращения мы у родителей снова встретили дядю Мишу. «Ну?! А?! Почувствовали разницу?! Вот где отдых, а?! Ну, не благодарите, не благодарите… В следующий раз только заранее скажите, я опять вас туда пристрою!»

Скоро чемпионат мира по футболу у нас будет. Думаю, может дяде Мише позвонить?

Print Friendly, PDF & Email

3 комментария для “[Дебют] Татьяна Хохрина: День Святого Валентина

  1. Не. Не понравилось. В рассказах нет ни слова о роли личности в глобальном процессе. Не обозначено авторское отношение к таким явлениям, как Навальный и импичмент бывшего Трампа. Не, не понравилось)))
    Шутки в сторону. Когда-то написано было эссе «Дактилоскопия» о моём друге, замечательном поэте Борисе Юдине. В том эссе были такие слова:
    «Дактилоскопия — наука относительно молодая, далеко ей до литературоведения. Но как ни странно, между этими, казалось, абсолютно различными предметами науки, куда больше общего, чем различий. Как и дактилоскопия, литературоведение изучает следы, отпечатки, оставленные чёрно-белыми иероглифами на белоснежных страницах различных изданий престу…, простите, литераторами. Хороший литературовед сходу определит: вот этот след оставлен Вознесенским, а этот — Евтушенко отметился. Тут — Цветаева, а здесь -Лада Пузыревская».
    У Татьяны Хохриной свой неповторимый почерк, который уже ни с чьим не спутаешь.
    Начал читать её рассказы и неожиданно возникли строки:
    «В склянке тёмного стекла
    Из-под импортного пива…»
    «Из окон корочкой несет поджаристой.
    За занавесками — мельканье рук.»
    «Я много лет пиджак ношу.
    Давно потерся и не нов он.
    И я зову к себе портного
    и перешить пиджак прошу.»

    Пазл сложился. Проза Татьяны Хохриной похожа на песенную поэзию Окуджавы, где из деталей создаётся мозаика. Да ведь и у Татьяны Хохриной казалось бы — детали, но они приобретают свой, очень объёмный смысл. Молодой человек, ШУБА, ВЯЗАНАЯ ШАПОЧКА, ДЖИНСЫ, обозначившие КРУГЛОЕ ПУЗО и РЕМЕНЬ на уровне ПОДМЫШЕК….
    Суданский негр и беееленькая светлоглазая девушка в пуховом БЕЛОМ же платке…
    И оказалось, уже достаточно лишь сказать «молодой человек в шубе и вязаная шапочка», чтобы у нас сложился портрет Миши. В этой его одёжке раскрылось внутреннее содержание молодого человека. Удивительное мастерство: из нескольких едва заметных штрихов раскрыть содержание своих героев.
    Мне остаётся лишь присоединиться к словам Наташи Шайн-Ткаченко:»Спасибо за доставленное удовольствие».

  2. Как просто, ясно-понятно! И как знакомо! Ну да, бывали и мы в Птице, только не соотносили с остатками кухни Арагви, наивные. И именно эти посетители там бывали. Может, мы и Мишу слышали?!
    А уж тётки-бабушки… Так они же наши, типичные!
    Чудесные рассказы, исполненные самоиронии, наблюдательности. И краткости: «Родители хохотали» — большего не надо, только в такой семье и могла расцвести героиня, которая не поцелует парня в дурной шапочке «даже ради мира во всем мире».
    А звонить ли дяде Миши – смотря, что ему сказать…

    Спасибо за доставленное удовольствие.

Добавить комментарий

Ваш адрес email не будет опубликован. Обязательные поля помечены *

Арифметическая Капча - решите задачу *Достигнут лимит времени. Пожалуйста, введите CAPTCHA снова.