Литературный обзор IX

Loading

Юмор с той самой горчинкой. Горчинки даже слишком много. Но все хорошо, что хорошо кончается. Как говорил один доктор: пульс у вас сильно учащается. Это плохо. Но быстро приходит в норму. Это хорошо. Поднимем же тост за истинный талант, за нормальный пульс и общее оздоровление!

Литературный обзор

Выпуск девятый
Продолжение. Начало

Сегодняшний литобзор включает следующие рецензии:

  • Борис Гулько — о статье «Границы понимания и безграничность непонимания» Евгения Берковича;
  • Элла Грайфер — о статье «История иудео-христианской ереси» Семена Глейзера;
  • Ася Крамер — о рассказе «Галстук» Александра Яблонского.

Борис Гулько

Евреи среди русских и немцев
Евгений Беркович: «Границы понимания и безграничность непонимания»

Характерен российский еврейский анекдот — еврей узнаёт в вокзальном справочном бюро: «Как часто идут поезда на Минск?» и, получив в ответ — «Ежедневно», после секундной паузы переспрашивает: «И в четверг тоже?» Этот еврей не тупой, но он допускает, что туп человек в окошке. Или что его, как всегда, обманывают. В общем, испытывает к окружающему миру воспитанное российскими буднями недоверие.

Иное дело Германия, инкубатор европейской культуры. Эта культура по рождению германоязычная. Пражанин Франц Кафка писал на немецком. Несколько изданий его книг я видел в книжном шкафу дома Пастернака в Переделкино. Сам юный Пастернак, когда появилась возможность, поехал в Германию, в университет Марбурга, учиться у известного неоконтианца и иудаиста Германа Когена. Здесь, возможно последний раз в жизни, он записал в анкете: «Борис Исаакович, иудей».

Тут жил Мартин Лютер. Там — братья Гримм.
Когтистые крыши. Деревья. Надгробья.
И все это помнит и тянется к ним.
Все — живо. И все это тоже — подобья.

Зрелым поэтом уже христианин Борис Леонидович перевёл на русский главную книгу немецкой литературы — Фауста Гёте.

Осип Мандельштам отучился два семестра в Гейдельбергском университете, а когда кончились деньги, вернулся в Петербург и поступил там на романо-германское отделение Университета. Для зачисление необходимо было креститься, и поэт выбрал лютеранство. Он обращался «К немецкой речи»:

Себя губя, себе противореча,
Как моль летит на огонек полночный,
Мне хочется уйти из нашей речи
За все, чем я обязан ей бессрочно.

Есть между нами похвала без лести
И дружба есть в упор, без фарисейства —
Поучимся ж серьезности и чести
На западе у чуждого семейства.

Ещё до этих гениев властитель дум прошлых поколений, страдалец за русский народ Николай Некрасов описал своё возвращение из Германии в Россию:

Наконец из Кенигсберга
Я приблизился к стране,
Где не любят Гуттенберга
И находят вкус в говне.
Выпил русского настою,
Услыхал «еб~ну мать»,
И пошли передо мною
Рожи русские плясать.

Когда в 70-е годы ХХ века пришло время евреям покидать Россию, тоскующим по европейской культуре открылась возможность переселиться в её мастерскую — в Германию. Там поселились писатели Войнович, Хазанов, Копелев, Горенштейн, Владимов, издавались русскоязычные литературные и общественно-политические журналы. Неудивительно, что именно в Германии появилось наиболее серьёзное русскоязычное издание, посвящённое еврейской истории и современной культуре: сетевой портал «Заметки по еврейской истории» с многочисленными рубриками, тысячами оригинальных статей и авторов. Ничего подобного, посвящённого русской культуре, в России близко нет.

Недавно сам создатель по-немецки монументального портала, живущий в Германии уже 23 года Евгений Беркович обратился к теме еврейства в германоязычном мире. Его эссе «Границы понимания и безграничность непонимания» посвящено «полемике Томаса Манна с Якобом Вассерманом по еврейскому вопросу».

Еврее-германская связь необычайно тесна, интимна и по понятным причинам болезненна. Германоязычная культура, богатая на гениев в музыке, живописи, философии, поэзии, была чрезвычайно привлекательна евреям. Недаром Гейне рассматривал своё крещение как «пропуск в европейскую культуру». Правда потом тяжко казнился за это. Выдающийся философ, друг Лассаля и Канта Мозес Мендельсон, основатель движения еврейского просвещения, сам не крестился, но это сделало подавляющее большинство его потомков, включая сына Авраама, отца композитора Феликса Мендельсона. В Германии 20-х годов 19 века возник реформистский иудаизм — удобная форма для евреев присоединиться к христианскому миру. Выдающийся исследователь иудаизма Соломон Шехтер обвинил реформизм, что тот «не содержит ничего, кроме страсти к ветчине и к ассимиляции». Сегодня в Америке реформистский еврей почему-то неизбежно левак.

Якоб Вассерман был значительным писателем первой трети 20 века. Многие его романы, выдержавшие большие тиражи, перевели в те годы на русский. Стефан Цвейг, глубокий критик, в большом эссе, анализируя романы Вассермана, использовал самые восторженные эпитеты. Например, об «Евреи из Цирндорфа»:

«… едва ли не самое необычное, поразительное и при всей своей запутанности гениальнейшее произведение нашей новой литературы».

О поздних романах Вассермана:

«С технической точки зрения безупречные произведения… До какой виртуозности выросли технические возможности Вассермана… его произведения… становятся просветленными, прозрачными и вместо того, чтобы бесполезно разряжаться в молниях, они теперь гармонически собираются в источник света».

Так почему такой замечательный писатель забыт — я даже не знаю людей, читавших его? Кроме иррационального элемента избранничества провидением, возникают соображения рациональные, рождаемые полемикой Вассермана с Томасом Манном, которому посвящено эссе Берковича.

Основной темой полемики стали жалобы Вассермана из его книги «Мой путь как немца и еврея». Беркович суммирует их так:

«Он хотел показать типичную судьбу «чужака», стремящегося стать «своим» в стране, которая его таким не считаетНемецкая публика никогда не принимала его как своего, так как всегда видела в нем еврея, а не немецкого писателя».

Сам Вассерман заключил:

«Бесполезно жить и умереть за них. Все равно они скажут: он еврей».

При этом Вассерман — это не мимикрирующий под окружающих еврей вроде советского Александра Чаковского. В желании приблизиться к немцам Вассерман мог бы креститься, но на этот шаг не пошёл.

Манн пытался утешить друга:

«Творческая личность поневоле ощущает одиночество, поэтому ссылаться на еврейство как причину отчужденности от общества необоснованно. Более того, еврейскому писателю еще повезло, так как еврейские читатели в своей массе более чувствительны, лучше понимают юмор и романтические переживания, описанные автором, чем медлительные и менее сообразительные коренные немцы».

Тут вспоминается Чехов — у него в «Ионыче»:

«… если бы не девушки и не молодые евреи, то хоть закрывай библиотеку».

В замечаниях двух великих писателей-неевреев можно увидеть если не лёгкую зависть, то хоть почтение к нации книгочеев, «более чувствительных, лучше понимающих юмор и романтические переживания». У Вассермана же — одни жалобы. Он страдает, что до конца не принят народом, хуже его народа понимающим означенные качества литературы. Вероятно, это было центром драмы германоязычных евреев, стремившихся слиться с «европейской культурой», но мучившихся необходимостью для этого потерять какую-то глубинную связь со своей.

Томас Манн хорошо понимал эту драму друга, за что его неожиданно критикует Беркович:

«Поразительно, но все события Второй мировой войны не поколебали у писателя веру в то, что евреи представляют собой единый сплоченный коллектив, что существует некий общий для всех «еврейский дух». В этом он очень напоминал антисемитов, которые тоже верили в некий «еврейский элемент», присущий каждому еврею… вере в особый «еврейский дух», соединяющий евреев в единый род, он не изменял никогда».

Я думаю, антисемитизм тут ни при чём. Берковичу, не верящему в «еврейский дух», давно ответил своим письмом в Бней Брит Зигмунд Фрейд:

«Я всегда старался подавить в себе — если начинал чувствовать такую склонность — национальный энтузиазм, потому что считал его пагубным и несправедливым, меня пугал предостерегающий пример народов, среди которых живем мы, евреи. Но оставалось достаточно другого, что делало для меня притягательность еврейства и евреев столь непреодолимой — множество темных эмоциональных тайников — тем могучее, чем труднее выразимых словами, а также и ясное сознание внутреннего тождества, и тайная близость одинаковой душевной структуры. К этому вскоре прибавилось сознание, что только моей еврейской натуре я обязан двумя свойствами, которые на моем трудном жизненном пути оказались необходимыми. Будучи евреем, я оказался свободным от многих предрассудков, пользование интеллектом у других ограничивавших. В качестве еврея я был также подготовлен к уходу в оппозицию и к отказу от согласия с «компактным большинством».

В годы обсуждаемой Берковичем дискуссии писателей германо-еврейская связь была сильна и амбивалентна, часто на грани, или даже за гранью патологии, как у нацистских лидеров. Один из создателей «научного антисемитизма» Карл Маркс, еврей, воспитанный как немец, являл своей личностью это психопатологию. В то же время многие великие немцы тянулись к еврейству. Были женаты на еврейках Герман Гессе, Карл Ясперс. Мартин Хайдеггер, состоявший с 1933 по 1945 год членом нацистской партии, всю жизнь поддерживал связь, включая сексуальную, с автором знаменитой книги о процессе Эйхмана Ханной Арендт. Во многом символичны любовные отношения одного из создателей политического сионизма Хаима Арлозорова и Магды Беренд, бывшей близкой к тому, чтобы, как рассказано в другом эссе Берковича, провести жизнь «…в каком-нибудь киббуце в Палестине с оружием в руках и стихом из Торы на устах», но вместо этого ставшей женой Геббельса и «первой леди Рейха». Знаком краха «арийской идеи» стало то, что перед самоубийством Магда отравила всех шестерых своих и Геббельса детей.

Невероятна история демонстраций немецких женщин «на улице Роз». В конце февраля 1943 года нацисты арестовали в Берлине около 2000 евреев, имевших немецких супругов. Супруги — в основном это были женщины, начали перманентную демонстрацию у здания, где находились задержанные. Через несколько дней всех освободили. Даже вернули 25 человек, уже отправленных в Освенцим. Я с ужасом представил, что бы произошло — случись такая демонстрация в 1937 году в Москве?!

Сложность немецких комплексов относительно еврейства видна и на примере самого Томаса Манна. Беркович отмечает:

«Писатель уверен, что антисемитизм в Германии практически отсутствует. Даже в 1943 году, когда гитлеровский режим полным ходом уничтожал евреев Европы, Томас Манн утверждал:

«Никогда интеллигентный, образованный, европейски ориентированный человек в Германии не может быть антисемитом… Абсолютно неверно приписывать антисемитизм подавляющему большинству немецкого народа, что могло бы выдаваться за народную основу преступлений нацистов против евреев».

В своей публицистике Манн клеймил антисемитизм нацистов, однако в его романы эта тема не проникала.

Германо-еврейская тема была болезненна для писателя. От его сына Голо, тоже ставшего писателем, мы узнаём, что супруги Манны скрывали от своих детей их еврейское происхождение. Но век не оставлял места недоговорённостям. Семейство Томаса и Кати Манн нашло спасение в Америке. А отцу Кати, выдающемуся математику Альфреду Прингсхаймеру, в октябре 1939 года, уже после начала войны, удалось чудом вырвался из Германии.

Элла Грайфер

Элла ГрайферК статье Семена Глейзера
«История иудео-христианской ереси»

Читаю раз, читаю два… Но так и не могу разобраться, о чем, собственно, эта статья?

Начинается с вполне связного и адекватного изложения одной (только одной из многих!) правдоподобной попытки реконструкции процесса возникновения христианства… до какого-то момента. Потом вдруг, откуда ни возьмись, всплывает средневековая еврейская легенда про Павла Тарсийского в роли «нашего засланца», а потом…

Потом начинаются рассуждения, выдающие с головой человека, никогда в жизни не интересовавшегося вопросом, что такое религия и как она функционирует. Все равно, какая религия — иудаизм или христианство, буддизм или секта дырявого валенка. Что такое священный текст, для чего он нужен, почему не стоит воспринимать его как репортаж с места событий (в частности, господин Глейзер именно так воспринимает многие тексты Нового Завета), как работают религиозные комментаторы, какие есть варианты для религии без текста… (Интересующимся очень рекомендую книгу Я. Ассмана «Культурная память«).

Ни один текст невозможно понять, не разобравшись, в каком жанре он написан. Не зная, что такое поэзия, мы рискуем истолковать известную фразу:

Мы ехали шагом, мы мчались в боях
И «Яблочко» песню держали в зубах…

Как утверждение, что лихие красные конники мчались в атаку, зажав в зубах нотные тетрадки.

Примерно в этом ключе нам излагают теологические диспуты иудеев и христиан.

Что значит «У христиан Бог уже далеко не всемогущ»? Какие древние (куда древнее иудаизма и христианства вместе взятых!) архетипы стоят за сюжетом «страстей Христовых»? (Интересующимся очень рекомендую книгу Рене Жирара «Насилие и священное«).

И наконец:

Называют его помазанным, но помазан он не был. Стало быть, он не стал помазанником, а значит и не был Мессией. То есть, Иисус просто не был Христом.

Но как же тогда быть с персидским царем Киром, которого уж точно никто ничем не мазал, что не помешало еврейскому пророку мессией его объявить?

Ася Крамер

Ася КрамерГалстук
Александр Яблонский: «Эмиграция — Мария-Грация»

Рассказ про галстук. Очень понравился! Это та самая история из жизни, в которой есть все что нужно для замечательного рассказа: самоирония, талант рассказчика, неторопливость, но без тягомотины и топтания на месте, глубина, возникающая как бы сама по себе, без дополнительных усилий.

Тем более царапнули некоторые не то что затертые, но как бы обязательные распинания.

“Передо мной вставал выбор между двумя ценностями — родина или свобода? Не задумываясь, я взял свободу, ибо родина без свободы уже не родина, а свобода без родины, хотя и очень тяжела, может быть, даже страшна, но все-таки — моя свобода”.

Для такого рассказа, где главным объектом мизансцены был изящный шелковый галстук, показались чересчур тяжеловесными такие политические гири. Да и что нам сейчас в тех объяснениях! Это только кажется, что объяснения были у каждого свои. А на самом деле нас вело что-то общее между коллективным разумом и провиденим.

Когда стало ясно — к 1996 году, куда идет Россия и общество (что подтвердилось через четыре года), когда народ опять радостно устремится в стойло под «сильную руку», пусть, убогонького, но тиранчика, и вернется упоительное чувство страха, как доминанты общественного сознания, исчезли остатки сомнений, и я уехал. Не в США, а из России. Не важно, куда, хоть в республику Чад.

В Чад? Да, психологическое состояние нашего героя было не из лучших! И это при том, что автор был директором Ленконцерта! (Тогда он уже был Петеребург-концерт).

“Однако эмигрировал я не за галстуками,” возвращается он к своему неодушевленному герою.

Здрасте! Конечно не за галстуками. Хотя я вот вспоминаю наших знаменитых писателей-шестидесятников. Для них галстуки и дубленки, оказывается, значили очень много. Невозможность очередной раз выехать за рубеж, чтобы их купить, приводила их в крайнее раздражение. Вот нашла в архиве отрывок из Юрия Нагибина. На первый взгляд, он имеет сюда косвенное отношение, но интересен и многое освежает в памяти.

“Им кажется, что я езжу более чем достаточно и что вообще, грош цена этим поездкам. Они не верят, что, написав «Заброшенную дорогу» или «На кордоне», я могу придавать значение ухабам интуризма. А ведь признаться, я сам не верил куда более серьезным страданиям, скажем, Мюссе, брошенного Жорж Санд, или Пушкина, ревновавшего жену. Мне казалось, что, создав «Лорензаччо» или «Ненастный день потух», нельзя придавать значение внешней жизни. Это глупость. Не было бы их литературы, если б они не умели жить «внешней» жизнью с интенсивностью чувств, превосходящей обычные человечьи возможности. Вот этого начисто не понимает Я. С. Он уверен, что жизнь писателя мешает его литературе. На деле же, она является единственным материалом творчества. Жизнь вовсе не высокая, отвлеченная, умственная, а самая простая — с бытовыми невзгодами, слабостями, пороками, заблуждениями, страстями.

Возникла бы «Моя Венеция», если б я не огорчался до кишок своими неотъездами, если б умел царственно пренебрегать этими мелкими неудачами? Конечно, нет! «Слишком жить стараешься, писать надо!» — сколько раз слышал я эту фразу от Я. С. А между тем лишь то, чем я жил, включая сюда всё низкое, и дало мне материал для писаний. И тут ничто не пропало даром. Да и все писатели «старались» жить: и Пушкин, и Толстой, и Достоевский, и Блок, и Горький, и Бунин — еще как!— и даже бедный, больной Чехов старался жить из последних силенок, отсюда и страшная поездка на Сахалин, и не менее страшный брак с Книппер. У человека избранного порок не становится уютным, он мучает, терзает и превращается в творчество”.

Мысль выплывает тут такая, что вояжи, столь запретные для простых смертных, а потому еще более желанные, помогают творчеству писателей и поэтому власти должны их разрешать. Хотя бы некоторым. Хотя бы ему, Нагибину.

Ну, впрочем вся эта “Роль галстука в истории”, а также прочей галантереи в ярких упаковках, вспомнилась только к слову.

Мы же продолжаем чтение.

Более того, уже тогда я стал понимать, что судьба улыбнулась мне: я начал своё иное существование с самого низа… я съел свой пуд г…на, без этого эмиграция не эмиграция, а «утраченные иллюзии».

Хорошие, правильные слова, но много раз говоренные. Настоящую драму, но чтоб без пафоса и без мелодраматизма, еще никто не показал. Видно, слишком еще все это изнутри, не отстраненно.

…В общем, при галстуке и костюме герой рассказа отправился в пиццерию, развозить пиццу! А тут еще родители, перед которыми надо было изображать удачливость, деловитость и ежедневные походы в “присутствие”, на американскую службу.

Да, мы все прошли через это, но читая это в талантливом писательском исполнении — понимаешь, как это все-таки неправильно! Неправильно и обидно. В каком-то вселенском понимании. Даже с точки зрения общечеловеческой гармонии и грамотного использования быстро истощаемого “человеческого ресурса” все должно было быть немного не так. Говорят, что вот такое “мордой об стол” идет человеку на пользу. Поел, мол, г-еца, зато потом человеком стал.

Или да, или нет. Встречались мне и ставшие хищниками, встречались и осчастливленные славословы, встречались и окончательно сломленные депрессивные люди. Но в основном действительно все достойно, без унижений. Можешь — делай! Получай! Но это уже больше относится к детям. А мы живем и продолжаем удивляться: как мы все это смогли,?! Словно в едином порыве — Решимость. Уверенность. Преодоление.

Но вернемся снова к рассказу.

Его привлекательность достигается рядом очень профессиональных приемов. Например, говоря, что он по рекомендации отправился в компанию “Бертуччи”, где очень плодотворно прошел интервью у главного менеджера, автор только через минуту. как бы мимоходом, сообщает, что его взяли на доставку и помощь в зале!

Все мы прошли через это, но со стороны, когда смотришь, — нагляднее.

У меня, например, первая работа называлась красиво: Library Page. Дословно: Библиотечный Паж! (Вспоминался Вертинский: “…и пажа попросила перерезать гранат…”). Я подбирала разбросанные книги, чертыхая клиентуру за бардак и неуважение к источнику знания, (книга, когда она переставала быть нужна, просто бросалась на пол, и это было еще хорошо. Хуже, когда их бездумно заталкивали на любую полку, и “беженку” надо было вернуть “по месту прописки”). Потом толкала слоновьи тележки (вот почему для поступления на копеечный part–time требовалось сдать не только экзамен, но и пройти рентген) и раскладывала фолианты по полкам. Вспомнила потому, что на работу я поначалу тоже приходила в своем лучшем свитере — мягковолосый мохер, воротник хомут, стиль реглан, покрой свободный). Все это пушистое великолепие — цвета лиловых чернил, когда они только-только налиты в непроливайку. Вьетнамка Лин, беспрестанно шаркающая в своих вьетнамках, замирала на месте и долго смотрела мне вслед.

Похоже на описание Яблонского, только с одной разницей. В пиццерии Саша способствовал рекламе, а я в муниципальной библиотеке обеспечивала возрастное и этническое разнообразие.

«Саша, вас уволить?! Господь с вами! Том говорит, что вы — наша гордость. Когда вы явились наниматься на работу, он охренел. Пришел, говорит, джентльмен в галстуке, кожаной куртке. Том не хотел вас брать. Больно солидный, говорит. А когда вы стали каждый день в галстуке являться, дрова собирать и горячий продукт развозить, он заценил. И форменную робу не дает потому, что клиенты счастливы. Думают, что сам хозяин фирмы или, в крайнем случае, главный менеджер им пиццу со «Спрайтом» привез. Вы — лучшая реклама нашему «Бертуччи».

Юмор с той самой горчинкой. Горчинки даже слишком много.

Но все хорошо, что хорошо кончается. Как говорил один доктор: пульс у вас сильно учащается. Это плохо. Но быстро приходит в норму. Это хорошо. Поднимем же тост за истинный талант, за нормальный пульс и общее оздоровление!

Продолжение
Print Friendly, PDF & Email

13 комментариев для “Литературный обзор IX

  1. Соплеменник (В.Сенненский) — Асе Крамер:
    Я верно усвоил, что рецензию следует помещать сюда, как бы в продолжение.
    Или ошибаюсь?

  2. Задание для В.Сенненского:
    Уважаемый Владимир, вот ваша «Разнарядка». Постарайтесь подготовить, не откладывая. Желательно за неделю. Подтвердите, пожалуйста, что прочли и беритесь. Спасибо.

    Александр Бархавин
    Как Америка попала на карты (обе части)
    (продолжение. Начало в №2-3/2019)
    http://z.berkovich-zametki.com/y2019/nomer5_6/barhavin/

    [Дебют]Ольга Бухина
    Краков и «еврейский вопрос»
    http://z.berkovich-zametki.com/avtory/buhina/

    Борис Кауфман
    Несостоявшийся развод
    http://7i.7iskusstv.com/avtory/bkaufman/

    1. В. Сенненскому. Владимир, вместо работы А.Бархавина, которая еще не закончена, (спасибо, что подсказали) предлагаю взять из первого номера «Старины» за этот год:
      Анатолий Хаеш
      Навет 1915 года на евреев местечка Кужы. Согласны?

      1. Ася Крамер
        10 июня 2019 at 1:06 | Permalink

        В. Сенненскому. Владимир, вместо работы А.Бархавина, которая еще не закончена, (спасибо, что подсказали) предлагаю взять из первого номера «Старины» за этот год:
        Анатолий Хаеш
        Навет 1915 года на евреев местечка Кужы. Согласны?
        ========
        Engagement ошейник! Куда ж теперь деваться. 🙂

  3. “Подскажите, как избавиться от пиявочных комментариев… И упрашивали, и ругались, и голову ему откручивали — разницы не видно.
    На кошках пробовали тренироваться?”
    ::::::::::::::::::::::::::::::::::::::::::::::::::::::::::::
    С кошками и котами легче. Они кошачьими делами занимаются, не изображают
    рецензентов, пишущих людей по разнарядкам не царапают
    🙂

  4. Подскажите, как избавиться от пиявочных комментариев Биргера?? И упрашивали, и ругались, и голову ему откручивали — разницы не видно. Что с ней, что без нее. Ну понимаю, ну вам хочется, дражайший вы наш, ну не получается! На кошках пробовали тренироваться? Попробуйте годик-другой, потом можно и на люди. Вы не умеете себя вести в общественном пространстве: троллите, без толку цитируете, внимание отвлекаете, место забираете, по существу не говорите. Просто ужас стократный!

  5. “…Здрасте! Конечно не за галстуками. Хотя я вот вспоминаю наших знаменитых
    писателей-шестидесятников. Для них галстуки и дубленки, оказывается, значили очень много”
    ————
    Уважаемый В.Ф. забыл закавычить цитату в своём интереснейшем отклике, сославшись не на автора цитаты АК, что есть неправильно. Однако, дальше ВФ (не в первый раз) рассказал аудитории про Маяковского и стихотворение «Ответ на будущие сплетни», в кот. поэт отвечает Москве про покупку в Париже знаменитого Рено…Автомобиль марки «Рено» был приобретен Маяковским в ноябре 1928 года и доставлен из Парижа в Москву в январе 1929 года (В.Макаров).”
    Таким образом, В.Ф. с В.Макаровым реабилитировали (в какой-то мере) страсть
    писателей-60-десятников к галстукам-дуб-лёнкам. Оказывается, в далёкие ревущие 20-е вся эта галантерея (+Рено :)) тоже значили немало. Ал. Толстой, к примеру, в барской шубе ходил,
    а Лев Толстой – в лаптях. Две большие разницы – 20-е и 10-е. “…Тем более царапнули некоторые не то что затертые, но как бы обязательные распинания..”

    1. К рецензии Эллы Грайфер
      ———————————————
      “..в частности, господин Глейзер именно так воспринимает многие текста Нового Завета” — — Опечатка – текстЫ
      — — — — — — — — — — — —
      С.Г. — “Господа хулиганы заподозрили меня в намерении окрестить всех авторов и читателей еврейского сайта в православие.
      Многие бывшие «профессиональные» атеисты и марксисты стали в новое время «глубоко и искренне верующими людьми». Не обошло это «прозрение» и некоторых евреев, в том числе и на этом сайте. Потому нелегко было говорить с вышеупомянутым раввином о вопросах веры…”
      ::::::::::::::::::
      Уважаемая Э.Г. — в рецензии: “Читаю раз, читаю два…
      Но так и не могу разобраться, о чем, собственно, эта статья?”
      — — — —
      См. Литература:
      1. С. Глейзер. Евангельские евреи. Заметки по еврейской истории. №№10 (71, октябрь), 11, 12 (72, ноябрь — декабрь), 2006.
      2. С. Глейзер. Новозаветные евреи. Изд-во «Дом ученых», Гамбург, 2012.
      8. С. Глейзер. Еврейская традиция в культуре Древней Руси. Заметки по еврейской истории. № 2 (93), февраль 2008.
      9. С. Глейзер. Еврейская традиция в культуре Древней руси. Изд-во «Дом ученых», Гамбург, 2011.

  6. К рецензии Аси Крамер.
    «Не в США, а из России. Не важно, куда, хоть в республику Чад».
    В Чад? Да, психологическое состояние нашего героя было не из лучших! И это при том, что автор был директором Ленконцерта!
    ————————————————————-
    Ну что тут можно добавить, кроме сакраментального для одного нашего коллеги восклицания «Ох!».

  7. К рецензии Бориса Гулько

    В статье фигурируют «патология» и «психопатология» в отношении национального самоопределения и межнационального общения. Но если списывать на (психо)патологию всё, что не нравится человеку плюс N его единомышленников, то окажется, что за исключением этой группы весь мир свихнулся. И это как раз то, что делает непонимание безграничным.

    1. “Да, психологическое состояние нашего героя было не из лучших! И это при том, что автор был директором Ленконцерта! (Тогда он уже был Петеребург-концерт)” —
      — Лишнее “е” в Петербурге. ( А у всех директоров непременно должно быть отличное психологическое состояние, тем более – Петербург, колыбель революции :)))
      “Однако эмигрировал я не за галстуками,” — возвращается он к своему неодушевленному герою. Здрасте! Конечно не за галстуками. Хотя я вот вспоминаю наших знаменитых
      писателей-шестидесятников. Для них галстуки и дубленки, оказывается, значили очень много… Не было бы их литературы, если б они не умели жить «внешней» жизнью с интенсивностью чувств, превосходящей обычные человечьи возможности.
      Вот этого начисто не понимает Я.С.” — ( ?!) — Начисто не понимают ЯС и два-с, и три-с.
      🙂 “..Вьетнамка Лин, беспрестанно шаркающая в своих вьетнамках, замирала на месте и долго смотрела мне вслед…. Похоже на описание Яблонского, только с одной разницей. В пиццерии Саша способствовал рекламе, а я в муниципальной библиотеке обеспечивала возрастное и этническое разнообразие…” — — Это не одна разница, а две большие разницы, как пиццерия и муниципальная библиотека. Вот этого многие не понимают. Начисто и, кажется, — навсегда.
      “Поднимем же тост за истинный талант, за нормальный пульс и общее оздоровление!”
      А также, чтоб пироги пек пирожник, сапоги тачал сапожник, а ножи точил
      точильщик и т.д. — тогда-то и наступят общее ОЗдоровление и Щастье для всех.

  8. Рецензия Бориса Гулько на статью Евгения Берковича.

    Интереснейшая статья и интереснейшая рецензия. Сама тема — это просто какое-то средоточие еврейского многовекового дуализма, затрагивание тайны тайн, центрального нерва. И в самом деле, за евреями числятся — в близких и как будто несовместимых парах — капитализм и социализм, космополитизм и национализм, безжалостный Уолл стрит и радение за сирых и убогих. Это было в веках до нас и наверное будет в будущем.

    А некоторые виды дуальности нам приписываются, например индивидуализм обязательно в паре с коллективизмом.

    Этот же дуализм просматривается и в данном абзаце Евгения Берковича:

    «Поразительно, но все события Второй мировой войны не поколебали у писателя веру в то, что евреи представляют собой единый сплоченный коллектив, что существует некий общий для всех «еврейский дух». В этом он очень напоминал антисемитов, которые тоже верили в некий «еврейский элемент», присущий каждому еврею… вере в особый «еврейский дух», соединяющий евреев в единый род, он не изменял никогда».

    Единый коллектив? По-моему, не свойственно евреям. Каждый еврей — индивидуалист. Один на один с Б-гом, без посредников, поневоле станешь индивидуалистом. Если уже говорить об обязательном еврейском элементе, то это он и есть.

    Но у Е.Берковича сделано еще одно важное ударение, и оно, пожалуй, в этом абзаце главное. Конечно, после войны упоминания единого еврейского коллектива, влекомого единым еврейским духом, были неуместны. И это мягко сказано. Ведь они напоминали дикие фюрерские речи о коллективной вине, о “евреях, которые…” Всегда одним словом, всегда коллективно, где самый маленький невинный ребенок уже виновен своей причастностью.

  9. Можно ли больше уязвить писателя, чем это сделал Томас Манн!
    Манн пытался утешить друга:

    «Творческая личность поневоле ощущает одиночество, поэтому ссылаться на еврейство как причину отчужденности от общества необоснованно. Более того, еврейскому писателю еще повезло, так как еврейские читатели в своей массе более чувствительны, лучше понимают юмор и романтические переживания, описанные автором, чем медлительные и менее сообразительные коренные немцы».

    Пусть ты великий писатель, но ты еврейский писатель. И тебе повезло с твоими еврейскими читателями. Не то что мы, немецкие писатели, мучаемся со своими тугодумами! Хотел поддержать, но даже не понял что пустил стрелу в самое писательское сердце!

Добавить комментарий для Виктор Каган Отменить ответ

Ваш адрес email не будет опубликован. Обязательные поля помечены *

Арифметическая Капча - решите задачу *Достигнут лимит времени. Пожалуйста, введите CAPTCHA снова.