Владимир Сенненский: Вприкуску, вприглядку

Loading

Не знаю, как твои родители тебе ответят, но бабушка скажет точно, как я. Больше того, если Миша откажется помогать, то возьмём всё на себя, прокормим и вырастим пока силы есть. Благо по две пенсии с бабкой имеем. Но полагаю и твои родители не сволочи, сами студентами женились — поскулят и примут.

Вприкуску, вприглядку

Владимир Сенненский

Сенненский— Руки вымыли, теперь садись, открывай пасть.

— Володя! Прекрати!

— О! Бабушка сердится. Открывай рот, тигрёнок бесполосый.

— Не буду кушать! Мама не велела.

— Слушай, тигрёнок кусучий, я твою мать…

— Володя!

— Хорошо, хорошо. Я твою маму сам на весы поставлю и к большому зеркалу в спальне отведу. Пусть она, при мне, на свою корму полюбуется, а потом заставит голодать ребёнка своего, а не себя!

— Володя!

— Ладно, продолжим диспут пока горячий бульончик остынет. Мама тебе совсем кушать не велела? Никогда? Или немножко разрешила? Давай попробуем.

— А ты пой. Про коня пой.

— ОК! Гей, вы, поля, широкие поля! Красна кавалерия садится на коня!

— Не эту! Где «маршал погляди».

— Хорошо, но одновременно котлетку с огурчиком-помидорчиком. .. Оседлаю я горячего коня. Крепко сумы…

— Не так! С самого начала пой.

— А ты не забывай рот открывать. То не тучи, грозовые облака, по-над Тереком на кручах залегли. Кличут трубы молодого казака. Пыль седая стала облаком вдали. Рот! Оседлаю я горячего коня, крепко сумы приторочу в перемёт. Встань казачка молодая у плетня, проводи меня до солнышка в поход! Ротик-обормотик открывай. Газыри горят рядами на груди, алым пламенем пылают башлыки. Красный маршал, Ворошилов, погляди на казачьи богатырские полки. Открывай рот, засранка!

— Сам засранка! Баба-а-а! Он опять дерётся!

— Что случилось? Ты ударил ребёнка?

— Ты что, рехнулась, мишугене?!

— Он словами дерётся.

— Не он, а дедушка. Давай, я тебя докормлю.

— Нет, пускай он отвечает за свои слова.

— За какие слова? Соком запивай, сухомятку нельзя — животик заболит.

— Почему трубы, почему приторочу и в перемёт? Почему красный? Зачем башлыки и пожар?

— Я же тебе всё уже рассказывал? Мороженое будешь?

— Буду? Хочу снова. Интересно.

— А мама? Мы ей не скажем про мороженое? Это нехорошо. Маме всё мы с тобой обязаны доложить. Выбирай. Кивок означает согласие, да? Ладно, попробую. В старинные времена, давным-давно, не было радио, телефона, телевизора. Даже интернета не было, а значит и скайпа. И, если начиналась война, то царь вызывал трубача, ну, герольда по-здешнему. Тот быстренько объезжал города, сёла и деревни всего царства, трубил в трубу или бил в колокол на площади. Народ собирался и герольд сообщал важную информацию. Мол, все, имеющие красный листок в военном билете, должны немедленно явиться на призывной пункт. А кто не явится — голова с плеч долой. Доела? Пойдём, передохнём часок-другой.

Бабушка нам даже кондиционер включила. Ложись, а я в кресле посижу. Дальше слушай. У кажого всадника были две сумы, такие большие кожаные сумки, каждая размером с папин портфель. Туда клали всё для дальней дороги, бельишко запасное, полотенце, ланч, сухой паёк, «пистолеты положила и для золота мешок. А потом, конечно, мыло и зубной порошок».

— А папа когда приедет? Мама плакала по скайпу. И я плакала около мамы.

— И совершенно напрасно. Папа не приедет. Вернее, приедет, но через год. Зато ты и мама скоро полетите к папе в гости, на целый месяц. Папа уже послал вам билеты.

— А ты, а баба? А Сэмми? Я с вами вместе хочу к папе и чтоб насовсем.

— Давай по порядку. Самуил — студент. У него есть расписание учёбы. Если он не будет ходить на занятия, то его выгонят и он снова станет плотником, а не инженером-строителем. Вот. А тебе скоро в школу идти и тоже нельзя уезжать надолго. А маме тем более. Она — доктор. У ней клиника.

— Мама поедет… люблю мамулю-фигулю… про трубы рассказывала… Сэмми второй шоколад не дал… деда меня кормил… нельзя…

— Ну, что, уснула?

— Спит. Только мечется очень. Что-то снится не то.

— Подуй на лобик и накрой только простынкой. Жарко. Пошли на кухню.

— Что там про трубы кися бормотала?

— Нинка, шляпа, пришла и сидит борщ лопает. Ну, и рассказывает мне про день прошедший. Что-то там про одну свою больную, у которой проблемы с трубами. А кися вертелась рядом, вроде играла, а у самой ушки на макушке!

— Понятно. Бдительность не проявили, как всегда. А что с шоколадом?

— Тут интересней! Сэмми купил своей подруге здоровенную коробку, ну, на этот, на Валентинов день. А кися тут как тут, усмотрела. Дай! Не дам! Дай! Не дам, возми у бабушки в пантри. Не хочу из пантри, хочу эту! Заревела, ко мне пошла обниматься и вместе плакать. Семми в это время удрал к своей. Потихоньку успокоила. А что ты мне даришь на Валентинов день?

— Себя подарю. Как у Горького — осчастливлю. Вот.

— Мало и неинтересно. Мне грацию новую купи.

— Я, что-ли, пойду? Возьми полсотни и купи в Майере.

— А полторы не хочешь заплатить?

— За полторы я тебя и без грации обрадую.

— Перестань! Кися проснётся.

— Я её закормил на пару часов — будет спать, как убитая.

— Да, погоди ты! Дай хоть фартук снять!

….

— А, серьёзно, что тебе хочется?

— Духи «Поэма» от «Ланком».

— Ради Бога! Берём духи и грацию? Только в бельевой отдел иди уж сама, а то в прошлом году на меня бабы смотрели, как на маньяка сексуального.

— Так это ж правда!

— Дай-то Бог. А Нинке что дарить?

— Не знаю. Спрошу. Она ревёт почти каждый день.

— На глазах у Мишки?

— Нет, как скайп выключит, так в слёзы.

— Из-за чего плачет-то?

— Ты дурачка не строй. Не видел, что ли, как бабы на Мишку облизываются. Вот Нинка и психует. Вас только отпусти с поводка. А теперь ещё и ПиЭйчДи с контрактом почти на миллион!

— А что делать?

— Будешь молчать — расскажу.

— Буду.

— Не будешь. Ну, слушай. Я почуяла неладное и решилась. Пару недель назад позвонила Мишке. Так, мол, и так. Он — МарьМосевна! Да, Вы что… мы двадцать лет… я ни сном, ни духом… у нас с Ниной полное понимание… как Вам не стыдно! Обиделся. А я ему — Миша! Это она перед камерой, да при нас, изображает полное понимание. А по делу — полгода без мужа! Послушай меня, старую склочницу, -либо сам прилетай на (тут я нарочно замялась) … побывку, либо жену пригласи. Благо, она ремонт в клинике затеяла. Он помолчал и тон сменил, обсудим, говорит, с Ниной. А я ему опять — не надо с ней ничего обсуждать, хуже будет — сам реши и действуй. Вот отттуда и билеты!

— Ну, ты сильна, как Васса Железнова действуешь.

— Я действую, как мать и тёща в одном лице. Мне семью сберечь надо. И ты со своими лит-аналогиями иди в баню. А лучше достань йогурт из фриджа на полдник. Кися вон уже шлёпает босыми лапками. Сначала попытайся дать ей не сладкий, плейн.

— Это ещё не всё! Дальше слушай. Пару дней назад Нина звонит прямо из кабинета, хихикает, — мам, послушай,— и трубку положила около автоответчика. Я сначала не разобрала английский, попросила повторить, а там «дорогая Нехама… наша квота… буду рад обсудить разногласия… любое время… новый ресторан «12 стульев»… вы меня тронули». Короче, этот Ромео кишинёвский собирается заодно и Нинку «отремонтировать». Я, конечно, на неё собак спустила, никаких ресторанов, но делать что-то надо.

— А почему кишинёвский?

— Да он из Молдавии сам. Зовёт. Иду, моя радость.

— Я не тебя, деда зову!

— Не деда, а дедушку! Сколько раз тебе говорить? Иди, Володь. Сегодня твоя очередь выполнить обряд подтирания попы.

— О, молодчина! Выпонила свой долг… Идём, кефирчика попьём и гулять.

— С «эклером»?

— Не думаю. Мама будет очень сердится, если мы с тобой возьмём пирожное из фриджа.

— А давай пополам?

— А бабушке разве не дадим?

— Дадим!

— Тогда на три части делим и каждому по кусочку. И будем пить кефирчик с пирожным вприглядку!

— Как это?

— Очень просто. Если пирожное кусать и запивать кефирчиком, то будет вприкуску. А если пить кефирчик и только глядеть на пирожное, получится вприглядку.

— Так не хочу, неинтересно.

— Это правда, кися ты наша, очень неинтересно. Но так было много-много раз.

— Когда было? Рассказывай давай!

— Когда я был маленький, ну, такой, как ты, началась большая страшная война. На нашу страну напали фашисты. Они хотели всех-всех убить, особенно, нас, евреев. И тогда взрослые дяди и тёти пошли на войну против фашистов. А те тётеньки, у которых были маленькие дети, старались уехать подальше от войны. Моя мама, твоя прабабушка Блюма, видела портрет?, успела и увезла меня и Рому подальше от войны, в город Казань.

— А кто не успел?

— Тем было очень плохо. Потом расскажу про них. Мы приплыли в Казань на пароходе «Калинин» и стали там жить. Мама пошла на работу, Рома в школу, а я в детский сад, как ты. Пей кефирчик. Был голод.

— Какой голод?

— Когда очень хочется кушать, а кушать нечего. Совсем нечего.

— Так не бывает.

— Да. Но так было.

— Почему так?

— Фашисты напали и быстро захватили почти всю еду, какая была. А ту, что осталась, пришлось делить на много-много частей. И самую большую часть еды надо было отдать тем людям, которые пошли на войну против фашистов, чтобы они были сильными и смелыми. Главной едой был хлеб, черняшка.

— Почему черняшка?

— Он был тёмного цвета. Вот его и назвали чёрным, черняшкой. А в Австралии его назвают тёмный, дарк. Кроме хлеба, ещё давали овощи разные — картошку, турнепс. Но тем, кто не был на войне, тоже давали по-разному. Рабочим, которые делали всякие нужные для войны вещи, давали хлеба побольше, чтобы они могли хорошо работать. Видела у бабушки в пантри лежит чёрный хлеб из русского магазина? Вот примерно такую буханочку давали каждый день одному рабочему.

— Столько много?

— Это так тебе кажется. Другой-то еды совсем не было! Только хлеб. А маме моей давали только половину буханочки.

— А тебе?

— А мне и Роме давали ещё меньше, по трети такой буханочки. И когда я ходил в детский сад, мою хлебную карточку мама отдавала туда. Там кормили всякой едой, не только хлебом, но еды было очень-очень мало, немножко супу и каши, и всё время хотелось кушать. И в животе болело. Дома только ужинали. Мама давала две или три картошки в мундире и разрешала макать в блюдечко с постным маслом.

— Что такое «в мундире»?

— Картошку не чистили. Шкурку не снимали, а варили прямо так со шкуркой. Готовая была тоньше. Получалось немножко больше картошки. Или мама чистила картошку, снимала шкурку ножиком, но тогда шкурку не выбрасывала, а мыла и потом из неё оладушки жарила. Вкусно было, ой!

— Из шкурки? Давай бабу попросим так сделать.

— Что ты! Нельзя из шкурки. Она грязная. Мы просто очень хотели кушать. Вот и пришлось. А потом чай пили вприглядку. Клали на стол ма-а-а-ленький кусочек сахара. Смотрели и пили. Только под конец мама делила нам с Ромкой этот кусочек пополам.

— А себе?

— Мама говорила, что на работе пила чай с сахаром и больше не хочет. И я, дурак, верил. Последний глоточек и твой кусочек. Пошли гулять. Доскажу на улице.

* * *

— Бабушка! Мы вернулись с гулянья! И у нас новость есть!

— Что за новость?

— Кися замуж собралась!

— И за кого?

— Пусть сама расскажет.

— У нас мальчик новый, красивый такой. Я на нём пожениться решила.

— А зовут его как?

— Моше.

— О, это уже неплохо. А он знает о твоём решении?

— Ещё нет. Я решила когда какала.

— Так может ещё передумаешь?

— Никогда в жизни! Только мне его учить говорить надо.

— Как это?

— Он не говорит по-нашему и инглиш не знает.

— Почему?

— Он из Израиля приехал в гости.

— А как же ты с ним будешь говорить, если он тебя не понимает?

— Мисс Джемма говорит по-ихнему и Лара с кухни знает хибру.

— Может и тебе стоит сначала научиться говорить «по-ихнему» и потом жениться?

— Ну, ба! Как ты не понимаешь — он же уедет через месяц.

— И ты с ним тоже?

— Нет! Если я поженюсь на нём, то могу его оставить тут.

— Где тут?

— Маш! Не заигрывайся! У нас с Кисей ещё одна новость для тебя.

— Что? Ты тоже решил пожениться на ком-нибудь?

— Об этом тоже потом поговорим, если не прекратишь свои штучки. Я о другом. Пока гуляли — список приданого обсудили.

— Вот давайте его сюда.

— Слушай сюда! Список пока устный, может ещё добавим чего.

— Не томи, говори!

— Первым делом — бабина швейная машина!

— Ну, это вы из книжки вычитали. Дальше.

— Жёлтые шторы из моей комнаты.

— Их зачем?

— Нравятся.

— Ещё что?

— Люстра из спальни и все часы со стен!

— Тоже неплохо, особенно те, с боем!

— Ба! А когда мама придёт?

— Мама скоро придёт, немножко задержалась, работы много. Идём руки сполоснём и ужинать будем.

— Не хочу ужинать, маму хочу!

— Ладно. Ты пока мультик новый с дедом посмотри, а потом, минут через десять, приходите кушать.

— Откуда мультик новый?

— Дeдушка скачал из интернета, про девочку Машу и медведя.

— Страшный?

— Нет очень добрый!

— Деда, включай!

— Доели? Молодцы! Пойдем, немножко искупаемся и я тебе пижамку новую одену.

— А мама где?

— Мама скоро придёт. Я же тебе говорила, что у мамы много работы, она задерживается. Пока будем маму ждать я тебе хорошую сказку расскажу. Пойдём, моя радость.

— Ну как?

— Уснула еле-еле. Всё мать звала.

— А действительно, уже девятый час, где Нинка шляется? Я звонил по городскому — там молчок.

— Вот то-то и оно!

— Так ты решила, что она…

— Сколько раз тебе говорить, чтобы не смел читать мои мысли!

— За сорок-то лет?

— Сорок два!

— Э, нет, сказали мы с Петром Иванычем! До ЗАГСа не считается.

— Ишь ты, «не считается». Что ты тогда про ЗАГС не вспоминал, придавил как котёнка.

— А это спорный вопрос — кто кого придавил. Сарайчик тот кто нашёл? Не ты?

— Вот-вот. Не зря мама говорила «дура ты, за кого идёшь, он же жизни не знает, Сара Якльна! я по любви женюсь! смех один!»

— Тише ты! Разошлась. Кажется Нина пришла. Поговори с ней.

— А ты?

— Боюсь, не знаю с чего начать.

— Вот-вот. Всё на меня валят.

— Явилась! Ты на часы посмотри!

— Мам, ты чего?

— Ничего! Ребёнок полтора часа уснуть не мог, — где мама -, а мама по ресторанам шастает!

— Мама! У меня был трудный, тяжёлый день, двадцать баб и переговоры по ремонту, я устала, болит голова. Давай ваше комсомольское собрание перенесём на завтра. Я пошла в душ.

— Успеешь грехи смыть. Говори, зачем пошла в ресторан с этим вашим билдером? Что, без выпивки нельзя квоту проверить?

— Мама, видит Бог, не хочу разводить подобные разговоры. Ещё раз и последний: у меня было четыре квоты. Его — почти самая меньшая. Но сегодня он согласился снять ещё полторы тысячи. Понятно? Это раз! Во-вторых, мы говорили с ним в русском ресторане, я пошла нарочно туда, чтобы меня видели все твои с папой дружки, которые, уверена, уже оборвали ваш телефон…

— Дурёха ты! Пятый десяток вот-вот разменяешь, а не поняла, что он эти полторы тыщи заранее вставил в квоту, чтобы уступить. А нам никто не звонил. И «нарочно» ты пошла с ним выпивать не из-за квоты, квоту можно и в клинике проверить, а чтобы перед этим дельцом хвостом повертеть!

— Мама! Я не пила ни грамма. И, чтобы расставить все точки, скажу следущее. Мне до чёртиков надоело ваше вмешательство в мою жизнь! Вы думаете, что я не знаю, как вы оба Мишке названиваете? Сами учили, что у нас в семье секретов нет, а за моей спиной что делаете? Мы достаточно зарабатываем с ним, чтобы купить дом или снять квартиру. Поэтому завтра же я сниму что-нибудь до отлёта и забираю с собой Кисю. Я знаю русскую няню с английским и хорошими рекомендациями. А вам — спасибо, но с меня хватит! Сёмка — большой парень, пусть сам решает где жить! А мне ос-то-чер-те-ли ваши «заботы». Ясно?

— Ясно. Раз решила — действуй. Нас не жалко — это понятно. Мы для тебя — пройденный этап. Выросла девочка. Но, чтобы ребёнка отдать в чужие руки, при живых своих, это надо суметь. Спасибо, доченька! Иди-иди, сполоснись. Может, с водой чего ещё в голову придёт.

* * *

— Ну что? Не звонила?

— Куда она денется? Не сегодня, так завтра позвонит. О! Вот и звонок!

— Мама! У меня криминал. Я вызвала скорую и полицию. Не успеваю! Пожалуйста, возмите Кисю из сада.

— Возьмём. И куда потом?

— … К вам.

— Хорошо. Что-то ещё?

— Да. Если успеете, то купите в ближнем «спортивном» купальник, очки и шапочку для Киси. Замоталась, не успеваю ничего. А у Мишки там бассейн с подогревом.

— Ты бы поменьше….

— Мама! Перестань!

— Ладно, ладно, не злись. Всё сделаем. Отец уже по струнке стоит, доцент на задних лапках.

— Маш! Тебе ответить? Или как?

— Никак. Молча выполнять. Иди за Кисей, а я сбегаю за купальником. Тебе нельзя доверять такую покупку.

— И пошли по сторонам…

* * *

— Деда, а я песню новую знаю!

— Давай!

— Цыплёнок уточку, в одну минуточку, в сарайчик тёмный заволок…

— Стоп-стоп-стоп! Подожди, давай обсудим. Кто тебе дал эту песню?

— Гришка.

— Скажи Гришке, что эта песня очень и очень плохая, фашистская!

— Почему? Гришка хороший! Делится всегда.

— Это ничего не значит! Он может просто не понимать, что это плохая песня. Давай с тобой разберём слова. Что значит «заволок»?

— Позвал.

— Нет! Совсем не так! Заволок означает испугал, схватил, скрутил, насильно заставил, даже ударил, побил. Плохо, зло поступил, как фашист. А разве тебе нравится, когда в доме темно? Сама напоминаешь бабушке, чтобы ночью был маленький свет.

— Деда, я больше не буду! А Гришке дам по шее!

— Расправа -тоже нехорошо. Просто скажи Грише то, что я тебе рассказал. Он хороший, он поймёт.

* * *

— Деда! Поговорить надо.

— Что? Поиздержался, студент? Сколько надо?

— Нет, ничего не надо.

— Машину разбил? Тест провалил?

— Дедушк, я серьёзно! Очень серьёзно.

— Говори, слушаю.

— Жанка беременна.

— Кто? А, подруга твоя, Жанна, да?

— Да.

— Мать знает?

— Нет. Они ж в Штатах, у папы.

— А бабушка?

— Нет, ты — первый. Жанка мне только вчера сказала.

— А что ты её так, «Жанкой»?

— Ей понравилось, привыкли.

— Она русский знает?

— Десяток слов. Иврит знает, английский.

— Откуда иврит?

— Её родители из Франции в Израиль перебрались лет пятнадцать назад.

— А сюда учится приехала? Зачем? Там же учат хорошо.

— Говорит английский надо знать как родной, флюент и без ошибок. Родители дали ей денег.

— Всю учёбу оплатили? Ничего себе.

— Но она тоже подрабатывает беби-ситтером, французскому учит придурков.

— А ты?

— Что я?

— Как ты с ней оказался?

— Случайно. Она не знала, как в автобусе платить, а я за ней вошёл.

— Когда?

— Скоро два года.

— И что решили?

— Она сказала «как ты решишь, так и будет».

— И ты что решил?

— Ещё не знаю. Тебя хочу спросить. Только пока не говори никому.

— Ты же знаешь — у меня от бабушки секретов нет.

— Ну, подожди немного.

— ОК! Только скажи одно: у ней кто-то раньше был?

— Нет. Какой-то малец уже при мне увивался. Отшила.

— Точно? Не ошибаешся?

— Деда! Говорить подробности неудобно, но слово даю.

— Ну, хорошо. А ты-то к ней как? Любовь или, просто так, переспать когда приспичит?

— Не знаю. Дня без неё не могу, а жениться на что и куда?

— Ишь ты, прагматик. Раньше об этом надо было думать и тебе и ей особенно. Ну, да ладно. Вот что я могу сказать: Любовь или так себе — дело сугубо ваше. Но тебе советую и даже прошу — останься достойным мужиком. Не губи девку.

— Как это?

— А так! Независимо от того, собираешься жениться или нет на самом деле, обещай ей жениться и не посылай на аборт. Твоя мать сколько раз говорила: неудачный аборт — бесплодие на всю жизнь. Пусть рожает! Не знаю, как твои родители тебе ответят, но бабушка скажет точно, как я. Больше того, если Миша откажется помогать тебе, то возьмём всё на себя, прокормим и вырастим пока силы есть. Благо по две пенсии с бабкой имеем. Но полагаю и твои родители не сволочи, сами студентами женились — поскулят и примут. Только учёбу не бросай — людям всегда жильё требуется… А вот и бабуленька наша шлёпает, бабульёнчик родной. Скажи-ка, желанная моя, валокордин у нас ещё остался?

— Ты опять юродствуешь или действительно дать?

— И то, и другое, и скорее. Капель тридцать. А себе, пожалуй, все сорок. И присядь.

— Что такое? В Америке что-то?

— Нет! Успокойся. Там порядок, скоро вернутся. Сём! Говори бабке всё, как на духу.

— Можете не говорит. И так по рожам вашим всё вижу. Залетела?

— Да.

— Так и знала. Сколько? Говори же, балбес.

— Три месяца или чуть больше.

— Больше-меньше. Угостил внучок. И что вы тут с дедом надумали? Родители знают?

— Нет.

— А её?

— Откуда им знать. Она только вчера мне сказала.

— Это ничего не значит. Матери могла сказать до тебя. Ну что, дед? Готов к труду и обороне?

— Я-то что. Ты лучше Сёмку спроси.

— То-есть? О чём тут спрашивать? Он что? Опозорить нас на всю комьюнити собрался? Чтоб завтра же сюда привёл или убирайся вон!

— Бабушка! Она в машине. Спасибо тебе. (целует).

— Иди скорей за ней, засранец! Как только ты мог подумать о нас так плохо?!

— Ба, прости! Ну, прости, пожалуйста!

— Здравствуйте, мадам!

— Здраствуйте, Жанна! Садитесь, пожалуйста, и просим извинить меня и мужа за наш английский.

— Мадам, я не знаю русского и тоже прошу прощения за это.

— Прекрасно. Тогда перейдём к делу.

— Слушаю, мадам.

— Прежде всего, я прошу не назвать меня «мадам». В русском языке это слово иногда имеет своеобразный оттенок. Пусть я буду для Вас, скажем, Мария или Мари.

— Хорошо, мадам. Простите меня, всё так необычно. Пусть Мари.

— Теперь перейдём к делу. Ваш юный сопливый друг поставил нас в известность, что он не уронил «прекрасной» традиции нашей семьи.

— ?

— Очень просто. Все сказки о том, что он, как и его мама, родились семимесячными — это халоймес, пустая болтовня. Самуил и его мать родились точно в срок, отмеренный Богом.

Это понятно?

— Да, Ма… ри!

— Очень хорошо. Вы составили список приглашённых?

— Я об этом… ещё… как-то… Вы понимаете… мы с Сэмми… он, по-моему, ещё…

— Вы ошибаетесь, Жанна. Сэм, как и все мужчины в таком вопросе, трус. Видите, он смотрит в стол? Подними голову и скажи: сколько стоит кольцо для помолвки? Володя, завтра идёте в банк с полной сметой, которую продиктуют Жанна и немного я. Далее я прошу Вас, Жанна, как можно скорее известить родителей, если Вы этого ещё не сделали, заранее купить билеты много дешевле. И если они в состоянии, то, вполне возможно, что и они пожелают принять участие в расходах. Вы же знаете, что свадьба — дело дорогое. Наконец, я прошу Вас понять и простить меня за столь интенсивное влезание в судьбу Вашу и нашего внука. Я руководствуюсь только лучшими соображениями.

— Я всё понимаю, мадам, простите, Мари. Только мне и Сэмми надо решить…

— Я перебью Вас, так как знаю, что Вы хотели сказать — вам негде жить, да?

— Да.

— И напрасно. У нас достаточно места — четыре спальни и одна пока пустует. И последнее. Вы ничего не рассказали о своей семье, о родителях. Мне, конечно, любопытно!

— Папа и мама давно живут в Израиле. Во Франции папа был инженером, а мама — фармацевт.

— И они смогли оплатить Вашу учёбу в Австралии?

— Извините меня! Я знала от Сэмми про его родителей и про вас. Но я не хотела ему показать некоторое различие между нами. Я боялась и ещё боюсь его потерять.

— Так в чём разница?

— Во-первых, папа очень религиозен и поэтому решил переехать в Израиль. А, во-вторых, папа имеет деньги и он уже написал такое письмо, чтобы его внуки были евреями или у них не будет наследства.

— Но никто не возражает против синагоги. Там и должна быть свадьба.

— Конечно, так. Но папа, простите меня, не верит в религиозность, как он говорит, евреев из России.

— И првильно делает. Но это уже Ваша задача на выбор приоритетов.

— Я выбрала Сэмми навсегда. Папа пока не ответил ничего.

— Ответит обязательно, если любит Вас. В любом случае, берите бумагу и пишите планы, списки дел, покупок и гостей. Постельное бельё возьмите в дальней комнате, только тихо — Кися уже спит.

— Боже мой! Я, конечно, знала от Сэмми, кто Вы. Но… могу я Вас обнять?

— Да, но всегда помните, что у каждой свекрови и её матери язык раздваивается после женитьбы сына и внука.

— Хорошо, мадам!

— Вот-вот, снова мадам. Идите…. оба… ладно, по коридору… туда!

Окончание
Print Friendly, PDF & Email

6 комментариев для “Владимир Сенненский: Вприкуску, вприглядку

  1. Михаил Поляк 14 июня 2019 at 18:54

    Владимир! Полностью согласен со Львом: диалоги раскрывают душу, подтекст, характер и жизненные детали. К вопросу о деталях: для еврейских свадеб не нужна синагога, там только молятся. Приглашается раввин (он и женит), нужна хупа (балдахин) и стакан/бокал/рюмка, чтобы жених раздавил его под хупой, в знак будущего востановления разрушенного Храма. А где это происходит — неважно. Но Вы наверно все уже знаете от Вашего израильского свата, «француза».
    =====
    Уважаемый Михаил!
    Во-первых, большое срасибо за отзыв.
    Во-вторых, в Австралии свадебная церемония евреев проходит исключительно в синагоге. Так женился наш сын и дети всех знакомых и родственников…

    Лиртческое отступление:
    До свата рассказ ещё не дошёл, не дописан. Это будет 3-я часть, но в зависимости от читателей. Могут просто написать «заткнулся бы ты со своими блинами-мелодрамами». Сразу отбивают охоту … на время. Графоманы — народ весьма своеобразный и разнообразный. Я, побитый, поскулю в уголочке и снова лезу в редакцию с «прошу опубликовать», но никогда не огрызаюсь.

  2. Владимир! Полностью согласен со Львом: диалоги раскрывают душу, подтекст, характер и жизненные детали. К вопросу о деталях: для еврейских свадеб не нужна синагога, там только молятся. Приглашается раввин (он и женит), нужна хупа (балдахин) и стакан/бокал/рюмка, чтобы жених раздавил его под хупой, в знак будущего востановления разрушенного Храма. А где это происходит — неважно. Но Вы наверно все уже знаете от Вашего израильского свата, «француза».

  3. Конечно, жду окончания, с интересом. А пока — вполне хорошо. Некоторые текстовые несоответствия и грамматические ошибки/описки стоило бы устранить. Живая динамика диалогов автору удаётся лучше, чем длинные монологи, редко прерываемые вопросами или короткими репликами (Этим 7 блин вкуснее 7,5 блина). Даже когда тема (и её сюжетные ответвления) не так чтоб очень оригинальна, это воспринимается легче и доброжелательней. Как всегда, только IMHO. Автору спасибо и удачи.

    1. Л. Беренсон
      14 июня 2019 at 13:33
      ====================
      Большое спасибо за отзыв. Опечатки и ошибки — на моей совести.
      Я уже предпринял меры к их исправлению, но пока — только прошу прощения.

  4. Спасибо, Лев! Но давайте дождёмся окончания этой почти правдивой истории.

  5. Очкнь хорошо, Владимир! Просто замечательно! Жизнь в диалогах- самый трудный жанр.

Добавить комментарий для Михаил Поляк Отменить ответ

Ваш адрес email не будет опубликован. Обязательные поля помечены *

Арифметическая Капча - решите задачу *Достигнут лимит времени. Пожалуйста, введите CAPTCHA снова.