Мы делали из перьев, вставляя в расщепление пера особым образом бумагу, маленькие стрелы, которые на перемене метали в стены класса. Бумага образовывала хвостовое оперение маленькой стрелы. Метали многие мальчишки, но когда учительница вошла в класс после перемены, метал как раз я.

Родобиография

Яков Шульман

Окончание. Начало

Во время ожесточённых боёв в Восточной Пруссии отец был тяжело ранен и попал в госпиталь. В архиве министерства обороны в городе Подольске я нашёл документы, свидетельствующие о том, что отец был ранен 19.02.1945 года. В справке архива военно — медицинских документов указано, что он «получил множественное осколочное ранение мягких тканей обоих бедер, касательное осколочное ранение мягких тканей левого плеча и мелкоосколочное ранение плеча». Из госпиталя он вышел только 14 июня 1945 года и был направлен в 208 запасной стрелковый полк. Демобилизован отец был 29.10.1945 года из 54 батальона аэродромного обслуживания и в ноябре 1945 года вернулся в Бер­дичев. А в августе 1946 года родилась моя младшая сестра Мера. Отец считал, что ему очень повезло, так как 19.02.1945 г. во время немецкого контрнаступления при артподготовке он находился в блиндаже со своими сослуживцами. Была повреждена связь. Командир послал его и ещё двоих солдат восстановить связь. Едва они отошли на некоторое расстояние от блиндажа, как в него попала осколочно — фугасная мина немецкого шестиствольного миномёта М — 41. Все находившиеся в блиндаже погибли. Отец думал, что в том бою мало кто уцелел, и полк был расформирован. Но это не так.

Побывав в Центральном архиве Министерства обороны, я узнал, что отец ошибался. Просто в последнем бою, где он участвовал, был окружен штаб полка и, вероятно, все окруженные погибли. Там же находилось знамя полка. С войны отец пришёл в звании рядовой. Он был награждён орденом «Красная Звезда» и медалями «За боевые заслуги» и «За победу над Германией». В июле 2013 года я съездил в Центральный архив Министерства обороны РФ в городе Подольске и выяснил следующее. 19 — 22 февраля 1942 года 262 стрелковая Краснознамённая ордена Суворова 2-ой степени Демидовская дивизия вела ожесточённые оборонительные бои в районе города Майгетен в Восточной Пруссии. Немецкие войска организовали котрнаступление. В соответствии с приказом по 945 стрелковому Краснознамённому полку 262 Демидовской Краснознамённой ордена Суворова 2-ой степени стрелковой дивизии с 20.02.1945 красноармеец Шульман М. Я. из батареи 120-мм миномётов исключён из списков полка и всех видов довольствия в связи с убытием в 323 ОМСБ (отдельный медико-санитарный батальон) на излечение. Как сказано в журнале боевых действий 945 СП с 21.08.1945 по15.10.1945 «19.02.1945 в 7.15 противник двумя дивизионами М — 41(М — 41− шестиствольный миномёт образца 1941 года), тремя батареями 105-мм орудий, двумя батареями 75-мм орудий, двумя батареями 120-мм миномётов, тремя миномётными ротами 81,4-мм миномётов и пятью пушками 75-мм орудий прямой наводкой начал артподготовку по переднему краю и всей глубине обороны полка». Дивизион миномётов М — 41 в составе трёх батарей по 6 миномётов в каждой в течение 10 секунд мог выпустить 108 мин. Практически обеспечивалась скорострельность в 3 залпа в каждые 5 минут. Стрельба из миномёта велась 158,5-мм турбореактивными осколочно — фугасными минами. Дальность эффективной стрельбы составляла 4000 — 6500м. Радиус разлёта осколков этой мины равняется 40м в стороны и 13м вперёд. Вес осколочно — фугасной мины −34,5кг, начальная скорость мины−340м/сек. В течение 2 — ой мировой войны они применялись вермахтом на направлениях главных ударов. «После 1 часовой артподготовки противник силой свыше 300 человек пехоты при поддержке 20 танков и 5 самоходных установок начал наступление по всему фронту полка…» В ходе этого боя и был тяжело ранен отец. Узнав характеристики осколочно-фугасной мины из Интернета, я понял, как ему повезло, что он остался жив. Здесь следует сказать, что ранение отец получил в 6 — ти км западнее Кёнигсберга, а город был взят 09. 04.1945 года. Отец мне рассказывал, что незадолго до ранения его представили к награждению орденом Отечественной войны 1 степени. Однако этой награды он не получил. Вероятно, с этим связано то, что он считал, что полк был расформирован. Однако 945 стрелковый полк 262 стрелковой дивизии принимал участие в войне с Японией.

Вновь съездив в Центральный архив Министерства обороны в августе, я узнал следующее.

13 мая 1944 года отец в составе группы военнослужащих прибыл из 208 запасного стрелкового полка на укомплектование 48 гвардейского стрелкового полка 17 гвардейской стрелковой дивизии. В соответствии с приказом №068 от 15мая 1944года по 48 ГвСП рядовой Шульман Мирон Яковлевич был зачислен в списки полка с одновременным присвоением звания «гвардия». 17 ГвСД вела в это время тяжёлые бои на рубеже г. Рудня — Витебск, пытаясь овладеть высотой 222,9. Дивизия понесла большие потери и была выведена в резерв. В ночь с 25 на 26 мая 1944 года 48ГвСП сдал участок обороны 620 СП 164 СД и сосредоточился в районе оврага северо-западнее деревни Голобурды.

Здесь я бы отметил некое мистическое совпадение. В школе № 2, где я учился, моим любимым учителем был учитель географии Леонид Яковлевич Галабурда, который своими завораживающими рассказами пробудил во мне неистребимый интерес к познанию увлекательного окружающего мира.

Отец же был переведён из 48ГвСП в 945СП 262СД, зачислен в списки полка и на все виды довольствия и назначен в батарею 120-мм миномётов.

26 октября 1944 года приказом №057 по 262СД рядовой Шульман Мирон Яковлевич, связист 945СП был награждён орденом «Красная Звезда».

5 ноября 1944 года приказом №014 по 945 СП медалью «За боевые заслуги» был награждён телефонист батареи 120-мм миномётов рядовой Шульман Мирон Яковлевич за обеспечение бесперебойной связью, ликвидировав под огнём противника 12 порывов линий, командира батареи в бою 05/08 1944 г. в районе местечка Иодайце, расположенного северо-западнее Каунаса.

После войны к отцу ежегодно приезжали товарищи по подполью, вспоминали события про­шедших дней, называли его Мишей. Я вместе с ними иногда сидел за столом и выпивал не­сколько рюмок, на мой вкус, отличного вина. Его готовила из винограда моя мама, а отец ук­реплял его спиртом, и оно не действовало на голову (голова оставалась ясной), но отнимало ноги. В 1968 году за участие в партизанском движении отцу дали ещё одну медаль «За боевые заслуги». Когда Брежнев награждал себя не заслуженными на войне наградами, отец получил ещё орден Отечественной войны Первой степени. Отец рассказывал мне о войне, но не любил читать о ней книги, говоря, что в них мало правды.

30 сентября 2015 года я получил в Тушинском военкомате Северо-Западного округа Москвы удостоверение к государственной награде № 016700 от 3 июля 2015 года о награждении отца медалью «За взятие Кенигсберга» Указом Президиума Верховного Совета СССР от 9 июня 1945 года.

Это награждение явилось результатом моих поездок в Центральный архив министерства обороны и последующей переписки с 3 управлением Главного управления кадров этого министерства. Мера помогла собрать часть из затребованных документов, в частности затребованное свидетельство о смерти отца.

Возвращаясь из эвакуации, мы вновь заехали к тёте Соне и дяде Марку Моисеевичу, которые после эвакуации опять жили и работали в совхозе под Чугуевом. Это было в октябре 1944 года. По рассказу моей двоюродной сестры, Густы, когда мы к ним приехали, то я был в чулках, но без обуви. Ей незадолго до этого купили на вырост новые парусиновые туфли. Тётя Соня отдала эти туфли мне. Густа рассказала, что она потом долго на меня обижалась. Порядки в семье были строгие. Ели только в определённое время, и кто опаздывал, еды до следующей трапезы не получал. Поэтому все взрослые и дети к назначенному времени сидели за столом. День Победы (по рассказам мамы) запомнился большим пиром. Директор совхоза прискакал из города с вестью о Победе. При этом он загнал жеребца, которого пришлось пристрелить. Мяса хватило на великолепный, по тем временам, пир, для всего коллектива совхоза. Мы прожили в совхозе №5 Чкаловского поселкового совета Чугуевского района Харьковской области до 22 мая 1945 года.

Мама решила вернуться в Бердичев. К этому времени она уже переписывалась с отцом, ко­торый лежал в госпитале. Приехав в Бердичев, мама обнаружила, что в доме, где они раньше жили с хозяйкой, живут другие люди. Хозяйка дома, Мария Осиповна, не уехала в эвакуа­цию, помня о приличном поведении немцев в 1918 году, когда они находились в Бердичеве. Эти воспоминания привели к тому, что многие не уехали из Бердичева в эвакуацию с началом войны и погибли во время оккупации Бердичева фашистами. Погибла и она. Временно мы остановились у маминых знакомых сестёр Раи и Лизы Вольфман, которые жили со своим отцом в доме на улице Свердлова (бывшая Махновская), недалеко от здания старой синагоги, в котором размещалась фабрика. Мама устроилась работать на эту фабрику экономистом. Директором фабрики был Арон Дикман. Впоследствии мы жили в одном доме, а я учился с его дочерью, Фаней, в одном классе.

Мама написала письмо на имя Н.С. Хрущёва, который был тогда первым секретарём ЦК компартии Украины. Она писала, что муж находится в госпитале, и, приехав в родной город с маленьким ребёнком, она не имеет крыши над головой. Через некоторое время в горсовет Бердичева пришло письмо, в котором предписывалось в течение 24 часов обеспечить нас жильём. Маму привели в трёхэтажный дом № 2/1 на улице Карла Либкнехта (бывшая Белопольская). Недалеко от дома находилась городская водонапорная башня. На 3-м этаже мама выбрала комнату в 13 квадратных метров, в которой было целое окно, хорошо работала печка, и рядом была ванная комната, из кото­рой сделали кухню. Кухня была шириной в пределах 1,5 и длиной метра 3. В этой комнате мы потом жили четверо до 1957 года, когда я после окончания Бердичевского машинострои­тельного техникума взял направление на работу в Тамбов на завод «Комсомолец». Удивительно, но я помню, как к нам приезжали гости и каким -то образом все размещались в этой небольшой квартире. Хотя, где я спал, я уже не помню. Однажды, помню, к нам приехала семья из трёх человек: муж, жена и очень красивая девочка, их дочь, чуть помладше меня. Тогда гости ночью спали на металлической никелированной кровати, которая стояла справа от входной двери, а родители спали на полу, под столом.

Поговорив со своей сестрой, я узнал, где я спал в этой квартире, и понял, почему я об этом не помнил. Оказывается, я спал на раскладушке, которая устанавливалась возле печки. Таким образом, до отхода ко сну в комнате не было моего спального места. После этого я вспомнил обстановку комнаты. В углу справа от входа стояла большая никелированная кровать. Слева от входа в углу с небольшим простенком от стены находилась печка, сложенная немецкими мастерами. В простенке стояла 3-литровая банка, куда периодически попадали мыши. Иногда мама гонялась за мной с веником вокруг стола, который находился как раз напротив входа. В правом углу стенки, противоположной входу, был вход на кухню. Второй вход на кухню был из коридора. У этого входа стояла бочка с водой, накрытая крышкой. Там же стояло накрытое крышкой отхожее ведро, куда ходили ночью по нужде. Утром я выносил это ведро и сливал в общественном туалете, который находился во дворе. Двор образовывали 4 многоэтажных дома. В каждом отделении туалета были деревянные скамьи с 6-ю отверстиями. Стены туалета были исписаны “стихами”.

В комнате слева от окна стоял небольшой диван. Ещё левее стояла этажерка с книгами. Все наши вещи находились в двух чемоданах под кроватью у родителей. Вокруг стола стояли несколько стульев. Банка с мышами была моим спасением во время того, как мама пыталась огреть меня веником. Во время беготни вокруг стола я ухитрялся подбежать к банке и выхватить оттуда мышку. После чего бежал навстречу маме. Мама очень боялась мышей и начинала от меня убегать. По дороге я успевал выскочить с мышкой из комнаты.

В свидетельстве о моём рождении отец был записан как Шульман Меер Яковлевич, а после войны он получил паспорт, в котором был записан как Шульман Мирон Яковлевич. Поэтому я в свидетельстве о рождении записан как Шульман Яков Меерович, а моя сестра, родившаяся после войны, как Шульман Мера Мироновна. В нескольких документах я записан как Яков Миронович. До приезда в Бердичев я не знал, кто такие евреи. Однажды мы с мамой шли по улице и встретили мальчика, который разговаривал со своей мамой на идише. Я ска­зал маме: «Мама, смотри такой маленький и уже еврей!» До этого случая я слышал, что на идише разговаривают только взрослые, когда хотят скрыть от детей, о чём они говорят.

Живя на Украине после войны, нельзя было не знать об антисемитизме. Со временем я пришёл к выводу, что антисемитизм ─ одна из форм конкурентной борьбы. Так как сопротивление среды стимулирует человека на его преодоление и формирует характер, евреи, испытывая давление антисемитов, со временем совершенствовались. Могу сказать о себе. Я с детства знал, что, если я что-то сделаю не так, то скажут: «Смотри, что делает этот еврей!» Поэтому я всегда старался поступать так, чтобы мои действия не нанесли ущерба моему народу.

В школу я пошёл 1 сентября 1946 года. 25 августа 1946 года родилась моя сестра Мера. После рождения Меры мама уже не работала. Вна­чале меня определили в школу № 5, где обучение происходило на украинском языке. Боль­шинство моих приятелей учились в школе № 2, где обучение шло на русском языке. Школа № 2 считалась одной из лучших в городе. Через некоторое время меня перевели в школу №2. Отец тогда работал в военном городке, расположенном на Лысой (или Красной) горе. По­сле войны в городе не было общественного транспорта, и требовалось много времени, чтобы туда добраться. Отец очень рано уходил из дома и по дороге на работу заводил меня в школу. До того времени, когда приходили одноклассники, я обычно сидел и разговаривал с дежурной убор­щицей.

Учился я хорошо. Очень внимательно всегда слушал объяснения учителей и, как правило, приходя из школы, сразу делал все письменные задания, полученные в этот день. После этого я был свободен целый день. Когда Мера стала ходить, то, выходя гулять, я полу­чал её как бесплатное приложение. Во дворе было много разнообразных игр: лапта, городки, круговая лапта (штандер), лянга, казаки-разбойники, прятки, догонялки, футбол. Играли на деньги об стеночку и в «пожар». Распространённой игрушкой был ключ, к ушку которого привязывалась бечёвка с гвоздиком, который мог войти в отверстие в ключе. Это отверстие наполнялось серой с головок спичек, после чего туда вставлялся гвоздь и при ударе с размаха о стену раздавался небольшой взрыв (хлопок).

Учился я хорошо, но в школе меня часто выгоняли из класса, иногда за озорство, иногда за «неудобные» вопросы учителям. Помню один эпизод довольно неплохо. Тогда наш класс находился в смежном помещении с параллельным классом. Чтобы зайти к нам в класс, нужно было из актового зала на втором этаже пройти через помещение параллельного класса.

Я сидел на последней парте у самой двери и, когда меня выгоняли, то я сразу выходил в соседний класс и, проходя через него, вызывал оживление учеников и разнообразный комментарий о причинах моего удаления.

Помню тогда мы проходили А.С. Пушкина, и нас заставляли учить наизусть эпиграмму на новороссийского губернатора М.С. Воронцова. Помню её до сих пор.

Полу-милорд, полу-купец,
Полу-мудрец, полу-невежда,
Полу-подлец, но есть надежда,
Что будет полным наконец.

Когда я спросил у учительницы, прав ли Пушкин в отношении Воронцова, то меня почему-то попросили из класса. В учебнике было написано, что Воронцов был сыном русского посла в Лондоне, где и получил образование и этим очень кичился. В дальнейшем, будучи взрослым, в постсоветское время, узнал, что мой вопрос не был безосновательным.

В этом же классе мы делали из перьев, вставляя в расщепление пера особым образом бумагу, маленькие стрелы, которые на перемене метали в стены класса. Бумага образовывала хвостовое оперение маленькой стрелы. Метали многие мальчишки, но когда учительница вошла в класс после перемены, метал как раз я. Помню, что родителей вызвали в школу и предложили сделать ремонт стен класса. Чем всё закончилось, уже не помню.

Как рассказывает моя сестра, Мера, я этого не помню, когда маму вызывали в школу, я ложился пораньше спать. Когда она возвращалась из школы, я уже лежал на раскладушке с закрытыми глазами. Выяснение отношений происходило на следующий день утром, и было обычно непродолжительным, так как учились мы в первую смену.

Здесь я бы отметил разное отношение ко мне в школе со стороны учителей и во дворе со стороны родителей моих приятелей. Если в школе я считался озорником, то во дворе слыл пай-мальчиком. Это объяснилось тем, что я следовал мудрому правилу детства, которое, если перевести на нормальную речь, звучит так: во дворе не дерись.

Мама очень вкусно готовила. Вероятно, это связано с тем, что нашими соседями по дому были Бедные. Тётя Густа Бедная (глава семьи) очень хорошо готовила, и её приглашали на еврейские свадьбы в качестве шеф — повара. У них в квартире на 3 — м этаже была русская печка, и я до сих пор помню, какой вкусный хлеб она выпекала. На еврейский праздник Ханука мама всегда делала необыкновенно вкусные печенья под названием «кишелех» (подушечки). Начинка внутри была типа козинаки (ядра грецких орехов с мёдом).

Отец ко мне всегда хорошо относился и никогда не порол, за исключением одного случая. Я был в классе, наверное, в 4-м, когда из школы доложили, что я курю. Он меня высек узким кожаным ремешком, отверстия в котором были окантованы медью. После этого некоторое время было неудобно садиться на побитое место. В результате я бросил баловаться куревом, и не курю, став взрослым. Отец тоже не курил. Отец по характеру был человеком, выступающим за справедливость, в его понимании, что, по-видимому, в какой-то мере передалось и мне, и независимо от того принесёт мне это пользу или нет, я часто говорил правду и был нетактичным человеком. Последнее осталось до сих пор. Это приводит к феномену Дюма-старшего, отца знаменитого писателя, который (отец) служил генералом у Наполеона Бонапарта. Последний говорил о своём генерале: «Слишком честный, чтобы быть умным».

С другой стороны Пифагор говорил: «Боги дали людям две благодати: говорить правду и делать добро». Может это звучит нескромно, но, как мне кажется, этим я занимался всю жизнь.

Как говорит мой младший сын Саша: «Ты, паня, от скромности не умрёшь». В 1957 году я окончил Бердичевский машиностроительный техникум и взял направление на работу в город Тамбов на завод химического машиностроения «Комсомолец». Родители отнеслись к моему выбору спокойно. Cейчас это решение выглядит, как решение умненького благоразумненького Буратино. Завод «Прогресс» в городе Бердичеве был переполнен выпускниками техникума, да и если учитывать антисемитизм, то мне казалось, что в России его будет меньше, чем на Украине. Как показала жизнь, я в свои 18 лет сделал правильный выбор. На самом деле выбор был сделан коллегиально, после того как мы с моим приятелем Вовкой Дроздовым обсудили перспективы работы на Бердичевском заводе «Прогресс» и решили вдвоём, что берём направление в город Тамбов на завод «Комсомолец». Как показала последующая жизнь, наше решение было верным, и полученный там опыт самостоятельной жизни стал основой нашего движения вперёд и постоянного совершенствования своих способностей.

Как писал выдающийся английский философ 17-го века Джон Локк:

«…мы рождаемся на свет с такими способностями и силами, в которых заложена возможность освоить почти любую вещь и которые, во всяком случае, могут повести нас дальше того, что мы можем себе представить, но только упражнение этих сил может сообщить нам умение и искусство в чём-либо и вести нас к совершенству».

Наиболее верно моё отношение к жизни отражают следующие строчки Б. Л. Пастернака:

Во всём мне хочется дойти
До самой сути.
В работе, в поисках пути,
В сердечной смуте.

До сущности протекших дней,
До их причины,
До оснований, до корней,
До сердцевины.

Всё время схватывая нить
Судеб, событий,
Жить, думать, чувствовать, любить,
Свершать открытья.