Виктор Финкель: «В иголку продеваю — луч…» Естественно-научный мир в многомерном пространстве поэзии Марины Цветаевой

Loading

Виктор Финкель

«В иголку продеваю — луч…»

Естественно-научный мир в многомерном пространстве поэзии Марины Цветаевой

Доклад на Национальной конференции Американской ассоциации
преподавателей славянских и восточно-европейских языков (AATSEEL)

О мир, пойми!
Певцом — во сне — открыты
Закон звезды и формула цветка.
М. Цветаева

Строфы любого Великого поэта – суть Божественного происхождения. Вместе с тем, они опосредованы мозгом. И первая — Изначальная Причина, — и вторая ведут к тому, что поэзия поэтов высшего ранга содержит информацию о реальной конструкции природы. При хорошем физико-математическом, инженерном или, скажем, философском образовании оно может давать основной вклад в насыщенность поэзии естественно-научным духом. Если образование поэта носит узколитературный характер — емкость и весомость физико-математического фона определяется только Высшей Компонентой. В случае с Цветаевой дело обстоит именно так, поскольку её образование практически полностью исключало научное понимание структуры и устройства природы. В этом отношении Цветаеву, например, нельзя сравнивать с разносторонне образованным Пастернаком. Но это обстоятельство имеет свою прелесть — то, что встречается у Марины Цветаевой в её поэтических текстах, наверняка имеет Прямое Происхождение Свыше, помимо и мимо её физически необразованного мозга.

Другими словами, гениальная и многомерная поэзия Марины Цветаевой содержит естественно-научное подпространство, тот самый мир физики, математики и материаловедения, который определяет устройство материальной природы.

 МАТЕМАТИКА

Это — заговор против века:
Веса, счета, времена, дроби.
М. Цветаева

Математическая терминология встречается в поэзии М. Цветаевой не менее тридцати семи раз. Это могут быть термины: мнимый, равенство, кривизна, счет, дроби, интервал, интеграл, нуль, круг. А также словосочетания, носящие математический «привкус»: Мир мер, Мнимая распластанность, Мнимость другой руки, Десятиричная корь, Измерена тщета, Нежное неравенество, Людские кривизны, Сброд кривизн, Сбор кривизн, Лакированный нуль, Квадрат письма и др.

Вместе с тем, строки эпиграфа лишний раз говорят, что представления Цветаевой о мире были существенно окрашены в эмоциональные тона. Более того, само её внутреннее пространство старательно избегало математической строгости и рассматривало её как ненужные ограничения (Что же мне делать, слепцу и пасынку. 1923):

Что же мне делать, певцу и первенцу,
В мире, где наичернейший — сер!
Где вдохновенье хранят, как в термосе!
С этой безмерностью
В мире мер!?

Число, счет, измерения, любая количественность и точность, формульность — были обузой для поэта. Потому-то «…гадательные дроби/Недель» (С другими — в розовые груды. 1923); «Над метрическими — мертвыми — /Лжесвидетельствами — свист!» (Самовластная свобода.1923). Потому то «— Недр достовернейшую гущу/ — Я мнимостями пересилю» (С другими — в розовые груды. 1923). Мнимость, нереальность, запредельность важны Цветаевой потому, что позволяет ей вырваться из реального материального мира (Помни закон. 1922):

В мнимую руку взять
Мнимость другой руки…

Это отнюдь не строгая и стройная математическая мнимость, типа комплексных чисел, небезызвестного числа i и пр. Нет, это, как раз полная им противоположность — Его Величество Иллюзорность (Ночь. 1923):

Когда друг к другу льнем
В распластанности мнимой,

Или аналогично этому (Есть в мире лишние, добавочные. 1923):

Есть в мире мнимые, невидимые:
(Знак: лепрозориумов крап!)

Единственное, что объединяет цветаевскую мнимость с математической — это её иррациональность. Потому-то и сопоставляет она это мучающее её понятие со злобным и противостоящим ей временем (Минута. 1923):

Минута: ми’нущая: минешь!
…..
Минута: мерящая! Малость
Обмеривающая, слышь:
….
… На путях обратных
Кем не измерена тщета
Твоих Аравий циферблатных
И маятников маята?
Минута: мающая! Мнимость
Вскачь — медлящая! В прах и хлам
Нас мелящая! Ты, что минешь:
Минута: милостыня псам!

Встречаются слова «неравенство»: «Спи, нежное мое неравенство» и «равенство» (Светло-серебряная цвель.1922). Упоминается «Нечто из геометрии» (Попытка комнаты.1926). Неоднократно используется слово «кривизна: «Здесь, над сбором кривизн — /Совершенная жизнь:» (Деревья, други! Братственный сонм. 1922), «Некоторым, без кривизн — /Дорого дается жизнь» (Некоторым — не закон. 1922), «А покамест еще в тенётах /Не увязла — людских кривизн,/Буду брать — труднейшую ноту,/Буду петь — последнюю жизнь!» (Поэма заставы.1923). А вот термин «интеграл» — из более высоких разделов математики — встречается лишь один единственный раз: «Не терял./Начинал./Интеграл./Интервал.» (Крысолов. 1925).

ВРЕМЯ

Через снега, снега —
Слышишь голос, звучавший еще в Эдеме?
Это твой слуга
С тобой говорит, Господин мой — Время.
Черных твоих коней
Слышу топот.
Нет у тебя верней
Слуги — и понятливей ученицы.
М. Цветаева

Время — относительно частый гость на страницах поэзии М.Цветаевой (оно встречается не менее тридцати семи раз). Как правило, это удивительные и изобретательные словосочетания: Гора времени, Седое время, Минущая минута, Мерящая минута, Обмеривающая минута, Аравии циферблатные, Маята маятников, Разминовение минут, Солнечные часы, Монастырские часы.

В стихотворении «Через снега», вынесенном в эпиграф и датированным 15 ноября 1916 года соединены три плана. Прежде всего, безусловная изначальность времени, его всеопределяющий, всеобъемлющий, диктаторский характер, страстная любовь к жизни и трагичность будущего (черные кони).

Лишь изредка у Цветаевой мелькнет эпизод, связанный с изобилием предоставленного времени: «Горы времени у горы!» (Поэма горы. 1939), «Времени явственное затишье» (Ночь.1923). Несоизмеримо чаще — «Минута минущая», «Минута: мерящая!», «Минута: мающая», «Минута: милостыня псам!» (Минута. 1923). Уходящее время мучает Цветаеву (Н.Н.В. 1920) кратостью и необратимостью, невозвратностью ушедшего:

Времени у нас часок.
Дальше — вечность друг без друга!
А в песочнице — песок —
Утечет!

Или откровенно недружественным, почти враждебным холодом: «Покрытый временем, как льдом,/Живой каким-то чудом —/Двенадцатиколонный дом/С террасами и прудом.» (В огромном липовом саду. 1914). Поэтому её обращение ко времени — это беспомощный стон (Хвала времени. 1923):

Время! Я не поспеваю.

Время, ты меня обманешь!

Время, ты меня обмеришь!

Время, ты меня предашь!

И, в конечном итоге (здесь же), она приходит к глубокому заключению о своей несогласованности со временем, в сущности, с эпохой и веком:

Ибо мимо родилась
Времени! Вотще и всуе
Ратуешь! Калиф на час:
Время! Я тебя миную.

Цветаева оказалась права! Тело её испытало муки, порожденные личным характером, безжалостным веком, и было растоптано, но поэзия… поэзия действительно миновала суровые времена и вырвалась на вневременной простор.

Была ли физика в цветаевском времени? Была! По крайней мере, в двух поэтических эпизодах. Вот первый из них (…Я бы хотела жить с вами. 1916):

И в маленькой деревенской гостинице —
Тонкий звон
Старинных часов — как капельки времени.

В современной физике область коротких времен простирается от миллисекунды (10-3 сек) до наносекунды (10-9 сек), пикосекунды 10-12 сек), зентосекунды (10-21 сек) (динамика ядерных реакций) и йоктосекунды (10-24 сек) (распад нестабильных ядерных частиц). В чисто теоретической плоскости рассматривается так называемое «мгновение» — хронон — мельчайший и недробимый «квант времени», составляюший, примерно, 5,3х10-44 с. Эта величина лежит далеко за пределами реальных измерений и является, по существу, абстрацией.

В обычных жизненных ситуациях, да и в физике, нет какого-то минимального интервала времени, меньше которого временной промежуток быть не может. Другими словами, элементарной частицы «время» в реальной жизни сегодня нет, время, как говорят физики, не квантовано, по сей день, во всяком случае. Между тем, у Цветаевой в приведенном выше что-то подобное существует — некие «капельки времени».

Гораздо серьёзнее четыре строчки из Н.Н.В. (1920):

Ты на солнечных часах
Монастырских — вызнал время?
На небесных на весах —
Взвесил — час?

Через Цветаеву, абсолютно несведущую в физике, нам послан намек на связь времени и весом во вселенной, а может быть и самой вселенной! Это физика завтрашнего дня! Кстати, известно, что 1 секунда весит 1038 г. в то время, как наше Солнце весит «всего только» 1033 г.! (http://ra-het.narod.ru/index.htm). И совсем неважно при этом, какова личная мотивация поэта, подталкивающая его к этому необыкновенному физическому выводу — на то он и поэт! Доминантность чувств и эмоций, и в данном случае (Н.Н.В. 1920), сомнений не вызывает:

Для созвездий и для нас —
Тот же час — один — над всеми.
Не хочу, чтобы зачах —
Этот час!
Только маленький часок
Я у Вечности украла.
Только час — на ….
Всю любовь.

ФИЗИКА

Генриетта:
Боюсь, что здесь навек
Покончено с законом равновесья!
М. Цветаева

Флагштоком будет — звук
…..
Я иду за звуком.
М. Цветаева

Реки света струятся зигзагами…
М. Цветаева

В той или иной степени, Цветаева коснулась многих физических терминов и разделов физики. Поэтому физическая терминология — частый гость поэтических текстов М. Цветаевой. Она встречается более, чем 208 раз: Равновесье, Тяготенье, Тень, Эхо, Невесомость, Атом, Зеркало, Звук. Пространство, Ядро, Путь, Звон, Струна, Маятник, Эхо, Лавина, Свист, Радуга, Волны, Колебания, Кипеть, Свет, Сверкать, Тяжесть, Невесомость, Вихрь, Смерч, Водоворот, Магнит, Молния, Передатчик, Телеграмма, Капля, Отражение, Огонь, Дым, Цвет, Сила, Связь, Свеченье, Гранат, Ток, Радий.

Нередки также словообразования и словосочетания с физическим звучанием: Пенный холм, Ушная раковина, Гребень волны, Звенящее стекло, Стрела магнитная, Беспроволочный путь, Телеграфные провода, Искра магнетическая, Столб телеграфный, Провода стальные, Двумолния, Света сноп, Черный зрачок, Красный цвет, Радуга-дуга, Реки света, Лунный луч, Стальной луч, Луч вечерний, Луч серебристый.

Естественно, научные процессы протекают в пространстве. Цветаева использует слово «Пространство» (Заочность. 1923):

Пространство, пространство
Ты нынче — глухая стена.

Её пространство недружественно, враждебно человеку — «Паразиты пространства» (Ода пешему ходу. 1931–1933). Как и движение в её поэзии: «В ней были движенья таинственно-хрупки» (Эльфочка в зале.1909). Совсем не случайно в «Сон»(1924) «быстрота» рифмуется с «пустотой»:

Ваши форды (рекорды
Быстроты: пустоты)
Тело, что все свои двери заперло —
Тщетно! — уж ядра поют вдоль жил.

Даже тогда, когда она говорит о самой себе, о кинематике процессов, о внутреннем движении в ней самой, Цветаева предостерегает известным горьковским: «Осторожно, здесь человек с палкой»! Так в «Комедьянт» (1918) она держит собеседника на дистанции напряженно вытянутой реки:

Дружить со мной нельзя, любить меня — не можно!
Прекрасные глаза, глядите осторожно!
Баркасу должно плыть, а мельнице — вертеться.
Тебе ль остановить кружащееся сердце?

И здесь неважно, какова фабула стихотворения: «Так в ночи моей прекрасной/Ходит по сердцу пила (Нежно-нежно, тонко-тонко. 1916); «Вейтесь, вейтесь, рельсы, вейтесь/Ты гуди, чугун, гуди…» (Стихи к Сонечке. 1919).

Встречается в её поэзии статика (см. первый эпиграф к этому разделу). Относительно много стихотворений, прямо или косвенно, связаны с процессом тяготения (Без зова, без слова. 1921):

Без зова, без слова, —
Как кровельщик падает с крыш.
……
Блаженная тяжесть!

Более интересно, что поэта интересует и невесомость (Прокрасться… 1923):

А может, лучшая победа
Над временем и тяготеньем —
Пройти, чтоб не оставить следа,
Пройти, чтоб не оставить тени
На стенах…
Может быть — отказом
Взять? Вычеркнуться из зеркал?
Так: Лермонтовым по Кавказу
Прокрасться, не встревожив скал.

В глазах Цветаевой невесомость, антигравитация символизируют попытку бегства, ухода от недружественного мира, от враждебного поэту пространства (Что же мне делать, слепцу и пасынку. 1923):

Что же мне делать, ребром и промыслом
Певчей! — как провод! Загар! Сибирь!
По наважденьям своим — как по мосту!
С их невесомостью
В мире гирь.

И это бегство от страшного, кровавого и безжалостного мира нескрываемо в стихотворении «Ночь» (1923), где единственным спасением является не весить и не дышать:

Зримости сдернутая завеса!
Времени явственное затишье!
Час, когда ухо разъяв, как веко,
Больше не весим, не дышим: слышим.

Это «не весим», вероятно, символ покоя, отрыва от обычно-то не простого, а в страшные революционные и послереволюционные годы и вовсе разъяренного человеческого мира. Это антигравитационное, внетелесное, изначально чистое «не весим» существовало в поэзии Цветаевой и в ранние, дореволюционные годы (Стихи о Москве. 1916):

Облака — вокруг,
Купола вокруг,
Надо всей Москвой
Сколько хватит рук! —
Возношу тебя, бремя лучшее,
Деревцо мое
Невесомое!

Колебания для Цветаевой — своего рода линейка, мерило качества существования. Так, размеренное движение маятника — это образец спокойной жизни, более того — эталон творчества (Я счастлива жить образцово и просто. 1919):

Я счастлива жить образцово и просто:
Как солнце — как маятник — как календарь.
Быть светской пустынницей стройного роста,
Премудрой — как всякая Божия тварь.

Но в процессе колебаний скрыта и внутренняя напряженность: «Тихонько пальцем барабаня/По чуть звенящему стеклу.» (Сегодня таяло, сегодня 1914). Она способна нарастать и нести тревогу: «…Вздрагивающих асфальтов вдоль/Копыта — как рукоплесканья.» (Берлину. 1922). И, наконец, колебания достигают апогея, сотрясая тело и погружая его в лживую атмосферу жизни. Более того, вибрация всего в человеческом организме, как можно понять, от лживости, от отвращения, от ужаса — это и есть, собственно, жизнь (Неподражаемо лжет жизнь. 1922):

Неподражаемо лжет жизнь:
Сверх ожидания, сверх лжи…
Но по дрожанию всех жил
Можешь узнать: жизнь!

И, вместе с тем, в «Феникс» (1919) встречается и нечто совсем другое — мощное активное колебательное движение, генерируемое сильной личностью… И не важно, что вложено оно в уста небезызвестного авантюриста прошлого Джакомо Казановы: «…человек,/Что в памяти — миры колеблет». Можно предположить, что Марина Цветаева была убеждена и в своей способности сотрясти основы мира и, уж во всяком случае, заставить их вздрогнуть…

Встречается у Цветаевой и понятие резонанса (Волей луны. 1910):

Был рояль когда-то звонок!
Зала радостна была!
Люстра, клавиш — всё звенело,
Увлекаясь их игрой…

Особенно часто (не менее 20 раз) Цветаева прибегает к физической категории «волна». Как правило, это поэтический инструмент на службе образности и эмоциональности: «Волна пасхального звона…» (Пасха в апреле. 1910); «Смыкает надо мной волны/Прекрасная моя беда.»(Еще и еще песни. 1916); «Дни мои, как маленькие волны,/На которые гляжу с моста.» (Сини подмосковные холмы. 1915); «И, приступом, как резвая волна,/Беру головоломные дома.» (Н.Н.В. 1920); «Сладко вдвоем — на одном коне,/В том же челне — на одной волне,» (Сладко вдвоем – на одном коне. 1918); «И волны колоколов над волнами хлеба» (И тучи оводов вокруг равнодушных кляч. 1916); «Закачай меня, звездный челн!/Голова устала от волн!» (Мореплаватель. 1923); «По волнам — лютым и вздутым,/Под лучом — гневным и древним,» (По холмам — круглым и смуглым. 1921). Гораздо реже понятие волны может содержать и какую-то её физическую компоненту. Это может быть — гребень волны: «Ах, неистовая меня волна/Подняла на гребень!» (Охватила голову и стою. 1916) или её длина (Федра. 1923):

Точно длительная волна
О гранитное побережье

Упоминается Цветаевой и категория волны, которую физики называют бегущей (Царь-девица. 1920):

Отпустил гусляр своих коней стреноженных —
Прокатилась дрожь волной до быстрых ноженек.

Встречается и активно действующая волна, содержащая не только вертикальную, но и продольную компоненту, отчего частицы в ней движутся по эллипсам и способны смывать и уносить (Димитрий! Марина! В мире. 1916):

Димитрий! Марина! В мире
Согласнее нету ваших
Единой волной вскинутых,
Единой волной смытых
Судеб! Имен!

Более того, волны такого рода способны и дробить (И, что тому костер остылый. 1920):

Одной волною накатило,
Другой волною унесло.
…..
Такое уж мое именье:
Весь век дарю — не издарю!
Зато прибрежные каменья
Дробя, — свою же грудь дроблю!

Цветаева чувствует, естественно на интуитивном, качественном уровне, явление интерференции волн. Поэт оперирует системой волн, способных взаимодействовать друг с другом, вне связи с уровнем когерентности и пр. Типичными примерами такого рода являются «Ариадна» (1924):

…Спутан
Порядок волн.
Покорно вступим
На пенный холм,

и «Царь-девица» (1920):

А хочешь — волну
За волной поторопим?
Затопим!

В этом «затопим» есть двусмысленность. Первое значение — прямое. Но второе — может означать и такое взаимодействие волн, когда они, взаимодействуя, интерферируя, гасят друг друга. И взаимное глушение таких волн упоминается Цветаевой не один раз. Достаточно упомянуть «Сахара» (1923): «Стихание до кипени/Вскипающих волн.» и «Существования котловиною» (1925): «Сдавленная в столбняке глушизн». «Слуховые глушизны» упоминаются и в стихотворении «Есть час на те слова» (1922). И, коль скоро мы говорим о глушении волн в результате интерференции, то совсем неважно о каких волнах идет речь — об упругих, звуковых или электромагнитных и, в частности, световых. И тогда нельзя не привести два цветаевских стихотворения — своего рода рецептов, как быть невидимым. Первое из них — так и называется — «Дабы ты меня не видел» (1922):

Дабы ты меня не видел —
В жизнь — пронзительной, незримой
Изгородью окружусь.
Жимолостью опояшусь,
Изморозью опушусь.
Дабы ты меня не слушал
В ночь — в премудрости старушьей:
Скрытничестве — укреплюсь.
Шорохами опояшусь,
Шелестами опушусь.
Дабы ты во мне не слишком
Цвел — по зарослям: по книжкам
Заживо запропащу:
Вымыслами опояшу,
Мнимостями опушу.

Если добавить к этому гениальному стихотворению восемь строк из «Есть час на те слова» (1922):

Есть час на те слова.
Из слуховых глушизн
Высокие права
Выстукивает жизнь.
Быть может — от плеча,
Протиснутого лбом.
Быть может — от луча,
Невидимого днем,

то перед читателем конца двадцатого — начала двадцать первого века невольно возникает образ современного бомбардировщика — невидимки типа «Стэлс», в конструкции и радиооснащении которого широко и многообразно используются современные интерференционные технологии.

Поэзия Цветаевой насыщена звуком, акустикой. Варианты использования звуковых, голосовых терминов и сочетаний составляют настоящую коллекцию: «Голос от луны замерз./Голос — словно за сто верст/Этот голос!»: (Уж часы — который час? 1914); «Суровый звук — порвется нить!» (Последнее слово. 1909); «…Струнной/Нет доски такой по звуку —/Как грудь любящая…» (Федра. 1927); «Помнишь?/Еще ты вскрикнул: — Что это за звон?/А я смеясь тебе сказала: — Сердце.» (Приключение. 1918-1919); «— Прощай! — Как плещет через край/Сей звук: прощай!» (— Прощай! — Как плещет через край. 1920); «В ушах два свиста: шелка и метели!» (Комедьянт. 1919); «День — плащ широкошумный,/Ночь — бархатная шуба.» (День — плащ широкошумный. 1918); «Нежно-нежно, тонко-тонко/Что-то свистнуло в сосне.» (Нежно-нежно, тонко-тонко. 1916); «С звуком рвущегося атласа./ — Пела!…» (Пела как стрелы и как морены.1924); и, наконец, из стихотворения «Ночь» (1923):

Мир обернулся сплошной ушною
Раковиною: сосущей звуки
Раковиною, — сплошною душою!..
(Час, когда в души идешь — как в руки!)

Поэт чувствует понятие акустического спектра, воспринимаемого им как радуга (После бессонной ночи. 1916):

Целая радуга — в каждом случайном звуке,
И на морозе Флоренцией пахнет вдруг.

Говорит Цветаева и об ультразвуке: «Звук, которого не слышу!» (Федра. 1927). Не редкость в её поэзии и понятие эха: «С новым звуком, Эхо!/С новым эхом, Звук!» (Новогоднее. 1927); «Как эхо в гранитную грудь…/В тебе ударяясь…» (Заочность. 1923). И особенно красиво в «Прокрасться…» (1923):

А может — лучшая потеха
Перстом Себастиана Баха
Органного не тронуть эха?

Аэродинамика представлена в поэзии Цветаевой всего двумя словами: вихрь (не менее 15 раз) и смерч (не менее 2 раз): «Вихрь меня принес,/Вихрь унесет.» (Метель. 1918); «Ответный вихрь и смерч, ответный/Водоворот.»(Чародей. 1914); «Ты — как круг, полный и цельный:/Цельный вихрь, полный столбняк.» (Поэма горы. 1924); «…..так в звездный вихрь» (Сивилла. 1922); «Черным вихрем летя беззвучным,» (Марина.1921); «Без стука, — разлука! — Как вихрь заразный» (Я вижу тебя черноокой — разлука. 1920); «Вихрь войны» (Я эту книгу поручаю ветру.1920); «Вихрь с головы до пяточек!/…/Я закружусь, как вихрь.» (Бабушка. 1919); «Но вихрь встает — и бездна пролегла/От правого — до левого крыла.» (Как правая и левая рука. 1918); «Не зарева рыщут, не вихрь встает,» (Орел и архангел! Господень гром!1918); «Но вот, как черт из книжных чащ /Плащ — чернокнижник, вихрь — плащ.» (Плащ.1918); «Так мчались Вы в снежный вихрь,» (Сегодня в восьмом. 1914).

Электромагнитные ассоциации присутствуют на страницах поэзии Цветаевой. Отправной логической и эмоциональной точкой здесь можно считать стихотворение «Пути» (1923). Вот некоторые фрагменты из него:

Гудят моей высокой тяги
Лирические провода.
Столб телеграфный! Можно ль кратче
Избрать? Доколе небо есть —
Чувств непреложный передатчик,
Уст осязаемая весть…

Вне телеграмм (простых и срочных
Штампованностей постоянств!)
Весною стоков водосточных
И проволокою пространств.

«Лирические провода», ведущие высоковольтный электрический ток чувств — вот что такое «электричество» в представлении поэта (Поэма конца. 1924):

Ток. (Точно мне душою — на руку
Лег! — На руку рукою.) Ток
Бьет, проводами лихорадочными
Рвет, — на душу рукою лег!

Этот ток неостановим и всепроникающ в любой, в том числе и иной мир — пространство за очевидностью: «Кастальскому току,/Взаимность, заторов не ставь! Заочность: за оком/ Лежащая, вящая явь.» (Заочность.1923). И уж во всяком случае, провода, длящие даль, продляющие свободу: «Ты обо мне подумай: провода:/Даль — длящие./Проводами продленная даль…» (Слова и смыслы. 1923); «Самовластная свобода!/Телеграфные провода!» (Самовластная слобода. 1923); «Я про’воды вверяю провода’м,/И в телеграфный столб упершись — плачу.» (Чтоб высказать тебе…Да нет, в ряды..1923); «Это — про’водами стальных/Проводо’в — голоса Аида/Удаляющиеся…» (Провода. 1923);

Использование поэтом слова «магнит» не имеет однозначного истолкования. Это может быть очаг притяжения: «Вы — родник для него, магнит.» (Певица. 1925); «Но первый магнит –/До жильного мленья! —/Березки на них/Нашивки ранений.» (Несбывшаяся поэма.1926); «Сердца — за тот за острый/Угол — громов магнит!» (Попытка комнаты. 1926); Может служить и признаком стабильности, надежности: «Од — на струна —/Единый оборот./Скорей стрела/Магнитная сморгнет.» (Перекоп. 1928-1919). Способно быть маяком: «Как Москва — маяк — магнит —» ( Маска — музыка …С третье. 1919). Использует Цветаева и известную терминологию 18-19 веков (Самовластная слобода. 1923):

Это сердце мое, искрою
Магнетической — рвет метр.

Изобилуют страницы Цветаевой и словом «молния». Физический смысл, вкладываемый поэтом здесь, как правило, прост — скорость, молниеносность: «То — молнией в седло…» (Приключение. 1918-1919), «В гром кафедральный — дабы насмерть бить! —/Ты, белой молнией взлетевший бич!» (Н.Н.В. 1920), «Устал. — Все молнии иссякли.» (Н.Н.В. 1920), или яркость: «Радость – молнией/В глазах, — золотом!» (Несбывшаяся поэма. 1926).

Свет является значимой компонентой поэзии Цветаевой. Этот термин и его словообразующие и словосочетания входит не менее чем в 30 (!) произведений. И если бы пришлось выделить этот материал в отдельный раздел, эпиграфом к нему были бы строки из «Так в скудном труженичестве дней» (1922):

Глаза, не ведающие век,
Исследующие: свет.

Несмотря на то, что в физике Цветаева была человеком совершенно необразованным, чего от неё нельзя, естественно, и требовать, она сознательно, а вероятнее, подсознательно «задела» целую серию направлений в науке о свете. Вот, например, вопрос об отражении света. Это может быть совершенно тривиальный вариант зеркала (Разлетелось в серебряные дребезги. 1916):

Разлетелось в серебряные дребезги
Зеркало, и в нем — взгляд.

Или формулировка целей обыкновенного окна (Дом. 1931):

Стекла, дремучего, как сон,
Окна, единственный закон
Которого: гостей не ждать,
Прохожего не отражать.

Может быть и менее определенный, но более глубокий вариант (Последняя встреча. 1911):

Говорил о игре отражений,
О лучах закатившихся звезд…

Вряд ли Цветаева имела представление об интерференции и дифракции света. Однако она привела пример, обычно используемый лекторами в вузах. Когда вы прикрываете глаза почти полностью, системы ресниц от верхнего и нижнего века образуют своего рода аналог дифракционной решетки. И тогда возникают не регулярные полосы света и темноты. Именно об этом и говорит поэт в «Короткие крылья волос я помню.» (1920):

Смеженные вежды
И черный — промежду —
Свет.

Упоминает она и невидимую часть светового спектра (ультрафиолет, инфракрасные лучи) (Есть час на те слова. 1922):

Быть может — от плеча,
Протиснутого лбом.
Быть может — от луча,
Невидимого днем

Вне всякого сомнения, Цветаева не знала ни физической сущности, ни самого названия абсолютно черного тела (а.ч.т.). Между тем, это очень весомая часть физики. Под абсолютно черным понимают тело, полностью поглощающее весь падающий не него свет. Таким телом может, например, служить непрозрачный сосуд с узким и длинным горлышком, да еще направленным не по радиусу сосуда. Свет, попадающий в подобную «мышеловку» не способен выйти из неё. С хорошим приближением а.ч.т. является большая затененная комната с широко открытым окном или глаз человека. Именно это обстоятельство, вероятно, чувствует поэт (Черная, как зрачок, как зрачок, сосущая. 1916):

Черная, как зрачок, как зрачок, сосущая
Свет — люблю тебя, зоркая ночь.

То, что это не случайное образование слов подтверждается и двумя строчками в стихотворении «Ночь» (1923):

Так: черного зрачка
Ночь — прикрываясь веком…

Особенностью абсолютно черного тела является то обстоятельство, что тело это, полностью поглощая весь падающий на него свет, вместе с тем, является самым мощным излучателем света. И похоже, что это обстоятельство Цветаева на интуитивном уровне ощущает (Черная, как зрачок, как зрачок, сосущая. 1916):

Ночь! Я уже нагляделась в зрачки человека!
Испепели меня, черное солнце — ночь!

У поэта существует стихотворения «Не краской не кистью!» (1922):

Не краской, не кистью!
Свет — царство его, ибо сед.
Ложь — красные листья:
Здесь свет, попирающий цвет.
Цвет, попранный светом.
Свет — цвету пятою на грудь.
Осеннего леса?
….
Струенье… Сквоженье…
Сквозь трепетов мелкую вязь —
Свет, смерти блаженнее
И — обрывается связь.

…Уже и не светом:
Каким-то свеченьем светясь…
Не в этом, не в этом
ли — и обрывается связь.

Вполне вероятно, что в представлении Цветаевой свет вызывает выцветание красок — «Свет – цвету пятою на грудь». Если бы не четко осмысленный возраст света – «Свет — царство его, обо сед.». Так вот в физике и астрономии существует удивительное явление — так называемое «красное смещение» — чем дальше от нас располагается звезда, тем свет, приходящий от неё, становится более красным. Имеется несколько толкований этого. Основным является объяснение, опирающееся на движение звезд от нашей планеты с возрастанием скорости с расстоянием — разбегание Вселенной. Опирается оно на так называемый принцип Допплера. Существует и еще одно истолкование, в котором главным является не взаимное удаление звезд а «состаривание» световых волн, уменьшение энергии их световых квантов, (физики говорят, охлаждение реликтового излучения), и смещение всего спектра к красному его краю. Совершенно ясно, что Цветаева не имела об этом ни малейшего представления. Тем не менее, что-то она чувствовала (Леты слепотекущий всхлип. 1922):

— ибо красный цвет
Старится, ибо пурпур — сед.

Не менее 10 раз Цветаева использует термин «Радуга»: «Даже радуга в небесах — линяет!» (Песня о Мэри. 1919); «Узнать-то надобно, что в них скрывается,/Что цветом-радугой переливается!» (Царь-девица. 1920); «Что для ока — радуга,/Злаку — чернозем —/Человеку — надоба/Человека — в нем.» (Наконец-то встретила. 1936); «Так через радугу всех планет/Пропавших — считал-то кто их?/Гляжу и вижу одно: конец./Раскаиваться не стоит.». (Поезд жизни.1923); »И — радугой — благая весть:/……. — не буду старой!» (Твои черты. 1921); «Огромною битвой радуг —/Разлет лампад.» (На красном коне. 1921). Некоторые из стихотворений, в которых встречается это слово, относятся к категории совершенно незаурядных. Например, «Писала я на аспидной доске» (1920):

Писала я на аспидной доске,
И на листочках вееров поблеклых,
И на речном, и на морском песке,
Коньками по льду и кольцом на стеклах, —
И на стволах, которым сотни зим,
И, наконец, — чтоб было всем известно! —
Что ты любим! Любим! Любим! —
Расписывалась — радугой небесной.

В иных стихотворениях радуга встречается дважды (Братья. 1918):

Радуга: двойная слава,
Зарево: двойная смерть.

Ты над Московскою Державой
Вздымаешь радугу-дугу.

Общеизвестно, что элементарные частицы света, так называемые фотоны, не имеют массы покоя — то есть невесомы. Иногда, это истолковывается следующим образом — свет не может быть в неподвижности. Однако движущийся фотон имеет определенную массу. У Цветаевой в стихотворении «Ночь» (1923) ситуация вот какая:

Свет — это только плоть!
Столпником на распутье:
Свет: некая милоть,
Наброшенная сутью.

Ты думаешь — исчез
Взгляд? — Подыми! — Течет!
Свет, — это только вес,
Свет — это только счет…
Свет — это только веко
Над хаосом…

Прежде всего, здесь для света использовано слово «милоть» — верхняя одежда из овчины, то есть, нечто весомое. Относительно неподвижности света сказано « Ты думаешь — исчез/Взгляд? — Подыми! — Течет!». Далее, прямо говорится: «Свет, — это только вес». Проще всего было бы отнести сказанное к категории поэтического вымысла, образности и пр. Однако речь идет не о заурядном, а о великом поэте… Тем более, о поэте, понятия не имеющем о физике света. Поэтому вполне может оказаться, что за написанным поэтом стоит подсказанная ему Сверху, но неизвестная самому поэту, физическая реальность.

Конечно же, Цветаева понимала бытовые основы геометрической оптики и, прежде всего, прямоту светового луча. Поэтому, в прекрасном стихотворении «Мой день беспутен и нелеп» (1918) приведен уникальный поэтический образ прямолинейности света

В иголку продеваю — луч,
Грабителю вручаю — ключ
Белилами румяню бледность.
Мне нищий хлеба не дает,
Богатый денег не берет,
Луч не вдевается в иголку.

Не вызывает сомнения и то, что Цветаева, конечно же, читала толстовский «Гиперболоид инженера Гарина». Сочетание геометрической оптики с гиперболоидом могло привести к серии стихотворений, в которых мощный световой луч способен активно разрушающе влиять на окружающий мир: «Разительного света сноп.» ( Поэма конца. 1924); «Шли от него лучи —/Жаркие струны по снегу!» (Думали — человек. 1916); «Луч серебристый пронзил облака» (1909). Более того, от почти реально «ослепляющей» образности (Молодец. 1922):

Как ударит из стремян
Лунный луч по хрусталям.
Как взыграет, раскалясь,
Лунный луч во хрусталях.
Да как упрется
В лик ее лепый…
— Батюшки-светы!
Очи-то — слепы!

до поражающего светового луча (Царь – девица. 1920): «Что это вдруг стальным лучом/Рассекло луч вечерний?/…/Что за сноп/Из воды, за лучи-за-стрелы?/Середь моря, что ль, солнце село?/Что за кровь на моей груди?». И диапазон образов, использованных здесь поэтом, весьма широк. От грозовых и молнийных (Ударило в виноградник. 1935):

Ударило в виноградник —
Такое сквозь мглу седу —
Что каждый кусток, как всадник,
Копьем пригвожден к седлу.
Из туч с золотым обрезом —
Такое — на краснозем,
Что весь световым железом
Пронизан — пробит — пронзен.

до почти военно-полевых (На красном коне. 1921):

Солдаты! Какого врага — бьем?
В груди холодок — жгуч.
И входит, и входит стальным копьем
Под левую грудь — луч.

Итак, цветаевский световой луч способен убивать. Возникает вопрос — это фантастический литературный луч гиперболоида Гарина или невольный, неосознанный и не кристаллизованный взгляд в будущее — лазерное? Впрочем, не такое уж и далекое будущее — на каких-то 38 лет вперед! Ответ содержится на страницах поэзии Цветаевой. Прямого указания на лазер там нет… Но косвенное — существует. Прежде всего, Цветаева, по меньшей мере, четырежды упоминает слово «гранат». В «Поэма горы» (1924): «Персефоны — зерно гранатовое», дважды в стихотворении «Париж» (1939):

Не умрешь, народ!
Бог тебя хранит!
Сердцем дал — гранат,
Грудью дал — гранит.
Процветай, народ, —
Твердый, как скрижаль,
Жаркий, как гранат,
Чистый, как хрусталь.

и четвертое, самое интересное, приведено в стихотворении «Народ» (1939):

В твоей груди зарыт — горит! —
Гранат, творит — магнит.)
…Что радий из своей груди
Достал и подал: вот!

Сегодня невозможно восстановить мыслительный ход мозга Цветаевой. Да и ни при чем здесь её мозг! Он был попросту не готов к анализу лазерных проблем. Цветаева об этом не имела, да и не могла иметь ровным счетом никакого понятия. Поэтому при написании «Народа» связка из двух слов «Гранат» — «Магнит» была для читателя не более чем словесной эквилибристикой или наукообразной абракадаброй. Однако, если сопоставить этот словесный дуэт с нашим сегодняшними уровнем знаний, ситуация оказывается совершенно иной… Прежде всего, итриево-алюминиевый гранат, активированный ионами неодима, является диэлектрическим кристаллом, обладающим лазерным эффектом! И тогда «В твоей груди зарыт — горит! —/Гранат…» звучит совсем по-иному — гранат излучает свет! Об этом же идет речь и в приведенном выше стихотворении «Париж»: «Жаркий, как гранат,». Если же добавить к этому то обстоятельство, что свет — это электромагнитная волна, то «Гранат, творит — магнит.» и означает: гранат, т.е. лазер излучает электромагнитную световую волну!!! Добавьте сюда и последние две строчки со словом «радий». Ведь это слово, к которому все привыкли, происходит от латинского Radium, вытекающего из radius — луч. Общеизвестно, что радий является мощным источником α- , β- и γ- лучей. Первые и вторые представляют собой потоки частиц, а вот третьи — жесткие, короткие электромагнитные волны —коротковолновые братья света. И совсем не случайно Цветаева и воспринимала Чехословакию и Богемские горы, как родину радия — родину света (Родина радия. 1938–1939):

Можно ль, чтоб века
Бич слепоок
Родину света
Взял под сапог?
Взглянь на те горы!
В этих горах —
Лучшее найдено:
Родина — радия.
Странник, всем взором
Глаз и души
Взглянь на те горы!
В сердце впиши
Каждую впадину:
Родина — радия…

Итак, слово «радий» в стихотворении «Народ» не является случайным — оно подчеркивает логическую, а точнее трансцедентальную линию поэта: «Гранат» создает «Магнит» (т.е. электромагнитное световое излучение) и излучение (в частности, γ-излучение) от светоносного «Радия». Ну, и, наконец, сегодня существуют лазеры, излучающие γ-лучи!

Таким образом, Цветаева интуитивно чувствовала, а точнее, ей было подсказано Сверху то, что через 21 год будет названо великим открытием человечества — открытием лазера!!!

И последнее. В квантовой теории предполагается, что энергия частицы, например, электрона, меняется не непрерывно, а дискретно, то есть скачками. В итоге, шкала энергий представляет собою лестницу с бесконечным числом одинаковых ступеней. В квантовой статистике, описывающей поведении системы многих частиц, на каждой такой ступеньке сидело бы по два электрона. Но существует современная, так называемая зонная теория твердых тел. В её рамках лестница, на которой сидят электроны, содержит провалы, в которых энергетических уровней попросту нет. Группы реально существующих энергетических уровней, на которых могут располагаться электроны, называются разрешенными зонами. Провалы, в которых ни уровней, ни электронов нет, называются запрещенными зонами. Это устоявшаяся терминология в физике металлов, диэлектриков и проводников. Спрашивается, откуда эта терминология в поэзии Цветаевой, естественно, совершенно неискушенной в этой узкой научной области (Жизни с краю. 1935)?

Века с краю
В запретные зоны
Провожаю
Кверх лбом — авионы.

И этот пример не является единственным. Еще в 1923 году в стихотворении «Заочность» поэт пишет:

Блаженны длинноты,
Широты забвений и зон!
Пространством как нотой
В тебя удаляясь, как стон
…..
Пространство, пространство
Ты нынче — глухая стена!

Современная физика полупроводников связана, в частности, с проникновением электронов в запрещенные зоны (см. выше «Жизни с краю») и, даже, с преодолением их (Лучший союз. 1909):

Меж вами пропасть глубока,
Но нарушаются запреты.

ТВЕРДОЕ ТЕЛО
(МАТЕРИАЛОВЕДЕНИЕ)

И ко всем драгоценным камням
Направляем шаги мы с покорностью вечных скитальцев
М. Цветаева

Между воскресеньем и субботой
Я повисла, птица вербная.
На одно крыло — серебряная,
На другое золотая.
Меж Забавой и Заботой
Пополам расколота, —
Серебро мое — суббота!
Воскресенье — золото!
М. Цветаева

Поэзия Цветаевой — это своего рода экскурс в материаловедение. Здесь представлены чистые металлы, сплавы (Сталь, Железо, Дамасская сталь, Чугун, Мальтийская сталь, Вороная сталь, Световое железо, Сабельная сталь, Железняк, Сплав, Скрытый сплав, Железо красное), и многочисленные словесные комбинации с их участием (Не цветок — стебелек из стали, Железная свобода, Железное крыло, Клинок дамасской стали, Глаза блистают сталью, Оттолкновенья — сталь, Стальная выправка хребта, Сталь об сталь, Смертолюбивая сталь, Сталь-Латы, Сталь-Змея, Саблю — ломает — сталь, Грудь — разломила — сталь, Воин из стали литой, Чугуном — гремит — железом, Как сталь, железняком к магниту тянусь), кристаллические материалы, драгоценные камни и пр. Общее количество упоминаний такого рода не менее двухсот семидесяти девяти (279)! Зачем поэту всё это? Смысл очевиден — прочный материал — линейка, мера, качество событий, людей, эмоций. И этот инструмент прилагается к самым разным, в принципе, неизмеримым вещам и событиям. И действительно, чем измерить пепелища? Конечно, алмазом (Ариадна. 1924):

Пепелища — алмаз неплавкий:
Честь.

К этой же измерительной категории относится и множественные использования чистых металлов и сплавов. Будь-то второй эпиграф к этой главке из « Между воскресеньем и субботой» (1919) или иронический фрагмент из « Поэмы лестницы» (1926):

Вы с предметами, вы с понятьями,
Вы с железом (дешевле платины),
Вы с алмазом (знатней кремня),

Числовая, пусть грубая, но однозначная оценка ситуации относится к этому же ряду цветаевских методов (Кн. С.М. Волконскому. 1921):

Стальная выправка хребта
И вороненой стали волос.

И действительно, можно ли четче определить характер, как ни сопоставить, уравнять его с холодным и злым и всегда готовым ранить металлом (Ты проходишь своею дорогой. 1915):

Не цветок — стебелек из стали ты,
Злее злого, острее острого
Увезенный — с какого острова?

Такая же тяга к оценке и событий, явлений, взаимодействий — «Оттолкновенья — сталь.» (Все сызнова: опять рукою робкой. 1920). То же стремление просчитать и определить предмет, его качество и предназначение: «Цепь чересчур короткая?/Зато не сталь, а платина!» (Поэма конца. 1924). Та же числовая попытка оценить не кажущееся, а реально существующее: « Хрусталь Богемии…/Глядеть — как сталь/А разбивается» (Метель. 1918)

Сколько и каких эпитетов не прикладывалось к глазам? Для Цветаевой куда мощнее и образнее использовать в этих целях алмаз (Два зарева! — Нет, зеркала! 1921):

Встают — два солнца, два жерла,
Нет, два алмаза! —
Подземной бездны зеркала:
Два смертных глаза.

И поэт возвращается к этому методу неоднократно (Конькобежцы. 1911):

Светло сверкают два алмаза,
Два широко раскрытых глаза
Из-под опушки меховой.

Драгоценные камни, неисчерпаемую коллекцию которых Цветаева рассыпает веером перед читателем (Алмаз, Сапфир, Бриллиант, Рубин, Диамант, Кораллы, Хрусталь, Опал, Жемчуг, Бриллиант, Золото, Яхонт, Слюда, Шпат, Кварц, Смарагд, Янтарь, Сапфир, Берилл, Хризолит, Стразы, Агат, Малахит), на, и без того, ярком, самотканном ковре своей поэзии, играют другую роль. Они олицетворяют цельность, искренность, неподдельность. В этом же ключе, а также для педалирования образности используются многочисленные сочетания слов: Коралловые гребни, Хрустальный гроб, Мраморный лоб, Самоцветные зерна, Серебряные голуби, Растопленные жемчуга, Жемчужные зерна, Серебряные латы, Свинцовыми гирями — стыд, Свинцовые веки, Медновскипающие табуны, Ливонские янтари, Литого олова топор, Мраморных фонтанов зевы.

Так к первому эпиграфу этого раздела из «Зеленое ожерелье» (1910) следует недвусмысленное продолжение:

Разве сможем мы те хризолиты
Придорожным стеклом заменить?
Нет, не надо замен! Нет не надо подделок стеклянных!

Поэтому-то «Из Индии пришлите камни.» (Любви старинные туманы. 1917). Хоть из Индии! Были бы только!

Ну и нельзя опустить воспевание мрамора в посвященном Борису Пастернаку «Молодец» (1922). Не менее 15 раз это слово мелькает во второй части произведения: «Прадедовы мрамора», «…испей/Мраморных оторопей»», «Как ударит в барабан/Красный мрак по мраморам», «В энтих мраморах…», «Гудит в мраморах/Двенадцатый час», «Громки мраморные плиты», «Звонки мраморные стены,», «Месяц да мраморы», «Громки мраморные долы», «С высот-мраморов» и, наконец:

Пыл — в мраморах,
Пар — в мраморах,
Пир — в мраморах,
Жар — в мраморах.

Подводя итог этому разделу, следует сказать, что материаловедческая компонента была с успехом использована Цветаевой для упрочения эмоциональности своей поэзии, для придания ей своего рода фундаментальности и капитальности технического ремесла, о чем она и написала в «А всему предпочла» (1918):

Благодать ремесла,
Прелесть твердой основы.

РАЗРУШЕНИЕ

Молодую рощу шумную —
Дровосек перерубил.
то, что Господом задумано —
Человек перерешил
М. Цветаева
Не глядя, а режа
М. Цветаева

Сама поутру разрушу
Творенье свое.
М. Цветаева

Поэзия Цветаевой — препарирующая. Это поэзия со скальпелем в руках. Хирургический анализ близок к детской практике разрушения игрушки с целью понять её устройство. Специалисты по разрушению материалов хорошо знают этот метод исследования, когда по форме и поверхности многих отдельных фрагментов можно составить достаточно определенный облик некогда монолитного целого — будь-то конструкция потерпевшего аварию авиалайнера или древняя амфора (Федра. 1927):

Но разрозненные куски
В целом — целое могут дать,
Поучительное, как знать?

Вне всякого сомнения, это логическое продолжение безжалостного самоанализа поэта в форме саморазрушения и последующего исследования. Этот самоубийственный разрушительный механизм вступает в действие каждый раз, когда поэт не может найти логического и последовательного выхода из той или иной жизненной ситуации. Тогда простым и всегда готовым ответом на всё является акт уничтожения (Заря пылала, догорая. 1920):

…И если сердце, разрываясь,
Без лекаря снимает швы, —
Знай, что от сердца — голова есть,
И есть топор — от головы…

Этот же метод может использоваться и для достижения той или иной цели, зачастую мелкой и рутинной (Руки заживо скрещены. 1920):

Руки заживо скрещены,
А помру без причастья.
Вдоль души моей — трещина.
Мое дело — пропащее.
А узнать тебе хочется
А за что я наказана —
Взглянь в окно: в небе дочиста
Мое дело рассказано.

Цветаевское решение пробем — это рассечение гордиева узла мечом, едва ли, не всегда (Ночные шепота: шелка. 1922):

И в эту суету сует
Сей меч: рассвет.

Своеволие, не знающее границ, своеволие, не желающее считаться ни с чем, помимо собственного эго, своеволие, всегда готовое для самореализации включить кнопку разрушения и самоуничтожения, является одной из фундаментальных черт характера. Оно документировано поэтом в великолепном, подлинно классическом поэтическом очерке, в сущности, в самохарактеристике (Н.Н.В. 1920):

Кто создан из камня, кто создан из глины, —
А я серебрюсь и сверкаю!
Мне дело — измена, мне имя — Марина,
Я — бренная пена морская.
Кто создан из глины, кто создан из плоти —
Тем гроб и надгробные плиты…
— В купели морской крещена — и в полете
Своем — непрестанно разбита!
Сквозь каждое сердце, сквозь каждые сети
Пробьется мое своеволье.
Меня — видишь кудри беспутные эти? —
Земною не сделаешь солью.
Дробясь о гранитные ваши колена,
Я с каждой волной — воскресаю!
Да здравствует пена — веселая пена —
Высокая пена морская!

Как и все стихотворения этого раздела, последнее содержит разрушительные элементы — не менее одного в каждой строфе: измена, разбита, пробьется, дробясь, наконец, нестабильная, почти миражная пена — постоянно разрушающаяся, исчезающая и появляющаяся вновь. Разрушение, почти в механическом смысле этого слова, включается в поэтические тексты, как метод оценки эмоций: «Расколюсь — так в стклянь/Распалюсь — так в пар» (Плач цыганки по графу Зубову. 1923), внутреннего напряжения: «Рвется сердце» (Юнкерам, убитым в Нижнем. 1917), страстного желания чувствовать, любить, жить: «Забыть, как сердце раскололось/И вновь срослось» (Быть нежной, бешеной и шумной. 1913). В известном цикле, посвященном Блоку, есть следующие восемь строк (Не проломанное ребро. 1921):

Не проломленное ребро —
Переломленное крыло.
Не расстрельщиками навылет
Грудь простреленная. Не вынуть
Этой пули. Не чинят крыл.
Изуродованный ходил.
……..
Лишь одно в нем жило:
Переломленное крыло.

В них содержаться не менее 8 разрушительных, деструктивных или неразрывно связанных с ними слов: проломленное, расстрельщики, простреленная, пуля, чинят, изуродованный. Вне всякого сомнения — это характер мышления поэта, это визуализация дьявольского всеобщего процесса деструкции, охватившего в глазах поэта обезумевший мир. Рушится все и вся! Вокруг и в нас самих! Вот только небольшой словесный ряд из «Ариадны» (1924):

Не страшитесь престольной трещины!

Взгляд, сломивший меня как трость!
…..
Тщетно над этой прочностью
Бьются и слух и стон.
…..
Любят, рубят — единый звук.
……
Выравненные резцом,
Эти брови станут мхом.
…..
Скважин не знать и трещин —
……
В час раздавшихся расселин —

А вот разрушительная последовательность из «Поэмы конца» (1924):

Кровавую честь разрыва.
…..
Впервые опережен
….
В разрыве
Швам разрыв!
…..
Так или иначе, друг, — по швам!
Дребезги и осколки!
……
Любам развод.
….
Пригород: швам разрыв.

Цветаевский мир — это мир тотального разрушения: «Разом в щепья изломал» (Егорушка. 1928): «Поганый мой век старуший!/Что наколдую, то он разрушит!» (Каменный ангел. 1919), «Разломано небо! — Благой знак» (На красном коне. 1921), «Горы откололи» (Сентябрь. 1938), «Разрываемых на разрыв» (Деревья. 1935), «Вьюга наметает в полы./Всё разрывы да расколы» (Вьюга наметает в полы. 1924), «Тайная жажда трав…/Каждый росток: «сломи»…» (Рано еще — не быть. 1923), «Рухаешь! Как скорлупою треснувшей —/Жизнь с ее грузом мужей и жен.» (Сон. 1924). Именно в этом ужасном мире насилия, разрушения, деструктурирования она чувствует нечто влекущее её, нечто близкое и понятное, возможно, нечто почти мазохистское: «В вереск-потери,/…/В вереск-руины,/…/В вереск-седины» (Деревья. 1922), «Сам посуди: так топором рубила,/Что невдомек: дрова трещат — аль ребра?» (Сам посуди: так топором рубила. 1919), «В час ребер поломки» (Федра. 1927), «Как в расщелину ледяную — /В грудь…» (Расщелина. 1923), «Кто плача, пробовал о гладкий/Свой ноготь, ровный как миндаль,/Кинжала дедовского сталь?» (Лорд Байрон! — Вы меня забыли! 1915). Даже тогда, когда речь идет о чем то, безусловно, близком ей, поэт пользуется разрушенческой отстраненной терминологией (Плач Ярославны. 1921):

С Новым Годом, Лебединый стан!
Славные обломки!
С Новым Годом — по чужим местам —
Воины с котомкой

И примерно так же в «Волны и молодость — вне закона» (1918):

Да! Проломилась донская глыба!
Белая гвардия — да! — погибла.

Иногда поэт пишет нечто, способное быть истолкованным как мужество (Поэма конца. 1924):

Только не вздрагивать,
Рану вскрыв.
Загород, загород,
Швам разрыв!
…..
Так или иначе, друг, — по швам!
Дребезги и осколки!
Только и славы, что треснул сам:
Треснул, а не расползся!
И созвучное (Вкрадчивостию волос. 1922):

Неженка! — Не обманитсь!
Так заглаживают мысль
Злостную: разрыв — разлуку —
Лестницы последний скрип…
Так заглаживают шип
Розовый… — Поранишь руку!

Однако, иной раз, сравнения становятся плохо переносимыми. Например, «Глотка — трещиной» (Молодец. 1922). По меньшей мере, однажды поэт преступает и демонстрирует безжалостность и бесчувственность, близкую к прямому удару кулаком в лицо читателя (Леты подводный свет. 1922):

Леты подводный свет,
Красного сердца риф.
Застолбенел ланцет,
Певчее горло вскрыв:
Не растворенность жёрл,
Не распаленность скверн —
Нерастворенный перл
В горечи певчих горл.
….
Жемчуг…
Железом в хрип,
Тысячей пил и свёрл —
Неизвлеченный шип
В горечи певчих горл.

Иногда поэту недостаточно тривиального разрушения одной трещиной, одним разрезом или расколом, скажем, «В нас вечно рвется счастья нить…» (В чужой лагерь. 1909). И тогда он апеллирует к массовому разрушению — фрагментированию, измельчению, дроблению (В седину — висок.1925):

Под твоим перстом
Что Господень хлеб
Перемалываюсь
Переламываюсь.

Если и этой степени мало, поэт готов достичь выразительности, истерев нечто до пылеобразной субстанции (Мука’ и му’ка. 1909-1910):

«Все перемелется, будет мукой!»
Люди утешены этой наукой.
Станет мукою, что было тоской?
Нет, лучше му’кой!
Люди, поверьте: мы живы тоской!
Только в тоске мы победны над скукой.
Все перемелется? Будет мукой?
Нет, лучше му’кой!

Это сочетание предельной измельченности некогда монолитного материала сочетается у поэта с му’кой в предыдущем стихотворении и с болью — в приведенном ниже (Поэма лестницы.1926):

Стекло, с полок бережных;
— Пе — сок есмь! Вдребезги ж!
Сти — хий пощечина!
Стекло — в пыль песочную!

За исключением нескольких приведенных выше случаев, когда трещина и разрушение, в целом, были способны обратиться вспять (например, «Забыть, как сердце раскололось/И вновь срослось» (Быть нежной, бешеной и шумной. 1913), отличительная особенность цветаевского разрушения — необратимость, непоправимость, невозвратность: «За то, что Вас — хоть разорвись над гробом! — /Уж не спасти!» (Подруга. 1914), «(Наклони лицо,/Расколи яйцо!)/…/Ржа с ножа,/С тебя, госпожа, — /Тоска!» (Гаданье. 1917), «Друг у друга вырывать/Розу-цвет — /Можно розу разорвать:/Хуже нет!» (Стихи к Сонечке. 1919), «Монистом, расколотым/На тысячу блях/…/Бусами/Пропавших планет…» (Ручьи. 1923). Даже резюмирующие этот тезис строчки есть у Цветаевой (Несбывшаяся поэма. 1926):

Неисправимейшая из трещин!
После России не верю в вещи:

Ну, и вне всякого сомнения, разрушение — это один из инструментальных методов достижения образности. Когда литературные средства оказываются исчерпанными, вступает в строй почти техническая терминология, своего рода, продолжение поэзии иными, почти инженерными методами (Между воскресеньем и субботой. 1919):

Меж Забавой и Заботой
Пополам расколота, —
Серебро мое — суббота!
Воскресенье — золото!

К этому же варианту относятся и строчки из «Неразлучной в дорогу» (1911):

Но сердце на два раскололось.
И общий путь — на разных два.

Хорошо известно, что столкновение и разрушение хрупких тел сопровождается излучением звука. Цветаева, находившаяся, вероятно, в постоянном поиске слов, явлений и событий, педалирующих человеческое восприятие, не может пропустить столь эмоциональное явление, действительно, почти всегда, вызывающее сложную реакцию человека. Попробуйте повторить про себя и вслух всего одну её строчку: «В едком верезге хрусталя» (Посмертный марш.1922) и у вас что-то странное, холодноватое зашевелится у основания гортани… Цветаева тонко чувствует влияние разрушения на звук. И совсем не важно, что в данном случае (В тумане, синее ладана. 1915) используется модель надтреснутого хрустального бокала:

И вот уже взгляды скрещены,
И дрогнул — о чем моля?
Твой голос с певучей трещиной
Богемского хрусталя.

Связь разрушения со звуком у неё гораздо многограннее, пространственнее и … трагичнее. Достаточно обратиться в связи с этим к стихотворению «Короткие крылья волос я помню» (1920):

Не глядя, а режа
По бренной и нежной
Доске — вскачь
Всё выше и выше,
Не слыша
Палач — хрипа,
Палач — хруста
Костей.
— Стой!
Жилы не могут!
Коготь
Режет живую плоть!
Господь, ко мне!…
То на одной струне
Этюд Паганини.

В нем активные разрушительные элементы (режа, палач, жилы не могут, коготь, режет живую плоть) переплетены с акустическим откликом (не слыша, хрип, хруст). И в завершающих двух строчках поэт заставляет вас обратиться к классическому случаю, когда все струны скрипки Паганини, кроме одной, были разорваны перед концертом. Таким образом, стихотворение начинается с разрушения (режа) и кончается им. К этой же категории стихотворений, связывающих разрушение и акустику в единый узел, относятся и восемь строк из произведения «Мне полюбить вас не довелось» (1915):

И шаг, замедленный у зеркал,
И смех, пронзительнее занозы,
И этот хищнический оскал
При виде золота или розы,
И разлетающийся бокал,
И упирающаяся в талью
Рука, играющая со сталью,
Рука, крестящаяся под шалью.

Достоинством здесь является то, что поэт в двух строчках — второй и пятой — моделирует резонанс, способный, как известно, привести к взрыву бокала при совпадении частоты внешнего звука и собственной частоты бокала.

ВЫВОДЫ

1. Поэзия Марины Цветаевой содержит информацию о конструкции природы. Научная терминология включает математику (не менее 37 случаев), время, как физическую и философскую категорию (не менее 37 упоминаний), физику (более 208 эпизодов), астрономию (не менее 31 случая), и материаловедение и физику твердого тела (не менее 279 случаев).

2. Цветаева предсказала то, что через 21 год будет названо великим достижением человечества — открытие лазера. В сущности, она его провидела и даже аргументировала.

ЛИТЕРАТУРА

1. Марина Цветаева. — СОБРАНИЕ СОЧИНЕНИЙ В СЕМИ ТОМАХ. Москва, Эллис Лак. 1994

Том.1. Стихотворения

Том 2. Стихотворения и переводы

Том 3. Поэмы, драматические произведения

2. Марина Цветаева. — СТИХОТВОРЕНИЯ И ПОЭМЫ. В ПЯТИ ТОМАХ.

Russica Publishers, INC.New York1980

Том 1

Том 2

Том 3

Том 4.

Том 5.

3. Виктор Финкель. — ДИКИНСОН И ЦВЕТАЕВА. ОБЩНОСТЬ ПОЭТИЧЕСКИХ ДУШ. Филадельфия 2003.

4.Viktor Finkel — RUSSIAN TRANSLATIONS OF EMILY DICKINSON POETRY (1969-1992). THE EMILY DICKINSON JOURNAL. Volume XVIII, Number 1, 2009

5. Виктор Финкель. – «ПОЭЗИЯ ЭМИЛИ ДИКИНСОН ЧЕРЕЗ ПРИЗМУ РУССКОГО ПЕРЕВОДА В БЫВШЕМ СОВЕТСКОМ СОЮЗЕ. 1976-1981». “RUISSIAN LANGUAGE JOURNAL” Winter-Spring-Fall 2000, Volume54, Numbers 177-179, p.201-238

6. Виктор Финкель — «ДИКИНСОН И ЦВЕТАЕВА — РОДСТВЕННЫЕ ПОЭТИЧЕСКИЕ ДУШИ. AATSEEL 5. 2002. PROGRAM OF THE 2002 ANNUAL MEETING OF AMERICAN ASSOCIATION OF TEACHERS OF SLAVIC ANDEAST EVROPENIANLANGUAGES. Edited by Jonatan Z. Ludvig. Mariott Marquis Hotel . 27-30 December 2002.New York,NY. Slot 30A-2.

7. Viktor Finkel — ЕСТЕСТВЕННО-НАУЧНАЯ ВЕТВЬ ПОЭЗИИ ЦВЕТАЕВОЙ. AATSSEEL 2006/ PROGRAM OF THE 2006 ANNUAL MEETING. Hyatt Regency Penn Landing 27-30 December 2006 Philadelphia,PA.

8. Виктор Финкель — ДИКИНСОН И ЦВЕТАЕВА — РОДСТВЕННЫЕ ПОЭТИЧЕСКИЕ ДУШИ. СЛОВО\WORD №51, Стр.79-85, 2006

Print Friendly, PDF & Email

24 комментария для “Виктор Финкель: «В иголку продеваю — луч…» Естественно-научный мир в многомерном пространстве поэзии Марины Цветаевой

  1. Борис
    В контексте Вашего повествования приоритет даётся рациональному, что не кажеться мне справедливым.
    ————-
    Уважаемый Борис!
    Благодарю Вас. Я с Вами согласен.
    Но хочу обратить Ваше внимание на подзаголовок в статье:Естественно-научный мир в многомерном пространстве поэзии Марины Цветаевой.

  2. Мне очень понравилась Ваша статья.

    Цветаева даёт моему восприятию мира дополнительное измерение.

    В контексте Вашего повествования приоритет даётся рациональному, что не кажеться мне справедливым.

    Наука это диалект в естественном языке, и только язык позволяет нам обмениваться воспринятой красотой и пониманием мира. Писатель и Поэт создают «независимые компоненты» и таким образом расширяют размерность языка, а значит и нашего восприятия.

    Спасибо

  3. Мадорскому:

    Уважаемый коллега, не берусь с вами спорить. В наших краях под-Бостонья поколение наших детей (30-40 лет) по-русски в лучшем случае что-то читает — а иногда и говорит-то с трудом. Но я был уверен, что уж в России-то ее великие поэты ХХ века все-таки известны …

    1. Борис Тененбаум
      — Sun, 02 Jun 2013 03:22:01(CET)

      Мадорскому:

      Уважаемый коллега, не берусь с вами спорить. В наших краях под-Бостонья поколение наших детей (30-40 лет) по-русски в лучшем случае что-то читает — а иногда и говорит-то с трудом. …
      =======================================================================
      Это наша с Вами вина! И только! Надо было вбивать в голову и в «диаметрально» противоположное место.

  4. http://svidetel.su/audio/301
    Это запись лекции Вяч.Вс.Иванова, на которой имел удовольствие присутствовать.
    Кажется, в тему.

  5. ИННЕ БЕЛЕНЬКОЙ
    Глубокоуважаемая Инна!
    Благодарю Вас за серьёзный отзыв. Вместе с тем, я хотел бы сделать по нему определенные дополнения.
    1.Вы пишите:»На самом деле , цветаевский способ познания мира лежит в сфере иррационального, интуитивного»
    И да и нет! Дело в том, что среди всех поэтов-гениев Гос-дь дал Цветаевой едва ли не больше, чем всем остальным.Она гений среди гениев. Поэтому она заведомо шире Вашей фразы. Она чувствовала материальный, физический мир!
    2.Вы пишете:»Но вне контекста, эти слова ничего не говорят». И сами же берете слова вне текста. В действительности, фрагмент о тяготении включает в себя, в частности, следующее:
    «Без зова, без слова, —
    Как кровельщик падает с крыш.
    ……
    Блаженная тяжесть!

    Более интересно, что поэта интересует и невесомость (Прокрасться… 1923):

    А может, лучшая победа
    Над временем и тяготеньем —
    Пройти, чтоб не оставить следа,
    Пройти, чтоб не оставить тени…»
    Так же и в других случаях. Речь идет о ТЯГОТЕНИИ и НЕВЕСОМОСТИ. Кровельщик — лишь пример для читателя!

    3. В любом случае, я благодарен Вам за внимательное прочтение работы и благожелательность.

  6. О поэзии М.Цветаевой существует неисчислимое количество публикаций. Интерес к ней никогда не проходил. На ее стихи пишут песни и романсы, о ней выходят книги, проводятся музыкально-поэтические вечера (как в Хайфе, например).
    Космизм ее поэтического творчества, характер ее мировидения, вселенский охват тем, образов — все это представляет непреходящий интерес и является предметом многочисленных исследований. Но вот так, новаторски, вооружившись математическими формулами и физическими законами, к ее поэзии, по-моему, еще никто не подходил. Подход необычен, как необычно само поэтическое творчество М.Цветаевой. И тут очень трудно дать однозначную оценку этой очень трудоемкой работе автора. На самом деле , цветаевский способ познания мира лежит в сфере иррационального, интуитивного. Но при этом важно не впасть в прямолинейность сравнений и лобовой характер выводов. Например, строки: » Без зова, без слова, \\ Как кровельщик падает с крыш» — автор связывает с отражением закона Всемирного тяготения в цветаевском творчестве. Но, прошу прощения за сравнение, такое обобщение вызывает в памяти старый анекдот. Молодая: мама говорит : моему ребенку нет и двух лет, а он уже знает Баха. С рояля упали ноты, а он сказал: мама, бах.
    И уж совсем может повергнуть в шок , что в другом стихотворении Цветаевой, как пишет автор, » невольно возникает образ современного бомбардировщика — невидимки типа «Стэлс», в конструкции и радиооснащении которого широко и многообразно используются современные интерференционные технологии».
    Автор перечисляет множество слов, употребляемых Цветаевой, которые относятся к физической терминологии (волна, струна, невесомость, вихрь, радуга, время, вибрация, звук и т.д.). Но вне контекста, эти слова ничего не говорят. У меня в руках тонюсенький сборник стихотворений Лидии Кутеповой «Струна на частоте небес…», изданный Клубом творческой интеллигенции г. Донецка.
    Согласитесь, название — сплошная «физика». Но можно ли говорить о «теории струн» в данном случае? Это всего лишь поэтический образ, как и «капелька времени» у Цветаевой — вовсе не подтверждает квантовую теорию. Время на самом деле «истекает». Или, цветаевское «Гудят моей высокой тяги \\Лирические провода», автор рассматривает , как указание на электромагнитные процессы, физическое явление, которое также получает выражение в ее творчестве. Как тут не вспомнить героя В.Доронина из «Свадьбы с приданным», деревенского ловеласа и лобостряса, который в колхозную страду распевает песни, ухаживая за героиней: «И гудят во мне чувства, как провода высокого давления…».
    Но не хотелось бы, чтобы эти замечания были восприняты как негативная критика. Да, и моих знаний физики и математики для этого слишком мало, они просто несоизмеримы с представленными в статье. Но работа позволяет на другом уровне проникнуть в глубину поэтического мира М.Цветаевой, дать новое представление о ее творчестве , что несомненно помогает лучше понять ее мироощущение и мировосприятие. И в этом ценность работы автора.

  7. Мадорский
    — Fri, 31 May 2013 16:27:43(CET)

    Я нахожу эссе Виктора хотя и несколько необычным, но орининальным, тонким, проникающем в суть поэзии гениальной, незаслуженно забытой поэтессы.

    >>>>>>>>>>>>>>>>>>MCT<<<<<<<<<<<<<<<<<<

    Уважаемый Лев! У Вас в одном предложении сразу три ошибки. Назову только две: во-первых, отнюдь не забытая, во-вторых, отнюдь не гениальная.

    1. Я нахожу эссе Виктора хотя и несколько необычным, но орининальным, тонким, проникающем в суть поэзии гениальной, незаслуженно забытой поэтессы.

      >>>>>>>>>>>>>>>>>>MCT<<<<<<<<<<<<<<<<<<

      Уважаемый Лев! У Вас в одном предложении сразу три ошибки. Назову только две: во-первых, отнюдь не забытая, во-вторых, отнюдь не гениальная.

      Уважаемый Маркс! Вы так запутали меня в моих ошибках ( в одном предложении три!), что я теперь, думаю, что и пост мой, в целом, был ошибкой. Успокаивает только то, что. во-первых, человеку свойственно ошибаться и, во вторых, что признавая свои ошибки. мы делаем шажок в нужном направлении.

  8. «Но никто не связывал многоразовое повторение Пушкиным слова “выстрел” с прогнозом создания автоматического оружия.»

    Естественно . Выстрелы, причем многоразовые, были и до Пушкина и после него!
    У Цветаевой — не просто слово! У неё есть скромная, но ИНФОРМАЦИЯ.

  9. Виктор Финкель — Господину Мадорскому

    БЛАГОДАРЮ ВАС!

  10. Я нахожу эссе Виктора хотя и несколько необычным, но орининальным, тонким, проникающем в суть поэзии гениальной, незаслуженно забытой поэтессы.

    1. Л.Мадорскому:
      «… незаслуженно забытой поэтессы. …»
      Уважаемый коллега,
      Ну неужто о Цветаевой можно сказать, что она забыта ?

      1. Ну неужто о Цветаевой можно сказать, что она забыта ?

        Уважаемый Борис! Недавно спросил у молодой, интеллигентной, супружеской пары, у которых большая библотека: «Нет ли у них Цвеиаевой?» Они удивлённо переглянулись: «А кто это?»

  11. По-моему, исследования словарей великих мастеров проводили не единожды, в особенности, частоты употреблемых слов и словосочетаний. Но никто не связывал многоразовое повторение Пушкиным слова «выстрел» с прогнозом создания автоматического оружия.

  12. Борис, приношу извинения за опечатку с фамилией.

    1. Уважаемый коллега, никаких проблем. Мою фамилию пишут на полдюжины ладов — и ничего. Что касается вашей концепции, то мне она кажется несколько смелой — но вы делали по ней доклад на конференции профессионалов-славистов, и им виднее …

  13. «1. уникальный поэтический образ прямолинейности света: “В иголку продеваю — луч”,
    2. уникальный поэтический образ покупки авторских прав: “Купить хоть слово девы милой …”.

    По-моему, одно стоит другого – как в первом случае автор и не помышляет об оптике, а так и во втором случае автор и не помышляет о коммерции …»
    ———
    Да, это уникальный поэтический образ прямолинейности света: “В иголку продеваю — луч”,
    И, безусловно, Цветаева это обстоятельство чувствовала.
    О «выступлении» Б.Тенентаума, в целом: ВСЕ ИДЕТ ХОРОШО, ТОЛЬКО МИМО…

  14. 1. уникальный поэтический образ прямолинейности света: «В иголку продеваю — луч»,
    2. уникальный поэтический образ покупки авторских прав: «Купить хоть слово девы милой …».

    По-моему, одно стоит другого — как в первом случае автор и не помышляет об оптике, а так и во втором случае автор и не помышляет о коммерции …

  15. Виктор Финкель

    «Где-то в 1969-1970 своими глазами видел статью под названием: “В.И.Ленин как родоначальник штурмовой авиации”. Заведомый вздор, конечно – основанием для такого ошеломляющего вывода послужил обрывок строки из телеграммы, посланной на деникинский фронт: “… конница против низколетящих самолетов бессильна …”.
    B данной статье о М.Цветаевой применена удивительно похожая логика.»

    Мастер-класс пустой болтовни «специалиста» по всем, без исключения, вопросам!

  16. Цветаева предсказала то, что через 21 год будет названо великим достижением человечества — открытие лазера. В сущности, она его провидела и даже аргументировала.

    Где-то в 1969-1970 своими глазами видел статью под названием: «В.И.Ленин как родоначальник штурмовой авиации». Заведомый вздор, конечно — основанием для такого ошеломляющего вывода послужил обрывок строки из телеграммы, посланной на деникинский фронт: «… конница против низколетящих самолетов бессильна …».
    B данной статье о М.Цветаевой применена удивительно похожая логика.

  17. Виктор Финкель — Инне Ослон

    Полностью согласен!

  18. А Вы не пытались исследовать, сколько раз у Цветаевой встречаются химические термины? Или термины с химическим привкусом, как приятным, так и неприятным?
    Мне кажется, ей можно бы посмертно диплом по материаловедению выдать.

Обсуждение закрыто.