Дина Рубина в своей прозе рисует-прослеживает связи и причины, встречи и расставания, разрывы и завязи — узлы судьбы. Каковые узлы разумное вьючное существо еще и должно тащить — на своем горбу…
Узлы судьбы
(Дина Рубина, «Наполеонов обоз, книга 2. Белые лошади» — Москва, «Эксмо», 2019, — 480 стр.)
Михаил Юдсон
О книге первой читайте «Ягоды познания»
Этот том в полтыщи страниц – продолжение трилогии «Наполеонов обоз», и тем слаще читателю, что еще не доехали, что окончание только следует. Два основных персонажа романа Надежда и Аристарх словно совершают неустанное путешествие, движение-притяжение друг к другу – из города Эн в пункт А, из космоса надежд – к антимирам отчаяния. А попросту: от всепоглощающей светящейся юношеской любви – к безжалостно-рутинной жизни с ее черными дырами, из скачущего авангарда – в плетущийся обоз.
Краткое обозрение «Белых лошадей» дает аннотация: «Эта книга затягивает читателя в воронку любви и предательства, счастья и горя двух главных героев – Аристарха и Надежды. За короткий срок на них обрушивается груз сильнейших потрясений, которые нечасто и не всем выпадают в юности. Судьба буквально расшвыривает в разные стороны двух влюбленных».
Ключевые слова здесь – воронка, расшвыривает. Вообще, мне кажется, это роман о воронке (точнее «воронке») судьбы – как человека ухватывает, затягивает, вращает и отшвыривает – центробежностремительно! – хорошо еще не превращая в фарш. И нет уже под тобой страны, асфальта или снежного наста, потеряна дорога назад – дважды в одну воронку не попадешь и фарш обратно не перекрутишь.
Недаром сказано в аннотации: «Сильные, цельные натуры, оба они живут на такой высоте чувств, которая ничего не прощает. Каждый из них теперь идет своим отдельным путем, оставаясь навсегда глубоко одиноким, раненым душевно.» И спасут ли героев белые лошади с крыльями-хранителями – ангелы же, не меняя цвета одежд, не обязательно человекообразны…
Эта книга в начале буквально наполнена белым, будто зима на полях и посреди страниц, проза просто везет нас на белых лошадях: «Белая кобыла в чернильно-звездной ночи»; «она показалась ему призрачно-белой, волшебной, почти мифологической»; «изумительно белый конь Крахмал»; «несется, выгибая шею и разметав гриву, белый лебедь Крахмал, – вот-вот взлетит, помашет крылом и растает в зеленом апрельском небе». И ближе к концу, окольцовывая, спасая от омута мрака, от езды в вечное ночное, опять концентрируется белизна: «одна лошадь белой была, такой белой – аж светилась в темноте. Вот и белая лошадь…»
На белой же лошади по ледяному подмосковному ноябрю того еще двенадцатого года уносит ноги и случайные сокровища предок Стаха Бугрова – Аристарх Бугеро, офицер наполеоновской армии, венецианский еврей-полиглот Ари Бугерини, так и застрявший, осевший навсегда в России, проживший здесь свою трагическую и таинственную жизнь. Бонапарт, как известно, всюду даровал евреям права и жительство («вы – граждане) и даже повелел символически разрушить ворота венецианского гетто, поэтому в его армии всяких «французов» хватало. В Российской же заснеженной империи с ее очерченной оседлостью отважному Аристарху-Ари приходилось представляться «выходцем из Вильно».
Извилистая линия судьбы холстомерно тянется от белой лошади Бугеро до белых лошадей нынешнего Стаха. Этот светлый пролетающий образ – обязательная часть книжного пейзажа «Наполеонова обоза», словно верстовые столбы от Смоленска до Березины – березовые лошади. Очень кстати в русско-парусной, ностальгической традиции: уехать и страдать – из Венеции в морозную Россию, из России в солнечный Израиль, гетто под бело-голубым небом – что ищет он в стране далекой, что кинул он в краю родном…
Наш герой не просит у судьбы подаяния, Аристарх не христарадничает. Стах-стахановец воспринимает ад как шахту, обреченный забой – будто Орфей с трофейным ангельско-английским рожком, он уже спускался туда за своей Эвридикой-Надеждой, да так душой там и остался, примерз к спасительным Кругам, и бродит теперь лишь тенью среди людей. Сказано же: «Оставь Надежду!»
Книга Рубиной читается легко, но сложена, сконструирована сложно – у автора-создателя свои цели и послания, внутренняя логика текста. И нам нужно вникнуть и уловить разбросанные символы, успеть постичь аллюр аллюзий, научиться – «лошадок разуметь».
За внешним слоем у Дины Рубиной всегда подтравье, читать ее – что летать в глубину, книга плавно, на белых лошадях уносит в волшебную действительность, в обозно-изумрудную страну Оз, созданную авторским воображением – и вот уже она реальней всех реалий, и оживают библейско-рубинские персонажи, и тогда читается нараспев: «Ее тело светилось, как лампа, и грело его, и плавилось, растворяя в себе до сладкого изнеможения, до терпеливого и преданного его ожидания – когда же, когда она запоет…» Подмосковная Песнь Песней!
Неизменно интересна звукопись Рубиной, окрас прозы – она у автора постоянно разноцветная, настоянная на цветах – иногда «погруженная немного в тень, тицианистая», порой терпкая, как чай с чебрецом, но в основе своей, по сути слова – солнечная.
Автор приучает читателя вслушиваться в краски, умышленно сгущая мазок, размещая на соседних страницах: «серебряная луна-монета»; «серебром вскипала рыба»; «вокруг серебряной оси»; «казалась отлитой из чистого серебра»; «серебристая плоть». А речь здесь идет о любви и познании, о мужчине и женщине: се – ребро.
А звуки Дина Рубина транслирует нам в «многодивном» диапазоне: «Уже с трех сторон защелкали, засвиристели, длинно завьюжили-заюлили, тренькнули, ойкнули и отбили сухую чечеточку – во как! И словно занавес раздвинулся: соловьиный концерт был заявлен и нежными всполохами звени ахнул, стих, вновь пыхнул, распространяясь целой кавалькадой серебряных лошадок…»
И далее колокола на звоннице, гул со страницы на страницу: «грозная конница понеслась, заголосили-подхватили пронзительными бабьими причитаниями малые колокола; угрюмо приседая, им возражали самые басовитые, самые основательные голоса…» Цитировать можно долго и заворожено – ритм и незримая рифма в прозе Рубиной ходят под руку.
Подкованный читатель постепенно определит и жанр «Белых лошадей» – мелодичная мелодрама, ну, значит, этакий карусельный меловой круг, очерченное мелом и мелодией Глюка личное пространство, защищающее героев от панночек-Анночек и виев-Павлов (сие отрицательные персонажи, упыри романа), ломающих кости и судьбы.
Надежда и Аристарх – «белые вороны» среди серых будней и обычной чернухи копошащегося человейника. Они и есть – белые лошади. Редкостные, почти исчезнувшие, занесенные в «Красную книгу судеб». Ангельской породы. Не бывает белых лошадей – поэтому и на обложке книги у художника Бориса Карафёлова лошадь разномастная, как бы сложенная из кусочков смальты, день так, другой иначе, с малых радостей до крупных горестей…
А что прописанная жизнь к нашим героям столь жестока – так и нам с вами временами кажется, что у судьбы беспросветная депрессия, или наоборот – синдром повышенной активности. Иногда мнится даже, мерещится, что судьба попросту бредова, явно у нее разбухли лимфатические узлы – фатум в белой горячке, цокот цокотух. Но ничего ведь, стряхнув больных ветрянкой чертиков с рукава, худо-бедно как-то выкарабкиваемся.
Крестный-выкрестный путь – кремнистый и ухабистый. Запутанный напрочь, не поддающийся никакому расчету – хочешь насмешить Автора, расскажи ему, персонаж, о своих планах. Только голос ангельский доносится:
«Через триста метров и сорок лет поверните налево…»
Напослед еще цитата из романа:
«Немыслимая роскошь, классицизм… Полное обалдение в наше-то нищее время, да на наше изумленное зрение».
Вообще-то это про квартиру на Адмиралтейской набережной, но мне кажется – точно про прозу Рубиной, про прочитанную книгу. Закрыв обложку, обретаешь надежду: да, пригрянет когда-то, что делать, конь блед, но есть покамест – белая лошадь.