Александр Левинтов: Август-19. Продолжение

Loading

Я всё ленинградское детство, до 1951 года, проболел цингой: от одного вида яблок или лимонов из дёсен сочилась кровь. Дедушка Саша, приезжавший к нам в гости, говорил за столом: не привередничайте — в деревнях люди уже солому с крыш всю съели из-за прогрессивного продналога.

Август 19-го

Заметки

Александр Левинтов

Продолжение. Начало

Детский август

яблоня старая в нашем саду,
соками почвы и солнцем налив,
радует к спасу нас, детвору:
первые яблоки — белый налив

лёто прощальные нити пустило,
по суходолу — трава-зверобой,
ветви деревьев повисли уныло,
скоро им ветры просвищут отбой

по перелескам солнечно ярким
россыпь грибочков, смешной мелкотни,
на солнцепёках всё ещё жарко,
жаль, что короче становятся дни

ветер с рыбёшкой играет на речке
мой поплавок шаловлив и игрив,
косят углы в затишке водомерки,
первые яблоки — белый налив

Конец лета

август, кончается лето
небо от нас уплывёт — навсегда?
что-то ещё до конца не допето,
где-то застряли наши года

август — снова персеиды
дарят ночи волшебство,
обещанья все забыты,
как и надежды давнишние, но…

что же так грустно? — жёлтенький август,
мокрые листья и лица кругом,
в школьных отделах — привычная давка,
бред мой блуждает меж рифмой и сном

легким теплом распрощается лето,
по перелескам, платформам, дождям,
может, мы снова увидимся где-то,
только тебе день этот не отдам…

По бездорожью и разгильдяйству

Это случилось в конце мая 1989 года.

Я участвовал в каком-то крупном мероприятии в Набережных Челнах, называвшихся тогда город Брежнев. По окончании этого мероприятия мне надо было лететь в Алма-Ату. Трассы от отпускников ещё свободны, с билетами — никаких проблем, думал я.

Прямого рейса Бегишево-Алма-Ата не было, лететь же через Москву — и дорого и, главное, противно душе географа.

Надо сказать, что Бегишево — большой аэропорт, обслуживающий сразу пять городов (Набережные Челны, Елабугу, Нижнекамск, Менделеевск и Заинск), с суммарным населением более миллиона жителей, что больше, чем в тогдашней Казани, активно связанный со всей страной, казалось мне, должен иметь рейсы с большинством промышленных центров страны, однако на восток был всего один маршрут — в Омск. «Странно, — подумал я, но из Омска, памятуя о своем экспедиционном опыте, на Алма-Ату самолёты точно летают, — надо рисковать и лететь в Омск». Билет я сообразил купить до Алма-Аты, с пересадкой в Омске.

Омский аэропорт, несмотря на прекрасную погоду, был забит до отказа. Свободных мест — никуда ни в одной кассе, в том числе и для транзитников вроде меня, уже имеющих билеты.

Пришлось заночевать.

Ясень пень, за ночь сколотилась скупая мужская компания жаждущих улететь в Алма-Ату во чтобы то ни стало: один мужик по похоронной телеграмме, два командированных и искатель приключений на свою тощую, я. Утром к нам присоединилась хорошенькая артистка — она пробиралась к своему жениху, гастролирующему в Алма-Ате.

Не сразу, но следующим рейсом мы улетели в Караганду, от которой осталось весьма гнетущее, но не застрявшее глубоко в памяти впечатление, потому что оттуда мы, по нашим билетам, попали в Балхаш. Вот это — уже на всю жизнь: совершенно чёрная и мертвая земля до горизонта и далее, из которой торчат чахлые мертвые деревца. Все люди, независимо от возраста, выглядят покойниками, трупами. В Балхаше работает медный комбинат, которым официальный Казахстан гордится (я это видел в рекламном фильме о том, как бывшие кочевники стали сталеварами, точнее медеварами).

Балхаш — это авиационный тупик, отсюда уже ничего не летает, только сюда. Уже при заходящем солнце мы впятером оседлали расхристанный рейсовый ПАЗик с разбитыми стеклами, замененными фанерками и попилили по умирающей земле тряской ухабистой шоссейкой-однопуткой. Конечно, у нас нашлась и выпивка и даже какая-то, чисто сигаретная закуска.

Ранним утром мы ворвались в чистенький и по-столичному ухоженный город Алма-Ату, девушка сошла у драмтеатра, я — на центральной площади и успел даже выпить чашечку кофе перед тем, как занять непривычное для себя место в президиуме: я был вторым по значимости человеком начинающегося мероприятия.

Да, это было всего 30 лет тому назад.

Теперь представить себе такое просто невозможно. В Алма-Ату можно лететь только из Москвы, из Бегишево ни в какой Омск ни одна авиакомпания не летает. Чтобы попасть из Оренбурга в соседний Волгоград, надо лететь через Москву, только через Москву, в соседнюю Самару — так же, в соседнюю Уфу — так же, в соседний Гурьев (теперь Арытау) — вообще никак.

Россия превратилась в бессвязную территорию с бессвязно организованной жизнью. Это уже не ткань, а сплошная рванина, управлять которой, тем более защищать которую — невозможно.

Но большинством людей это не понимается и не воспринимается, они все ещё думают, что живут в стране, а не на разбросанных в океане Гниения островах.

Послевоенный голод

Негусто, но имеется некоторая литература о послевоенном голоде, практически вся современная, перестроечная и моложе — об этом периоде и эпизоде отечественной истории ранее принято было писать, говорить, сочинять кино и т.п. с энтузиазмом и придыханием. Всё это — постановочная жизнь, которой мы не жили, которую, в общем, презирали. Я постараюсь не апеллировать к цифрам и авторитетам и буду придерживаться только своих воспоминаний, пусть раннего детства, а потому зыбких и «штрих-пунктирных», прерывистых, а также воспоминаний о застольных разговорах взрослых, всегда критических и вольнодумных, а потому вызывавших моё доверие гораздо большее, чем бодряцкий чёрный репродуктор. Я убежден, что стихийная составляющая этого и всех других голодоморов 20-го века ничтожно мала, что ведущим является антропогенный, точнее, властный фактор, что это — одно из преступлений советской власти, а какое из всех этих преступлений самое страшное и чудовищное — решать суду, земному и небесному.

* * *

В 45-ом году мы переехали в Ленинград, голодный, разбомблённый, медленно-медленно восстанавливаемый с участием грузовых трамваев, которых было не меньше, чем пассажирских. На правах офицерской семьи нас мотало по разным адресам. Помню, например, нашу огромную комнату у площади Труда: чёрная печка-голландка, вокруг которой мы, двое взрослых и трое детей, спали и ели, стены в битых клопах и, вместо внешней стены и окна, огромный сугроб высотой в пол-этажа, так что в комнате всегда были глубокие сумерки. Такой большой площади у нас никогда не было, даже, когда мы получили в 1957 году две просторные комнаты в трёхкомнатной коммуналке, их площадь была 37 метров, а тут — не меньше сорока.

Помню ленинградские бани, очень унылые и даже холодные, за исключением парных: все тощие, все пользуются серыми обмылками, маленькими и юркими, в парной на всех полкáх постирушки исподнего, отчего мыльная резь в глазах, и, конечно, бесконечные очереди перед баней. Впрочем, очереди были везде, долгие и томительные: в магазинах, в кассах кино, в поликлиниках и больницах, в тюрьмах.

Из детских страхов самыми сильными были:

— ноющий страх голода;

— страх войны при виде любой военной техники и звуке военной музыки (мы жили, начиная с 1947 года в военном городке академии связи, поэтому это был почти ежедневный страх);

— страх перед крысами, которые не только сожрали всех кошек, но также нападавших на младенцев и маленьких детей по ночам, обгрызая, прежде всего, губы и щёки;

На новый 1948 год мы были приглашены на ёлку к соседской девочке Мартыновой. Её мама и она ждали своего лётчика, пропавшего без вести. По этой причине («пропал без вести») они ничего от государства не получали и весной 48-го года умерли от голода. Дистрофия была одной из массовых болезней в это время. Пережил её и мой отец.

У взрослых были свои страхи — и самый страшный: заём. Надо было подписываться на заём в размере одной месячной зарплаты в год, коммунисты — два оклада в год. Отец был коммунистом и потому из своих 640 рублей «грязными» (оклад капитана) возвращал государству, как потом выяснилось, навсегда, по сто рублей в месяц. Столько же он посылал своим родителям ежемесячно в Москву — пенсионного обеспечения ещё не было, приработки их были мизерны, а от огромной семьи в живых осталось только пятеро, да один из них в это время сидел на правах прошедшего немецкие концлагеря.

Второй (а, может, первый) страх был — стук.

Третий-то, что папа был еврей, за это переживала и вся русская родня, даже дедушка Саша, убеждённый антисемит.

Я ходил в детский сад — с огромным удовольствием, потому что там четыре раза в день кормили и потому что там было много разных игрушек: у меня была только одна игрушка, облезлый серый заяц с обвисшими лапами, из него сыпалась какая-то мелкая труха, но я его очень любил и спал с ним. В детском саду на обед давали столовую ложку рыбьего жира, с солью и чёрным хлебом. Ещё полагалось пол-литра рыбьего жира на каждого ребёнка: от меня эту бутылку прятали, потому что я мог выпить её до дна одним махом, а все, в том числе и в нашей семье жарили на нём картошку и рыбу, так что вонь на коммунальных кухнях и в целом в домах стояла страшенная.

Остатки рахита всяческие медкомиссии находили у нашего поколения до студенческих лет.

Помню сублимированные овощи, совершенно невкусные, я потом встретился с ними уже в Америке, в середине 90-х. С детства питаю ненависть к вареной моркови, луку и капусте — их надо есть только сырыми, было внушено мне.

До 1954 года в нашей семье было принято на обед съедать по куску чёрного хлеба, а белый хлеб — только по воскресеньям, и только с чаем.

Помню панику в январе 1947 года: отменили продовольственные карточки, потому что их нечем было отоваривать, а в колхозах по той же причине отменили оплату трудодней зерном. Обмен денег по реформе 1947 года был грабительский: в один день, не более 300 рублей и по несправедливому курсу. Люди в панике скупали всё, чтобы избавиться от отмененных денег. Наш сосед накупил табуреток и забил ими всю свою комнату и дровяной сарай. Другой наш сосед по коммуналке, более предприимчивый, где-то надыбал мешок моркови и потом подпольно торговал ею всю зиму в розницу.

Мы все болели, мы всем болели. Помимо обычных и привычных детских болезней, я всё ленинградское детство, до 1951 года, проболел цингой: от одного вида яблок или лимонов из дёсен сочилась кровь.

Дедушка Саша, приезжавший к нам в гости, говорил за столом: не привередничайте — в деревнях люди уже солому с крыш всю съели из-за прогрессивного продналога.

Прогрессивность продналога заключалась в том, что он возрастал каждый год, независимо от урожая. Именно этот чудовищный налог заставлял крестьян вырубать сады и резать скотину. Продналог был отменен только в 1953 году, кажется, в августе, Маленковым, на которого в деревнях молились как на мессию.

Теперь послевоенный голод объясняют такими причинами:

— засуха 1946 года;

— нехватка рабочих рук и рабочего скота в колхозах;

— экспорт зерна в советские колонии и полуколонии;

— государство укрывало часть урожая от потребления для создания запасов на случай войны;

— элеваторное хозяйство было в явном отставании даже от сельского хозяйства, в результате значительная часть урожая просто сгнивала («наш Заготзерно за год — зерно»: любимый анекдот дедушки Саши ещё с довоенных времён).

К ним я бы добавил не менее существенные, понятные нам уже тогда:

— милитаризация экономики, промышленности и отставание в производстве сельхозтехники;

— неграмотное и авантюрное управление страной.

К ошибкам руководства страной, очевидным уже тогда и тем более теперь, следует отнести:

— немецких военнопленных следовало использовать не столько в строительстве, жилищном и промышленном, сколько в сельском хозяйстве, ведь в основной массе немецкие солдаты были крестьянами;

— борьба с суховеями была грандиозной глупостью: воздушные массы по большей своей толщи индифферентны к подстилающей поверхности, к тому же суховеи — это атлантические циклоны, рикошетом отскакивающие от арктической зоны низкого давления, обезвоженные и разогретые: траектории движения суховеев — с северо-запада на юго-восток, лесные полосы им никак не препятствовали;

— огромные площади плодородных земель уходили под лесопосадки (клинья, согласно бредовому сталинскому плану преобразования природы, шириной до 300 километров, шли от лесной зоны до Казахстана), водохранилища на Днепре и Волге, а также под военные полигоны (70% территории Подмосковья занимали закрытые и секретные зоны);

— установление железного занавеса означало, помимо всего прочего, импортозамещение каучука коксагызом (одуванчиком) и картофелем (двадцать заводов по производству синтетического спирта после войны работали на картофеле, вытесняя эту культуру из продовольствия);

— огороды (стандартный размер 2 сотки) выдавались не пропорционально размеру семей и не горожанам, а только работникам промышленных предприятий, в результате чего многие горожане были лишены этого жизненно важного продовольственного подспорья; ещё они выдавались гарнизонным, но потому же принципу, без учёта размеров семьи.

В 40–50-е огороды были спасением. До войны старым большевикам, кадровым военным, учёным и разного рода стахановцам выдавали дачи — не для решения продовольственных проблем, а для нормального отдыха и оздоровления. В 50–60-е ближние огороды постепенно вытеснялись дальними садово-огородными участками в 5-6 соток, где не сразу, но разрешили строить домики. Первоначально они решали ту же подножную проблему — борьбу с голодом, а кончилось всё кооперативом «Озёрный», страшной бандой, о которой будут написаны романы, трагедии, комедии, драмы и другие постановочные изделия ширпотреба.

Голод в стране, несомненно, был не такой страшный, как в начале 20-х годов и в период коллективизации, но и этот голод сопровождался каннибализмом. Сталин, пытаясь смягчить голод в городах, очистил их от инвалидов войны, свозя несчастных в специально для того созданные лагеря ГУЛАГа: речь идет о десятках и, может, даже сотнях тысяч несчастнейших. Это преступление, даже если оно кого-то спасло от голода, не имеет никакого оправдания.

В середине 50-х Хрущёв попытался избавиться от голода в стране за счёт целины, но эта авантюра, как и последовавшая за ней кукурузная авантюра привела к тому, что, начиная с 1964 года СССР стал импортировать зерно и объём импорта зерна достиг к середине 80-х 58-59 миллионов тонн при госзакупках зерна внутри страны в 75 млн т.

Цивилизованный мир оставил страх голода позади, последней вспышкой этого страха была вторая половина 40-х годов прошлого века. Россия, однако, продолжает находиться под угрозой голода, но уже совсем другого рода: мы вынуждены, из-за установленного Путиным продовольственного «железного занавеса», есть никак и никем не контролируемую гадость и явную отраву — в Европе такое за еду не считается.

ПРИЛОЖЕНИЕ 1

ПРИЛОЖЕНИЕ 2

Письмо Николаевского обкома КП (б)У и областного Совета депутатов трудящихся начальнику Главрыбснаба Министерства рыбной промышленности СССР (Ф. Р-992, оп. 2, д. 761, л. 25):

Исполком облсовета депутатов трудящихся и обком КП (б)У просит Вас
отпустить для снабжения руководящего состава области ко дню 1 мая
рыботоваров повышенного качества:
икры кетовой — 500 кг,
икры паюсной — 30 кг,
балыков — 100 кг,
сельдей иваси тихоокеанских — 1000 кг,
консервов разных банок — 1000 банок.

Указанные рыботовары просим Вашего разрешения получить
непосредственно с баз промышленности г. Москвы.

Крымская обсерватория

В 1945 году мы грабили в Германии всё, что могли: солдаты вывозили аккордеоны, губные гармошки, женское бельё, обувь и одежду, офицеры — ювелирные изделия, генералы — рояли и пианино, говорят, Жуков вывез эшелон концертных и кабинетных роялей, государство тырило заводы и заводское оборудование, автомобили, золото Шлимана, Дрезденскую галерею и всё, помимо картин, что нашли в Цвингере… Называлось это репарациями или трофеями, хотя СССР в 1926 году подписало в Лиге Наций международное соглашение о том, что аннексии чужих территорий и репарации материальных ценностей не могут быть результатами военных действий, мы, однако, твёрдо усвоили железное правило, не записанное ни в каком международном праве: «Победителей не судят». Ещё как судят — и иначе, как агрессорами, оккупантами и захватчиками мы в глазах мировой общественности не значимся: спросите любого латыша, японца или украинца.

В ходе этого тотального грабежа и мародёрства мы вывезли частную коллекцию телескопов не то Геринга, не то Гиммлера, не то ещё какого военного преступника, полагая, что на виселице ему эта цейсовская оптика уже не понадобится.

Так возникла Крымская обсерватория. До того в Крыму, в Симеизе, на горе Кошка, была частная, ещё дореволюционная обсерватория Мальцова, но мы же её и взорвали в ходе войны.

Обсерваторию заложили на пологом склоне куэсты Сель-Бухра, в уединённом месте в 4-х километрах от Партизанского, примерно в 10-12 километрах от Бахчисарая и в 25-30 километрах от Симферополя. Только в 1957 году, спустя 12 лет после того, как украли немецкое оборудование: ситуация типичная. Мы, например, вывезли в Лесогорск тогдашней Выборской области, кстати, оккупированной территории Финляндии, фабрику по производству туалетной бумаги и долго, лет двадцать, не могли понять, что же она производит, хотя туалетная бумага была изобретена ещё в 1861 году, во время освобождения крестьян в России и Гражданской войны в Соединённых Штатах.

Крымская обсерватория, на горизонте — посёлок Партизанское

В 1957 году был официально утверждён посёлок Научный при Крымской обсерватории. Чуть позже к первым двухэтажным баракам улучшенной планировки добавили несколько пятиэтажек. С тех пор оно всё так и стоит.

Летом 1962 года на базе Геологического факультета МГУ в Партизанском у нас была геодезическая практика. Конечно, мы побывали в Научном, вокруг которого были дивные, но уже сильно одичавшие сады Массандры.

Надо сказать, что Массандра владела по всему Крыму не только виноградниками и винодельческими заводами, но и замечательными садами и ягодниками: ореховыми (грецкие орехи, фундук, миндаль и другие), садами косточковых (черешня, слива, алыча, абрикосы, персики и т.п.), семечковых (яблоки, например, знаменитый крымский кандиль-синап, груши — бере, кюре, бергамот, дюшес, известные по всей стране, айва), а также клубничными, кизиловыми, барбарисовыми плантациями. Кроме того, Массандре принадлежали предприятия по переработке плодовой продукции: люди моего поколения, конечно, помнят знаменитый компот из жёлтой черешни в плоских 200-граммовых баночках, ради которого стоило болеть любой болезнью.

Ничего этого больше нет и уже никогда не будет, разве что, если вдруг Крым вновь станет Готландом, протекторатом Германии.

Долгое время Крымская обсерватория со своими цейсовскими телескопами успешно конкурировала с калифорнийской обсерваторией в Стэнфорде по числу открываемых новых звёзд и других небесных тел, но потом безнадёжно отстала: не потому что американцы как-то успешно рванули вперёд технически, а просто в недалёком от Научного Бахчисарае построили цементный завод, который замутил местную атмосферу напрочь.

Вот цитата с официального сайта этого предприятия, чтобы понять уровень невнятности всей советской экономики:

Бахчисарайский цемент производится из полезных ископаемых близлежащего Бахчисарайского месторождения. Высококачественный бахчисарайский цемент из глинистого и известнякового мергеля и суглинка был известен еще в дореволюционной России, а в шестидесятых годах прошлого века развитие Крыма потребовало наличия на полуострове современного мощного предприятия, способного эффективно освоить богатые залежи мергелей бахчисарайского месторождения. Дело в том, что правительство СССР решило превратить Крым в цветущий сад, а для многочисленных виноградников полуострова в больших количествах необходимы были опоры. Традиционные в те времена деревянные опоры пришлось бы постоянно завозить из других регионов, поэтому было принято решение заменить их железобетонными. Производством таких опор и занялся оперативно построенный Бахчисарайский комбинат «Стройиндустрия».

В результате: ни садов, ни виноградников, ни чистой атмосферы.

В начале 90-х в ходе Крымской экспедиции я познакомился с крымским астрономом Владимирским, доктором наук и глубоким знатоком музыки, поэзии Бродского и крымской Массандры. От него я, в частности, узнал, что в астрономии пошлыми явлениями называются явления, неизвестно, откуда пришедшие и неизвестно куда ушедшие. Как это, однако, точно! Вся наша советская эпоха — явно пошлое явление, впрочем, постсоветская так же — именно из-за своей пошлости мы никак не можем вписаться во всемирную историю и продолжаем свою уникальную траекторию Unser Weg, так классно изображенный в «Зеркале» А. Тарковского.

Помню этот осенний солнечный день с яростно-голубым небом. Мы сидим в его квартирке в трущобной пятиэтажке, тянем запасы его мадеры, читаем по очереди Бродского. Мне достаются «Письма римскому другу»:

Понт шумит за чёрной изгородью пиний.
Чьё-то судно с ветром борется у мыса.
На рассохшейся скамейке — Старший Плиний.
Дрозд щебечет в шевелюре кипариса.

Мы оглядываемся: с балкона виден вход в Севастопольскую бухту, белый парус борется с октябрьским штормом, рядом, в кипарисе щебечет какая-то птаха, астроном возлежит на раздолбанном семейной жизнью диванчике в позе Плиния Старшего… пришлось открывать ещё одну бутылку.

В Бахчисарае и Научном я после этого побывал ещё несколько раз. Ничто не меняется, только ветшает и, наверно, скоро совсем рассыплется — в конце концов, это ведь не римские развалины, стоящие уже более двух тысячелетий. Тут у нас всё одноразовое, на одну человеческую жизнь…

Посёлок Научный. Ещё не руины, уже не жильё в его современном понимании

Мёртвые души, книга третья

Не стоит обсуждать, какими умственными способностями обладала Екатерина II и обладала ли она ими вообще, но роль её в истории российской несомненна и специфична.

Во-первых, она дала «вольности дворянству» (1785, вообще-то эти вольности дал её несчастный муж Пётр III в 1762 году, вдова лишь расширила и закрепила их). Обычно мы не обсуждаем, что это за вольности, а совершенно напрасно.

Эти вольности означают:

— снятие обязательности военной и государственной службы и закрепление таким образом за дворянством сословных привилегий, что закрывает всякие возможности демократии — и это на фоне разворачивающейся демократии во Франции и Америке

— закрепление рабства и работорговли в европейских декорациях окончательного разрушения феодальной зависимости

Строго говоря, уже тогда Россия заявила, что пойдёт своим путём «суверенной демократии», поперёк цивилизации. Так двести пятьдесят лет идём — против или поперёк течения, но никогда — по течению.

Во-вторых, она заключила беспрецедентно, рекордно неправовой Кучук-Кайнаджирский мир с Оттоманской Портой (1774 год), согласно которому к России отошло огромное независимое государство — Крымское ханство, охватывающее обширную территорию от низовьев Дуная, всё Северное Причерноморье, Крым, весь Северный Кавказ от Чёрного до Каспийского моря. Сегодня это выглядело бы как мирный договор России с Японией по присоединению к России Австралии, но в те дикие времена такое было возможно.

Эту вновь приобретенную землю назвали Новороссией и, вопреки воле и интересам живущих здесь народов, начали колонизовать.

Конечно, многое досталось русским помещикам — именно в виде поместий, крупных латифундий. Получение такого поместья зависело только от близости к кормилу (не к рулю управления, а к корыту с кормом). В этом смысле русский язык гораздо честнее нас самих: в цивилизованных странах главный город страны ассоциируется с головой (capita) и, следовательно, управлением, в русском языке — со столом и застольем, обжираловкой и опиваловкой.

Тогда же, при Екатерине, началась раздача небольших (относительно небольших) земельных участков близ городов городским дворянам — не для хозяйствования или производства, а исключительно для отдыха и ничегонеделания: так возникло понятие «дача», так возникли «вишнёвые сады» для дворянских бездельников. Уже в советское время идея дач получила второе дыхание: для партийной номенклатуры, научной, технической и творческой элиты, военоначальников, КГБ-начальников, старых большевиков, политкаторжан и «стахановцев». Отсюда, с дач, многие из них потом уходили по этапу и в небытие. Простые смертные получали огороды и «шесть соток», чтоб не сдохнуть с голоду, и только сейчас люди вспомнили, что на природе можно и отдыхать.

Местные интересы, интересы местного населения Новороссии либо игнорировались, либо подавлялись: казаки Запорожской сети вынуждены были, из-за приверженности старой вере, уйти за Кавказ, в Турцию и за Дунай, чеченцы и многие другие народы Кавказа вооружённо сопротивлялись русской гегемонии с перерывами до наших дней.

Никакого крестьянского освоения на этих территориях не было и не предполагалось: казачество возникло гораздо раньше и независимо от царской воли и власти, скорее вопреки им.

Заселялись эти земли колонистами, главным образом немецкими, лишь отчасти французскими (Шабо к западу от Одессы). В основном это были обыкновенные байеры, редко — крупные землевладельцы.

Колонисты или как их презрительно называли штундисты (за прилежность труда и образования) селились огромными поселениями, образовывали нечто вроде кибуцев и беспощадно работали.

Это было хозяйственное освоение, в котором базовым процессом было воспроизводство. Хозяйственность всегда циклична (в данном случае соблюдался агроцикл), стремится к полноте (скот, птицы, зерновое хозяйство, садоводство, огородничество, прудовое хозяйство, сбор лекарственных растений и народная медицина, шорное дело, кузнечество и т.д.), в основе своей имеет конфессиональную общину и общественную форму образования.

Немцы быстро освоили не только Новороссию, но и Нижнее Поволжье, Южный Урал и юг Западной Сибири, прежде всего, степной Алтай.

Сегодня Присивашье и весь северный степной Крым — пустошь, а всего сто лет назад здесь плотно было заселено деревнями в 10 000 жителей каждая, здесь чего только не выращивалось растительного и животного, но главное — твёрдые сорта пшеницы, без которых, помимо всего прочего, невозможно было уникальное крымское виноделие (десертные, ликерные и креплёные зерновым спиртом вина). Это сейчас уже никто не знает, что такое Камыш-Бурун, а в конце 19-го-начале 20-го веков этот порт был крупным центром экспорта и вывоза крымского хлеба с грузооборотом в сотни тысяч тонн зерна, и таких портов в Крыму было — с десяток, как и по всему российскому Азово-черноморскому бассейну.

Да, это было хозяйственное освоение, но при этом — высокотоварное. В 19 веке в России 84 года были неурожайными и недородными, но немецкие колонисты за счет экспорта зерна сделали рубль к концу века конвертируемой и одной из самых прочных валют в мире.

Немецкие колонисты не только вывели твёрдые сорта пшеницы, но и рабочий и тягловый скот, например, битюгов, датский колонист Бауман наладил под Вологдой производство сливочного масла из кипячёных сливок, которое оказалось лучше парижского (теперь «доказано», что его звали «Верещагин»), алтайские сыры вполне конкурировали с твердыми швейцарскими, под Царицыным, в Сарепте, немцы наладили производство высококачественной горчицы и горчичного масла — и так далее.

Сарепта и сегодня сохраняет свой немецкий вид

Разница между немецкими байерами и русскими крестьянами была оглушительной:

— немецкие дети были высокообразованы и профессионально подготовлены, в России одно-двухклассные приходские школы массово (16 тысяч школ) появились лишь в 1861 году;

— российские агротехнологии не менялись веками;

— рабство в России было отменено только в 1861 году и сохранило многие свои черты до сегодняшних дней;

— российское государство основной доходной статьёй своего бюджета всегда имело водку: акцизы на водку традиционно равнялись и равняются прямым военным расходам; стоимость четверти водки (3 литра) в конце 19 века составляла, за вычетом посуды, 40 копеек. В Воронежской губернии в 1860-е гг. поденщики зарабатывали на продовольствии хозяина 20–35 коп. в день [Труды Вольного экономического общества. — 1864. — Т. IV, вып. II. — С. 123, 129; Труды Вольного экономического общества. — 1868. — Т. II, вып. III. — С. 181–182.], хотя были отклонения в ту и в другую сторону. Если эту сумму представить в хлебном выражении, то реальная заработная плата по ценам 1870 г. исчислялась в 0,3–0,5 пудов ржаной муки или полтора-три литра казённой водки в день; [1]

— среди немецких колонистов господствовала протестантская этика (чем больше платят, тем больше человек работает), среди русских крестьян, за исключением староверов, молокан, баптистов и др. — православная этика (чем больше платят, тем меньше человек работает);

Германия — бескорыстно или с задней мыслью — исстари интересовалась Россией: ганзейские купцы создали Питерхоф, не уступавший оборотами и влиянием Stahlhof в Лондоне, они охотно учили русских новгородских детей грамоте и коммерции, поощряли локальную торговлю и ремёсла, но препятствовали проникновению новгородских купцов на Балтике. Петер Симон Паллас (1741-1811, работал в России в 1767–1810 гг.) изучал Сибирь и юг России. Александр фон Гумбольдт в ходе экспедиции по Уралу и Алтаю (1829) открыл множество месторождений, которые долгое время оставались втуне, в ожидании Путина. По России путешествовали Даниэль (Даниил) Готлиб Мессершмидт (Daniel Gottlieb Messerschmidt) (научная экспедиция 1720-1727), Иоганн Георг Гмелин (Johann Georg Gmelin) (путешествие в Сибирь 1733-1743), Петер Симон Паллас (Peter Simon Pallas) (путешествие в Сибирь 1768-1774) , Герард Фридрих Миллер (Gerhard Friedrich Müller) (вторая камчатская экспедиция) и Самуил (Самуэль) Георг Готлиб Гмелин (Samuel Gottlieb Gmelin) (1768-1774, в Сибирь и на Кавказ). Ф.В. Геблер (1781-1850) исследовал Алтай и Сибирь. Карл Риттер стал учителем ведущих российских географов конца 19 века, когда эта наука начала зарождаться в России. И это — только самые заметные фигуры.

Немецкая модель хозяйственного освоения включает в себя непременную культурно-историческую составляющую.

Всё это закончилось, как и должно было закончиться: зависть к зажиточным немцам переросла при ура-патриоте и горьком пьянице Александре III в повсеместные гонения, унижения, оскорбления, травлю. Как ни уговаривал генерал Тотлебен, герой Севастополя и этнический немец, оставаться в России, когда он разъезжал по немецким колониям от Крыма до Алтая, немцы поднялись и встали на крыло. Миннесота, Айова, Дакота, Канзас, Миссури и другие штаты были освоены немецкими переселенцами из России.

Оставшихся немцев добил в трудармиях и лагерях ГУЛАГа Сталин. Зерновая житница России, Республика немцев Поволжья теперь — пастбище для казахских овец и верблюдов. Остатки этнических немцев вернулись на свою историческую родину и теперь тихо доживают в уютных городках Германии.

А на бывших немецких землях теперь гуляют мёртвые души, разного рода «Мироторги» и подобные им хищники и искатели дёшево и быстро получаемой выгоды.

Я крайне низкого мнения о мудрости Екатерины II, но она оказалась гораздо мудрее и дальновидней всех русских царей, генсеков и президентов, вместе взятых.

Окончание

___

[1] Недавно российский премьер Медведев хвалился успехами путиномики: в советское время человек зарабатывал в месяц ящик водки (10 литров), а теперь — два ящика, правда, палёной.

Print Friendly, PDF & Email

23 комментария для “Александр Левинтов: Август-19. Продолжение

  1. Очень любопытный феномен, часто, кстати, встречающийся: почему-то некоторым читателям хочется, чтобы мои детские и не детские воспоминания были адекватных их воспоминаниям. Человеку свойственно верить себе, но почему нельзя поверить другому?
    И другой феномен: негативную информацию о власти надо доказывать, позитивная — принимается априорно. В Риге, например, я демонстрировал ксерокопию приказа о лагерях для военных инвалидов, а от меня требовали доказательства подлинности документа — мало ли что может быть в ксерокопии.
    Уважаемые оппоненты, пожалуйста, позвольте мне иметь свою память, не связанную ни с вашей, ни с Википедией

  2. Автор пишет: «В 45-ом году мы переехали в Ленинград, голодный, разбомблённый, медленно-медленно восстанавливаемый … Помню ленинградские бани, очень унылые и даже холодные, за исключением парных: все тощие, все пользуются серыми обмылками, маленькими и юркими, в парной на всех полкáх постирушки исподнего, отчего мыльная резь в глазах, и, конечно, бесконечные очереди перед баней. Впрочем, очереди были везде, долгие и томительные: в магазинах, в кассах кино, в поликлиниках и больницах, в тюрьмах. Из детских страхов самыми сильными были: — ноющий страх голода; — страх войн при виде любой военной техники и звуке военной музыки (мы жили, начиная с 1947 года в военном городке академии связи, поэтому это был почти ежедневный страх)».
    Автор 1944 года рождения. Я с1934, реэвакуировали в марте 1946, пошёл в 82 ср. школу. Ничего подобного я не видел – была у Сытного рынка нормальная баня с шайками, куда ходил вместе с папой. Никаких массовых стирок и серых обмылков, да и особых очередей там не было, как, впрочем, и в других, перечисленных автором местах, особенно после денежной реформы 1947. Кстати, года с 1947 ездил к папе на работу, на Прачечный пер. Там была баня с мраморными скамейками и бассейном.
    Поскольку автор сам того времени помнить не может, я спорю с его воспоминаниями о заметно более поздних разговорах взрослых. Я уже сам ходил в кино, в магазин. Знаю, как жили семьи моих друзей, моего друга с пятого класса, т.е. с 1946 г – вдова с двумя детьми. Никакой цинги как массового заболевания тогда среди моих одноклассников не было, как не было среди них и голода. Невозможно вообразить голодание в Ленинграде майора или даже капитана и его семьи после войны в Ленинграде – довольствие сначала пайка, затем то, что мог купить офицер по карточкам и без не соответствовало голоду в моём понимании. А я блокадник, имел дистрофию. Но после войны среди моих одноклассников и прочих знакомых дистрофии не было. Мой дядя пропал без вести, но его жена и сын карточки получали, и не голодали. После их отмены моя тётя работала продавщицей галантерейного магазина, двоюродный брат работал, и они жили без нетипичных для 1946-50 гг проблем.
    До начала гонений на евреев в странах восточной Европы и дел космополитов в СССР никаких страхов в связи с еврейством ни я, ни мои знакомые не испытывали. Страх возник позднее, когда уже близких гоняли с работы, и, чтобы была понятна дата, приближалось дело врачей.
    Заём был, насколько помню, у многих вокруг значительно больше месячной зарплаты.
    Не помню ни у себя, ни у одноклассников обычной ленинградской школы никаких признаков рахита, о всеобщности которого пишет автор.
    Сам он реформу 1947 г не можете помнить. Она, разумеется, была грабительской, но обмен денег был не 300 р., а для первых 3 тысяч рублей на вкладе в Сберкассе один к одному. Вне вклада – другое дело. Всё это есть в Вики – не надо придумывать. Были, кто скупали что ни попадя, были те, кто, как мои родители, просто потеряли деньги – был обмен десять старых рублей на один новый. А вот распространённой цинги в близком ко мне окружении – школе, доме – не было. Летом 1946 был в городском пионерлагере ЦПКиО, затем – в Гатчине. 1 сентября 1946 пошёл в школу, с упоминания которой начал этот комментарий.
    Замечу, что в марте 1946 мы выехали из Текели, что в Казахстане, через Алма-Ату, мимо моря и на север, в Москву. Там провели чуть больше 2 недель, и оттуда в Ленинград. По дороге на взгляд ленинградца с семьёй голода не было. Но про положение в деревнях и не очень крупных городах в то время сам ничего не знаю. Первый раз поехал сам в деревню под Ленинградом километров за 70-100 уже студентом, только ранней осенью 1953. Там с содержимым магазинов и оплатой трудодней было крайне плохо.
    Сухой лук (американский) попробовал впервые в январе 1942 – понравилось, как и картошка. Разные у нас с автором вкусы.

    1. Рискну вставить свои пять копеек. Я лично родился через много лет после войны, но 1946-ой и 47-ой годы отлично помнит моя, ныне уже далеко не молодая, мама. Несколько дней назад – и не впервые, — спросил её о деталях жизни в те времена, в Ленинграде. Кстати, жила она со своими родителями неподалёку от того самого Сытного рынка – Введенская (в мои застойные времена — Олега Кошевого). Жили в коммуналке (правда, только на две семьи), ни в номенклатуре, ни в партии никто из родителей не состоял… И ни о дистрофии, ни голоде речи не было. Конечно, бывали нередко очереди за мукой, тем более – за майонезом (особенно к Новому Году, когда салат оливье многие хотели сделать), за мандаринами… Но все основные продукты и товары были в наличии, и их хватало всем. Справедливости ради – да, намазывали иногда масло на булку, посыпали сахаром, и называлось это в народе «советское пирожное». Но булка была белая, масло было сливочное, хорошее, вологодское… Как-то не похоже ни на голод, ни на И это в послеблокадном городе, в стране, пережившей то, что ни Америке, ни Англии, при всём уважении, не снилось… И то же самое рассказывал мой покойный отец (живший тоже в коммуналке – трёхсемейке, — на Надеждинской-Маяковского), и две бабушки (с дедушками пообщаться на взрослом уровне, к сожалению, не довелось)… И тоже решительно все беспартийные и нисколько не номенклатурные.
      Что касается постсоветских реалий (это тоже к циклу «Август 19-го): я не могу противопоставить своего опыта ОЩУЩЕНИЙ авторскому, поскольку давно в России не живу, разве что в гости поезживаю… Далее – сам не в восторге от экономической политики правительства (насколько могу иметь о ней мнение) и считаю неправомерной аннексию Крыма. Но – с позиций общей логики и той самой справедливости: обвинения властей предержащих (в первой части цикла) по большей части совершенно бездоказательны и ничем, кроме предвзятости, быть порождены не могут. Особенно шокирует первый пункт: «взрывы в жилых домах в Москве, Рязани и Волгодонске как часть пиар-кампании президентских выборов 2000 года». Вот так прямо и пишется – стало быть, сами власти и приказали взрывать своих же!.. ТАКОЕ, по-моему, можно писать только если это НЕОПРОВЕРЖИМО ДОКАЗАНО! Это нисколько не лучше, чем заявить об американских спецслужбах, что они сами взорвали небоскрёбы… Именно нисколько не лучше, иначе – двойной стандарт (впрочем, он и так царствует и бушует повсеместно). То же самое – трагедия в Беслане (безотносительно того, насколько эффективны были в той ситуации действия властей и войск, — можно ли предъявлять им ПРЯМОЕ обвинение в случившемся?!.) Первая чеченская война велась бездарно, но разве (в отличие от Крыма) Чечня – не территория Российской Федерации (что признано всеми «демократическими» и «недемократическими» странами), и почему же государство не вправе защищать свою целостность? Вторая же вообще началась с провокаций с территории Дагестана… О подводной лодке «Курск» столь же странно читать: при чём тут «путинский», да и вообще чей бы то ни было «режим»?..
      Насчёт же МКАДовской роскоши для олигархов и мытарств, на которые обрекаются простые граждане, а также насчёт того, что самолётом в ближайший уральский или сибирский город надо добираться через Москву, — так это вовсе не признак «распада», а тот самый многократно восхваляемый «капитализм». Кто деньги платит, тот и шикует, а государство — оно вмешиваться не должно, иначе оно «полицейское», ну, или там «милицейское», а тогда «свободы» не будет… Авиакомпаниям невыгодно обслуживать малолюдные районы: нерентабельно, вот и не летаем… В России с плотностью населения особая ситуация. Об этих авиапроблемах – хороший очерк Елены Аракелян «Почему самолёты летают через Москву: из Сибири на Урал – с пересадкой в столице». Легко гуглится… В советское, тьму тьмущую раз проклинаемое время гражданская авиация, подобно многому другому, субсидировалась государством, поэтому можно было хоть из Краснодара в Ставрополь летать прямо и быстро… Соответственно, и врачам на дом ездить не окупается в условиях частной медицины. Ну, так одно из двух: или по «командно-административной» системе плакаться, или «капитализму и свободе» радоваться.

    2. Мирон Амусья
      3 сентября 2019 at 22:21 | Permalink

      Автор пишет: «В 45-ом году мы переехали в Ленинград, голодный, …
      ——————————————————
      Да, я тоже хотел примерно так же написать, но поленился.
      Очередей в бани, конечно, не было, впрочем, за одним исключением. Иногда отец брал меня в Сандуновские бани (в Москве), они были с великолепным бассейном! Вот туда была очередь. Не очень долгая, но была. Там было всё довольно роскошно даже и с современной точки зрения. Кстати, слово «бани» в Москве часто употребляют во множественном числе (как, скажем, «сани»), хотя речь идёт об одной бане.

    3. дело вовсе не во вкусах. Мой хороший приятель Владимир Худобко, москвич, мой ровесник, вспоминал, что осетрину в детстве ел только холодного копчения, а отварную — в рот не брал, конфеты не любил — только «шоколадную бомбу», магазин знал только один — тот, что в Доме на набережной. Мы прожили разные детства. Это не мешало нам дружить. А Википедию я даже студентам запрещаю использовать

  3. Извлекая из глубин памяти фрагменты событий примерно 80 летней давности, как раз сегодня, в пору юбилея начала ВМВ, попытаюсь внести свою посильную лепту в процесс воспоминаний. Хочу поделиться тем, как нам пацанам в спешке и бардаке хаоса и паники эвакуированным из блокируемого Ленинграда довелось в ту суровую и жестокую пору испытывать среди многих прочих бед и страданий не проходящее чувство голода.
    Часто, томимые голодом, мы тщетно пытались отыскать что-либо съестное; очень редко этим поискам сопутствовала удача. Летом бывало немного легче; в лесу собирали ягоды и грибы, которые поспешно кое- как варили на кострах в пустых, ржавых консервных банках.
    Осенью бродили по убранным полям, в надежде отыскать затерявшиеся колоски зерновых культур. Искателей было много, и потому находка желанного колоска случалась редко. Жрать всегда так сильно хотелось, что найденные колоски, неочищенные, колючие и острые с жадностью забрасывались в рот и непрожеванными быстро проглатывались. Пустующие желудки успешно все переваривали.
    Бродили также по убранным картофельным полям в холодную осеннею пору. Радовались, когда в потаенном месте обнаруживали полу гнилую, подмороженную картофелину. Противный, с затхлым запахом и кое- как очищенный от прилепившейся к нему грязи, овощ запекался на костре и быстро съедался.
    Была в хозяйстве нашего интерната единственная, истощенная недоеданием корова. Молока с нее было, почти что, как с козла, но и те малые дозы, что собирались при дойке, доставались изредка лишь больным и очень слабым детям. Решили мы как- то со своим приятелем, Вовкой, контрабандой добыть от нее немного молока.
    Разместившись в тайном месте в хлеву и внимательно наблюдая за процессом дойки коровы, мы заметили, что доярка была не слишком умелая. Ей, бывшей до эвакуации в тыл преподавателю столичного колледжа, не доставало профессионального опыта, и потому решили, что в вымени коровы должно было что-то оставаться в конце дойки. Дождавшись, когда доярка с молоком вышла из хлева, мы спешно приблизились к корове и, пользуясь несложными приемами доярки, пытались отжать из сосков лакомые капельки молока. Я тянул за соски, а Вовка подставлял ладони. Затем, мы менялись ролями. Кое-что собиралось и с блаженством проглатывалось. Когда вымя было уже пустым, я чрезмерно сильно потянул за соски, в надежде получить еще несколько желанных капель. Буренке это не понравилось; она осерчала и энергично брыкнула погруженной в густую навозную гущу ногой. Мы получили заслуженный пинок под зад и были сильно измазаны дерьмом.
    Было много затем проблем и переживаний из-за полученных болезненных травм, грязи и вони, от которых долго не могли избавиться. Казалось бы, такой неожиданный конфуз должен был надолго отбить у нас желание участвовать в подобных авантюрах. Но, ведь голод не тетка! Вовка как — то выследил одиноко пасущуюся козу на окраине поселения и предложил принять с ним участие в новом, как ему представлялось, более удачном
    эксперименте. Суть его состояла в том, чтобы подобно маленьким козлятам, добывать молочко непосредственно из вымени козы. Эта, своего рода безотходная технология, сулила обнадеживающие результаты. Долго и мучительно раздумывая над деталями технологии предстоящего действа, я погрузился в глубокий сон.
    В неожиданном сновидении явилась картина наших, с Вовкой, приключений с попыткой исполнить задуманное. Сюжет развивался по необычному сценарию.
    Идея была принята. Мы приготовились к ее осуществлению. Поскольку Вовка был инициатором этой затеи, ему предоставлялось право быть первым. Когда он, лаская козу, подладился к ее соску, меня удивило спокойствие животного и сладостно- блаженное выражение его глаз. Однако, этого нельзя было сказать о моем товарище; он выглядел грустным и разочарованным. Но, он продолжал старательно исполнять свое дело, надеясь, как мне показалось, по долее насладиться лакомым молочком.
    И, вдруг, о Боже! Стоя в стороне, я неожиданно заметил. Что подопытная наша коза вовсе и не коза, а козел. Поняв это, Вовка сильно огорчился. Нам было очень досадно, что задуманный опыт не удался. Хотелось как–то утешить своего приятеля. Внезапно возник дерзкий замысел о возможности получения моральной компенсации за причиненный нам козой( козлом) материальный урон. Поводом для этого послужило то, что мы заметили стоящую у открытого окна ближайшего дома пожилую женщину. Она внимательно наблюдала за происходящим действием, должно быть, поражаясь наглостью хулиганов, глумящихся над ее козлом. Глаза ее были безумно выпучены, рот широко раскрыт, а руки закинуты за качающуюся их стороны в сторону голову. Я уговорил Вовку обратиться к ней и сказать, что ее козел обладает необыкновенными качествами. В отличие от многих своих соплеменников, он оказался способным давать молоко. Услышав о таком открытии, старушка удивилась, но сомнения ее вскоре частично рассеялись, ибо она была свидетелем происходящего чуда. Однако, она спросила:» А как вы, шустрики, додумались до этого?» Достойный ответ Вовки окончательно развеял ее сомнения.
    Он сказал, что нам нашептал эту мысль Всевышний, озабоченный горестной судьбой замученных голодом сынов своих. Доводы эти окончательно убедили старушку в искренности наших намерений; ей, видимо, не было чуждо чувство сострадания к голодающим. Она поспешила поделиться необычной новостью со своим мужем, являвшимся председателем колхоза. Он, должно быть, ей очень доверял, а сам не отличался особой сообразительностью и потому распорядился придать этому необычному событию гласность. Вскоре в местной газете появилось сообщение, в котором сообщалось примерно следующее: «….В условиях тяжелых и грозных испытаний, выпавших на долю великого советского народа, ведущего героическую борьбу с озверелым фашизмом, мы с гордостью сообщаем о выдающихся достижениях тружеников тыла и т.д. и т. п. ……В частности, благодаря находчивости и сообразительности наших юных пионеров, им удалось обнаружить, впервые в истории животноводства, необыкновенную породу козла, способного давать молоко. Честь и слава юным новаторам! Благодаря их инициативе наш колхоз взял на себя новые повышенные социалистические обязательства по повышению удойности рогатого и безрогого скота…»
    .
    Так, впервые в жизни, удалось проявить необычную находчивость и прославиться на страницах печати. Это на какое –то время приглушило острое ощущение голода. Ноне удовлетворило благостные ожидания. Однако, сон оказался, как говорится , в руку. Выбранный нами объект для посягательств при проверке оказался, таки да. козлом.
    Савелий Шульман.

  4. Вот осилил я чтение до строчки «Окончание следует». Много узнал интересного, спасибо. Правда, написано бегло, местами неточно, но тем не менее, в целом огромный охват, много нового узнал.

  5. Помню панику в январе 1947 года: отменили продовольственные карточки,
    ————————————————
    Да не в январе, а в декабре! Это я хорошо помню. И условия обмена денег Вы во многом не так изложили, посмотрите в Вики, мне просто лень писать всё. Всё же паники не было: как раз в тот же день по всей стране выдали зарплату уже в новых деньгах. Конечно, цены были тоже «новые», но тогда же было сказано, что «по мере приближения к довоенному уровню жизни» цены будут снижать. Их успели снизить не на много всего два раза (но далеко не до довоенного уровня), а потом Сталин умер, а потом Хрущёв провёл новую денежную реформу…
    Вы упомянули и о займе. Я подписывался на эти займы каждый год до 1957г. А в 1957г. Хрущёв «идя навстречу пожеланиям трудящихся» (именно так и было написано) отложил погашение этих облигаций на ДВАДЦАТЬ ЛЕТ, т.е. до 1977г. Кто дожил, а кто — нет. Да и облигации не у всех сохранились.
    Кстати уж. О послевоенной жизни написан, в частности, роман Фёдора Абрамова «Две зимы и три лета». Правда, там описана деревенская жизнь, не городская. Однако, описаны годы 1945-48. Его (этот роман) хотели выдвинуть на Ленинскую или Сталинскую премию, об этом писали, но так и не выдвинули. Кому-то он не понравился. Слишком мрачные краски.

  6. в соседний Гурьев (теперь Арытау) – вообще никак.
    ————————————————
    Я ещё не дочитал до конца, дошёл только вот до этого места. Спешу Вам сообщить, уважаемый географ, что вы немножко переврали название — Атырау. По всему Казахстану подобных переименований — множество.

  7. Почти каждый фрагмент вызывал ассоциации…
    Я родился 6 февраля 1948 года в Запорожье. Официально голод как бы завершился. Родители — фронтовики. Отец уже выкарабкался из госпиталя после тяжелейшего ранения (4 апреля 1945 года, мама после Победы его нашла в одном из госпиталей и выходила, а потом отца-инвалида снова призвали — в Германию). Мама после родов вышла на работу через 10 дней, такой был порядок. Нашли няньку — старики-баптисты. Там я был в порядке. Стояли в очереди на ясли. Летом получилось. И вот моё первое воспоминание — оно о яслях. Нас ползает в вольере детишек 5 или 6. Помнил долго лица, теперь это воспоминание о воспоминании. Рука с закатанным рукавом опускает в вольер эмалированную мисочку с прекрасными вишнями. Мы, как зверьки, набрасываемся на красивую еду. Всё. Следующее воспоминание — года в три. Умерли почти все из того вольера. У всех была дистрофия. А вишни — с косточками оказались. Отправили в село к бабушке и дедушке: а вдруг выживу? У них была курица. На её цыплятах меня и подняли.
    До войны во время украинского голодомора мама София — школьница — и её на год младший брат уходили с ведром воды в поле, заливали воду в норки сусликов, потом разрывали и аккуратно собирали семена травы (мышия, по-русски — щетинник). Попадались и колоски, но их не брали, за них и детям грозил лагерь. Потом семена сушили, толкли, и из этой муки пекли лепёшки.
    О немцах-меннонитах. Да, при Екатерине многое изменилось в тех краях. Ограничили права местного казачества, раздавали земли, вдруг возникло крепостное право, от которого бежали на Запорожье прежде крепостные. А на знаменитом острове Хортице поселились как раз немцы-меннониты. Остров и так был по-своему прекрасен. Ковыль, дубовые рощицы. Но именно немцы озеленили остров. Сосновые леса окружают озерца и речище. Акации. На остров потянулись животные (зимой, по льду): кабаны, лоси, птицы, лисы, всякое зверьё. Остров и сегодня — лёгкие тяжёлого металлургического города, над которым в летнюю жару и штиль зависает грязевой пузырь (состав кислорода в воздухе доходит до 17%, что считается несовместимым с жизнью, у моей тогда маленькой дочки оказалась аллергия на кислород, прошло только с возрастом).
    О немцах. Отец забрал маму в Германию, я жил с бабушкой и дедушкой уже в городе. После двух операций моих родители решили взять и меня- второклассника. Мы ехали сквозь нищую, полную инвалидами, Польшу. Потом приехали в Германию. И я был потрясён, попав из нашей общей и привычной нищеты в мир, где велосипеды не были роскошью, где мальчишки-школьники носили ЧАСЫ (в Запорожье, ещё полном разрушениями, за часы могли зарезать), где были аккуратные домики, удивительные частные магазинчики, полные всякой всячины… Правда у нас в русской школе в день рождения Гитлера я был дежурным и всем зверькам должен был налить воды. Но все лисички и зайчики, голуби и другие птицы, все лежали лапами вверх. Всех отравили.
    О немцах. Мы ехали по Казахстану (мне уже было за 40), был обычный пейзаж. И вдруг мы очутились в типичном немецком городке. Будто такой европейский оазис. Немцев уже там не было — уехали в Германию. А городок ещё не потерял своей аккуратности.
    И ещё о трофеях… Младший брат мамы Илья уже стал врачом. И его тоже призвали в Германию. Служил в Швейрине. Как-то летом зашёл попить пива, а немец-старик искал, с кем поговорить. Он рассказал, что раньше у него здесь был пивзавод. Но русские увезли его … в какое-то Запорожье… Дадада, этот завод поил швейринским («жигулёвским», конечно) пивом мой город. Теперь завод состарился, закрылся, руины до сих пор, говорят, не убрали.
    И хватит моих фрагментов. Я благодарен Вам за текст. Очень.

    1. Да, в 1957 году, только родилась моя младшая сестра Лена (+++) отца выслали из Германии — сначала в Новосибирск, потом хотели в Ижевск. И он, за месяц до майора, подал в отставку. Ему предложили в Германии стучать на офицеров. Он возмутился, сказал, что коммунистом стал на фронте, что стукачей даже в партию нельзя принимать (была, была и такая легенда). Ему сказали: ага! И выслали.

      1. Если верить Татьяне Черниговской (а я ей верю и по многим вопросам солидарен), мы каждый раз вспоминаем новое и разное — так устроена человеческая память. Именно поэтому надо не помнить (это невозможно), а вспоминать, возвращаться и возвращаться в своё прошлое, а заодно в прошлое человечества. Это — инстинктивное желание оставаться человеком, а точнее «очеловцем» (по Платону), удерживающим настоящее и превращая его в интеллектуально удерживаемое прошлое. Уважаемый Виталий, вы именно этим и занимаетесь — спасая в себе человека. И я, и многие другие делаем то же самое. И ценно это, а не чтение исторического вранья, в последнее время уж совсем обнаглевшего. Вспоминайте и просите окружающих вас вспоминать своё прошлое, которое, оказывается, есть наше индивидуальное настоящее и будущее. Спасибо вам.

        1. Спасибо, Александр Евгеньевич за отклик. Но это Вы вызвали во мне фрагменты, которые срезонировали. Впрочем, вспоминается не то, что хочешь вспомнить, а то, что не можешь забыть. Когда в 3 года с небольшим я вышел на сельскую улочку, то увидел некое чудище красивое. Я поднял камешек и бросил. Камешек попал. Она не выжила. Это была курица, которая спасла мне жизнь. Одна из причин, по которой я никогда не сяду за руль авто…

          1. Когда-то у меня была фраза: Мысль, не порождающая другую мысль, мыслью не является». Теперь её можно перефразировать: «Воспоминание, не порождающее другого воспоминания, воспоминанием не является». Так и идет этот бесконечный пинг-понг меж людьми. И ради этого, наверно, публикуется в «Мастерской» мой дневник: жанр сиюминутный, а потому неточный, с ошибками и невнятностями. Теперь я хоть буду знать, зачем здесь печатаюсь. Спасибо.

    2. «и помни весь путь, которым вёл тебя Господь, Бог твой» (Второзаконие 8.2)

  8. Интересными, познавательными, реалистичными,(с частично совпадающими фрагментами событий, по моим личным воспоминаниям), с блеском эрудиции изложенными, воспринимаются Ваши, уважаемый Александр, заметки на актуальную тему.

  9. Помимо обычных и привычных детских болезней, я всё ленинградское детство, до 1951 года, проболел цингой: от одного вида яблок или лимонов из дёсен сочилась кровь.
    _________________________________________
    В вашем описании цинга — это, когда при виде яблок и лимонов, начинают кровоточить десны. Или это литературный прием — такое сгущение?

    1. Если честно, не увидел в вопросе иронии. На всём кислом и твердом оставались красные следы — наверно, у девочек возникают такие же страхи и стеснения. Зубы же легко шатались и расшатывались и даже можно было их чуть приподнять и снова опустить в десну. Самое страшное детское воспоминание — бормашина, явно придуманная не для цинготников.

    2. Кровотечение из десен, скорее всего, не было цингой: кровоточащие десны, как правило, — признак гингивита, пародонтита и других стоматологических заболеваний, вызванных в том числе и плохим питанием, и авитаминозом. Проболеть цингой «всё ленинградское детство, до 1951 года» автор просто не смог бы: он, скорее всего, умер. Кроме того, квашеная капуста — прекрасное средство для профилактики цинги, а ее в Ленинграде послевоенном наверняка можно было найти.

  10. A.Л. — “Чтобы попасть из Оренбурга в соседний Волгоград, надо лететь через Москву, только через Москву, в соседнюю Самару – также, в соседнюю Уфу – также…
    Россия превратилась в бессвязную территорию с бессвязно организованной жизнью. Это уже не ткань, а сплошная рванина, управлять которой, тем более защищать которую – невозможно.
    Но большинством людей это не понимается и не воспринимается…”
    :::::::::::::::::::::::::::::::::
    “Кто успел, тот окормляется. Кто не успел — тот существует согласно своему биологическому и физиологическому ресурсу… — возможно, национальная идея
    в этом и заключается? — Пожалуй… плюс МИФОТВОРЧЕСТВО, проникающее всюду.
    Включая многие посты, даже – в Блогах Портала. Кто что умеет, то и творит.
    Автору, Александру Л., здоровья и благополучия.

  11. Всё возвращается на круги своя… Если я не ошибаюсь, где-то до начала 18-го века Россия в Европе называлась Московией. Нынче она вернулась в своё первобытное состояние, в «Московию».
    В первобытное состояние благодаря Путину вернулась и национальная идея. Она была озвучена почти 200 лет назад графом Уваровым: Православие(духовность, вера); Самодержавие(государственное устройство); Народность(смирение перед варой, покорность перед государственным устройством и жертвенность перед предыдущими двумя составляющими). И две формы государственного устройства: служение и окормление.
    Кто успел, тот окормляется. Кто не успел — тот существует согласно своему биологическому и физиологическому ресурсу.
    Россия вернулась в своё первобытное состояние. Может в этом и заключается национальная идея?

    1. «Мы не успели, не успели, не успели оглянуться..»
      Птошу прощения. Реплика моя предназначалась к Вашему предыдыщему посту от 28 августа. Пока я раздумывал, в Мастерскую выложили Ваш новый пост.
      А я ещё живу в 29 августа…)))

Добавить комментарий для Yakov Kaunator Отменить ответ

Ваш адрес email не будет опубликован. Обязательные поля помечены *

Арифметическая Капча - решите задачу *Достигнут лимит времени. Пожалуйста, введите CAPTCHA снова.