[Дебют] Леонид Изосов: Сладкая цистерна

Loading

Схватка была прервана с появлением пожилого сержанта, медленно двигавшегося в сопровождении рядового. Сержант выглядел квадратным. Голова его с выдвинутой челюстью была низко пригнута, кривые ноги в кирзачах по-бульдожьи охватывали землю…

Сладкая цистерна

Леонид Изосов

Памяти моего друга и учителя
Леонида Моисеевича Шлейфера

Просящему у тебя дай и от хотящего занять у тебя не отвращайся.
Евангелие от Матфея. Гл. 5, 42.

1

Колонна пленных двигалась посередине мостовой, шаркая по белым лбам булыжников стоптанными серыми сапогами. Над колонной вместе с пылью висело, как проклятье тягостное молчание.

Пацаны, продираясь сквозь цепкий бурьян за забором, высовывались в проломы в досках и стреляли в немцев из рогаток. Стреляли они мелкими осколками, специально разбитых молотком чугунов — чугунками.

Иногда снаряды достигали цели и тогда подчёркнуто подтянутый офицер-немец, следующий сбоку строя, сдержанно обращался к конвоиру. Тот криво усмехался и шутливо грозил забору тяжёлым, как кувалда, кулаком.

В страшной пустоте среди свежих руин улицы колонна ползла, будто жирная зелёная змея.

2

… Город детства. Огромное пепелище, где развалины пахнут холодным дымом, где остатки облупленных стен домов со следами многократной побелки напоминают полотна импрессионистов, где в мокрых и чёрных подвалах живут серые от голода старики и бледные, как картофельные ростки, дети…

… Руины… Пепел… Слёз солёных лёд… / Солдат убитых страшные останки. / Воспоминанья ночи напролёт / Ползут по моей Памяти, как танки…

Улица была широкая. Железнодорожное полотно делило её на две части. Между красными от ржавчины рельсов и коричневых раскрошенных шпал пробивалась тонкая, как волос, трава.

Около полотна росли древние морщинистые тополя. На них гнездились орды ворон и галок. Они гавкали, как собаки, наклоняясь вниз — к нам.

Война только что кончилась. Я имею в виду, что немцев, в конце концов, разбили, водрузили над рейхстагом наш флаг и армия, как большая река после половодья, стала входить в своё русло. Тонкие ручейки бежали, стремились вниз — домой.

Солдаты возвращались неожиданно — в бурых шинелях, выбеленных погодой гимнастёрках, при погонах, орденах и медалях, с хилыми вещмешками, в которых были нехитрые трофеи.

Но то тут, то там кто-нибудь подрывался на мине, на гранате… Ухали не взорвавшиеся в своё время снаряды и авиабомбы. Дети баловались оружием, калечили, а то — и убивали друг друга.

Для кого-то эта война всё-таки закончилась — победно или не победно. Для кого-то — она так и не начиналась.

А иным — почти неизвестна.

А в Душах тех, кто прошёл или пережил войну, она так и продолжается.

И конца ей не видно.

3

Цистерну пригнали на улицу ночью. И утром пацаны увидели её во всей красе — лоснящуюся от росы, с засохшими следами патоки на боках.

“Смотри, Лёха, сколько шамовки,” — восхищённо толкнул меня в бок мой друг по прозвищу Монах. “Вот бы черпануть маненько…”

У цистерны прохаживался часовой — худой солдатик с унылым носом и кривыми ушами, придавленными пилоткой. Ноги у него были, как палочки, и он методически переставлял их. Форма на солдатике была свеже-зелёная, сапоги надраены, но мягкая пыль нашей улицы уже успела покрыть их головки. Весь он был чистый и аккуратный, очки с железными дужками жёстко взблёскивали при каждом его повороте кругом. Винтовка с четырёхгранным штыком ещё больше удлиняла эту сухую фигуру.

“Вот ещё — цапля-то,” — сказал Монах.

Детей скоро собралось много. Посмотрев сверху, можно было бы заметить, что они окружили цистерну, и это живое, трепещущее кольцо медленно, но неотвратимо сжимается. Ещё… ещё… Ближе…

… И вот ребятишки облепили эту сладкую цистерну, как пчёлы — леток. Они скребли ногтями её бока и облизывали пальцы, несмотря на суетливые окрики и толчки часового.

А когда тот, как показалось Монаху, отвлёкся, он быстро отвинтил кран и подставил под него свою пилотку.

4

“Ах ты, гадёныш,” — прошипел часовой и цепко схватил Монаха за шиворот. Затем он аккуратно приставил винтовку к цистерне, тщательно закрыл кран и нахлобучил полную патоки пилотку Монаху на голову. А потом полюбовался на него, захихикал и пнул пацана коленом под зад.

Монах отлетел от цистерны, как мячик, пробежал ещё немного и стал посередине улицы, опустив руки.

Ребята сгрудились вокруг него. Глаза Монаха смотрели сквозь бурое месиво и хлопали, как у паяца.

Но никто не засмеялся.

“Ну, сука, ладно…” — процедил самый старый из пацанов — Стату́я, водившийся с блатными, и побежал в развалку. За ним устремились и остальные ребята.

Там среди ярко-розовых, как ободранная туша, кирпичных стен, они посоветовались. И вышли на улицу. Монах тоже вышел. Без пилотки, но всё ещё — со сладким и липким лицом.

Пацаны разбежались во все стороны, медленно, с потягом, достали из карманов рогатки и, сильно растягивая резину, открыли огонь по часовому.

Чугунки цокали, как пули, о цистерну и, завывая, рикошетили.

Цистерна басовито гудела. Видать, она была неполная.

Солдатик сначала истошно завопил, потом стал клацать затвором и тыкать штыком во все стороны — в нас.

Сколько это продолжалось — трудно сказать. Тут Время растягивается, как резина.

Схватка была прервана с появлением пожилого сержанта, медленно двигавшегося в сопровождении рядового. Они пришли сменить часового. У цистерны.

Сержант выглядел квадратным. Голова его с выдвинутой челюстью была низко пригнута, кривые ноги в кирзачах по-бульдожьи охватывали землю. У рядового на гимнастёрке серебряной рыбкой взблескивала медаль. Шагая, он гибко раскачивался, поглядывал цепко по сторонам и щурил прозрачные жёлтые глаза, как котяра.

5

Они подошли и часовой, наклоняясь, будто клюя, стал что-то рассказывать сержанту. Отговорив, он поднял голову и тихо, как бы сам себе, рассмеялся.

Тогда сержант, не размахиваясь, двинул часовому снизу. Голова у того дёрнулась с противным хряском. Как будто рубили мясо.

Стоящий рядом солдат-сменщик с интересом глянул на сержанта, но ничего не сказал.

Сержант повернулся и пошёл. Его щетинистый — словно посыпанный солью — затылок был утоплен в плечах.

Часовой тихо, по-бабьи, заскулил сквозь ладони, качаясь, как Ванька–Встанька. Его тонкие ноги переломились в коленях.

И никто не засмеялся. Все посмотрели на Монаха.

У него по сладким щекам текли слёзы.

Новый часовой заступил на пост. Он внимательно прищурился на рахитичных, заморенных голодом ребятишек, подмигнул круглым глазом Стату́е и что-то тихо сказал ему.

Статуя заулыбался во весь свой щербатый рот.

6

К вечеру подул резкий ветер. И поднял пыль, и косо понёс её вдоль улицы. Кое-где возникали вихри, который всасывали всякий мусор, раскручивали его в высоте и отпускали.

В сером небе, как грязные птицы, нелепо метались куски газет.

И вот пролился дождь, и прибил пыль, и умыл тополя.

Голые пацаны выскакивали под мягкие струи и, щебеча, как воробьи, плясали в тёплых лужах на асфальте Танец Жизни.

Когда дождь кончился, Статуя притащил два полных солдатских котелка густой и пахучей, как мёд, патоки. И ребята, как псы, накинулись на неё.

Детство продолжалось.

Print Friendly, PDF & Email

2 комментария для “[Дебют] Леонид Изосов: Сладкая цистерна

Добавить комментарий

Ваш адрес email не будет опубликован. Обязательные поля помечены *

Арифметическая Капча - решите задачу *Достигнут лимит времени. Пожалуйста, введите CAPTCHA снова.