Эвелина Гельман

Дело Либермана: донести или не донести — вот в чем вопрос

Репортаж из зала суда (часть 7-я)

(Читайте начало, часть 2, часть 3, часть 4, часть 5, часть 6)

29 мая по прогнозам израильских СМИ сенсацией дня должен был стать допрос Авигдора Либермана по делу о назначении посла. Рекламировали это выдающееся событие (наконец-то после 17-летнего следственного «марафона» вечный подозреваемый выступит в роли подсудимого!) целые сутки. Сообщения о грядущем допросе были опубликованы во всех газетах, как будто показания должен дать серийный убийца или террорист.

С шести утра, как только государственная радиостанция «Решет Бет» перешла от трансляции вчерашних новостей к сегодняшним, дикторы каждые полчаса зачитывали один и тот же текст: «Показания бывшего министра иностранных дел заслушает Иерусалимский мировой суд, начало в 9.30». Оставалось добавить: «Входных билетов в кассе почти не осталось» или: «Напоминаем зрителям — не опаздывайте».

При ближайшем рассмотрении выяснилось, что мест в крошечном зале, рассчитанном максимум человек на 50, нет вообще. Зато какие лица! Нахум Барнеа, политический обозреватель газеты «Едиот ахронот»; Иегуда Иерушалми, конкурент Барнеа из «Маарива», ведущие популярных радио- и телепередач… В здании столичного суда на Русском подворье собрались все звезды — разве что «Большого брата» из одноименного реалити-шоу не хватает.

Втиснувшись с лэптопом в предпоследний ряд, жду появления подсудимого. Прокурор Михаль Сибель-Дарэль со своей командой приехала минут за 20 до начала заседания, а вот защитника — адвоката Яакова Вайнрота все нет. Операторы и звукорежиссеры настроили и включили записывающую аппаратуру, но сверхчувствительным микрофонам приходится фиксировать разве что колкие реплики журналистов.

За несколько минут до начала заседания в зал вошел подсудимый. Коллеги с новостных интернет-сайтов бросились в атаку: кто первым заметит что-то необычное и отстучит в редакцию — выдаст сенсацию дня (если, конечно, его не опередят коварные конкуренты с радио или ТВ).

Меня, признаться, интересовал не столько «экшн», сколько суть, — и вот почему. В ходе предыдущих заседаний, на которых выступили свидетели государственного обвинения, они (включая бывшего замминистра Дани Аялона), сами того не ведая, сожгли и обратили в пепел главный аргумент государственного обвинения — «незаконное» продвижение по службе Зеэва Бен-Арье.

Свидетели обвинения подтвердили: Бен-Арье — опытный дипломат, его профессионализм отражен в официальных характеристиках, первая из которых датирована 1992-м годом. Также было доказано, что назначение дипломата-профессионала советником политического штаба министра является «повышением» по… горизонтали (чтобы не сказать по наклонной)! Потому что зарплата Бен-Арье не выросла, впрочем, как и позиция на иерархической лестнице госслужащих. Что же касается назначение его послом в Латвии, то и она не Великобритания и даже не Узбекистан: эта республика несопоставима с Беларусью, где Бен-Арье прежде служил послом, не только по масштабам, но даже по объему торговых отношений с Израилем.

— Если бы я действительно хотел отблагодарить Бен-Арье, назначил бы его послом Израиля в Москве, — подчеркнул Авигдор Либерман. — Профессиональный уровень дипломата позволял это сделать.

Впрочем, аргументы Либермана я изложу на будущей неделе, когда сотрудники суда стенографируют магнитофонную запись перекрестного допроса и оформят протокол. Пока же поделюсь впечатлениями и кое-какими соображениями.

Итак, на сегодняшний день государственное обвинение располагает одним свидетелем, который утверждает, что Авигдор Либерман просил его продвинуть Бен-Арье по службе якобы в знак благодарности за передачу ему в 2008 году в минском отеле секретной информации. Это — бывший заместитель министра иностранных дел Дани Аялон.

29 мая Либерман опроверг истории (их, напомню, несколько), которые Аялон изложил в полиции, а потом в суде. В частности, из рабочего дневника бывшего министра иностранных дел явствует, что в совещании, предварявшем заседание комиссии по назначениям, участвовали четыре или пять высокопоставленных сотрудников МИД. На допросе Либерман несколько раз повторил: он никогда не скрывал, чью кандидатуру поддерживает в преддверии тех или иных назначений. «Об этом было известно всем сотрудникам МИД», — сказал он.

Относительно Дани Аялона Либерман сказал:

— Я посчитал, сколько раз Аялон подчеркнул в суде, что он — «законопослушный гражданин». Девять раз! Тем не менее, до того момента, пока ему не стало известно, что его не внесли в предвыборный список (НДИ — Э.Г.), он ни словом не обмолвился о «деле посла». Два с половиной года «законопослушный гражданин» знал об этом деле — и молчал.

В израильской юриспруденции есть такой термин: версия против версии, то есть показания свидетеля государственного обвинения — против показаний подсудимого. В начале этой недели Ханан Кристал, известный политический обозреватель государственной радиостанции «Решет Бет», заметил, что слушание дела Либермана зашло в тупик: версия против версии — патовая ситуация.

Если бы Кристал присутствовал на заседаниях суда и читал протоколы, наверняка взял бы свои слова обратно. Аялон путался при даче показаний: в полиции он заявил, что в преддверии заседания комиссии по назначениям побывал в кабинете Либермана один раз, и тот якобы попросил его протолкнуть Бен-Арье, а в суде число встреч с министром «внезапно» удвоилось. В доверительных беседах со следователями Аялон утверждал, что в предварительном совещании участвовала «тройка», однако в суде выяснилось: третий — лишний (в день совещания Шимон Родед, бывший начальник кадрового Управления МИД, находился в командировке за границей).

В результате на вооружении прокуратуры остался один эпизод: недоносительство. Либерман скрыл от комиссии по назначениям, что в 2008 году Бен-Арье пытался передать ему секретное прошение прокуратуры о правовой помощи, адресованное белорусским компетентным органам. Нет, я не утрирую и не ёрничаю: в тексте прошения, «слитом» прокуратурой газете «Гаарец» в мае этого года, по-английски — черным по белому — так и написано: «компетентные органы»! При этом, как показал в суде Бен-Арье, белорусские органы довольно долго отказывались принять у посла Израиля пакет с грифом «секретно», а когда, наконец, приняли — не нашли на территории своей республики никаких следов «преступной» деятельности еврейского эмигранта из бывшего СССР и не снабдили израильскую полицию уликами.

Если бы речь шла об убийстве, и на месте преступления рядом с трупом обнаружили нож с отпечатками пальцев на рукоятке, прокуратура располагала бы железобетонным вещественным доказательством. И сколько бы убийца ни утверждал, что в тот роковой день он был на свидании или в русской бане, суд бы непременно потребовал, чтобы он документально подтвердил свое алиби.

Документальным подтверждением алиби Либермана по единственному эпизоду, уцелевшему (на радость прокуратуре) в ходе самого скучного и абстрактного в истории Израиля процесса, могла бы стать явка в полицию с повинной… вечного подозреваемого! Если руководствоваться логикой прокуратуры, то в октябре 2008 года, по возвращении с открытия в Минске мемориала памяти Холокоста, Либерман должен был поехать не в родной поселок Нокдим и не в Кнессет, а прямиком в Главное следственное управление. И настучать на Зеэва Бен-Арье, в 80-е годы боровшего вместе с ним за получение советскими евреями права на выезд, а заодно и на себя, даровав прокуратуре (вспомним товарища Ежова) «царицу доказательств» по изобретенному ею «крупному» (впоследствии бесславно павшему по причине отсутствия улик) делу. В этом случае, с точки зрения израильского законопослушания, «русский» депутат-оппозиционер исполнил бы свой гражданский долг.

Либерман, однако, родился и вырос в государстве ГУЛага. Для него (как и для Бен-Арье) память о 1937-м — генетическая. Точно так же, как память об тех (пускай и немногочисленных) украинцах и белорусах-коллаборационистах, которые во время Великой Отечественной сотрудничали с гестапо.

Но можно ли найти в возрожденном Бен-Иегудой языке иврит термины, позволяющие разъяснить израильским судьям и прокурорам, что у выходца из страны, в которой жертвами доносов стали миллионы законопослушных граждан, доносительство ассоциируется с предательством, с нравственным самоубийством?!

29 мая Либерман попытался это сделать. Отвечая на вопросы прокурора, почему он не сообщил комиссии по назначениям, министерской комиссии и правительству в целом о «тяжком преступлении», совершенном Бен-Арье почти 5 лет назад в минском отеле, Авигдор Либерман объяснил: Бен-Арье оказал медвежью услугу не только ему, но и… самому себе. И если бы он, Либерман, обратился в «израильские компетентные органы», навредил бы не только себе, но и сдал товарища.

«Если суд оправдает Либермана, он станет израильским Дрейфусом», — пишет в газете «Гаарец» Гиди Вайц.

Если вдуматься, в деле о недоносительстве аморфна сама статья Уголовного закона, а вещдоки абстрактны: вместо ножей-топоров-бомб — слова, слова, слова. Поэтому окончательное решение судей, скорее всего, будет зависеть от того, какое впечатление произвел на них свидетель государственного обвинения, а какое — подсудимый, и кто из них привел более веские аргументы.

Либерман (в отличие от Аялона) во время допроса не нервничал, не юлил, не восхвалял свой профессионализм (патриотизм, законопослушание, служение народу etc.) и не огрызался. На протяжении допроса мною владело ощущение, что говорит не подсудимый, а министр или глава правительства. Терпеливо и чуть устало (17 лет тайной слежки, включая прослушивание телефонов членов семьи) Либерман разъяснял судьям, каковы принятые в МИД процедуры назначения дипломатов, какими критериями руководствуется ведомственная комиссия и с какой космической скоростью — списками! — утверждает новых назначенцев-дипломатов министерская комиссия.

Если опыт и интуиция меня не подводят, защита Авигдора Либермана полна решимости доказать, что между недоносительством и уголовно наказуемым деянием — такая же пропасть, как между убийством и досадной забывчивостью. И если уж подсудимого надобно наказать за забывчивость либо за генетическое неприятие доносов — то разве что по административной линии. Не отдают ведь в Израиле под суд начальника, скрывшего от Главного управления госслужбы, что под его руководством доблестно трудятся его ближайшие родственники! Высшая мера наказания за подобный проступок — тривиальный выговор по административной линии.

Как бы там ни было, последнее слово в странном для любого здравомыслящего человека деле о недоносительстве скажет суд. Подробности — по протоколу, который (хотелось бы верить) появится на будущей неделе.

(читайте продолжение в части восьмой)