285 total views (from 2022/01/01),  3 views today

Потом уснул. Во сне видел знакомых шоферов с автобазы. Они кричали ему: «Григорьич, подбросить тебя до твоего «закутка»? Ты этого, который с пробором, что ли боишься? Не боись! Мы c ним враз разберемся! Фраер он!»

Философия «Закутка»

(быль)

Генрих Иоффе

«Но бывает жизнь встает в ином разрезе,
И большое понимаешь через ерунду».
В. Маяковский

Борис Григорьевич Бормотко — мужчина лет так 40, инженер-механик автобазы № 26 о всякой там политике-политэкономике не любил распространяться. Говорил, что она ему «до фонаря>.

Но у себя на кухне, когда собирались все свои в доску, он крыл марксизм и социализм чуть ли не последними словами.

— Это ж надо, что надумали бородачи: общественную собственность им подавай! Так ведь разворуют мерзавцы все до последнего винтика. Частная собственность — вот что двигатель всего, вот пружина прогресса! А про этих социалистов я бы и еще кое-что сказал, да тут женщины…

Но такие толковища были на кухне не частыми. Борис Григорьевич больше всего любил бег трусцой, верил в его целительность. В душе считал, что если будет заниматься им каждый божий день, проживет долго. И не пропускал ни одного дня: в любую погоду бегал в парке, делал там гимнастику.

А потом настал «День Х» и Борис Григорьевич покинул Советский Союз, убыл на Запад, решив твердо: бег и гимнастика продолжатся и там при всех обстоятельствах!

На Западе, — думал он, — бегать еще лучше, чем в Совке. Тут бежишь, а какая-нибудь встречная бабка с сумками шипит:

— Долго жить, видать, хочешь, дядя? Гляди скоро копыта откинешь!

Или собачники своих псов-волкодавов, с поводков спустят, те бросаются со страшным лаем, а хозяева ухмыляются:

— Да не бойтесь же вы их, Господи Боже ты мой! Какие все тут нервные стали. Они не кусаются. Это они так… Играют с вами.

На Западе же Борис Григорьевич стал бегать раскованно. Некоторые миловидные девушки ему еще нет-нет и улыбнутся, сложат красные губки бантиком, произнесут «алло». И никакие злобные собаки не угрожают. Всех держат на поводках.

Квартиру Борис Григорьевич снял напротив большого серого здания, в котором помещалась музыкальная школа. Тут он облюбовал себе «закуток» во дворе здания, где после пробежек делал небольшую разминку. Никому не мешал. С одной стороны — глухая стена, с другой — забор и его, Бориса Григорьевича, с улицы даже не видно. Все шло славно. Однако, как любил писать классик антисоветскoй литературы А.И. Солженицын: «Но…»

Но однажды к «закутку», где как раз делал приседания Борис Григорьевич, подъехала машина-иномарка — мерседес. Некоторое время из нее никто не выходил, и Борис Григорьевич, отсчитывая число приседаний, не обратил на нее внимания. А потом дверца распахнулась, и из машины вышел высокий господин в короткой дубленке с воротником шалью. Он был без шапки. Его черные, как смоль, волосы на голове чуть сбоку рассекал идеально прямой пробор. Точно, как у артиста П. Массальского в роли босса американского цирка одноименного советского фильма, в котором знаменитая в те времена кинозвезда Любовь Орлова «вылетала из пушки в небеса».

Не торопясь, господин подошел к Борису Григорьевичу, который как раз распрямился после очередного приседания, и обратился к нему. У Бориса Григорьевича потеплело в душе: западный человек, наверно, собирается тепло приветствовать его, иммигранта.

— О, да, да! — радостно заговорил Борис Григорьевич на своем плохом английском языке. — Да, да, я иммигрант из России! Привет, привет, с любовью из Росии! Да здравствуют Горби, перестройка и новое мышление!

Бесстрастное лицо господина посуровело. Он повернулся к машине и сказал сидевшей в ней красотке, с любопытством смотревшей на Бориса Григорьевича как на человека с другой планеты.

— Он плетет тут мне что-то о России! Вероятно, думает, что это для нас подарок! Как тебе нравится?

Дама усмехнулась, но промолчалa.

Господин подошел к Борису Григорьевичу почти вплотную и четко произнес:

— Прайват! Это частная земля! Понятно? Что Вы здесь делаете? Немедленно уходите отсюда! Немедленно!

— Я эмигрант из России. Я понимаю, я думал… Горбачев, мышление…

— Вы думали… Если Вы там в России думаете и такие умные, то почему такие бедные?

Он засмеялся собственной шутке и взглянул на даму, чтобы и она оценила ее. Она оценила.

— Я Вам сказал, уходите! — повторил господин.

Красотка в машине мило улыбалась.

Когда Борис Григорьевич вышел из «закутка» и направился к своему дому, его слегка шатало, он вдруг ощутил чувство поднимавшейся тоски и обиды.

«Надо было ответить, — стучало у него в голове. — Но что? Ну, хотя бы спросить, как же так? А он, скорее всего, банкир».

Он по обыкновению пощупал пульс: ах, черт — повышенный, почти 90!

— Что это со мной? — думал он, удивляясь себе. — Неужели вскипает социальный протест или совковая пропаганда дала себя знать? И это во мне-то. Кошмар!

Оглянувшись, он увидел как шикарный мерседес с господином в дорогой дубленке и красивой дамой медленно, солидно, подобно броненосцу, выезжал со двора большого серого здания, в «закутке» которого Борис Григорьевич так и не закончил свои приседания. Вернувшись домой, он лег на диван и лежал, долго глядя в одну точку на потолке.

Потом уснул. Во сне видел знакомых шоферов с автобазы. Они кричали ему:

— Григорьич, подбросить тебя до твоего «закутка»? Ты этого, который с пробором, что ли боишься? Не боись! Мы c ним враз разберемся! Фраер он! А ты в «закутке» зарядку свою спокойно отработаешь! Залазь к Мишке в кабину и поехали!

Тут Борис Григорьевич проснулся. На душе было муторно. В «закуток» идти он не решился. А в парк имени Гаврилы Попова (мэрия присвоила в честь русского приватизатора эпохи Горбачева) было очень далеко. Борис Григорьевич решил, что отныне будет практиковать «бег на месте».