Сергей Эйгенсон: Сельхозработы

Loading

Регулярный образ жизни всегда располагает к размышлениям и исследованию жизненных явлений. Моего напарника, в частности, очень интересовал белый петух, который как раз обычно оперировал неподалеку от того бревна, где мы отдыхали до и после обеда. Не поймите только превратно, никаких замыслов-покушений на птичку у нас не было.

Сельхозработы

Из серии «Рассказы по жизни»*

Сергей Эйгенсон

Продолжение серии. Начало

I

Чего в моей биографии почти не было — так это сельскохозяйственной деятельности. Тоже, наверное, в деда. Он, как в двадцать третьем из своей Жуковой в город перебрался, так в самое даже голодное время начала тридцатых огород себе не брал. Он же работал инструктором в потребкооперации, так что все время ездил по командировкам, изъездил весь Западный Урал от Чердыни до Осы. А командировочные деньги тогда были большие, раза в три больше зарплаты. Это уж к моему времени их хватало только на гостиницу, да на раз поесть. Так в течение полувека вещи и продукты дорожали, деньги дешевели, чтоб только это инфляцией не называть, и стали навек зафиксированные командировочные два шестьдесят в сутки больше фикцией, чем реальной компенсацией дорожных расходов и беспокойства. А в тридцатых это был хороший приварок к дедову малому жалованью. Да и то, что деньгами деток не накормишь, а в поездках какие-то продукты можно было купить, да и одежку, поскольку все же потребкооперация. Вот он и растил четырех девчонок в романтическое время пятилеток и комсомольского энтузиазма без всеобщей подмоги — своей картошки. Только в августе тридцать девятого, изучив номер центральной газеты с сообщением о Договоре Дружбы и Ненападения между Молотовым и Риббентропом, тщательно рассмотрев фотографии встречи высоких гостей и момента подписания, он сказал бабушке: «Надя, будет война. Надо нынче брать землю под картошку, иначе пропадем». Так у них этот участок и оставался до начала шестидесятых, когда они уехали из Перми, пробывшей в промежутке семнадцать лет именно, что городом Молотовым.

Вот, значит, мои первые встречи с сельским хозяйством — как раз на этом огороде. Больше, конечно, помнится не сам процесс окучивания или, скажем, копки корнеплода, а доступные детскому пониманию сопутствующие явления — попить в перерыве сладкого и хмельного дедова кваса, что выстоян в погребе, а на огород привезен в бидончике или, когда обзавелись, большом китайском термосе. Съесть работникам по пучку зеленого витаминного лука и по паре ломтей черного «мужчинского» хлеба с салом или экзотической, английской, как специально оговаривалось, тушенкой из банки, вскрываемой с помощью специального, припаянного у донышка ключа. Собственно, я только теперь и понимаю, что на самом деле это была не столько тушенка, сколько тот продукт, который англосаксы называют corned beef, и про который Арчи Гудвин сообщает в русском переводе, что-де повар Фриц накормил его на скорую руку «сэндвичем из домашнего хлеба с солониной«. Откуда это взялось? Думаю, что из ОРСа водников, так же, как однажды была приобретена по знакомству банка с американскими консервированными ананасами, что потом поминалось несколько лет. Самый-то главный смысл поездок на огород был, конечно, в последующей рыбалке на речке Гайве, где, если верить тогдашнему журналу «Рыболов-Спортсмен», попадались даже хариусы. Нам, правда, ни один не попался, а окуньки, ерши, красноперки клевали не так плохо.

Но это уж, скорей, тема об охоте — так что в следующий какой-нибудь раз. Если же вернуться к сельскому хозяйству, так пару раз отцовский институт выезжал в полном составе, с полевой кухней и своими грузовиками, в подшефный колхоз в Давлекановском районе. Это его, отцовское, изобретение — чтобы не посылать по десять человек на месяц, а выехать всей конторой и разом отработать всю повинность. Удачный опыт с шефством чуть было не вовлек отца в не вполне желательный поворот судьбы, когда его вызвали в обком и предложили ехать секретарем сельского райкома, была тогда такая очередная затея с «тридцатитысячниками», долженствующими по замыслу ЦК вытащить советскую деревню из совсем уж к тому времени очевидной ямы, куда она постепенно сползла после посылки туда же в 1930-м «двадцатипятитысячников». Чем уж так хорошо, если отправить кандидата технических наук, директора новосозданного НИИ, на село — не очень ясно, но очень соответствовало общему оригинальному стилю руководства отечественными делами. Возражать отец, конечно, отчасти возражал, но воля Партии была для него всю его жизнь свята, как папская булла для католика. Так что приезжать бы мне в недалеком будущем на республиканские матолимпиады из Аургазинского района, а матери не миновать заводить корову, но отцовское подсознание нас выручило. На беседе в обкоме он, увлекшись, начал рассуждать о необходимости пересажать всех председателей колхозов, как алкашей и ворюг, и дошел до необходимости для районного руководства открытого ношения нагана, как бы в том же тридцатом году, без чего улучшение дел будет крайне затруднительным. Это до такой степени противоречило последним постановлениям, что кандидатура отпала сразу и навсегда.

Так вот, когда новорожденный институт ездил в свой подшефный колхоз, то брали и меня, за отсутствием на кого оставить, поскольку мама моя с совсем маленьким братиком была в больнице. Мне ужасно понравилась общественная похлебка с бараниной, но несколько смутил вид деревни. По учебнику «Родная Речь» я отчетливо знал, что при царизме крестьяне, в отличие от наших дней, жили очень бедно и крыши крыли соломой, что очень контрастировало с замечательной цветной картинкой советского социалистического села, где железные крыши, электропровода и радиоантенны. По факту в том колхозе, где мой папа и его товарищи занимались полевыми работами, крыши оказались как раз соломенными, да там уж и соломы почти не оставалось. Надо быть, скормлено по весне скотине, как я теперь понимаю. Я и до этого видел деревни с палубы парохода, на котором мы путешествовали с дедом, но на таком расстоянии подробности были неразличимы и издалека это было очень красиво. Я впоследствии немало поездил и по Уралу, и по Центральной России, и по Сибири с Дальним Востоком. Особенно из байдарки, снизу от воды, очень легко отличить те селения, места для которых русский мужик выбрал по своему разумению, от тех, которые расположила на карте начальственная забота. А очень просто. Все ровные места либо шли под пашню, либо, по условиям половодья, под заливной луг. Для деревни остается обычно возышенное, неудобное для пахоты, но удобное для выхода к реке место. То есть — живописное. Ну, а если за дело возьмется начальственный разум-то, в идеале, должен возникнуть город Непреклонск, презирающий природные обстоятельства от розы ветров до уровня наводнений, ровный, расчерченный квадратами и украшенный приличными обстоятельствам монументами. В лучшем случае — Санкт-Петербург, в худшем… В Целинном крае, в нынешнем Астанском акимстве Суверенного Казахстана бывать не приходилось? Там — таких вот совхозных усадеб, где первый колышек вбит был по указанию сверху, навалом.

Других у меня столкновений с сельской жизнью не было очень долгое время. То есть, после восьмого класса я две недели проработал в археологической экспедиции в предгорьях Урал-Тау. Но если честно, ни полевых работ каких-то вокруг не помнится, ни даже и особенных полей с лугами. Больше лес. Раскопки — это было для меня, действительно, интересно, хоть и, по сути, совершенно однообразно. Быт экспедиции, со студенческими песнями вечером — это полный отпад. Соседняя деревня мне врезалась в память только крайней отзывчивостью тамошних девушек, которой хватало не только на научных сотрудников и студентов, но даже и на приехавших временными рабочими двух энтузиастов-школьников. Однако, приобретенные в итоге знания и навыки нельзя же считать специально сельскохозяйственными.

На следующее лето я полтора месяца проработал в геодезической партии, что провешивала трассу для трубопровода — но и это к моему сельхозопыту почти ничего не добавило, кроме умения без особого шума добывать, а потом печь в глине гусей. Очень рекомендую. Немножко выходит долго, потому, что сначала роешь ямку, разводишь в ней костер, потом, когда он прогорит, кладешь на угли выпотрошенного, но в перьях, гуся, обмазанного толстым слоем глины. Засыпаешь землей и снова разводишь костерок. Через пару часов обожженная глиняная корка разламывается и легко удаляется вместе с перьями и кожей. Вкус — но ведь все равно не расскажешь! А главное, что все отходы потом так и остаются в этой самой ямке под углями. То есть, нет совершенно ненужных и привлекающих нездоровое внимание перьев и пуха вокруг места готовки и ужина. Все равно, конечно, из экологических соображений лучше это делать подальше от своей палатки.

В школе нас, разумеется, на сельхозработы не посылали. Не Средняя Азия, все-таки. Там, сказывали аборигены, сельские школьники до Октябрьских праздников, что празднуются по обычаю в ноябре месяце, на хлопке. Ну, у нас не Узбекистан, а Башкирия, да и школа не сельская. Удивительно, но то же самое и в ВУЗе. Наш поток первые три семестра работал на заводах по сменам, а учились мы то утром, то вечером, в зависимости у кого какая сегодня смена. Потом летом ездил я в стройотряды на Устюрт и в Урай, что тоже от осенней картофельной повинности освобождало. Так что по-настоящему впервые в сельской местности оказался уже после окончания, когда министр Гречко решил, что без меня ему с маоистами никак не справиться. Как сейчас помню, несу я с вещевого склада стопочкой шапку-ушанку «два наклада» и три картуза: картуз полевой, картуз повседневный и картуз парадно-выходной с галуном. Вот часть у нас была, как раз, в сельской местности. То есть, наш поселок Березовский-Восточный — более вокруг жэ-дэ станции, большого элеватора, маленькой консервной фабрички и, в основном, вокруг воинских частей, где большая часть жителей и работает. В этом смысле ссора кремлевских начальников с начальниками из Запретного города поначалу очень улучшила ситуацию с занятостью. После сорок пятого и особенно сорок девятого года имевшиеся против коварных японских самураев укрепления все позабросили и войска забрали в другие местности, да ведь и сократили в немалой степени. Помните — Миллион Двести при Никите Сергеевиче?

Когда братский китайский народ что-то задурил и оказался не таким уж братским, начали все это восстанавливать. С укреплениями труднее — мне рассказывали заслуживающие доверия люди, что в тридцатых были выстроены могучие артиллерийские ДОТы — долговременные огневые точки с железобетонной конструкцией, бронеколпаками, подземными убежищами, галереями и погребами, связанные на глубине заложения шесть метров бронированными и изолированными кабелями питания и связи. Так вот, будто бы после победы Мао над Чан Кай Ши все эти сооружения были заброшены, вооружение и оборудование где демонтированы, а где сгнили-поржавели, и даже, по ошибке, уничтожены все чертежи. Когда Мао оказался сам такой, то там почистили, проветрили, восстановили огневые средства и, что смогли, из оборудования — но разобраться в проводах без документации так и не удалось, сколько не пытались их прозвонить. Откопать на глубине шесть метров тоже, знаете, не так легко. Так что закопали и посоединяли на скорую руку снова — но уж на глубине два с половиной метра. А что, похоже на правду.

Но войска пригнать, это, все-таки, попроще. Призвать побольше, снять с консервации технику — и вперед. Многие только на этом себе и получили вожделенные папахи, а кто и лампасы. Если при братстве навек в поселке и рядом с ним стояли три окружных склада да один танковый батальон, то, пока я служил, появились еще танковый, инженерный и мотострелковый полки. Как ни считай, а еще добавилось тысяч пять солдатиков, пара-тройка сотен офицеров, да не меньше и сверхсрочников. Ну, при них еще паре сотен гражданских служащих Советской Армии не прокормиться — было бы смешно. Для такого поселка, как наш, это немало. Так что, куда ни посмотри, через дом, либо сверхсрочник, либо вольнонаемный. Однако же, и колхозники тоже были. Сам-то колхоз в близком селе Петропавловка. А рядом с нашей складской технической территорией поле сои. Я раньше никогда и не видел, это же редкость по нашей стране. Так вот, оказалась эта соя под снегом, аборигены мне показали. Между прочим, если ее стручки хоть бы и из-под снега пособирать, то оказывается, что бобы очень вкусные. Можно их жарить. Просто накидал на сковородку без масла, оно же там и так есть.

Председатель колхоза регулярно наезжал к нашему командиру часам к десяти, позавтракать. Он и сам отставной офицер, конечно. Так что я, если его увижу, то сразу торможу. Мол, Вы, Василий Николаич, обождите пока, пожалуйста, вот с Раисой Иванной-секретаршей побеседуйте, мне нужно, чтобы командир несколько бумаг подписал — тогда можете начинать. Там у них еще в основном ядре компании зампострой танкового полка с редкой фамилией Клещ. Все фронтовики, все трое бухалки, а жену на Большую землю в Симферополь пока только наш майор сплавил — так что где же, как не у него в кабинете? Ну, и еще боевые друзья наезжают, слиняв от служебной нудоты на полдня. Это всё понять можно, но вот попробовал я его спросить: как же это он валютную культуру сою под снегом неубранной оставляет — ничего не получается. Раз — и вывернулся, он райкомовских деятелей вокруг пальца на один раз, что ему стоит лейтенанту-несмышленышу лапшу на уши навесить?

Но, чтобы не подумать, что у верблюда только шея кривая, в смысле труженики сельского хозяйства как-то от прочих выделяются, узнал я невдолге кое-что и про промышленность. На первый случай — про завод «Дальсельмаш». Технология там в ту пору была такая: в городе Ростове-на-Дону «Ростсельмаш» мастерил зерноуборочные комбайны и отправлял их в разобранном состоянии по железной дороге в Биробиджан (8600 кэмэ по справочнику), там, на «Дальсельмаше», эти комбайны собирали, доукомлектовывали то, что потеряно по дороге, отрезали газорезкой, извините за выражение, хедер, в том смысле, что ту штуку вроде барабана, которая у комбайна впереди крутится и жнет растительность. Приваривали новый хедер, поменьше диаметром. Теперь это называется уже рисоуборочный комбайн. Снова разбираем для перевозки и отправляем «Сельхозтехнике» — часть в Приморье, где есть рисовые поля, а часть — в Среднюю Азию, узбекским, так сказать, труженикам рисовых чеков. Еще за семь тысяч километров. Я говорю — не может быть! А мой приятель, который там, в Биробиджане, служит, объясняет мне: «Ну что ты из себя девушку строишь? Понятно же, что есть танкоремонтный завод, который должен в случае чего оба Дальневосточных фронта обеспечивать. В мирное время нужно людей чем-то занять? Иначе же сопьются. Вот они и при деле, клепают».

Да, думаю, лишь бы не было войны!

Я и в дальнейшем мимо этой, аграрной, тематики более проходил по касательной. И фазенды в 6 соток у нас не было, в отличие от большинства знакомых. В общем, все-таки, каждый человек, на мой вкус, должен либо заниматься тем, что он умеет, либо уж тем, от чего отвертеться не удается. Даже и присловье на эту тему образовалось, что я-де в юные годы не в юных мичуринцах занимался, а в хим- и радиокружке. Так что, по данному сектору у меня и в мемуары вставить почти что нечего. Впрочем, себе в утешение я могу сказать, что зато по своей части пришлось кое-что сделать не ко вреду для народного хозяйства. Так перед Закромами Родины вроде не в долгу. Это, собственно, и позволяет без особых угрызений совести на сообщения аграрных депутатов, что де «Россия должна накормить своих крестьян» (© А. Заверюха) вспомнить совершенно обратную идею известного князя-революционера Петра Кропоткина о том, что: «Вся наша надежда покоится на тех людях, которые сами себя кормят».

Собственно, в дальнейшем всего два сельхозэпизода и припоминается: один более практический, а другой чисто теоретический.

II

Начнем, значит, с практического. Дело было, как сейчас помню, весной одна тысяча девятьсот семьдесят первого. Нас, как раз, послали в подшефный совхоз «Госконюшня». Это, если с Павелецкого не доезжая Каширы, есть такой Ступинский район. А уж в районе этот самый совхоз. Типичное такое поселение далеко за 101-м километром, из тех, куда автобус из райцентра раз в сутки доходит. Мы-то приехали прямо из института, от главного корпуса на Авиамоторной двумя автобусами, всего нас человек сорок. Больше на этот раз дамы из техотдела и проектного бюро да мужички из хай-тековских, если по-теперешнему сказать, подразделений: отдела вычислительной техники да лабораторий по всяким современным методам анализа — ЯМР, масс-спектр, ЭПР… Лица в массе интеллектуальные, хоть «Девять дней одного года» снимай. И мы с Валерой прямо с опытного завода в ватничках пришкандыбали. Тоже и мы не сильно рвались, но другие лабораторные кадры уж съездили, надо и нам барщину отбывать. Ну, неделя — не так и много. Песни Высоцкого про «с лопатами и с вилами», тогда, кажись, еще не было. Разместились, поужинали из Москвы прихваченным, усидели, конечно, фляжку разведенного, обсудили странное название местности. Утро вечера мудренее.

Утром собрались все перед старой школой, где ночуем. Вроде того, как в «Операции Ы» менты «декабристов» по объектам распределяют — так и у нас. Директор этого самого совхоза молодецки так обращается к ученым людям — нужны, мол, крепких двое мужчин на погрузочные работы на весь срок. А мы уж посмотрели, что основная работа для нас — картошку, которая за зиму случайно не сгнила, из буртов выбирать для дальнейшего применения. Бурт, если кто не знает, «представляет собой валообразную кучу картофеля, корнеплодов или капусты, уложенных на поверхность земли или в неглубокий (0,2-0,5 м) котлован и укрытых слоями соломы (опилок, торфа и т.п.) и земли». Все именно так, но только это осенью там была «куча картофеля», а к весне это уже что-то вроде ирландского стью из картошки уцелевшей, картошки сгнившей и маленьких земляных мышей в примерно равных долях. Вот это и предстоит разбирать в порядке шефской помощи. Я это, грызунов этих, не очень люблю, так что сразу же вышагнул из толпы и Валерку за собой выдернул — есть, мол, добровольцы! Он было на меня выставился — какого, мол, пионера инициативу проявлять? Но я сразу тихо сказал ключевую фразу любимого в ту пору писателя — «Только не на общие работы!» Ну, он-то сразу понял, а ученые наши люди, физики-химики-программисты на нас так с сожалением посмотрели. Мол, не перевелись еще энтузиасты в Стране Советов!

Значит, бурты… Энциклопедия утверждает, что таким способом «… можно сохранить овощи до нового урожая». Ну, видимо, можно сохранить, а можно и не сохранить. Зависит, во многом, от поставленной задачи. Задача эта для данного сельхозпредприятия несколько раз менялась за его историю. Что тут было до Апрельских Тезисов, мне в точности не известно, но такое впечатление, что барское имение. Для магнатской подмосковной вроде герценовского Васильевского либо юсуповского Архангельского далековато от столицы, но и не глухой угол помещицы Коробочки. В любом случае, в ходе Триумфального Шествия Советской Власти местные земледельцы все это, естественно, частью сожгли, а частью разворовали, но землицу им поделить не удалось. Специальным декретом Совнаркома были введены совхозы, долженствующие «служить образцом крупного общественного социалистического производства». В энциклопедии справедливо замечено, что «… первыми С. фактически явились государственные конные заводы…» Еще бы! Когда «город проснулся, в плакаты кадрованный,— это партия звала: Пролетарий, на коня!», то понятно же, что речь не идет о легендарном «Ну! тащися, сивка…», а о специально обученных четвероногих. Вот, чтобы растить конзапас для красных конников и были по всей стране эти самые Госконюшни. Штук двести-триста, наверное, по тридцатым годам. А ведал этим всем, сами легко догадаетесь, кто: Тухачевскому с Алкснисом — ГИРД и прочие нерусские сокращения, а Семен Михалычу — родное поголовье.

Между прочим, во время Второй Мировой, вопреки распространенной легенде, боевые кавалерийские части были не только в Красной Армии и у польских панов, но и в американской, британской и японской армиях, а в вермахте большая часть полевой артиллерии была на конной тяге. Да ведь, будь вермахт стопроцентно моторизованным, как его наша пропаганда казала, он бы и года войны не протянул, при германском-то голоде на горючее. Чё уж душой кривить, ну, действительно, по всем документам получается, что самолетов и танков у нас настолько было больше… Дело-то не в танке — в танкисте. Помните фильм «Трактористы» с колхозными раздолбаями, устроившими собачью свадьбу вокруг ладынинской Марьяны? Вот это и есть будущие кадры танковых армад. Грубо говоря — кормовая база для Гейнца Гудериана. Только уж в страшном пожаре войны выплавились будущие победители — но при этом вся заранее заготовленная техника сгорела в первые дни. Да на каждого выучившегося воина-победителя по трое так и не успевших научиться, затерянных в братских могилах, а то и без них по лесам и болотам. Как раз лошадка для освоения познакомей. Сталин, как известно, увлекся было идеей воссоздания конной армии в начале 43-го, когда освобождали Северный Кавказ — но с печалью отказался. А очень просто — уж к тому времени даже до нас дошло, что никакие мобильные войска без радиосвязи не получаются, а связь наладить не получается тоже. Собственно, до сих пор.

Но уже после Сорок Пятого и финального хрестоматийного рейда Иссы Плиева по японскому флангу пришлось от кавалерии под напором военно-технической революции окончательно отказаться. Только и остался, что конный полк «Мосфильма» с целями украшения отечественных блокбастеров и облегчения воинской службы сыновьям больших кинолюдей. Да и то Генштаб его по нынешним военно-реформационным временам все пытается списать в Министерство Культуры. Чтобы хоть что-то реально. Нет кавалерии — не нужно это самое «пополнение конзапаса». Полностью система не исчезла, только теперь она стала, в основном, работать на ипподромы, навроде испанского быководства, принадлежит это дело по-прежнему государству, в смысле, федеральная собственность. В том числе и в моей родной Башкирии есть даже и поныне конзавод, поставляет лошадок на ипподром «Акбузат», тот самый, на котором Ельцин танцевал для молодого поколения. Это не считая кумысных хозяйств при санаториях. Эх, классная вещь, если привыкнуть. Для меня-то — вкус знакомый с детства. Нет, без шуток, потрясающий напиток! Дурак, все-таки, был князь Андрей Ярославич, что нахамил тогда вышестоящему ордынскому начальству по поводу кумыса.

В Подмосковье осталось одно название «Госконюшня», а профиль сменился полностью. В описываемый период, когда Буденный уже в далеком прошлом, а до танцев Президента РФ под рок еще шапкой не докинешь, совхоз производит картошку для закладки в вышеописанные бурты и еще всякую кормовую растительность с романтическими названиями: вика, люпин, сорго… Население там делилось на две неравных группы. В паспортных состояли директор, главный агроном, парторг и их жены. Остальные… я ведь уже намекнул насчет стопервого километра. Вот, значит, кадры, свое отсидевшие, там и поселяют по первому времени, пока они паспортов не заслужат. Я-то с этой системой знаком еще с шестьдесят пятого, когда на строительстве второй очереди трубы Бухара-Урал лето проработал. Среди наших бригадников из щелковской «Газмонтажавтоматики» три четверти были прописаны в Ярославле, в общежитии Газпрома, хоть бы там сроду не бывали, поскольку родные города числятся в «Минус Двадцать». Впрочем, мы с Валерой до всех этих подробностей добрались попозже. Пока что: все наши коллеги получили по ведру и гуськом потянулись к буртам, картошку из смеси выбирать. А мы с ним покамест, перед тяжелыми работами, пользуемся передышкой — курим. Через полчаса подъехала тракторная тележка, отвезла нас куда-то за лесок, на край поля и уехала за теми самыми удобрениями, которые нам предстоит разгружать. Мы люди дисциплинированные, да к тому же закаленные командировками на Горьковскую опытную базу нашего же института. Там любое дело основательные волжане делают «немнОгО пОгОдя». Кинули на опушке ватники на травку. Лежим, набираемся сил.

— Ну, что, — говорю, — Валера? Получается, зря ты боялся тут переутомиться?

— Получается, что так. Дай-ка твоего «Солнышка». Чё-то «Прима» надоела.

К полудню тележка привезла тридцать пятидесятикилограммовых мешков чего-то азотного. Мы это дело молодецки сложили на землю и получили указание, чтоб снова быть на этом месте к трем — может, еще чего привезут. Ладно, дело к обеду, пошли мы к буртам, где наши трудятся, взяли из условно-годной кучи несколько картофелин, и испекли их на своей опушке. Пошли пока в столовую. У нас своя, отдельная, там две патентные дамы на первый голод суп из тушенки с той же картохой смастерили, макарон наварили, а сейчас над полученным с совхозного склада полтеленком плачутся. Телятина, да еще такая, совсем уж от молочного, это, знаете, в книжках хорошо звучит. А на самом деле, это еще не мясо и не кости, больше хрящики — начнешь варить, расползется. Даже и не нарубишь как следует. Однако, жизненный опыт в сочетании с лейтенантской смекалкой плюс научный подход где хочешь выручат. Мясо и хрящи мы им прямо с тушки нарезали, старый инвентарный тесак наточив, только кости перерубали топориком. Посоветовали мяско сначала обжарить, чтобы не разлезалось, а уж потом варить.

Потом снова надели свои ватники в белой нитратной пыли и к себе на опушку, к печеной картошке, прихвативши у куховарок хлебца и зеленого, из Москвы привезенного, лучку. Тем временем напарник мой сбегал к своему чемодану, принес фляжку с остатком прихваченного из лаборатории. А уж завтра нужно будет докупать в магазине напротив совхозной дирекции. Закусили луком и печеной картошкой. Как Валера выразился — «истинно-народная закусь». Пора уж и в столовую. Там как раз основная масса потянулась с общих работ, в смысле с выборки картошки. Поварихи, однако, нас в общую очередь не пускают, отвалите, мол, разные-всякие, труженикам в первую очередь. Мы было припомнили реальный объем своей деятельности да застеснялись, но тут наши мужички-спектроскописты попробовали в наш адрес поязвить, дескать, ребята себе тут сельхозкарьеру решили строить, в ударники пробиваться. Ну, ладно, думаем — пусть все так и остается, дураков и в церкви учат, как дед мой говаривал.

После обеда, значит, поспали у себя на опушке, сгрузили еще десять мешков чего-то калийного, еще поспали. Турист спит впрок, а ест часто, но помногу. Правда что, если присмотреться, так аборигены еще и такой труд за стахановскую вахту могли бы принять. Дак, а что с людей стребуешь, если они тут не живут, а чистых документов дожидаются? Я-то, когда на первом-втором курсе оператором на уфимском «Синтезспирте» работал, так помимо других занятий по тонне-полторы мешков с содой в смену приходилось: принести, монтировкой разорвать, высыпать в приямок и водой повзбалтывать, чтоб растворилось. Такая вот была комплексная механизация, большое рабочее спасибо проектировщикам из «Гипрохлора». Так уж после этого… Да и сейчас, когда эксперимент на опытной установке идет, приходится понагибаться. Ватнички-то у нас с ним не специально для колхоза существуют. А эти, условно-освобожденные! Как они срока-то сумели получить, такие сонные да неторопливые? А впрочем — у нас и своих дел, так чтобы еще душой за каждую госконюшню болеть?

Жизнь у нас с Валерой пошла размеренная. Утром подъем, после завтрака добровольно-шефская помощь нашим патентоведкам на кухне, потом к правлению за указаниями. Обычно — на ту же опушку. Мы с нашими коллегами-сортировщиками буртов почти и не видимся, кроме столовой и еще вот — поближе к обеду крюк за картохами, сунем их в золу, и в магазин. Перед обедом — аперитив, печеным картофелем закусим и, не торопясь, опять идем в поселок, чтобы в нужный момент быть недалеко от кухни. Регулярный образ жизни всегда располагает к размышлениям и исследованию жизненных явлений. Моего напарника, в частности, очень интересовал белый петух, который как раз обычно оперировал неподалеку от того бревна, где мы отдыхали до и после обеда. Не поймите только превратно, никаких замыслов-покушений на птичку у нас не было. Все-таки, уже не подростки, а отцы семейств, научные работники, статьи пишем, заявки на изобретения, на международном конгрессе в дискуссиях участвовали. Да и едим, вообще говоря, от пуза, хоть свежий воздух и ежедневный стакан аппетит поддерживают на повышенном уровне. Петушок, действительно, попался боевитый, с активной жизненной позицией, то из-за одного барака возникнет, то из-за другого, то он землю роет, то курочку топчет, то просто так прохаживается — не появится ли какой неприятель.

Однажды мы вообще углядели такую душераздирающую историю — хоть голивудский боевик снимай. Сидим, курим, никого не трогаем, да и местных не видать, надо быть, все окончательно в нирвану впали. На авансцену выходит парочка: индюк и индюшка. Ну, что про это животное сказать, кроме того, что его хорошо фаршировать каштанами? А тут происходит вот такая коллизия на перекрестке наук — зоологии и геометрии. Индюшка, значит, скромно клюет какую-то дрянь с дороги. Индюк, предварительно подзаведя себя прохаживанием с гордым видом и бла-блаканьем, вознамерился ею того… овладеть. Заходит с, как бы сказать, с фордевинда, наверное, будет правильное выражение. С расстояния метр, примерно, девяносто. Ну, может, два. Крылья распустил, шею закинул, сам себя подбадривает: «Бла-бла-бла», мол. Преодолел расстояние, совсем было пристроился… А индюшка возьми и чуть повернись, градусов, наверное на тридцать, так что кавалер оказывается с правого бакштага. И никак. Он снова отбегает на ту же отметку, снова заходит строго в кильватер, преодолевает дистанцию. А она опять, на те же тридцать градусов. И опять никак. Пока он на третий решающий заход пошел, из-за барака выскочил наш беленький Петя, молодецки взмахнул гребнем, мгновенно пристроился к индюшке, сделал свое дело — и опять за барак. Мы и ахнуть не успели, не говоря о законном супруге, петухе индейском. Тот повозмущался, соплями бордовыми помахал, но уж мы конец этого эпизода не увидели. Подъехала наша любимая тракторная тележка и мы поехали за какими-то досками в амбар. Так и не досмотрели. Только что в пути проблемы гибридизации пообсуждали. В том отношении, что могут ли у данного происшествия быть последствия. Так ни до чего и не додумались, а уж много позже я в краснодарских командировках съел этих индокуров не меньше дюжины. Не говоря об еще более диковинном порождении кубанского аграрного хитроумия — птице индоут.

Но, по правде сказать, на этом наши труды непосредственно в поселке и закончились. На следующий день нас пересадили со знаменитой тележки в кузов ГАЗ-51 и отправили в дальний путь. Ехали мы уже не вдвоем, а втроем. Вышло это так. Кроме сильно грамотных ученых была еще в нашей партии старшая лаборантка Таиса, широкоплечая дама типа, примерно, известной Девушки С Веслом. Я, к слову, по странному стечению обстоятельств был хорошо знаком с моделью этой Девушки в течение, наверное, лет двадцати, но уж об этом в другой раз. Таиса, как человек с образованием, решительно незаконченным, интеллигентов-научников несколько стеснялась и более тянулась к нам с Валерой, людям явно попроще. Там сигарету стрельнуть или анекдот сбацать. А тут она подходит ко мне и впрямую:

— Вам — мол, — помощница не нужна на ваши погрузочные работы? На день, на два. Сами знаете, я работы не боюсь. Вы там намекните бригадиру, а то мне эти мыши уже в горле стоят!

А мы уж знаем, что назавтра по району ездить, так под это дело и внушили местному начальству. Что им, жалко? Все одно, шефов труд бесплатный, за одно только ругают, если они напьются и с местными зацепятся. А мы двое уже зарекомендовали себя как ребята безотказные и, по местным нормам, малопьющие…

Окончание

___

*) Новая авторская редакция.

Print Friendly, PDF & Email

4 комментария для “Сергей Эйгенсон: Сельхозработы

  1. Индокуры — плоды страсти Великого Петуха 🙂

    Сельхозработники из НИИ — плоды гения Великой Системы 🙂

Добавить комментарий

Ваш адрес email не будет опубликован. Обязательные поля помечены *

Арифметическая Капча - решите задачу *Достигнут лимит времени. Пожалуйста, введите CAPTCHA снова.