Сейчас, точнее, в последние десятилетия, петровская эпоха в русской жизни, кажется, заканчивается. Это видно по всем ее основным элементам: и по высшему образованию, и по армии, особенно по флоту, и по науке, и по индустрии. Конец приходит времени веры в Прогресс и ставки именно на него.

Две недели в Петергофе

Из серии «В гостях у тетушки Клио»

Сергей Эйгенсон

Продолжение серии. Начало

Окончание. Начало

Скажем уж сразу о Готической Капелле, хотя мы увидели ее последней, уже после Фермерского Дворца. Это, думаю, единственная на всю Россию готическая православная церковь. Ну, конечно, немецкой хорошо, наверное, верующей лютеранской девушке, из высших политических соображений вынужденной перечислиться в православные, хотелось молиться Богу в привычном с детства интерьере. Хоть мы и понимаем, тут дело не в интерьерах, мои предки, из тех, кто по старой вере, вообще говорили, что «Храм не в бревнах, а в ребрах», но привычка — великая сила. Хотя Св. Александр Невский, в чью честь эта церковь, не был особенным другом немцев, как помнится по одноименному фильму — но не думаю, чтобы императрица знала русскую историю так уж подробно.

Выстроено очень изящно и действительно романтично. Особенно хорошо, на мой вкус, чугунное литье. Ну, ведь то же век славы каслинского чугуна. Надеюсь, что императрица до конца своего пребывания в России получала удовольствие от этого необычного для русских, но такого привычного для нее лично окружения. Впрочем, для Александры Федоровны, наверное, как и для многих людей на свете, в этом, в окружении, и заключалось всё содержание религии.

Фермерский Дворец понравился нам чрезвычайно. Отчасти, возможно, потому, что Царь-Освободитель мне всегда нравился более других своих родственников и я попытался то же внушить внучке. Она же, выросшая на школьных притчах об Аврааме Линкольне и Гарриет Табмен, восприняла это с симпатией. Ей, конечно, непросто представить себе, что всего в пяти-шести поколениях от нее среди ее предков есть не только малороссийские раввины и хлеботорговцы, но и вятские государственные, «черносошные» мужики, которых при Николае Павловиче пороли деревнями, внедряя указанную из Петергофа прогрессивную культуру картофеля.

Ну, а именно в этом здании, в Синем Кабинете, говорят, рождался замысел великого дела Освобождения крестьян и других реформ, ожививших Россию из безумно опасного горделивого николаевского полусна.

Но и сам по себе дом очень симпатичен. Не знаю, каким уж он был изначально, вероятно, неким подражанием той изящной версальской ферме Марии-Антуанетты, где красавица-королева изволила доить свою персональную коровку. Но штакеншнейдеровская перестройка и нынешнее восстановление от военных ран и последовавших несчастных происшествий дают очень милый вид здания для большой семьи с детками и прислугой.

Возникает только некоторый вопрос. Коли я понял правильно, то цесаревич Александр Николаевич жил тут некоторое время над действующим хлевом, где продолжали содержаться коровы, дающие молоко и сливочки для утреннего кофея его мамы-императрицы. Еще и с молодой женой, недавно завезенной из чужих краев Максимилианой-Вильгельминой-Августой-Софией-Марией Дармштадтской, она же — цесаревна Мария Александровна. Если так-то уровень изысканности и чувствительности у них обоих слегка преувеличивается в мемуарах ихних придворных. Конечно, есть у меня самого на Урале родственники, вxод в избы у которых совсем рядом с хлевом, но ведь то простые крестьяне, пусть и работающие на шаxте. Ну, не было же тогда эйр-кондишена?! Все же запах коровьего навоза — он на любителя.

Написал я это, а потом меня поправил наш экскурсовод, с которым у нас и посейчас идет переписка. Как он пишет, жилье цесаревича получилось не над хлевом, а рядом с ним. А под комнатами молодой пары была как раз Молочня, место, где члены Августейшего семейства пили парное молочко. А коровы стояли и навоз ложился в солому там, где нынче Западный Флигель. Проиллюстрировано схемой и отмечено — что где.

Ну, все одно — рядом, так что до конца вопрос не снимается. Хотя… в Версале, в Большом Дворце, помнится, не было изначально туалетов, а «ночные вазы» уж точно воздух совсем не озонировали. Всего сто лет до Фермерского. А уж найти двор поизысканней вряд ли удастся.

Что очень понравилось — это выстроенная для игр маленьких великих князей пожарная часть с каланчой и прочие детские сооружения, включая оборонительные валы для игры в войну. Сразу вспомнились собственные игры в войну в огромных сугробах на заднем дворе нашей 12-ой школы башкирского города Черниковска лет пятьдесят пять назад.

Ну, и совершенно очаровательный Собственный садик сбоку от дворца со статуей «Ночи». На ее фоне я фотографировал внучку и еще одну нашу спутницу по экскурсиям, чудесную девушку Наташу, студентку выпускного курса знаменитого монреальского университета Мак-Гилл. Она проходила в это время стажировку в Музее-Заповеднике Петергоф и улучала иногда часы от своих трудов, чтобы походить с нами по дворцам и паркам.

Ну, а в заключение этого дня мы стояли и смотрели сверху на то место, где до 50-х годов ХХ века находилась Нижняя Дача последнего всероссийского императора Николая Александровича. В моем мозгу это имя ассоциируется, скорей, с Царским Селом, возможно отчасти и потому, что именно там определило ему с семьей находиться Временное Правительство до перевода в Тобольск. Но наш высокоэрудированный экскурсовод рассеял эти заблуждения, сообщив нам, что большая часть детей Николая и Алисы рождена и окрещена именно в Петергофе.

Если еще можно иногда понять людей, уничтожавших памятники проклятого царизма в не успевшем рассеяться дыму баррикадных боев, над свежепролитой кровью гражданской войны, то взорвать Нижнюю Дачу спустя сорок лет… а вспомните екатеринбургский Дом Ипатьева или Королевский замок Кенигсберга! Нет, все-таки уразуметь логику Советской Власти простому нормальному человеку невозможно.

Ну, дай Бог музею восстановить и это разрушение — не войны, а вполне мирного времени. Оттепели. Я думаю, здешние специалисты сумеют решить вопрос, что лучше — сделать на восстановленной Нижней Даче экспозицию, посвященную последнему неудачливому и несчастному императору, или выставку живописи, или еще что… я как-то уверился за эти дни в их компетентности, тактичности, золотых руках и головах.

Были б деньги на эту работу.

8

На самом деле, владения Александры Федоровны Александрией не ограничиваются.

На следующий день у нас оказалась проблема с автобусом. То есть, автобус был в порядке, а вот дорога… ее вдруг по не совсем ясным для меня причинам решили заново перекладывать в конце июля месяца. Видимо, зимы не хватило. Петербургское шоссе от въезда в Петродворец стояло насмерть. Пришлось нам опять выйти у Коттеджа и топать до собора Петра и Павла. А потом свернуть налево, туда, где Ольгин пруд, и пройти по насыпи к Царицыну островку.

Действительно, совершенно итальянская вилла. До такой степени итальянская, как и в самой Италии не бывает. Но это и всегда так. Архитектурные идеи Палладио самое полное воплощение имеют в далеких от Аппенин Британии, Виргинии, России и президентский Белый Дом в Вашингтоне был бы наилучшим образцом палладианства — если бы не было на свете заводского дома культуры «Красный Текстильщик» в Вышнем Волочке.

Однако, если отстраниться от темы чистоты стиля — славное здание. Веселое, но и немного парадное, впечатляющее. Это — именно павильон. Жить тут негде, а вот приятно провести несколько часов очень можно. Кофею попить. Как, помните, рассказывала фрейлина Анна Тютчева:

«… в Царском и в Петергофе императрица любила пить утренний кофе в одном из отдельных павильонов в парке, приходилось следовать туда за ней, и добрая часть утра проходила в таких прогулках… по утрам можно было видеть большой запряженный фургон, нагруженный кипящим самоваром и корзинами с посудой и с булками. По данному сигналу фургон мчался во весь опор к павильону, назначенному для встречи».

Ну, а что оно итальянское, так немцев с берегов Балтики всегда ведь тянуло в край, “wo Zitronen blühen”. Будто бы, Андрей Иванович Штакеншнейдер спроектировал эту виллочку в подражание «Римским купальням» в Потсдаме императрицыного брата кронпринца Фридриха Вильгельма Прусского, а уж те построены на манер недавно тогда отрытых из-под пепла помпеянских особняков. Ну, так или иначе, а получилось хорошо. Мне так особенно понравились фонтанчик с фигуркой Нарцисса и Собственный садик рядом с домом (ах, какие розы!). Может, потому, что жара в этот день была уже совсем умопомрачительная. Царицын Павильон обрывается прямо в пруд, есть и причал, так что была в свое время возможность и на лодочке покататься. А нынче на берегах пруда были, по погоде, заметны группы купальщиков и вообще отдыхающих из местного населения. Можно позавидовать петергофцам — и такая красота рядом, и искупаться можно, хоть бы и в обеденный перерыв.

Есть еще один остров на Ольгином пруде. Там расположены Ольгин Павильон и вольеры с теми самыми павлинами, которых не так давно чуть не передушили ласки с берега Маркизовой Лужи. Павлинов и еще фазанов мы, конечно, посмотрели и подивились про себя отважности ласок, которые за ними отправлялись в целые экспедиции через улицы и дворы за пару километров, через Санкт-Петербургское шоссе и водную преграду. Своего рода колумбы и васкадегамы, вечная им память!

Вилла, прямо скажем, поскромнее, чем у мамы, но тоже очень хороша. Соразмерная, изящная, скромная. Действительно, похоже на сицилийские башни, в которых доны сочиняли планы походов друг на друга. Внутри более всего помнятся: еще один кабинет Николая Павловича и удивительный вид с верхнего этажа на окрестности. Жаль только, что совсем рядом с собором и прудом вырос совершенно «новорусский» безвкусный дом.

Еще не забудешь портрет хозяйки — королевы Вюртембергской Ольги Николаевны. Очень похожа на отца. По слухам, пронзающий взгляд императора, от которого заслуженные кавказские генералы падали в обморок, спокойно выдерживала только она. Ну, впрочем, если у тебя есть власть посылать в гневе немолодого морского капитана сидеть на салинге грот-мачты — тут нетрудно заработать репутацию демонической личности с роковым взглядом.

А на выходе мы увидали интересное дерево и экскурсовод нас просветила, что этот дуб посадил сам Николай Павлович, В смысле — посадил в ямку желудь от дуба с могилы Джорджа Вашингтона, привезенный ему в подарок американским путешественником. Ничего себе! Казалось бы — Николай Павлович должен был от этого имени закипеть, как чайник, посчитать себе за обиду революционерский желудь. Но нет — принял, посадил, велел ухаживать и нынче дуб могуч и развесист. Попробуем посчитать это символом. Все-таки, отношения США и России до самого 1946-го представляют собой редкую идиллию от «вооруженного нейтралитета» Екатерины и контр-адмирала Пола Джонса на русской службе через американских врачей в осажденном Севастополе и русских эскадр в гостях у Президента Линкольна до сотрудничества американской военной разведки с соответствуюшей службой Дальневосточной Республики против японцев и до боевого братства Второй Мировой. Не без тучек, конечно, но по сравнению с другими — достаточно дружественно. Вот Холодная Война сильно напортила.

Потом мы расстались с гидом и уже сами прошли в Собор Петра и Павла. Оказывается, это — «последний великий храм империи». То есть, он был закончен постройкой и освящен в 1905-м году и более уже таких больших храмов в России не строили до самой Перестройки. Скорей — взрывали.

Хотели взрывать и этот, но как-то руки не дошли. Ныне отреставрирован и снова в службе.

Бросилась в глаза роспись стен. Не иконы, а именно интерьер. Я даже решил, что тут кисть Билибина — так уж похоже на его иллюстрации к сказкам. Оказалось, что не так. Первоначально расписывали привезенные палехские богомазы. Ну, понятно. Искусство нашего великого иллюстратора тоже ведь не «из головы», питается в большой мере из палехских корней. Вот и родство.

Да ведь оно и во всем. Всё — и изысканные до томности полотна Сомова и Добужинского, и бойкая газетно-уличная реклама лекарств и табачных изделий, и нахальный модернизм Маяковского и Якулова, и все еще ходкие у крестьян лубки, и нервные картины Врубеля, и полные гражданского сочувствия к мужичку работы последних передвижников, и наливная Русь Кустодиева, и блещущие красным и золотом мундиры репинских членов Госсовета — все это сливалось в единый, но и множильный провод, по которому текла художественная энергия талантливого народа и великой страны на ее очередном рывке «догоняющего развития», быстрого роста вслед за конкурентами.

9

Государственный Музей-заповедник «Петергоф» теперь протянулся на три города в составе субъекта Российской Федерации Санкт-Петербурга: Стрельну, сам Петергоф и Ораниенбаум. Это я к тому, что на следующий день нам и нужно было ехать в Ораниенбаум.

Сразу скажу, что города этого я почти и не видел, но по тому, что попалось на глаза, создалось некоторое впечатление. Петергоф, во всяком случае, та его старая часть, которая видна с Санкт-Петербургского шоссе, стилистически, архитектурно «рифмуется», соответствует дворцовому комплексу. Один век, одни и те же вкусы, близкие школы архитектуры. И даже советские строения не очень выбиваются из ряда. А вот изящные, в стиле Рококо, дворцы Ораниенбаума соседствуют со шлакоблочными советскими ужасами, как жилыми, так и занятыми под учреждения. Опять повторю, что это — поверхностный взгляд. Но впечатление сильное.

Жили-то тут, как я понимаю, больше не славяне, а финны-ижорцы — аборигены Водской пятины. И немецкие колонисты, перебравшиеся из Фатерланда по призыву российских властей в XVIII-XIX веках. Отец моего приятеля, знаменитый сталинский авиационный генерал, родом был приблизительно из этих мест. Так он, вспоминая о босоногом детстве, без особой симпатии отзывался о «глупых чухнах» из соседних поселений. Но одного никак не отрицал — того, что в ихней русской деревне свиньи, наталкиваясь на изгородь, с ходу перепрыгивали ее, а чухонские свинки на такую лихость были неспособны — переваливаясь на толстых коротких ножках отходили от преграды или проламывали ее тушей. Ну, ижорцев, большей частью, выселили в середине 30-х. А немцев — всех — в 1941-м. Война, разруха, переселение на пустующие земли новых людей.

Однако, есть и теперь, и немало, люди, для которых эта земля — родная, своя. Один из них — наш гид, Павел Павлович. Он как раз родом из Ораниенбаума-Ломоносова. Сначала он повел нас к Китайскому Дворцу.

Внутри мы не были. Но обошли кругом, все разглядели. Ораниенбаумские дворцы, в первую очередь, отличаются от петергофских тем, что их не разрушали. Немцев здвесь не было, здесь был «Ораниенбаумский Пятачок», советский плацдарм, за который зацепилась Красная Армия и устояла, не отдала вермахту. Ну, а немецко-фашистские гады, надо понимать, зря, только для вандализма, по дворцам не палили, берегли снаряды.

Но, конечно, время все равно разрушает, если не реставрировать. Сейчас, как раз, реставрация в разгаре. Во многие места из-за этого нынче не пройдешь, но зато на будущее открывается спрятанная красота.

Дворец, ну, очень хорош! Под мощным июльским солнцем сияла изящная, скорей весенняя, чем летняя, серовато-розовато-голубоватая гамма — очень, на мой вкус, подходящая к личности Великой Императрицы. Гид сказал очень запомнившиеся мне слова о том, что «Если нужно объяснить, что такое Рококо, то лучше всего просто показать на Китайский Дворец». Даже обидно, что не ты так хорошо и точно сформулировал.

Дворец над собственным отражением в пруду напоминает, как ни странно, очень увеличенный домик Мальвины из старой сказки. Может быть, дело именно в расцветке. Впрочем, Мать Отечества тоже ведь любила, как и Девочка С Голубыми Волосами, внушать окружающим полезные научные познания и правила хорошего тона и вообще — воспитывать мальчиков.

Парк тоже потихоньку приходит в порядок и получает свое, неповторимое лицо. Скажу это уверенно, потому, что мы прошли по парку до громадной просеки, смысл и назначение которой до меня дошли не сразу. Оказалось, что это предназначено для очень взрослого варианта детской горки. То есть, желающий прокатиться поднимается на высоту пятиэтажного дома, садится в специальную коляску и едет по спуску вниз. Очевидно, что с женским визгом и замиранием на поворотах, без которых какое же удовольствие? Для зимы-то это достаточно известно на Руси издавна, а с середины 50-х годов ХХ века снова вернулось в обязательный набор снежного городка на городской площади областного центра. Ну, а всесезонность, конечно, это уж для избранных. Екатерина Великая велела построить такую горку и к ней соответствующее отапливаемое здание с террасами и роскошными залами. Ну, и каталась с людьми, допущенными к высочайшим забавам.

Самого деревянного спуска высотой 20 метров и длиной в полкилометра, конечно, давно уж нет. Немецко-фашистских захватчиков либо Советскую Власть, как я понял, за это винить не следует, катание вышло из моды и все расыпалось еще при Николае Первом. А вот здание, красивый трехярусный Павильон сейчас реставрируется, мы поднялись до верхней террасы и посмотрели с нее на залив, Кронштадт и приморскую панораму Петербурга. На сей случай там сверх старинных алебастровых ваз установлены еще и вполне современные подзорные трубы. Оччень впечатляющее зрелище, скажу я вам! И внутрь через окна, на отделанные и полуотделанные залы взглянули, конечно.

Услышали мы и про научные споры об авторстве Павильона: Расстрелли или Ринальди? Ну, для меня сомнений не было бы. Я хоть и не большой спец, но родство с Китайским Дворцом просто бросается в глаза. Значит — Антонио Ринальди. Прекрасный архитектор, как можно заключить, посмотревши Ораниенбаум.

Для Руси, коли вспомнить, слова «итальянец» и «архитектор» на протяжении веков почти синонимы. Давно уж на Москву приехали из генуэзского Судака по соляному Чумацкому Шляху первые каменных дел мастера — и пошло дело. Аристотель Фиораванти, Пьетро Антонио Солари, Бон Фрязин. Сооруженные итальянскими мастерами Старым и Новым Алевизами кремлевские зубцы в ласточкин хвост, за которыми укрывались от остальной Руси московитские цари, кто-то простодушно может считать национально-славянскими. Ну, это, правда, если не видеть никогда миланского Кастелло Сфорцеско или флорентийского Палаццо Веккьо.

Но ведь в этом и нет ничего унизительного! Великий народ, сильная культура вполне могут повторить слова Мольера: «Я беру СВОЕ добро там, где его нахожу». Заимствования опасны только слабому. А Россия, русская культура в предпетровский и петровский век были достаточно сильны, чтобы переварить позаимствованное от голландского морского жаргона до французских жантильностей.

Уж не помню точно, но, по-моему, сразу после этого — «Каменное Зало» со статуями и экраном. А до этого Китайская Кухня с музейчиком, посвященным обороне Ораниенбаумского плацдарма.

Потом мы отправились в Петерштадт. От блестящей, прославленной, талантливой и поощряемой Судьбой императрицы к бесталанному, не понятому современниками и потомством, одинокому императору.

Маленький, почти игрушечный дворец. Здесь проводил несчастный внук Петра Великого свои учения с личной голштинской гвардией, здесь, если верить Екатерине, он судил и приговорил к повешению крысу за преступное съедение игрушечного солдатика, отсюда он прекратил нелепое участие России в чужой, разорительной и ненужной войне. Ну, какое дело русскому мужику, а хоть бы и барину, до того, чьей станет Канада — английской или французской? Понятно: казачьи кони, пьющие воду Шпрее, Василий Суворов — кенигсбергский губернатор… все это очень утешительно для имперского сознания. Но если казна опустела и приходится переливать пушки в медную монету, чтобы заплатить жалованье войску?

Да и другие реформы полугодового правления Петра III характеризуют его вполне разумным и гуманным правителем: Манифест о Вольности дворянства, национализация церковных земель (привет от Нила Сорского и Генриха VIII), впервые убийство крепостного его помещиком стало считаться преступлением, закрылась Тайная пыточная канцелярия, дали послабление староверам. Ну, не потянул, не сумел удержать руль, бывает, мы и сами такое видали.

Конечно, и в Екатерину Великую камни кидать хоть легко, но и бессмысленно. Есть на ней грех, спорить не о чем. Но все то, что сделано ею и под ее руководством от первых русских комедий до приобретения и освоения громадного плодородного края под боком у коренной Руси — Новороссии с Крымом… Да и то, что Судьба в наказание довольно быстро воскресила тень ее покойного мужа в странном виде: казацкий кафтан, волосы «в скобку», черная борода с проседью. Как там в песне: «Он вернется огнем и металлом, На себя самого непохож…» Думается, что этот год не был самым счастливым и безмятежным в жизни Фелицы.

Прошли мимо игрушечных, изящных и бесполезных Почетных ворот. Тут мы еще раз почерпнули от замечательной эрудиции нашего гида и это несколько смутило наши души. Речь о знаменитой «голштинской гвардии» неудачливого императора. После переворота и его смерти «от геморроидальных колик» эти люди, конечно, были никому не нужны. Их отправили домой по морю. Осень, бури. Почти все они погибли на затонувших кораблях. Бедняги. А ведь ехали в Россию — радовались, надеялись, конечно, на заработок, на хорошую карьеру у коронованного земляка в полуфантастической стране.

Потом был Большой Дворец. Я так понимаю, что там еще очень много работы по реставрации, поэтому откроется для посещения он не скоро. Да и не совсем ясно — что же там показывать? Вещички Меншикова и Петра III отсутствуют либо разбрелись по другим музеям и получить их оттуда надежды нет. Ну, решат, конечно, музейщики и, даст Бог, сумеют получить на это деньги, но пока… А мы и не претендовали, нам хотелось посмотреть хотя бы общий вид.

Так что открылась калитка и нас пустили под строгое обещание близко к стройзоне не подходить. Тут наш гид попросил нас постоять тихо и не кантовать его минут пять. Он же местный, детские игры происходили вот тут, неподалеку. И вот — сам впервые увидел все в комплексе после закрытия на ремонт.

Дворец, соединенное произведение нескольких архитекторов от Фонтана до Ринальди, хорош необыкновенно. Ну, тут еще изумительно выгодное расположение на возвышении над парком. Главный Корпус, крылья, террасы, сказочных красоты и величия лестница. Пожалуй, коли его совсем отремонтировать и привести в окончательный порядок парк — так будет не хуже, а как бы не лучше Большого Петергофского дворца.

Большой Дворец и Большой Каскад ведь очень уж парадны, подобны нескончаемому празднику с фейерверками и тостами на весь летний сезон. Голова кружится, задуматься некогда. А тишина и покой Александрии и еще более Ораниенбаума очень располагают к просветлению ума и чувств, лечат издерганые нынешним торопливым веком нервы.

Конечно, мы были очень благодарны Судьбе и музейщикам, что позволили нам увидеть эту красоту. Когда тут появится тот музей, который определят возможности и специалисты — хотелось бы побывать в нем, посмотреть и интерьеры. Если они достойны экстерьера, то должно быть очень хорошо.

Экскурсия закончилась и мы, уже своим ходом, отправились на пристань, где швартуются паромы в Кронштадт. Тут мы и получили большую часть своих впечатлений от города Ломоносова, кои я упоминал в начале главки. Конечно, с дворцами некоторый контраст, но общий вид сильно знакомый. По пром — и жилым зонам от Калининграда до Сургута и от Сургута до Находки. Стиль эпохи, грубо говоря. Внучка же, по-моему, слегка испугалась, хотя большую часть своей жизни провела вблизи Чикаго, который тоже местами напоминает чистилище.

Зато получасовая водная прогулка в Кронштадт была хороша. В городе русской морской истории Женя более всего сосредоточилась на Якорной площади. Она же осваивает в школе курс российской политической истории и место действия событий марта 1921-го года ей было очень интересно.

Площадь выглядит блестяще, но Морской собор в чадре реставрационных лесов. И — никого, большую часть этого получаса мы были на площади в одиночку. Я показал ей — где говорились речи, где бунтующие рабочие, матросы и красноармейцы согнали свистками с трибуны «Всероссийского старосту» Калинина. Посмотрели памятники: бунтовщикам и карателям. Прошлись по городу, по берегу Обводного канала, пообедали в Доме офицеров. Пустой город. Редко-редко кого-то встретишь. Ну, и на «Метеор» к Финляндскому вокзалу.

10

Каждый день, когда мы ехали на автобусе от метро «Ленинский Проспект» в сторону Петергофа, по правой руке у нас, почти сразу за Константиновским Дворцом, миновался небольшой пруд с непременной надписью «Купаться запрещено» и, конечно, группами купальщиков. Ну — жара же несусветная!

А сегодня, в последний день наших петергофских экскурсий, мы как раз вышли у этого прудика, чтобы встретиться с экскурсоводом. Нас ждал Путевой Музей Петра I и, как нам сказали, но мы пока не особенно поняли, «Петровский Огород».

Вообще-то, Петр Алексеевич, оказывается, именно здесь и собирался сделать свой Версаль, свою загородную резиденцию. Гидравлика подвела. Когда новообученные мастера посчитали и попробовали, то оказалось, что безнасосная подача воды в этом месте не обеспечивает требуемых фонтанов. А насосы, сами знаете-то сальниковую набивку не завезут, то приводной ремень покрадут и пустят налево. Царь своих людей знал.

Так что фонтаны и, соответственно, весь блеск и великолепие оказались в Петергофе. А здесь был построен небольшой дом. Если его называть дворцом, то так, как в Италии все, что угодно, называют «палаццо». Тут и спален нету. А дело в том, что дворец построен не для жизни, а для отдыха на пути от Летнего дворца, что на берегу Фонтанки, к любимому Монплезиру.

Ну, царь в одиночку за город не ездит, тут целый обоз — министры, денщики, жена, посуда, камер-фурьеры и прочее. «Лады-Калины» еще нет в природе, да и рессорная карета только-только появляется. С какой скоростью эта процессия перемещается по тому, что именуется дорогой — можете догадаться. Ну, и к полудню у всех появляется идея насчет выпить и закусить. Не под дождем же раскладываться? Вот для таких перекусов и построен Дворец. А потом опять по экипажам и шагом к Петергофу. Времена такие! Почитайте у Герцена, как его отец переезжает на лето в свое подмосковное село Васильевское. Семьдесят километров от Москвы и столетием позже Петра.

Конечно, такая неспешность несколько противоречит образу Петра Великого, доставшемуся нам от поэта Пушкина, писателя Алексея Толстого, художника Серова и народного артиста Симонова. «… Лик его Ужасен, Движенья быстры…» Но, вообще говоря, Петр Алексеевич был, конечно, тороплив и непоследователен, но дураком он точно не был. А быстрота движений ради быстроты — это признак плохо работающего ума. Не смог бы он провести свои реформы, если б все время только дергался.

А задачи ему достались — дай Бог! После того, как удалось усмирить казаков и сплавить поляков со шведами, Россия почти век пыталась держаться «своего пути», который заключался, собственно, в том, чтобы не очень двигаться. Опять сильно отстали. Вот очередное «догоняющее развитие» и пришлось на долю младшего сына Тишайшего царя.

И раскрутил он колесо так, что этого, в общем, хватило на три века. Диссидент Белинков писал, что: «Все, что сделал за три с половиной десятилетия Петр, погибает едва ли не на следующий день после его кончины». Но не так, не так! Действительно, почти все петровские мануфактуры развалились сразу же, как только царская дубинка перестала стимулировать их хозяев. Ну, не бывает крепостных предпринимателей! Разве что в России и то ненадолго.

Но пробитая им колея осталась и по ней Россия двигалась, то ускоряясь, то замедляясь, но ни на градус не сворачивая в сторону. И так почти до наших дней. Сейчас, точнее, в последние десятилетия, петровская эпоха в русской жизни, кажется, заканчивается. Это видно по всем ее основным элементам: и по высшему образованию, и по армии, особенно по флоту, и по науке, и по индустрии. Конец приходит времени веры в Прогресс и ставки именно на него. Помянем его добрым словом. Следующие поколения найдут, как обходиться без, а нам покамест сильно всего этого нехватает.

Но мы что-то все стоим, рассуждая, на пороге Путевого дворца. Зайдем. Одноэтажное с мезонином деревянное здание, картины, посуда, мебель, все, как положено. Нестандарт — расстреллиевский барельеф Петра, не тот ли, о котором в тыняновской «Восковой персоне»? Еще — лоскутное одеяло, будто бы сшитое для любимого мужа лично Екатериной I. Ну, может быть, я такое видал и по русским деревням, и в Литве. Она, небось, такие еще в детстве шила на родном хуторе. Еще — набор для игры в бирюльки. Дело тонкое, развивает, говорят, тонкую пластику. Да и нынче по многим государственным деятелям видно, что это ихнее любимое занятие.

Меня еще привлекла комната с вещами К.Р. Если помните — это Великий князь Константин Константинович, внук Николая I и сын реформатора российского флота Константина Николаевича. Но таких-то довольно много было, а он — на мой вкус хороший русский поэт. Помните романс Чайковского «Растворил я окно…»? Слова К.Р. Ему повезло, конечно, — умер в Павловске в 1915 году, всего за три года до.

Ну, одним словом, приличный музей. А на выходе из него мы встретились… даже и слов сразу не подберешь. В общем, с огородницей. На самом деле с огородницей, я посмотрел на ее руки — в мозолях, не хуже, чем у Бабы Химы, у которой я снимал угол в бытность свою лейтенантом на Дальнем Востоке. Та, помню, все на грядках копалась. Я утром ухожу на службу — она картошку окучивает, вечером прихожу — капусту поливает.

Официальная должность у новой знакомой, сколько я уловил — старший мастер-озеленитель Государственного Музея-Заповедника «Петергоф». Но когда она начала рассказывать, я понял, что она совмещает руки земледельца с речью Шехерезады из старой арабской сказки. Это она, да в последние годы еще две помощницы восстанавливают умершее было дело императора Петра на этих сотках. И как она об этом рассказывала!

Петр Алексеевич, известное дело, был любителем придворцовых огородов и садов. Мне ли не знать — я десять лет прожил в московском Безбожном (теперь, конечно, Протопоповском) переулке, рядом с оградой петровского «Аптекарского огорода». Он-то и велел сделать здесь, в Стрельне, грядки, посадить впервые в России заморские редиску, салат-латук, артишоки и, будто бы, даже и картошку. Еще насадить яблони, груши-вишни-крыжовник, поставить ульи. Тоже, оказывается — первые в России, а до того только борти диких лесных пчелок. Ну, неразборные еще в начале XVIII века, просто колоды.

Умер Преобразователь и, как все остальное из его наследства, огород стал умирать. Возродила его, оказывается, Анна Иоанновна. Мы ее всё держим за злобную кровавую дуру, не можем простить разорванных кондиций, а она, как могла, продолжала дело дядюшки. Ну, не так многое могла тут понять — а что она вообще видела в своей Митаве среди замшелых баронов и темных хуторян? Хорошо еще, что напрочь грамоте не разучилась за девятнадцать-то лет. Но что сумела усвоить — как могла поддерживала. Войска Миниха в Крыму — впервые! Хотин. Одна из немногих реальных побед в истории российского флота — над французами у Данцига. Академия Наук реально начала работать при Анне. Строительство Петергофа. Ну, и вот — огород.

Померла Анна — опять огород забросили. Снова его возродил, оказывается, Константин Павлович, тот самый, помните декабристский бунт «За Константина и жену его Конституцию»? Потом другой Константин — Николаевич, сын его Константин Константинович — К.Р. При Советской Власти оказались в стрельнинских дворцах детские колонии — можете себе представить, что тут происходило. В общем, совсем умер царский огород, разве что местные жители картошку сажали.

И вот сюда пришел Музей!

Елена Михайловна достаточно красочно рассказывает, какая непростая работа — восстановление вот этих грядок. Огород-то постоянно менял место: от Петра к Анне, от Анны к Константину сдвигались грядки на десятки метров. И каждый раз огораживались кирпичом. Вот и попробуй извлечь его из земли и потом руками с лопатой поднять двухвековую залежь!

Но нынче уже очень много сделано. И те же ульи-колоды, без пчел, конечно, иначе мы б тут походили! И яблони с вишнями — я, кстати, тут впервые узнал, что сорта яблонь живут не вырождаясь не более, как триста лет. Нам рассказали о яблоне лет двухсот от роду, как будто, самой старой в России. Увидели мы любимые Петром лекарственные растения, сортов, наверное, сто. И десять разных видов мяты, мы с Женей и не знали, что столько бывает на свете. И роскошные цветы. И исконную русскую репу, сельдерей, свеклу, да много всяких овощей. Причем всё это то, что называется organic, без химических препаратов и только с натуральным удобрением. Огородница с тяжелым вздохом рассказывает о трудности добывания в век Интернета лошадиного навоза — лучшего из навозов. Я, правду сказать, вообще-то от этих вопросов несколько далек, но посочувствовал.

Завелась у нас с ней небольшая дискуссия об артишоках. Елена Михайловна пристрастия Петра Алекссевича к артишокам не разделяет и высказалась о данном овоще не совсем уважительно. Я — как раз артишоковый любитель, особенно с голландским соусом или просто со сливочным маслом, хотя в агротехнике не особенно компетентен. У нас-то в супермаркете они растут обычно в одной витрине со спаржей и коробочками соевого творога тофу.

Ну, остались при своих мнениях. При этом она рассказала то, чего мы не слыхали — как образуется завязь и получается съедобная «корзинка». Оказалось — всё непросто, нужно нечастое сочетание влаги и тепла.

В общем, не заметили, как и пролетели эти два часа. Очень был интересный день, достойное завершение наших петергофских экскурсий.

11

Вот и закончились наши две недели в Петергофе. Назавтра к обеду мы сели в «Сапсан», а в воскресенье уже летели из Шереметьева. Но связи не рвутся так легко. Что-то свое мы оставили на берегу Маркизовой Лужи и что-то осталось в наших сердцах. Я уж не говорю о мозге. Теперь, я думаю, не только в кантоне Женева, но и в Санкт-Петербурге немного найдется юных девушек, так много узнавших и видевших в Ораниенбауме, Петергофе и Стрельне, как наша Женя. Но и в сердце осталась связь с этой фантастической сказкой у Финского Залива. Я согласен с теми, кто называет этот музей Фабрикой Радости.

Осталось искренне, действительно от всей души сказать спасибо тем, благодаря кому мы познакомились с этими музеями и парками. В первую очередь — Елене Яковлевне Кальницкой, Генеральному директору Музея-заповедника «Петергоф». Это она, улучив минуты из своего перегруженного работой времени, придумала для нас поистине великолепную программу на эти две недели и дала возможность ее осуществить.

Продолжение