Инна Беленькая: «Лед тронулся…»

Loading

Ребенок в известной мере повторяет развитие человеческого рода и в своем речевом развитии, можно сказать, воссоздает те приемы словообразования, которые характеризуют этап раннего языкового мышления. Ребенок перенимает языковое наследие предков, обнаруживая, таким образом, общие тенденции развития языка.

«Лед тронулся…»

(от концепции «язык в самом себе и для себя» до воззрений на язык как феномен психики)

Инна Беленькая

«Много лет лингвисты открыто отказывались от попыток описывать язык как психический феномен. Но за последние десятилетия в лингвистике — в значительной мере, незаметным образом, — произошла пpактически полная смена паpадигмы. Изменились способы конструирования предмета лингвистического исследования. Кардинально преобразился сам подход к выбору общих принципов и методов исследования <…> Язык представляется как средство доступа к мыслительным процессам. Именно в языке фиксируется опыт человечества, его мышление». Это цитата из книги российского лингвиста и психолога, профессора Реве́кки Ма́рковны Фру́мкиной «Психолингвистика: что мы делаем, когда говорим и думаем» [1].

Как видно из этого, речь идет о событии, знаменующем собой настоящий переворот в воззрениях ученых на язык, становление нового этапа в истории лингвистики, пришедшего на смену концепции языка как «системы чистых отношений» или идеи изучать язык «в самом себе и для себя» (в терминах структурализма — ведущего направления в лингвистике).

В этом случае вслед за Остапом Бендером впору сказать: «Лед тронулся, господа присяжные заседатели!»

Размышляя о том, какие проблемы представляются особо актуальными в плане появления этой новой парадигмы, внутри которой существует, среди прочих исследовательских “направлений”, психолингвистика, автор «из соображений удобства» называет эту новую парадигму “когнитивной”.

Термин когнитивный, заимствованный в русский язык из английского (cognitive), восходит к латинскому cognitio (восприятие, познание: Cogito ergo sum — я мыслю, следовательно, я существую) и далее к греческим корням, связанным с понятиями познания, знания, мышления.

Это сближает психолингвистику с когнитивной лингвистикой, для которой основополагающим принципом является связь языка и когниции (англ. Cognition — познание).

Психолингвистика и когнитивная лингвистика описываются как две самостоятельные дисциплины. В чем их различия? Этот вопрос — не редкий в виртуальном пространстве. Конечно, различия существуют — в методах, задачах, подходах к исследованию. Но перегородки между этими двумя науками достаточно условные. Я рискну сказать, что сходства между ними больше, чем несходства (на этом месте память услужливо подсказывает пример двух литературных героев — Онегина и Печорина, «несходство которых между собою гораздо меньше расстояния между Онегою и Печорою»).

Тем более, по словам Т.Г. Скребцовой (о ее книге «Когнитивная лингвистика» речь пойдет ниже), «психолингвистику, объединившую две дисциплины (лингвистику и психологию — И. Б.), можно рассматривать в качестве непосредственной предтечи когнитивной науки, продолжившей интеграцию различных областей».

«Объектом когнитивной лингвистики является язык как механизм познания. Когнитивная лингвистика исходит из того, что познавательные механизмы и структуры сознания регулярно выражаются в языке. Поэтому язык признается ценным источником сведений о ментальной «инфраструктуре» человека, средством выявления и объяснения общих аспектов когниции», — пишет Т.Г. Скребцова в своей книге[2] «Образно говоря, язык получил статус «окна» в человеческое сознание.

Что интересно, говоря о становления когнитивной лингвистики как науки автор отдает должное русским отечественным ученым, имея в виду их приоритет в развитии этой области.

«Утверждение (о том, что язык связан с когницией) может показаться отечественному читателю, воспитанному на идеях Л.С. Выготского и трудах советской школы психолингвистики, банальным и «пустым». В советском языкознании связь языка с мышлением (а следовательно, с познавательным процессом, а значит, и его результатом) сомнению не подвергалась. Иначе обстояло дело на Западе, в особенности в США, где в 1960–1970-е гг. уверенно доминировала генеративная лингвистика с ее стремлением моделировать абстрактную языковую компетенцию некоего «усредненного» говорящего, функционирующего в «нейтральной» среде. В этом контексте тезис о том, что язык связан с познанием, а следовательно, с познающим человеком (его мышлением, понятийной системой, физиологией, психикой, социально-культурными особенностями, фоновыми знаниями, прошлым опытом и т.п.), прозвучал весьма революционно» [3].

Однако возникает вопрос: но почему «только на идеях Выготского и трудах советской школы психолингвистики», как пишет автор? И почему об этом говорится так вскользь? Ведь это по меньшей мере несправедливо по отношению к русским ученым.

О тенденциях в зарубежном языкознании еще Марр писал в свойственной ему страстной эмоциональной манере: «Отстранение лингвиста от суждения о мышлении это наследие европейской буржуазной лингвистики, как проклятие, довлеющее не только над теоретическими изысканиями по языку, но и над всеми нашими предприятиями и по организации исследовательских и учебных дел»[4]

Простим Марру слово «буржуазной». Это дань времени, дань марксистско-ленинской идеологии, утвердившейся в стране победившего социализма. Главное в другом. Марр настоятельно убеждал, что анализ языковых данных представляется нереальным без учета мышления, как сокровенного его содержания. «Язык неразлучен с мышлением», «язык есть не только звучание, но и мышление, да и не одно мышление, а накопление смен мышления, смен мировоззрения…» (Марр).

Не менее важным представляется факт совпадения научных постулатов Марра с идеями Л.С. Выготского. И хотя они работали независимо друг от друга и на разном материале, тем более поразительно сходство взглядов и научный параллелизм в их изысканиях.

Язык и мышление — взаимосвязанные явления, поэтому в центр своих исследований Выготский ставил вопрос об отношении мысли к слову. Выготский считал, что историческое развитие мышление обнаруживает тесную связь с историей развития человеческого языка. Он установил, что закономерности примитивного мышления находят свое отражение и в особенностях раннего этапа языкового развития.

В параллель этому можно привести слова Марра, что «в лексическом составе каждого языка, в различных его слоях выявляется творчество совершенно отличное от нашего восприятия мира, как результат отложения доисторического мышления».

Лишь сравнительное исследование генетических срезов может открыть шаг за шагом действительное строение, а также связь между отдельными психологическими структурами.

Помимо этого важное место в историческом обзоре отводится проблеме семантики, которая была всегда на положении «бедной родственницы» в лингвистике. Как отмечает Скребцова: «Основной предмет когнитивной лингвистики составляет языковое значение, так как именно оно является связующим звеном между языком и когницией. И с этой точки зрения, когнитивная лингвистика возникла как альтернатива генеративной теории Хомского.

В первой версии генеративной грамматики семантический компонент как таковой вообще отсутствовал, и в результате порождались такие грамматически правильные, но бессмысленные предложения, как знаменитое «Бесцветные зеленые идеи яростно спят» (Colorless green ideas sleep furiously).

Действительно, в основе модели Хомского (во всех ее модификациях) лежит автономный синтаксический компонент, который порождает структуры, непосредственно лишенные семантического содержания, — пишет Скребцова.

Но описание лексики и синтаксиса невозможно без учета смысловой стороны языка, — продолжает она. Принятые за эталон уровней языка фонология и формально понятая морфология не решали проблемы. Десятилетия спустя видный американский лингвист Уоллес Чейф назвал эту тенденцию «фонетическим креном».

Более того, если «фонетический крен» в европейской лингвистике оттеснил семантику на периферию лингвистических исследований, то в американской лингвистике ученые пошли еще дальше и полностью исключили значения из сферы лингвистики как неподведомственные ей объекты исследования». Так, у Хомского «было глубокое методологическое отвращение к значению».

К этому можно добавить воспоминания выдающегося русского лингвиста Р. Якобсона, которые красноречиво свидетельствуют о положении дел в лингвистике, касающихся семантики: «Летом 1945 г. меня пригласили прочесть цикл лекций в Чикагском университете. Когда я сообщил им название предполагаемого цикла: «Значение как центральная проблема языкознания», с факультета последовало дружеское предупреждение, что эта тема является рискованной» [5].

В противовес этому, задолго до появления когнитивной лингвистики, вопросы семантики стояли в центре научных интересов Выготского и его школы.

Выготский писал, что «в слове всегда знали только одну его внешнюю, обращенную к нам сторону. Другая сторона, внутренняя — его значение, как и другая сторона Луны, оставалась всегда неизученной и неизвестной. Между тем в этой другой стороне и скрыта как раз возможность разрешения интересующих нас проблем об отношении мышления и речи, ибо именно в значении слова завязан узел того единства, которое мы называем речевым мышлением» [6].

Согласно Выготскому, в основу подхода к проблеме мышления и речи должен быть положен метод семантического анализа, метод изучения словесного значения. Говоря о значении слова как «единицы слова и мысли», он указывал, что на каждой ступени языкового развития существует своя особая структура словесного значения. Значение слова не остается неизменным и постоянным.

По его выражению, «открытие непостоянства и неконстантности, изменчивости значений слов и их развития представляет собой главное и основное открытие, которое одно только и может вывести из тупика все учение о мышлении и речи» [7].

В плане этого Марр обнаруживает поразительное единодушие с Выготским. В старом учении, как писал Марр, существовали законы фонетики (законы звуковых явлений), но не было законов семантики — законов возникновения того или иного смысла, законов осмысления речи и затем частей ее, в том числе, и слов. Лингвистический элемент — это значимое слово, т.е. мысль в звуковом воплощении, а не звук. Яфетическая теория переносит бремя доказательств на семантику, т.е. на значения, в чем Марр видел «особую силу» своего учения о языке.

А теперь вернемся к психолингвистике. Выше говорилось, что психолингвистика изучает язык прежде всего как феномен психики. Но психолингвистический ракурс изучения языка и речи фактически существовал задолго до того, как группа американских ученых ввела в обиход термин “психолингвистика”, — отмечает Р. Фрумкина. Предтечей психолингвистики Р. Фрумкина называет Вильгельма фон Гумбольдта, а из русских ученых — А.А. Потебню.

И на самом деле, Гумбольдт указывал, что «разложение языка на слова и правила — есть лишь мертвый продукт научного анализа»<… > «надо всегда помнить, что царство форм — не единственная область, которую предстоит осмыслить языковеду». «Человек прежде всего пытается обнаружить связь явлений в сфере мысли», поскольку «в языке есть нечто еще более высокое и самобытное, что надо хотя бы чувствовать, если невозможно познать» [8].

Но вот эта «связь явлений в сфере мысли», роль мышления в структуре языка — эти вопросы оставались в стороне теоретического языкознания.

В плане этого поистине пионерскими можно назвать исследования Л.С. Выготского и Р.А. Лурия, на которых останавливается автор.

Она пишет об экспериментах, которые провел Лурия среди узбекских крестьян в 1931—1932 гг. Вдохновителем этой работы был Выготский, которого Лурия считал своим учителем. По словам автора, целью этих экспериментов было показать, как меняется мышление людей в социуме, где, выражаясь языком того времени, “совершался скачок в другую историческую формацию”. Принципиальная схема экспериментов была такова: вначале испытуемыми были лица, не получившие школьного образования; затем их ответы сравнивались с ответами испытуемых, выполнявших те же задания, но имевших определенное образование. Лурия показал, что в экспериментах на классификацию предметов большинство испытуемых исходили из сугубо практической ситуации, в которой предъявленные им объекты встречались вместе. Например, топор как “нужный для рубки дерева” объединялся с бревном, а не с лопатой и другими инструментами. Даже при подсказке не удавалось получить ответы типа “это инструменты”, “это растения”. Результаты пионерских для того времени экспериментов сорок лет пролежали в личных архивах Лурия по тем же “политическим” причинам, по которым до середины 1960‑х гг. прошлого века в СССР не издавали Выготского, в силу чего подлинная научная значимость проделанной работы уже не могла быть адекватно оценена».

Но здесь надо внести уточнения. На самом деле эти эксперименты были частью программных исследований Выготского по развитию мышления и речи. Итогом их стала разработанная Выготским теория комплексного мышления. Прослеживая генетический ход образования понятий на разных ступенях возрастного развития, сравнивая связи, устанавливаемые ребенком между разными вещами, с теми, которые характеризуют древнее примитивное мышление, Выготский приходит к выводу, что в основе тех и других связей лежит один и тот же механизм комплексного мышления.

«Примитив мыслит не в понятиях, но в комплексах. Комплексы покоятся на конкретных связях. Вот самое существенное отличие, которое отделяет его мышление от нашего» [9].

Отвлеченно мыслить, способность обобщать и группировать предметы соответственно тому или иному понятию человек приобрел гораздо позднее. И, если в понятии лежат связи единого типа, логически тождественные между собой, то комплексы построены совершенно по другим законам, соответствующим особенностям дологического мышления.

Выготский выделяет пять типов комплексного мышления: 1) ассоциативный тип, 2) комплекс — коллекция, 3) цепной тип комплексного мышления, 4) диффузный тип, 5) псевдопонятие.

Если вернуться к описанным Лурия экспериментам на классификацию предметов среди узбекских крестьян, которые объединяли «топор с бревном», то это отвечает второму типу комплексного мышления, когда предметы объединяются, по меткому выражению Выготского, на основе «функционального сотрудничества» или «соучастия в единой практической операции».

По утверждению Выготского, все существующие языки прошли через стадию комплексного мышления со всеми присущими ему отличительными свойствами.

Надо сказать, что Выготский не использовал теорию комплексного мышления применительно к какому-либо конкретному языку, ограничиваясь в своих исследованиях рассмотрением отдельных примеров. Но его разработки, открывающие новые подходы к изучению языка, могут быть с полным основанием приложимы к подобным исследованиям.

Как было нами показано ранее, характер объединения разнородных слов в иврите, обобщения их одноименным корнем в корневые группы находит свое полное соответствие в разных типах комплексного мышления.

«Человек рождается, наделенный возможностью владения языком. Однако этой возможности еще предстоит реализоваться. Чтобы понять, как именно это происходит, психолингвистика изучает развитие речи ребенка» (Фрумкина). И этому постулату, как минимум, сто лет. Так, основополагающей идеей всех исследований Выготского является идея развития. Развитие — это ключ к пониманию всякой высшей формы.

Из психологии детского развития выросла концепция комплексного мышления Выготского, результатом чего можно считать появление нового подхода к изучению языковых явлений. Взятый им за основу генетический подход позволил установить связь между закономерностями примитивного мышления и особенностями словообразования на раннем этапе языкового развития.

Ребенок в известной мере повторяет развитие человеческого рода и в своем речевом развитии, можно сказать, воссоздает те приемы словообразования, которые характеризуют этап раннего языкового мышления. Не будет преувеличением сказать, что ребенок перенимает языковое наследие предков, обнаруживая, таким образом, общие тенденции развития языка.

«Много внимания уделяется изучению детских неологизмов в области словообразования, поскольку это дает возможность изучать динамику порождения речи», — пишет Фрумкина.

Но что такое детские неологизмы? В свете вышесказанного о развитии речи неологизмы ребенка являются отражением раннего этапа речевого мышления, закономерностей древнего языкотворчества. Вот только один пример.

Ребенок с легкостью сочиняет такие глаголы, как «топорить», «молоточить», «отскорлупать». Говоря о сходстве словотворчества у детей и древнего языкотворчества, естественно предположить, что в иврите как одном из древнейших языков можно найти глаголы, тождественные тем, которые изобретает ребенок.

Возьмем последний глагол из приведенного примера. Ребенок говорит: «Отскорлупай мне яйцо» (в значении: очисти). Точно таким же образом происходит оглаголивание слова «скорлупа» в иврите, в котором слова клипа (скорлупа) и мэкалеф (очищает) связывает как единый корень קלף, так и общее происхождение. Или следующий пример — оглаголивание слова «ключ». Вместо «я запираю дверь на ключ» ребенок предпочитает говорить «я заключаю дверь» или наоборот «я отключаю дверь». Параллель с этим в иврите можно провести, если рассмотреть глагол «потэах» (открывает), который сконструирован по одному механизму с детским глаголом. Это следует из обобщения одноименным корнем פתח слов мафтэах (ключ) и потэах (открывает).

Если продолжить сравнение, то подтверждением сказанному может служить пример и с оглаголиванием слова «пуговица», который приводит К.И. Чуковский. Двухлетняя девочка говорит бабушке, пытающейся расстегнуть ей пальто: «Зачем ты меня отпугиваешь?» Ей, очевидно, хотелось, чтобы пальто было «запуганным», т.е. застегнутым на все пуговицы, как пишет Чуковский. Подобно этому в иврите слово кафтор «пуговица» и мэхафтэр (застегивает на пуговицы) связывает одноименный корень и общая звуковая основа.

Но, увы, по словам Фрумкиной, «психолингвистика не занимается изучением “мертвых” языков, где нам доступны лишь тексты, но не психические миры их создателей».

Какой из всего изложенного следует вывод?

Подводя итог изменениям взглядов на природу и сущность языка, Скребцова отмечает: «Хомский и его последователи выдвинули взгляд на язык как на отдельный модуль человеческого знания, который можно «вычленить» и исчерпывающим образом описать, не привлекая прочие знания и когнитивные системы.

Утверждается независимость знания языка от знаний о мире, языковых структур — от общей организации человеческого мозга. С точки зрения генеративистов, эти уровни (фонология, морфология, синтаксис, семантика) представляют собой самостоятельные модули, последовательно участвующие в процессе обработки информации<…>

Но провозглашенная органическая связь языкового знания с психической организацией человека отрицает возможность алгоритмического подхода к описанию языка (через набор элементов и правил, их сочетания друг с другом). Сторонники когнитивного подхода, напротив, утверждают взаимозависимость и взаимовлияние разных уровней».

Все это ставит под вопрос создание чисто «кибернетических» моделей, нашедших воплощение в алгоритмах автоматического анализа и синтеза текстов (некогда в научном обиходе подобные подходы объединялись под рубрикой “машинный перевод”).

В качестве яркой иллюстрации к этому приведем отрывок из воспоминаний Лидии Люблинской о ее знакомстве с Иосифом Бродским в годы ее студенчества: «Я дала ему почитать свой реферат, которым очень хотелось похвастаться как образчиком нового à la семиотического исследования <…>

Пробежав глазами текст, пролистав напечатанные на пишущей машинке страницы с таблицами закорючек, цифр и фонетических значков, с ультимативно звучавшими выводами, он шлепнул всю папку рядом со мной на гранитную ступень, поморщился и сказал <…>:

Твои структурализм и семиотика есть папа и мама языка машин, кибернетики. Машина скажет тебе, сколько раз и какую обсценную лексику я употребляю, но никогда не ответит на вопрос, зачем и с каким посылом я это делаю. Она посчитает тебе все дифтонги и гласные в строфе, но поставит лишь медицинский диагноз: например, ларингит. Брось заниматься ерундой. Просто пиши.

Меня этот разговор поверг в шок. Я долго переваривала и обдумывала все сказанное. С течением времени я поняла, что он был прав. Но понимание этого — процесс долгий и болезненный» [10].

Такое откровенное признание автора не удивляет, если учесть советскую политику запрета и гонения на выдающихся отечественных ученых, которые были провозвестниками нового знания в лингвистике. И на которых по сей день лежит печать отверженности и неприятия их научных взглядов.

ЛИТЕРАТУРА

1. Фрумкина Р.М. Психолингвистика: что мы делаем, когда говорим и думаем. Препринт WP6/2004/04. — М.: ГУ ВШЭ, 2004. — 24 с.

2. Скребцова Т.Г. КОГНИТИВНАЯ ЛИНГВИСТИКА Классические теории, новые подходы Издательский Дом ЯСК Москва 2018.

3. там же.

4. Марр Н.Я. Яфетидология. — Жуковский-Москва, Кучково поле, 2002, ISBN 5-86090-049-Х, с. 138.

5. Якобсон Р. Избранные труды. — М.: «Прогресс»,1985, с. 358.

6. Выготский Л.С. Психология. — М.: Эксмо-Пресс, 2000, ISBN 5-04-004708-8, с. 269.

7. Там же, с. 469.

8. Гумбольдт В. Избранные труды по языкознанию. — М.: Прогресс, 2000, ISBN 5-01-004661-Х, с. 70.

9. Выготский Л. С., Лурия А.Р. Этюды по истории поведения. — М.: Педагогика-Пресс, 1993, ISBN 5-7155-0531-3, с. 105.

10. Лидия Люблинская. Мое знакомство с Иосифом Бродским.

Print Friendly, PDF & Email

17 комментариев для “Инна Беленькая: «Лед тронулся…»

  1. Inna Belenkaya 23 сентября — у вас всегда такой широкий охват тем, что я теряюсь.
    ::::::: Да я и сам потерялся, отхватив велосипед у Кардинала (он же Папа Римский), а он и правда… А «грузинская принцесса Дали» и “нежное стихотворение Бродского” – из вашей библио-графии (см. пункт 10. Лидия Люблинская. Мое знакомство с Иосифом Бродским…)
    Уследить за цепочками легко, дорогая Инна, если отбросить возникающие крамольные мысли об искусственном интеллекте и др. «системАХ чистых отношений», ТИПА — изучать язык «в самом себе и для себя»… Стоит немного “выйти из себя”, и к Вам сразу же ПОтянутся люди, выстроившись в цепочку. Как дети, с песней: “Нам СИНТЕЗ строить и жить помогаетъ…без
    хомских песен – в БОРьбе и труде, а если кто с Хомским по жизни шагает, тому лучше перестроиться (в Омске) на искусствен. AнтИЛлект, присевши на кукурузу, как Ник. Хрушчов.
    p.s. “…В дальнейшем Дали выйдет замуж, родит двух сыновей и будет ежегодно в день рождения Иосифа навещать с цветами его родителей…”

  2. Ася Крамер
    24 сентября 2019 at 21:31 | Permalink
    Инна, прочла с интересом. Иногда приходит в голову крамольная мысль, что мышление применительно к этой теме оставляют за скобками, потому что по сути про него ничего не знают….
    ___________________________________
    Ну, почему же «не знают»? А язык для чего? Он же неотделим и «неразлучен с мышлением», отпечаток которого выражается и в закономерностях обобщения, структуре корневых гнезд, особенностях семантики. Семантический разброс в корневых гнездах иврита до сих пор озадачивает ученых. Ведь древнее языкотворчество имеет свои особенности и закономерности. Достаточно вспомнить об «этимологических причудах» древнего языка. Другой вопрос, что этого не хотя признавать. И здесь много причин. Один пресловутый принцип об «автономии лингвистики» чего стоит! Отсюда запрет на взаимодействие с другими специалистами, с психологами, в том числе.
    Вы говорите – мышление «нельзя пощупать». Вот вам пример отношения ученых к попыткам Леви-Брюля дать характеристику первобытному мышлению, «пощупать» его.
    Первая группа критиков отрицала выделенные Леви-Брюлем качественные различия в мышлении на том основании, что не может быть мышления, которое не соответствовало бы логическим законам. Такое мышление не только не помогало, но и прямо мешало бы человеку ориентироваться в мире и решать задачи. «Представим себе, — писал А. Уоллес, — охотника с пра-логическим мышлением, который встречает неизвестного ему зверя. Предположим, что он строит следующий вывод: у зайца четыре ноги, у этого зверя тоже четыре ноги, следовательно, это заяц. Если бы наши предки рассуждали подобным образом, то неизвестные звери их давно бы съели».
    Всякое суждение, считал Уоллес, должно соответствовать законам логики, и гипотеза Леви- Брюля о существовании пра-логического мышления неверна.
    Вторая группа критиков исходила из противоположного взгляда на природу человеческого мышления, считая, что паралогическое мышление существует, но оно характерно не только для примитивных культур, как полагал Леви-Брюль, а и для высокоразвитых западных обществ. Поэтому неверно говорить о качественных различиях в мышлении.
    По мнению Э.Причарда, Леви-Брюль слишком резко противопоставил принципы «первобытного» и «цивилизованного» мышления. Вывод Причарда звучит приговором: «ни один из уважаемых антропологов не принимает сегодня теорию о двух отдельных типах мышления».
    Однако, не разделяя взгляды Леви-Брюля на качественные различия примитивного и современного логического мышления, Э.Причард признает семантические различия между языком туземцев и современными языками. Так, «семантические коннотации слов туземцев сильно отличаются от коннотаций слов английского языка. Язык примитивов имеет свои историю, структуру и функцию… Это коллективный, автономный и объективный феномен».
    Исходя из его слов, надо полагать, что структура языка туземцев имеет свои отличия. В чем они состоят? Э.Причард об этом не говорит.
    Хотя именно языкотворчество должно быть положено на чашу весов в этом споре. Поскольку «язык неразлучен с мышлением» (Марр), и древнее словотворчество несет на себе отпечаток закономерностей древнего мышления.
    И далеко мы ушли от этого стиля научных дискуссий?

  3. Benny B
    24 сентября 2019 at 18:15 | Permalink
    Например, оглаголивание слова «пуговица»: двухлетняя девочка говорит бабушке, пытающейся расстегнуть ей пальто: «Зачем ты меня отпугиваешь?»
    С точки зрения анализа «изолированного языка» а-ля Хомский тут есть недоразумение или ошибка.
    А с точки зрения синтеза (основанном на анализе Хомского) тут есть диагноз: говорит человек, у которого недавно произошёл скачок в развитии логики и сейчас ему очень не хватает словарного запаса. Как правило это ребёнок, примерно 2~4 лет.
    ________________________________

    Логика тут одна. У ребенка на раннем этапе его развития формируется представление, что «каждая вещь существует для того или иного точно определенного действия и вне этого действия не может быть понята. Всюду на первое место выдвигается действенная функция предмета. В существительном ребенок ощущает скрытую энергию глагола». «Нет таких слов, которые ребенок не превратил бы в глаголы», писал К..И. Чуковский.
    А теперь обратимся к древнему языкотворчеству, примером которого может служить иврит (хотите вы этого или не хотите). Как мы видим, исходным для образования глагола является назначение предмета или его функция, от которой глагол и берет свое происхождение. Если взять слово «губка», то от него будет глагол «впитывать», от слова «соловей» — напевать, от слова «клад» – глагол прятать, от слова ширма – отделять, от слова цистерна – глагол вмещать, от слова пуговица – застегивать и т.п. И это очевидные вещи. Куда уж больше.

  4. Борис Дынин24 сентября 2019 at 22:56 | Permalink
    _____________________________________
    Вы будете удивлены, Борис, но отвечая на ваш вопрос, Выготский писал, что развитие ребенка в общем ходе истории не повторяет историю развития человечества. С научной достоверностью можно говорить о том, что только отдельные моменты в развитии ребенка могут быть поставлены в связь с отдельными моментами из истории человечества. Ребенок рождается в уже готовой культурной среде, и в этом его главное отличие от примитива.
    Своеобразие его культурного развития состоит в том, что в приспособлении ребенка к внешней среде культурные формы поведения переплетаются с примитивными формами, которые характеризуют его собственное поведение.
    И еще один важный момент. Высоко оценивая работы Ж. Пиаже по детской психологии и в полном с ним согласии, Выготский считал, что ребенок представляет собой существо особого типа, как по своим физическим, так и по психологическим свойствам. Раньше исследователей интересовало то, чего у ребенка нет, чего ему не хватает по сравнению со взрослым. Но маленький ребенок – вовсе не миниатюрная копия взрослого. Он отличается от взрослого человека не количественно, а качественно. Ребенок – не просто недоразвившийся взрослый. Он мыслит иначе, иначе воспринимает мир и относится к нему иначе, чем взрослый. По мнению Выготского, нет ничего более ложного, чем представление, что ребенок – это белый лист бумаги, на котором можно что угодно написать. «Этот лист уже покрыт какими-то письменами, записанными на нем в первые недели и месяцы жизни ребенка. Но эти письмена на совсем другом языке, часто малопонятном, часто напоминающем язык давно умерший, язык примитивного человека».
    Другими словами, ребенок обнаруживает на ранних возрастных этапах тот симптомокомплекс примитивности, который характеризует и предысторию культурного развития, а его мышление имеет много сходных черт с мышлением примитивного человека. Недаром теория мышления в комплексах была разработана Выготским на основе экспериментально-психологических исследований ребенка в возрасте до 5-и лет. Но об этой теории и ее практическом применении я уж не буду писать, чтобы не повторяться.

  5. Уважаемая Инна, меня всегда удивляло положение:

    «Ребенок в известной мере повторяет развитие человеческого рода и в своем речевом развитии, можно сказать, воссоздает те приемы словообразования, которые характеризуют этап раннего языкового мышления. Ребенок перенимает языковое наследие предков, обнаруживая, таким образом, общие тенденции развития языка».

    Слова в «известной мере» мне кажутся здесь отпиской, поскольку «мера» здесь не только не определена, но и не определима в силу не-данности нам «раннего языкового мышления» для измерения (свидетельства современных «примитивных», с точки зрения европейцев, народов тоже не идут в разряд «ранних»). Так что, я вынужден читать, если процитированное замечание имеет операционный смысл: «Ребенок повторяет развитие человеческого рода и в своем речевом развитии, можно сказать, воссоздает те приемы словообразования, которые характеризуют этап раннего языкового мышления». Каким образом это возможно, если в отличие от «ранних людей» современный ребенок уже погружен в среду развитого языка? Только в том случае, если «повторение развития» зацементировано в генах. Вы бы согласились с этим?

    P.S. Мой вопрос, уверен, не новый, но ответа на него я не встречал (впрочем, я не специализировался в этих вопросах)

  6. Инна, прочла с интересом. Иногда приходит в голову крамольная мысль, что мышление применительно к этой теме оставляют за скобками, потому что по сути про него ничего не знают. Как говорит Черниговская, рады бы пощупать, но не знаем что. Когда я (с вашей помощью!) заинтересовалась словообразованием в библейской иврите, именно это меня потрясло: гнездовое словообразование за пределами простой логики. Связи внешне не всегда просматриваются, но они есть и поражают масштабностью покрытия. Это все тоже из той же «непонятой» части лингвистики.

  7. Прикладная лингвистика: пример алгоритма синтеза, включающего когнитивные системы и основанного на методах анализа Хомского.

    https://nomen-nescio.livejournal.com/1904566.html
    В исследовании культуры через язык давно уже используют анализ когнитивных метафор (спасибо дедушке Лакоффу), чтобы понять, каким образом люди осмысляют «новое» через «старое», то есть думают. Так вот, Анатолий Баранов рассказывает, что был проведён анализ когнитивных метафор для обозначения коррупции в современном российском дискурсе. На большом корпусе, контент-анализ и всё такое. И что есть? Метафора БОЛЕЗНЕТВОРНЫЙ ВИРУС: «вся система заражена коррупцией». Метафоры ЖИДКОСТЬ и ПОЧВА: «коррупция просачивается всюду», «страна увязла в коррупции», «коррупция — основа системы» и т.п. А чего нет? Нет паттернов ВРАГ, ВОЙНА и БОРЬБА. Совсем нет.
    Выводы делайте сами.

  8. Хомский занимался эксперементально проверяемым АНАЛИЗОМ «изолированного языка» — именно «не привлекая прочие знания и когнитивные системы».
    Следующий этап это СИНТЕЗ языка, который всё это привлекает — и который обязательно основан именно на АНАЛИЗЕ языка (а НЕ на красивых, но опровергнутых анализом гипотезах-догадках ОПИСАТЕЛЬНОЙ НАУКИ о языке).

    Например, оглаголивание слова «пуговица»: двухлетняя девочка говорит бабушке, пытающейся расстегнуть ей пальто: «Зачем ты меня отпугиваешь?».
    С точки зрения анализа «изолированного языка» а-ля Хомский тут есть недоразумение или ошибка.
    А с точки зрения синтеза (основанном на анализе Хомского) тут есть диагноз: говорит человек, у которого недавно произошёл скачок в развитии логики и сейчас ему очень не хватает словарного запаса. Как правило это ребёнок, примерно 2~4 лет.

  9. Е.Л.23 сентября 2019 at 22:22
    Спасибо!
    ________________________
    Это вам спасибо, Ефим! Мой бессменный оппонент М.Н. как-то выразил сомнение в том, что труды Выготского имеют мировую значимость. Он считает, что если бы таковая была, то на рынке мировых идей ими бы обязательно воспользовались разработчики искусственного интеллекта.
    И вообще, ему кажется более приемлемым разговор о Выготском в тоне юмористической записи в Фейсбуке, которую он и приводит – « специально для Инны Беленькой». В ней речь о том, как «в МГУ завербовали в секту 150 студентов и преподавателей. Первая стадия жизни секты: создание закрытого сообщества «Свидетели Выготского».
    Но мы видим, что время все расставляет по своим местам. Ведь с самого начала ясно было, что принцип рассматривать язык «в самом себе и для себя» — значит оскоплять науку о языке (Бродский это понял, не будучи лингвистом). Дико было читать, что для ученых Запада идеи о нерасторжимой связи языка и мышления оказались «революционными». А в нас ведь укоренена привычка смотреть на Запад – только там НАУКА и научные АВТОРИТЕТЫ. Где теперь теория Сепир-Уорфа? Где генеративная грамматика Хомского? Просто обидно за наших ученых, мировая безвестность которых не идет на пользу науке. Но появление новых научных дисциплин окрыляет — будет и на нашей улице праздник!

  10. Дорогой Алекс, у вас всегда такой широкий охват тем, что я теряюсь. Тут и Кардинал(он и вправду на велосипеде разъезжает?) и Лотман, и «грузинская принцесса» и т.д. Кстати, о ком это нежное стихотворение Бродского? Уследить за вашей цепочкой ассоциаций трудно да и не всякому дано. У меня по прочтении вашего коммента(и не только этого одного) возникает крамольная мысль, что разговор об искусственном интеллекте можно снять. Ну куда ему — запрограмированному — против вас, с вашим-то незапрограмированным богатством ассоциативных связей?

  11. Е.Л.
    23 сентября 2019 at 9:48
    Я вижу, уважаемая Инна, наши беседы о Бродском не пропали (шутка).
    Однако, по мере расширения интернационализации науки и постепенном овладении многими английским языком, если Вы правы, должна происходить определенная унификация психолингвистических процессов и расширение одномерности человеческого мышления, может быть в ущерб многообразию. Как Вы думаете?
    __________________________________
    Сложный вопрос, однако, Ефим. Но сначала надо определиться с понятиями. Что вы вкладываете в понятие «одномерность человеческого мышления» и в понятие «многообразие мышления»? Потому что, мне кажется, унификация и ведет к одномерности, если исходить из самой семантики этого слова. А еще, по-моему, никакая унификация, создание всяких там модулей, блоков не может приблизить к созданию искусственного интеллекта. И это давно понял Бродский. А ученые лингвисты только сейчас к этому пришли.

  12. Я вижу, уважаемая Инна, наши беседы о Бродском не пропали (шутка).
    Однако, по мере расширения интернационализации науки и постепенном овладении многими английским языком, если Вы правы, должна происходить определенная унификация психолингвистических процессов и расширение одномерности человеческого мышления, может быть в ущерб многообразию. Как Вы думаете?

  13. «…за последние (ГОДЫ) в лингвистике — в значительной мере, незаметным образом, — произошла пpактически полная смена паpадигмы…» — Ох, эти меняющиеся парадигмы, способы конструирования предмета…Кардинально… Вот и сам новый Кардинал, дорогая Инна, на велосипеде ездил… Не знаю к добру ли.. А работа у Вас интересная. Спасибо.

    1. «Как видно из этого, речь идет о событии, знаменующем собой настоящий переворот в воззрениях ученых на язык, становление нового этапа в истории лингвистики, пришедшего на смену концепции языка как «системы чистых отношений» или идеи изучать язык «в самом себе и для себя» (в терминах структурализма — ведущего направления в лингвистике).,,»- Вот оно как, структурализм нынче ведущее направление… Однако, не новое — Лотман, вроде в советской Эстонии, которой нет почти 30 лет… Новое в конструировании — не забытое, так сказать, — старое. Непризнанное в своё время, как бы признанное в наше буррное время…

  14. Но за последние в лингвистике — в значительной мере, незаметным образом, — произошла пpактически полная смена паpадигмы.
    _____________________________________
    Уважаемый Выпускающий Редактор! Если можно, вставьте, пожалуйста, пропущенное слово \»десятилетия\» после слов \»за последние …\». Заранее Вам благодарна.

    1. C п а с и б о — за Л.Л, —
      ответ Бродского «грузинской принцессе»:
      Ну, как тебе в грузинских палестинах?
      Грустишь ли об оставленных осинах?
      Скучаешь ли за нашими лесами,
      когда интересуешься Весами,
      горящими над морем в октябре?

      И что там море? Так же ли просторно,
      как в рифмах почитателя Готорна?
      И глубже ли, чем лужи во дворе?

Добавить комментарий для Benny B Отменить ответ

Ваш адрес email не будет опубликован. Обязательные поля помечены *

Арифметическая Капча - решите задачу *Достигнут лимит времени. Пожалуйста, введите CAPTCHA снова.