Евгений Айзенберг: Грехи наши тяжкие

Loading

Да простит меня покойная Советская Власть, что лишил себя возможности, выполняя так называемый интернациональный долг, въезжать в мирное время на танке в Прагу, искать счастья в Афганистане и Анголе, помогать арабским странам в попытках уничтожить страну, где сейчас мой дом.

Грехи наши тяжкие

Евгений Айзенберг

 Евгений Айзенберг На старости лет количество грехов у людей обычно зашкаливает, и приходит время, когда хочется хотя бы частично покаяться. Частично, потому что мужчинам перед женщинами надо каяться отдельно и продолжительно, на что не каждый способен.

Итак, начну с мелочей, с юных лет, с приводов в милицию. Мой папа после демобилизации работал врачом на Октябрьской Железной Дороге, и часто ездил в командировки вместе со своим служебным вагоном, оборудованным под рентгеновский кабинет. Путешествовал он по станциям, где такового кабинета тогда не существовало, таких набиралось немало — война с Гитлером только закончилась. В Ленинграде в то время оставалось достаточно заметное число беспризорников, как правило, сирот из неполных семей, оборванных и неухоженных. Помню, в нашей 185-ой школе до четвертого класса они еще учились, потом все разом исчезли, разобрали их по ремесленным училищам.

В шесть лет, решив, не знаю почему, что папа ездит в командировки с ближайшего к дому Финляндского вокзала, и посчитав, что папе уже время вернуться домой, я собрал ватагу оборванцев для торжественной встречи его на вокзале. Вся братва со мною во главе болталась от перрона к перрону, пока нас всех не забрали в детскую комнату милиции. Там я коротал время за игрой в шашки с чумазым и особенно оборванным беспризорником. За этим занятием и застала меня мама, которой сообщили о моем задержании. Маму убило не столько сам факт моего пребывания в милиции, сколько моя честна́я (ударение на втором слоге) компания. Я ей объяснил, что это мои лучшие друзья. Прости меня мама, не знал, что папа никогда не уезжал в командировки с этого вокзала.

Следующий привод случился из-за моей любви к братьям нашим меньшим. Очень хотелось попасть в зоопарк, но денег на такую блажь у меня не оказалось. Ни один забор тогда не был для меня серьезным препятствием, и я, думая, что меня никто не видит, перебрался через довольно высокую ограду зоопарка. Но оказалось, меня не видели только с наружной стороны забора. С внутренней стороны меня уже ждали, и я, только мельком глянув на животных, оказался в дежурке с охранником, откуда был торжественно выдворен за пределы зоопарка. Простите меня, животные, что я хотел глазеть на вас, не дав ни копейки на ваше содержание.

Будучи типичным Homo Sovetiсus’ом, я принципиально не желал платить ни за что везде, где это было возможно. Электрички входили в список. Но однажды меня прихватил контролер. Выяснив, что билетом я не обзавелся, а документов у меня нет, он спросил мою фамилию.

Внешне я был типичным лицом кавказской национальности (хотя тогда эту национальность в обиход еще не ввели). В те времена гремел известностью великий дирижер Герберт фон Караян, и я, долго не думая, назвал его фамилию — Караян. Со внешностью фамилия коррелировала, и контролер спросил имя. Не моргнув, назвался — Герберт фон. Контролер не был большим любителем музыки, все аккуратно записал и ссадил меня на следующей станции.

Прости меня музыкальная общественность, что я опорочил память великого дирижера.

В родном институте, тогда он назывался ЛЭТИ, на военной кафедре из нас готовили офицеров запаса. В зависимости от гражданской специальности военный уклон разнился. По окончании института после сдачи соответствующих военному профилю экзаменов всем парням присваивалось звание лейтенанта запаса. На гражданке обычно военная служба ограничивалась короткими курсами переподготовки раз в три года. Но в те годы (шестидесятые) всемирно известный любитель кукурузы, публично пообещавший построить коммунизм уже в 1980 году, дорогой товарищ Никита Сергеевич Хрущев оголил армию и флот, уволив тысячи офицеров, которые хотели служить, для чего они собственно и поступали в военные училища. Возражать при Советской власти было опасно, их уволили, но тут же стали призывать на двадцать пять долгих лет выпускников Вузов, имевших военную кафедру, хотя как раз эти товарищи быть профессиональными военными совсем не собирались. Но кого это волновало. Это было единственное на моем советском веку распределение, где национальность призывников не имела значения. Более того, мне показалось, что у евреев были определенные преимущества. Иначе как объяснить, что, например, из одиннадцати призывников одного лишь потока нашего курса (Факультет Автоматики и Вычислительной Техники, 1963 год), попавших служить за Полярный Круг на подлодки, пятеро оказались евреями. Поток — это примерно сто двадцать человек, парней — больше половины, евреев от силы дюжина. Вот и считайте соотношение процентов призванных евреев и коренного населения. Специалистам по математической статистике предлагаю посчитать вероятность случайности этого соотношения.

На подлодки Дальнего Востока, на ракетные полигоны, на обслуживание радаров в пустыне спрос на евреев также был не менее уважительным. Видимо, в военкомате решили, что существует некая генетическая и историческая связь евреев с морями и пустынями (вспомним Средиземное и Красное море и пустыни Синай и Негев). Конечно, была сделана поправка на советскую климатическую географию. Все это происходило в противовес тому, что при гражданском распределении в те же годы закрытые “почтовые ящики” были для евреев действительно закрыты, хотя исключения случались. Из призывников моего факультета выпуска 1963 года на Северном флоте при обслуживании атомных подлодок, а также от работающих радаров вне лодки облучилось немало парней. Из упомянутых одиннадцати подводников пятеро умерли задолго до среднего срока ухода из жизни.

Может быть, военные власти вспомнили, что из двадцати трех Героев Советского Союза — подводников (включая их высокое начальство) три капитана подводных лодок оказались евреями. И это против тогдашних двух процентов евреев в населении СССР. А может быть, раз жаростойкость евреев уже была проверена за сорок лет их блуждания по пустыне, то была попытка вывести новый сорт морозоустойчивых и подводоустойчивых евреев, не реагирующих ни на какое излучение. Спустя более полувека от этих событий и спросить то некого.

Следует отметить, что выражение “загреметь в армию” в устах Министра Обороны звучало как “призвать офицера из запаса”.

Я не был исключением, хотели призвать и меня. Процедура оформления призывных документов требовала заполнения граф, где указывались родственники, проживающие за границей, естественно, при наличии таковых. Наличие родственников за границей в те годы ничего хорошего не сулило, и все мои товарищи дружно отметили их отсутствие. Я не хотел в мирное время повторять судьбу моего отца, которого сразу же после окончания медицинского института по специальности “детский врач” в 1936 году взяли в армию на 25 лет и из Москвы отправили на Дальний Восток. Детей в армии нет, но надо было научить солдат накручивать портянки, чтобы ноги не натирали. Через несколько лет одной из его обязанностей было наблюдать, как корейцев, включая стариков и детей, как скот, загнали в теплушки для отправки в Голодную Степь. Сколько их живыми не доехало, никто не считал. Потом он вместе с Красной Армией отвоевывал у Финляндии финскую землю. Отечественную Войну упоминать в этом контексте не буду, тогда все дом свой защищали.

К моменту выпуска из института мой комсомольский патриотизм успел подвергнуться сильнейшему испытанию: на третьем курсе с середины лекции меня вытащили на допрос в Управление КГБ на углу Литейного проспекта и улицы Каляева. Власти шили дело моему дальнему родственнику Натану Цирюльникову, который преподавал иврит желающим. Следователь КГБ хотел, чтобы я свидетельствовал против него. Впоследствии, после отсидки в лагере (Хрущев тогда публично заявлял, что в СССР политических процессов нет) и прибытия в Израиль, Натан был торжественно встречен и объявлен трехмиллионным жителем Израиля. Обращение со мной при оформлении пустого протокола того допроса было таким “нежным”, что мой патриотизм почему-то вчистую выветрился. Идти в мирное время в армию страны с такими властями я категорически не хотел, и судорожно думал, как избежать наказания за уклонение от обязательной воинской повинности. В стрессовой ситуации иногда приходят мудрые решения. Я решил заполнить лист многочисленными родственниками, живущими за границей. Вообще говоря, думаю, что не существует еврея в СССР, у которого не было бы родни за границей, хотя бы дальней, ведь уехали миллионы. Другое дело, или связь давно потеряна, или человек просто ничего не знает, ведь родители, чтобы уберечь детей, часто опасное родство скрывали. Я знал, что в разное время в течение последних ста лет мои родственники оказались в Палестине, Америке, Польше и Китае. Уже не близкая родня, но все же. Они обязаны меня выручить. Я заполнил фамилиями полный лист с разбивкой по странам. Конечно, всех реальных имен я не знал. Австралию пропустил, хотя и там кто-то был, видимо, переволновался. Дальше была немая сцена. У офицера, принимавшего документы, было красное лицо, может от природы, а может от алкогольной зависимости. Это красное лицо хмуро смотрело на мой лист, а я не отрывал взгляда от офицера. В процессе чтения красный цвет пошел белыми пятнами, но ни одного звука произнесено не было. В результате от меня отцепились. Неприятности, конечно, впоследствии были, но это мелочи, я держался подальше от секретной работы, хотя мне ее и не предлагали. Второй формы допуска, которая была в ВУЗе, меня лишили, но я это горе стойко пережил.

Да простит меня покойная Советская Власть, что лишил себя возможности, выполняя так называемый интернациональный долг, въезжать в мирное время на танке в Прагу, искать счастья в Афганистане и Анголе, помогать арабским странам в попытках уничтожить страну, где сейчас мой дом, подавлять желание народов республик СССР жить своей жизнью, не управляемой из Москвы, и так далее.

P.S. Интересно сравнить мое непатриотическое отношение к призыву в СССР с поведением младших дочерей, выросших в Израиле. Когда призывают в армию в Израиле, молодые люди проходят разнообразные психологические тесты, определяющие, для какой службы каждый из них годится. Средняя дочь рвалась в боевые части, а по тестам, она туда никак не попадала. Сколько писем в разные инстанции она не посылала, решение приемной комиссии было незыблемо, пришлось ей служить в медсанбате. Зато младшая дочь служила инструктором в боевых частях, чем она, да и ее родители (не без опасений) гордились.

Print Friendly, PDF & Email

7 комментариев для “Евгений Айзенберг: Грехи наши тяжкие

  1. Привет, Женя!
    Напомнил молодость, спасибо, Женя! Мне было много проще тогда решить вопрос с армией. Оказалось достаточно написать в анкетах (впервые!), что мой отец прошел 12 лет лагерей и 4 года ссылки, после чего был ПОЛНОСТЬЮ реабилитирован. Заверили мы тогда с Софьей Власьевной друг друга во взаимной любви.

  2. Уважаемому Григорию для справки. В каждом Отделе Кадров, по крайней мере, Ленинграда и Москвы, существовали два не афишируемых ежеквартальных документа, обязательно подаваемых в Райком Партии. В одном по горизонтали перечислялись следующие национальности: «русские», «украинцы», «белорусы», «евреи», «татары», «другие» (для остальных инородцев чохом). По вертикали перечислялись должности, требующие высокой квалификации и соответственно оплачиваемые (например начальник отдела, завлаб, и ниже вплоть до инженера). В клетке на пересечении этих граф красовалось в первом документе сколько таковых набралось на начало квартала, а во втором сколько было принято за квартал. Начальники ОК могли лишиться места за «неправильный подбор кадров», а дальше начиналась схватка за прием нужного специалиста не той национальности. Я участвовал в этих схватках в разных ипостасях. Не осуждайте проигравших

  3. Не мешало бы здесь вспомнить и о том, что многие «менеджеры среднего звена», т.е. начальники отделов, завлабы и пр. в разнообразных НИИ, КБ, НПО и т.д. сами были евреями. И огромное большинство из них (но не все, не все!) как огня боялись протащить через 1-й отдел или ОК и принять на работу ещё одного еврея. Можно как угодно ссылаться на «такое было время», трудности, обстоятельства, семейное положение, но оправдать такое поведение нельзя было тогда и невозможно сейчас. А вот тех, кто не прогнулся, уважали все. См. http://club.berkovich-zametki.com/?p=34375 и http://club.berkovich-zametki.com/?p=32659

  4. Хорошо это написано, интересно, живо, со вкусом и юмором про обстановку, в которой смешного вообще-то было мало.

  5. Интересное заслуживающее одобрения воспоминание уважаемого автора.»Загреметь» в совковую армию большинство евреев-запасников стремились по возможности избежать.

Добавить комментарий для Евгений Айзенберг Отменить ответ

Ваш адрес email не будет опубликован. Обязательные поля помечены *

Арифметическая Капча - решите задачу *Достигнут лимит времени. Пожалуйста, введите CAPTCHA снова.