Генрих Иоффе: Октябрь 1941 года. Москва

Loading

Москва изменилась. Бетонные «ежи», баррикады, кучи дров, витрины закрыты мешками с песком или опилками, окна перекрещены бумажными лентами. Одетые в шинели и шапки-ушанки девушки, как огромных животных, под уздцы, не спеша вели по улицам аэростаты воздушного заграждения. Прохожих мало и почти все в военном.

Октябрь 1941 года. Москва

Генрих Иоффе

 Генрих Иоффе Стояло лето 1941 г. По-моему, август. Не помню, почему и как я с матерью и сестрой оказались на даче у маминой сестры. Дача эта находилась в Баковке — поселке, известным тем, что в нем за высоким забором находилась усадьба великого полководца гражданской войны, первого кавалериста страны, маршала Семена Михайловича Буденного. Накануне войны нам показали фильм. Там были замечательные крупные кадры: вот началась война и, сидя в седле, Семен Михайлович грозно извлекает из ножен шашку, чтобы повести Красную Армию в бой. Мы смотрели и знали: с Семеном Михайловичем не пропадем! Но это в кино, а в действительности все вышло иначе. Когда началась настоящая война с Германией, Буденный со своей шашкой вскоре куда-то исчезли…

Муж моей тети — хозяин дачи — был инвалидом, у него развивалась болезнь Паркинсона, но он был смелым человеком. Когда немцы через Баковку летели по ночам бомбить Москву, и об этом по радио вещал стальной голос Юрия Левитана, он выходил на террасу смотреть воздушные бои и обязательно брал меня с собой. Однажды я видел, как лучи наших прожекторов поймали в свое перекрестье германский бомбардировщик, зенитчики, окружая его выстрелами, наконец, попали, и он пылающим комком стал падать на землю. Мы закричали от радости…

Из поселкового Совета к нам явился представитель и распорядился вырыть в саду обширный окоп (щель), в который мы все должны были укрываться во время налетов немецких самолетов и сверху закрывать его досками. Окоп мы без возражений вырыли с помощью дяди Пети с соседнего участка и залезали туда всякий раз с сигналом воздушной тревоги. Хотя могло быть и так: в окоп мы залезем, а вылезти оттуда нам уже не придется.

Но как-то раз ранним утром, выбравшись на свет божий, я увидел, что весь наш дачный участок покрыт белыми листочками. Я подобрал один: немецкая листовка. Видимо, капсула с такими листовками разорвалась у самой земли. Это было:

«Воззвание ко всем гражданам и гражданкам Советского Союза, честным командирам и бойцам Красной Армии».

Дальше говорилось:

«Пробил час освобождения для всех народов многонационального СССР. Победоносная германская армия сбросит цепи коммунистического и жидовского ига. Активно помогайте германскому командованию в создании нового строя. Не верьте лживым словам коммунистическо-жидовской пропаганды… Народы СССР превращены в рабов. Неужели вы хотите защищать это рабство? Бросайте оборонную работу и беритесь за оружие против своих угнетателей — коммунистов и жидов. Переходите на сторону Германии».

Велено было немедля эти листовки собрать и сжечь. Но я все-таки упрятал несколько.

К концу сентября мы вернулись в Москву. Бомбежки ее прекратились, но немецкие танковые клещи, разрывая наши фронты, окружая и пленяя их разбитые части, черными удавами двигались к столице. В первые дни октября они достигли Подмосковья. До Москвы им оставалось всего 25–30 км. Шли разговоры, будто наши солдаты массами сдаются в плен, потому что большинство красноармейцев крестьяне и сдача их в плен — отместка Сталину и вообще коммунистам за принуждение к колхозам. Но после войны я прочитал свидетельство германского офицера Г. Бидермана. В мемуарах «В смертельном бою» он пишет, что часто:

«… простой крестьянин отчаянно сопротивлялся, в то время как обученный военный командир сдавался сразу же после контакта с нами».

Конечно, имелось много причин наших поражений в начале войны, но как сказал мне один генерал, главная заключалась в превосходстве немцев в уровне подготовки, боевом опыте и особенно в системе управления войсками.

Москва изменилась. Стала медлительной, притихшей, какой-то деревенской. В разных местах — бетонные «ежи», баррикады, кучи дров, витрины закрыты мешками с песком или опилками, окна перекрещены бумажными лентами. Одетые в шинели и шапки-ушанки девушки, как огромных животных, под уздцы, не спеша вели по улицам аэростаты воздушного заграждения. Прохожих было мало и почти все в военном. Говорили, что наша оборона под Москвой «дырявая», а в некоторых местах сплошного фронта вообще нет. Но вот-вот прибудут на помощь сибирские войска и на них вся надежда. Сибирские и казахстанские части уже вели бои на подступах к Москве, но их было немного. Я потом узнал, что Сибирскими называли дивизии созданного еще накануне войны Дальневосточного фронта (ДВФ), которыми командовал генерал армии Иосиф Апанасенко. Он проявил большую решимость, пошел на смелый риск: одну за другой отправлял свои полностью подготовленные дивизии и технику к гибнувшей Москве, взамен мобилизуя даже заключенных из лагерей и формируя из них дивизии под теми же самыми номерами, сдерживая готовых к нападению японцев. Эшелоны с солдатами шли на запад на всех парах: несколько минут остановки для смены паровоза и вперед, вперед! В середине октября дальневосточные дивизии уже выгружались в Истре и с ходу вступали в бой…

Сегодня многие историки считают, что без дивизий генерала Апанасенко отстоять Москву вряд ли было бы возможно. Весной 1943 г. Апанасенко, переведенный по его просьбе на Воронежский фронт, погиб в Курской битве.

В нашу квартиру, находившуюся в затрушенном Орловском переулке, мы вернулись числа 9–10 октября. Тут было тихо: кроме булочной и торговой палатки, никаких магазинов и учреждений. Тогда это была окраина. Во дворике встретил Кольку Ковалева с 3-го этажа. Он работал токарем на авиазаводе на Семеновской. Но сейчас из-за увечья на руке был на больничном листе.

— Немцы-то, самое большое, через пару недель тут будут, — сказал он, — Их мотоциклетчиков уже на Воробьёвых видели. Постояли, постояли, чего-то записали и назад поворотили.

— Да хватит врать-то, — ответил я, — Их бы там сразу застрелили, там наши стоят.

— Соври лучше, — хмыкнул Колька и ушел.

Дома мы с соседями — их тоже было трое: мать-Галина Федоровна и двое детей (тоже Колька и младшая Маринка) собирались на кухне. Топили печку, разжигали примусы и керосинки — было тепло. Галина Федоровна работала где-то буфетчицей и каждый раз, приходя домой, приносила много новостей. На этот раз она сообщила:

— Знаете, что говорят? Будто дамочки наши, которые помоложе, в очередь записываются в парикмахерские красоту наводить, немцев встречать! Может такое быть? Некоторые говорят — вранье, а я верю.

Эта новость повергла всех в уныние. Прервал его Колька.

— Давайте на Самотеку смотаюсь? Там большая парикмахерская, посмотрю! Я быстро, раз и обратно!

Его не пустили. Новость продолжали обсуждать.

Плохо помню, как утром 16-го октября мы с нашими пожитками оказались на площади Курского вокзала. С утра в этот день ни метро, ни наземный общественный транспорт не работали (днем автобусы и троллейбусы пошли). Магазины были закрыты, и никаких грабежей мы не видели. Проносились машины с кузовами, набитыми людьми. Мела поземка, задувая снежок к тротуарам. В воздухе кружились какие-то бумажки. По Садовому кольцу быстрыми шагами шли люди и «ныряли» в подъезды. Холодно, простудно. У меня распухла щека: флюс, воспаление надкостницы.

Думаю, о виденном мною там, на площади Курского вокзала в те хмурые октябрьские дни, вряд ли теперь кто-то, расскажет. Маленькие дети не могут помнить, а те, кто был старше меня, ушли навсегда. Сейчас Курская площадь имеет другой вид. А тогда это было огромное асфальтовое поле. Но асфальта почти не видно: завален чемоданами, баулами, мешками, узлами. Все это, казалось мне, имело мышино-серый цвет. И люди, молча бродившие среди всех этих серых вещей, тоже виделись серыми. Ждали поездов. Некоторые, взвалив на спину мешки или рюкзаки, уходили пешком…

Серые дома вокруг. Серо-слякотный рассвет, серое, мрачное небо над нашими головами. И так трое суток. Ночью с головой накрывались одеялами и ждали. Утром 19-го я сказал, что пойду к радиорупору послушать, что говорят. Знакомый голос Ю. Левитана сообщал, что в Москве с 20-го октября 1941 г. вводится осадное положение. Я не знал, что это такое, но понял: будет что-то очень серьезное. Через много лет прочитал:

«Сим объявляется, что оборона столицы на рубежах, отстоящих на 100-120 километров западнее Москвы, поручена командующему Западным фронтом генералу армии т. Жукову, а на начальника гарнизона г. Москвы генерал-лейтенанта т. Артемьева возложена оборона Москвы на ее подступах. В целях тылового обеспечения обороны Москвы и укрепления тыла войск, защищающих Москву, а также в целях пресечения подрывной деятельности шпионов, диверсантов и других агентов немецкого фашизма Государственный Комитет Обороны постановил:

1. Ввести с 20-го октября 1941 г. в городе Москве и прилегающих к городу районах осадное положение.

2. Воспретить всякое уличное движение как отдельных лиц, так и транспорта с 12 ч. ночи до 5 ч. утра.

3. Охрану строжайшего порядка в городе и пригородных районах возложить на коменданта г. Москвы генерал-лейтенанта т. Синилова.

4. Нарушителей порядка немедля привлекать к ответственности с преданием суду Военного трибунала, а провокаторов, шпионов и прочих агентов врага, призывающих к нарушению порядка, расстреливать на месте…»

Тогда мне не удалось дослушать до конца. Сестричка моя махала мне рукой и кричала, чтобы я бежал назад: подали состав! Вместе с толпой мы втиснулись в двери вагона. Лязгнули буфера сцепления, паровоз дал длительный гудок…

Print Friendly, PDF & Email

2 комментария для “Генрих Иоффе: Октябрь 1941 года. Москва

  1. Бетонными были надолбы, а «ежи» были сварены из рельс. Дивизии Апанасенко и Панфилова со своими трехлинейками не смогли бы остановить немецкие танки, если бы не нехватка горючего и трескучие морозы. Гитлер не планировал ввода своих войск в Москву и Ленинград. Они должны были блокировать города со всех сторон в расчете на капитуляцию. Так пали Одесса и Киев. Вхождение в города чреваты большими потерями и распространением инфекций. Если бы Сталин и Жуков были настоящими стратегами, они бы не допустили кровопролитных боев в Берлине, а заблокировали бы его с запада. Но кого и когда в СССР заботили большие потери? Взять хотя бы жуковские бои под Ржевом.

  2. Я читал в Википедии о событиях 15-16 октября 1941г. в Москве. Там говорилось, что как раз на Курском вокзале в те дни никого и не было — ехать было просто некуда. Немцы взяли Подольск, Серпухов (Тула устояла!), Орёл и Елец, под угрозой были Курск, Белгород, Харьков… Так что с Курского вокзала эвакуации быть не могло. А вот на Ярославском вокзале было столпотворение, оттуда поезда шли на восток.
    Не знаю, как на Казанском вокзале…
    Те, у кого были машины (это большое начальство), ехали по Владимирскому тракту (шоссе Энтузиастов), но машин тогда было сравнительно мало, частных машин практически не было. Об этих днях написано довольно много.

Добавить комментарий для Михаил Поляк Отменить ответ

Ваш адрес email не будет опубликован. Обязательные поля помечены *

Арифметическая Капча - решите задачу *Достигнут лимит времени. Пожалуйста, введите CAPTCHA снова.