Виктор Данюшевский: Так начиналась война

Loading

Поселили нас в странных дощатых трехэтажных домах с водопроводом, но с туалетом во дворе. Продукты и промтовары в ограниченных количествах получали только по карточкам. Дополнительно покупали продукты, привезенные из богатых колхозов немцев Поволжья, пока их не выселили в Сибирь. Тогда стало голодно.

Так начиналась война

Виктор Данюшевский

 Виктор Данюшевский Так начиналась война для нашей семьи. Мы — моя младшая 4-х летняя сестра и я (мне было 8 лет) приехали на лето к бабушке Бибе (Тойбе Хаскелевне) Бурдман в г. Житомир. 21-го июня наша мама Злата Львовна Данюшевская была в Ленинграде и работала в институте Гипроцемент. В выступлении Молотова 22-го июня о начале войны г. Житомир был назван первым из числа городов, подвергшихся бомбардировке, хотя бомбили только аэродром.

У мамы была потрясающая интуиция. Когда по радио всё ещё шли победные реляции, она поездом «Ленинград — Одесса», который шел через Житомир, приехала, чтобы забрать нас. Бабушка с младшей дочерью Мэрой эвакуировались позже — перед самым приходом немцев. Помог им эвакуироваться муж старшей сестры мамы Пётр Ефимович, приехавший для этого из Киева, где они жили до войны.

Два моих дяди были в армии. Бабушка ждала их до самой своей смерти. Но они были на передовой и погибли в начале войны.

Я хорошо помню, как по улице Ленина — главной магистрали, проходившей через весь город, шли советские войска, с орудиями на конной тяге (никаких танков я не видел) сначала в одну сторону, потом в противоположную. А в небе с черными немецкими самолетами безуспешно боролись белые бипланы.

— Нашего сбили, нашего сбили! — кричали люди, задрав головы.

Последним поездом «Одесса — Ленинград» мы возвращались домой. Люди уже ехали на крышах вагонов. Толпа желающих уехать была на перроне.

— Сначала женщину с детьми! — сказал проводник.

Так мы попали в вагон. Перед станцией Орша поезд остановился. Станцию бомбили. Проводник приказал всем лечь на пол. Когда бомбежка закончилась, машинист на большой скорости провел поезд без остановки мимо горевших товарных вагонов с военной техникой и взрывающимися боеприпасами. Мы слышали, как осколки взрывающихся снарядов бьют по стенам и стеклам окон вагона. Стекло окна нашего купе треснуло, но не развалилось. В пробоинах стен вагона свистел ветер. Люди, ожидавшие поезд на перроне, кричали от ужаса. Это был для них последний поезд. Проехав горящую станцию, поезд остановился. Какие-то люди с белыми повязками и красными крестами на них и сумками через плечо, также с красными крестами на белом фоне бежали по вагонам и спрашивали про раненых и убитых. В нашем купе никто не пострадал. Но мы слышали стоны и крики раненых. Один мужчина долго и громко кричал. Как нам потом рассказал проводник, он заперся в туалете, и дверь заклинило. По словам проводника, убитых сбрасывали с поезда, забрав у них документы и вещи.

Приехали в Ленинград 1 июля. На следующий день всех детей в возрасте от 4-х до 12-ти лет было приказано собрать в интернаты, которые вывезли из города в разных направлениях, опасаясь газовой атаки. Интуиция подсказала маме, что нас повезли не в ту сторону. Нашла наш интернат в Старой Руссе на западе Новгородской области, и увезла нас и сына её сотрудницы и ближайшей подруги Хаи Абрамовны Хазановой, мальчика Фиму моего возраста, за несколько дней до прихода немцев. После войны мама встретила директора нашего интернета. Она рассказала, что немцы бомбили территорию школы, в которой располагался интернат, и сотрудники под этим предлогом подожгли отдельное строение канцелярии, где хранились документы детей и сотрудников интерната. Но немцы заставили мальчиков снять штаны, и всех обрезанных увезли плачущими. Забрали так же детей и воспитателей с характерной еврейской внешностью. Это было большой трагедией для всего коллектива.

Из этого места нужно было добираться в г. Вольск, центр цементной промышленности, куда эвакуировали из Ленинграда сотрудников института Гипроцемент. Ехали уже в товарном вагоне — «теплушке». В торцах вагона были в два этажа нары, на которых люди спали, в середине стояло ведро для испражнений и бачок питьевой воды с кружкой. Мужчинам рекомендовалось мочиться наружу, держась за перекладину широкой открытой двери. Перед какой-то станцией поезд остановился, потом машинист дернул, когда Фима мочился, и он выпал из вагона. Мама страшно закричала. Какой-то железнодорожник услышал, подбежал и втолкнул Фиму в вагон. Когда поезд останавливался на открытой местности, все выскакивали, чтобы испражниться на природе и стремглав возвращались в вагон. Питание получали на эвакопунктах, которые были на всех крупных станциях. Еду выдавали в армейские котелки, которые каждый должен был хранить при себе. Большой проблемой было добиться, чтобы наш вагон при переформировании состава подключали к другому поезду, следующему на восток. Это входило в обязанности старшего, выбранного пассажирами. Нашим старшим был отставной железнодорожник. Это был хороший выбор. Он знал железнодорожные правила и умел договариваться с начальниками. От него мама узнала, что лучше всего до Вольска добраться на пароходе. Сказал, что на пароходах все еще хорошо кормят. Он же подсказал, что ближайшая пристань есть в Муроме, городе на Оке. От него же мама узнала на какой станции можно пересесть в поезд, следующий в Муром. Хорошо, что багажа у нас не было, и было лето. Теплая одежда осталась в Ленинграде.

В Муроме пришлось задержаться. Фима заболел корью, которой заразился в поезде по дороге в Старую Руссу. Мама определила Фиму в больницу и телеграммой вызвала его маму. В больнице, уже у мамы на руках Фима умер. Для меня это была первая смерть близкого человека в сознательном возрасте. Она произвела на меня тяжелое впечатление. Очень больно было видеть тихие слезы тёти Хаи. Фиму похоронили в Муроме.

Билетов в каюты не было, только палубные. Мы спали на палубе под брезентом. С этим пароходом у меня связано одно из самых страшных воспоминаний о войне. Мы проснулись утром от громкого воя. Вскочили. Оказалось, что к пароходу подцепили баржу с новобранцами. А на берегу стояли женщины и выли. Они еще не знали, что так мало мужчин вернется с войны. Но каждая выла о своём.

В начале войны нашего отца Соломона Исааковича Данюшевского мобилизовали в Инженерные войска. Он был известным специалистом в строительных материалах. Но вскоре демобилизовали и назначили главным инженером Новороссийского цементного завода «Пролетарий». Ему поручили наладить производство специального цемента для строительства долговременных оборонительных сооружений — ДОТ’ов.

К концу обороны Новороссийска немцы заняли часть соседнего цементного завода «Октябрь», где были остановлены. Находясь практически на линии фронта, завод продолжал работать под обстрелом. Оборудование цементных заводов массивное и прочное. Повредить его может только прямое попадание авиабомбы или тяжелого снаряда. Так и произошло. Авиабомба попала в цех помола цемента. Отец побежал проверить повреждение. Но следующая бомба разорвалась недалеко от него. Его накрыло землей от взрыва. Он был контужен, но отказался ложиться в госпиталь. Проработал до тех пор, пока немцы не заняли территорию завода «Пролетарий». После этого его назначили главным инженером «Хилковского» цементного завода в Узбекистане в городе Бекабад. «Хилковский» — это по названию ж. д. станции Хилково.

В Вольск было эвакуировано много сотрудников Гипроцемента. Сначала главным был директор института Ю.С. Лурье. Потом часть сотрудников во главе с директором переехала в г. Свердловск, а оставшуюся часть возглавил Лев Соломонович Коган, руководитель технологической лаборатории Гипроцемента.

Поселили нас в странных дощатых трехэтажных домах с водопроводом, но с туалетом во дворе. В каждой комнате стояло ведро, которое при заполнении надо было выносить. Продукты питания и промтовары в ограниченных количествах с середины июля получали только по карточкам. Дополнительно покупали продукты, привезенные из богатых колхозов немцев Поволжья, пока их не выселили в Сибирь. Тогда стало голодно, а потом и холодно. Наступала холодная зима 41-го. Все эвакуированные приехали в летней одежде, никто не ожидал долгой эвакуации. Купить теплую одежду удалось немногим. Лев Соломонович попросил директора цементного завода «Большевик» оборудовать для оставшихся в Вольске сотрудников Гипроцемента две «теплушки», чтобы перевезти их в Узбекистан, где были два старых цементных завода. В этих «теплушках» кроме ведра и бака с питьевой водой была еще печка-«буржуйка», топившаяся углем. Это был тяжелый путь, пока не добрались до теплых краев. В Вольске нас снабдили суконными одеялами — по два на каждого человека. Ночью спали на нарах, подложив под себя одно одеяло и накрывшись другим, прижимались друг к другу, чтобы было теплей. Днем сидели или стояли вокруг «буржуйки».

Упрощало переезд то, что от Саратова до Ташкента была одна магистраль, и вагоны не надо было перецеплять от одного поезда к другому. В Ташкенте один вагон отправили в Кувасай, где был цементный завод, другой в Бекабад, где также был старый цементный завод. Некоторым эвакуированным удалось найти работу по специальности на этих двух заводах. Остальные получали продукты только по карточкам.

И, в завершение, как для меня закончилась война. Рано утром мама разбудила меня:

— Вставай, война закончилась. На работу не пойдешь.

Но я пошел. Я работал подпаском. Утром собирал скот у владельцев, и пригонял его на площадку, к пастуху, который потом гнал скот на пастбище. Вечером с сумкой через плечо разбирал пригнанный скот и отгонял к владельцам, получая иногда в сумку банку молока, банку сметаны или кусок сливочного масла. Проработал так, пока пастух не нашел мне замены.

Print Friendly, PDF & Email

Один комментарий к “Виктор Данюшевский: Так начиналась война

Добавить комментарий

Ваш адрес email не будет опубликован. Обязательные поля помечены *

Арифметическая Капча - решите задачу *Достигнут лимит времени. Пожалуйста, введите CAPTCHA снова.