Самовар, как таинственный величественный Будда, неподвижно сидел на своей тележке и бесстрастно взирал на окружающий его мир. В рабочие дни по утрам народ спешил на заводы, куда его настойчиво звали мощные гудки, и возвращался домой по вечерам.

Самовар

Леонид Изосов

Героям Великой Отечественной Войны посвящается

Двенадцать ранений хирург насчитал.
Две пули засели глубоко.
А гордый моряк всё в бреду напевал:
«Раскинулось море широко…»
Песня военного времени

Сразу после окончания войны — в Воронеже у трамвайной остановки «Красочная» на деревянной подставке с маленькими железными колёсиками обычно с утра до вечера сидел инвалид. Он побирался. Перед ним стояла фаянсовая суповая тарелка с синими цветочками, куда прохожие бросали деньги. Денег в чашке было всегда много — в большинстве бумажные купюры.

Это был удивительный инвалид — у него не было ни рук, ни ног, обрубленных, если так можно выразиться, под самый корень. Было крупное округлое тело и большая, обстриженная «под ноль» лобастая голова. В округе он был известен как «Самовар».

На Самоваре всегда была набекрень одета бескозырка с надписью на ленточке «Черноморский флот», крутую грудь прикрывала флотская форменка — голландка — с начищенными орденами и медалями. Зимою её заменял чёрный бушлат, а в летнюю жару — чисто выстиранная тельняшка со слабо голубыми полосками.

… Трамвайные пути проходили через окраину разрушенного войной среднерусского города, где когда-то располагался военный городок. Там стояли красные кирпичные казармы, построенные ещё при царе, и лепились частные домишки, случайно уцелевшие во время боевых действий. На стенах многих из них можно было видеть следы от попадания осколков и росчерки пулемётных очередей.

Дело в том, что этот город в 1942–1943 годах представлял собой, как выражаются военные, ТВД — театр военных действий. Река делила город пополам и немцы захватили бо́льшую его часть, находящуюся на правобережье. На левом берегу, где, в основном, располагались заводы, закрепились наши войска, и дальнейшее продвижение противника было остановлено.

И наступила позиционная фаза войны. Выражалась она в том, что сражающиеся стороны постоянно обстреливали друг друга из всех видов оружия и бомбили.

… В том месте, о котором мы ведём речь, Красная армия сделала неудачную попытку высадить десант на правый берег, поддержанный танками. Как говорили, «танки Ватутина» скрытно форсировали реку по полузатопленной дамбе и ворвались в городскую слободу Чижовка, где и были уничтожены немцами.

На бывшем поле боя вдоль узкой, почти деревенской улицы с наклонившимися — как пьяными — телеграфными столбами долго ещё стояли, словно памятники, наши и немецкие сгоревшие танки, валялись башни от «тридцатьчетвёрок» …

Танки прорывались по неширокой долине, прорезанной в высоком берегу и эта долина была вся перепахана гусеницами, а в закопченных бортах её зияли многочисленные воронки от снарядов. Во время осенних дождей вода в небольших овражках вымывала кости, каски, патроны и ржавое оружие — винтовки, автоматы, четырёхгранные и плоские штыки, которые с удовольствием собирали дети.

Это была долина Смерти.

… Смерть осеняла своими чёрными крыльями всё наше детство.

А вот во дворах некоторых домиков за деревянными заборами, как в оазисах среди безжизненной пустыни, зеленели яблоневые и вишнёвые сады, которые, как ни странно, плодоносили. Странно потому, что казалось, после такой беспощадной бойни, которая здесь имела место, всё должно было погибнуть. Но не погибло. И это вселяло в людей надежду.

* * *

Самовар, как таинственный величественный Будда, неподвижно сидел на своей тележке и бесстрастно взирал на окружающий его мир. В рабочие дни по утрам народ спешил на заводы, куда его настойчиво звали мощные гудки, и возвращался домой по вечерам. В остальное время на остановке было тихо и безлюдно.

Зато в субботнее вечернее время и по воскресеньям здесь было людно и, можно сказать, весело — в пивнушках кипела бесшабашная пьяная жизнь, слышались песни, иногда разгорались драки.

Тогда-то и Самовар жил на полную катушку — он был постоянно пьян, так как его угощали бывшие фронтовики, которые закатывали его вместе с тележкой в злачные заведения, а то — и уносили на руках.

На остановку утром Самовара привозили две женщины и вечером они же и забирали его. Говорили, что это — его любовницы, и что они все вместе живут недалеко отсюда в сохранившемся в какой-то развалине подвале. И что, мол, там они устраивают такие пьянки-гулянки … Действительно, на отёкших лицах этой троицы часто можно было видеть приметы этой весёлой жизни.

… А затем на этой самой Чижовке в лесу построили дом инвалидов и Самовара забрали туда. Остановка опустела … Как будто чего-то не хватало. Но через некоторое время он снова появился на своём привычном месте.

Во, говорили радостно прохожие, надо же, Самовар сбежал из этой тюрьмы!

Все почему-то считали дом инвалидов тюрьмой и рассуждали так: ну, в самом деле, что ему там делать со стариками, да калеками! А тут он живёт, как мужик, полной жизнью, всё у него есть, что надо.

Эта история повторялась несколько раз — Самовара увозили в дом инвалидов и он снова убегал и возвращался к нам.

А потом он всё-таки исчез.

Как оказалось — навсегда.

… Сидя в «Голубом Дунае» со стаканом водки в руке, один местный Спиноза так высказался по этому поводу: «Всё! Кончили Человека! В войну выжил, а тут …».

И… заплакал…