Анатолий Зелигер: Перечитывая Шолом Алейхема

Loading

Спектакль “Тевье-молочник” поставлен рядом театров. Известно прекрасное исполнение роли Тевье Михаилом Ульяновым и украинским актером Богданом Ступкой. Однако, мне представляется, что глубокий трагизм этого великого произведения до сих пор передать на сцене не удалось.

Перечитывая Шолом Алейхема

Анатолий Зелигер

В средствах массовой информации стали редко вспоминать Шолом Алейхема.

Не забываем ли мы нашего великого писателя, любившего свой народ, болевшего душой за него, защищавшего его всей мощью своего огромного таланта?

Я недавно перечитал ряд вещей Шолом Алейхема, и мне захотелось поделиться с читателями своими обновленными впечатлениями.

* * *

Я давно полюбил повесть Шолом Алейхема “Песнь песней” с подзаголовком “Юношеский роман”, повесть о полюбивших друг друга мальчике Шимеке и девочке Бузе, о несбывшемся счастье, разбитом неумолимым течением жизни.

Вот Шимек, герой повести, смотрит на свою любимую Бузю и вспоминает “Песнь песней”:

“О, ты прекрасна, возлюбленная моя, ты прекрасна! Глаза твои, как два голубя, волосы подобны козочкам, спускающимся с горы, зубки — белоснежные ягнята, вышедшие из реки, один к одному, словно одна мать их родила. Алая лента — уста твои, и речь твоя слаще меда”.

И еще:

“Левада обширна, она тянется без конца, без краю, зеленым ковром покрыта, желтыми ромашками расшита, красными цветочками расцвечена. И какие здесь запахи слышаться — тончайшие в мире бальзамы! И мы идем, обнявшись, одни по этому раю”.

Но существовавший веками еврейский мир постепенно становится другим и диктует новые законы. Шимек восстает против заветов отца. Он пошел своей дорогой, оставил родной дом и поехал учиться. Казалось бы, что для него нет пути в прошлое. Но когда Шимек узнает, что Бузя выходит замуж, он мчится в родное местечко, сам не зная зачем. Но Бузя уже не та, прошлое не вернуть, и муки сожаления остаются с ним на всю жизнь.

Прочитав этот рассказ, читатель грустно вздохнет и вспомнит о чем-то своем близком ему, ушедшем, невозвратимом.

* * *

А вот под названием “Стемпеню” другое грустное повествование о безответной любви еврейского музыканта Стемпеню к замужней красавице Рохеле.

Скрипач виртуоз Стемпеню родом из Бердичева существовал на самом деле. Для юго — западного еврейства он был всеми почитаемым замечательным маэстро. Создавая эту повесть, Шолом Алейхем беседовал со стариками — музыкантами, когда-то знавшими Стемпеню.

Это произведение посвятил Шолом Алейхем своему литературному дедушке Менделе Мойхер Сфориму.

Вот Стемпеню со своим оркестром приезжает на чью-либо свадьбу. Он берет в руку скрипку и начинает играть. Становится тихо, люди не двигаются, застывая на месте, обратясь в слух.

Живет он с нелюбимой женой Фрейдл в местечке Мазеповка.

“Скрипка — единственный друг Стемпеню, единственное его утешение С ней он забывает сердечную боль, с ней он вспоминает свою молодость, свою навсегда потерянную свободу”…

Покоритель женских сердец Стемпеню влюбился в красавицу Рохеле и добился свидания с ней. Но замужняя еврейская женщина не способна изменить мужу, и Стемпеню остается лишь вспоминать ее и грустить о ней.

“Сердце тоскует по ней — признавался Стемпеню музыкантам.— Не могу унять тоску по этой женщине”.

* * *

Шолом Алейхем грустил о судьбе еврейских талантов, сверкнувших на короткое время и погаснувших в мире еврейских местечек

В повести “Иоселе — соловей” писатель рассказывается о трагической судьбе мальчика Иоселе, обладавшего необыкновенно красивым голосом.

Иоселе — сын Шмулика Ямпольскго, кантора синагоги в Мазеповке. О нем знаменитый кантор Пици говорит: “Ребенок этот — совершенство. У него замечательное сопрано”. Другой знаменитый кантор Мици, послушав пение Иоселе, приходит в восторг. “Тыкая пальцем в Иоселе, он громко кричал: “За всю мою жизнь я такого голоса не слыхал”.

Иоселе полюбил девочку Эстер. “Иоселе и Эстер были безмерно счастливы … близость их была так велика, что они кажется готовы были теперь друг за друга жизнь отдать”.

Иоселе уезжает из Мазеповки учиться пению у кантора Мици. Проходит три года. И

вот уже он в составе хора, разъезжает из города в город, из местечка в местечко. Восторг публики вскружил ему голову, и он забывает и об отце, и об Эстер.

Появляется богатая красавица вдова Переле. Ей понравился красивый известный певец, и она женит его на себе. Он живет в богатом доме, но скука от бесцельной жизни мучает его.

Иоселе приезжает в местечко своего детства и попадает на свадьбу Эстер. Потеря Эстер потрясает его. И вот уже по улицам Мазеповки бродит местечковый сумасшедший, бывший знаменитый кантор Иоселе, сын бывшего кантора местной синагоги Шмулика Ямпольского.

* * *

Блуждающие звезды.

Этот роман одно из популярнейших произведений Шолом Алейхема — сказочная история о полюбивших друг друга мальчике и девочке из маленького еврейского местечка Голенешти. Жизнь разлучила их. Они искали друг друга в житейском море, но встретились лишь тогда, когда мальчик стал известным драматическим артистом, а она знаменитой оперной певицей. Грустно кончается роман Шолом Алейхема. Читателю хочется, чтобы блуждающие звезды слились в одну большую звезду. Но годы, прожитые отдельно, воздвигли между ними непреодолимые препятствия, и каждая звезда грустно поплыла по миру своим путем.

Маленькое местечко Голенешти в Молдавии.

Исраэл — кантор и одновременно учитель в хедере. Он и его жена Лея обожают свою единственную дочь Рейзл.

А вот богатый дом Бени Рафаловича. Лейбл его младший сын.

В местечко приезжает еврейский театр.

Лейбл и Рейзл сидят рядом и с замиранием сердца следят за происходящим на сцене.

“Среди молодежи, с особым нетерпением ожидавшей начала представления, выделялась на редкость красивая юная парочка: мальчик лет тринадцати с большими прекрасными, нежными глазами и девушка лет четырнадцати — пятнадцати, с матово — черными цыганскими глазами и прелестными ямочками на щеках. Они сидели, тесно прижавшись друг к другу, хотя и очень далеки были друг от друга по своему происхождению: он — сын богача Рафаловича, она — дочь бедного кантора”.

Лейбл и Рейзл мечтают выступать на сцене. Они решили тайно уехать вместе с театром. Лейбл и Рейзл дают клятву друг другу никогда не разлучаться.

“Вечно, вечно будут они вместе и, что бы с ними не случилось, куда бы не забросила их судьба, их сердца будут неразлучны, навеки неразлучны.”

Но неожиданно их разлучают. Рейзл кочует с театром, а Лейбла увозит в Румынию артист театра Гольцман.

“Рейзл! Рейзл! Где бы ни был Лейбл, чтобы не делал, всегда у него перед глазами Рейзл”.

С годами Лейбл становится замечательным драматическим артистом Лео Рафалеско, а Рейзл знаменитой певицей Розой Спивак.

Они ищут друг друга и, наконец, встречаются в Нью-Йорке. Но поздно произошла их встреча. Рафалеско женится на простой девушке Злате, сестре своего друга и директора театра Гольцмана.

Роза, встретив Лео, понимает, что не способна стать женой знаменитого скрипача Миши Стельмаха, о пути которого к мировой славе
подробно рассказывается в романе.

Она пишет знаменитой певице Марчелле Эмбрих, которая в свое время определила ее в Венскую консерваторию.

“Ах, мамочка, слишком поздно встретились блуждающие звезды. И вот я снова одна, вновь мечусь по белу свету в чаду успехов и славы, опять, как прежде, веду кочевой образ жизни цыганки. И долго — долго, по-видимому, суждено мне вести этот образ жизни”.

В романе зримо показан мир еврейского театра, много ярко обрисованных личностей. Это, например, Герш-Бер Гольцман или, как он сам себя называл, Бернард Гольцман — друг Лейбла и его проводник в лабиринте театрального мира, директор театра, приехавшего в Голенешти, самодур и грубиян Альберт Щупак, его верный друг и помощник Шолом Меер Муравчик, которого ребятишки Голенешти назвали Умора, директор Львовского театра Гецл Бен Гецл — “дипломат”, жаждавший переманить в свой театр Рафалеско, бывший продавец папирос бездарный исполнитель трагических ролей, Хаим Ицик Швальб и его сестра бездарная примадонна красавица Генриэтта, вечная неудачница в личной жизни мадам Черняк по прозвищу Брайнделе-козак и другие. Ну и, конечно, нельзя не упомянуть многочисленных еврейских актеров, любящих свою профессию, азартных игроков в карты и не дураков выпить.

* * *

Шолом Алейхем понимал психологию детей, знал их манеру говорить и любил их.

В повести “Мальчик Мотл” о громадном по важности процессе перемещения масс евреев из России в Соединенные Штаты Америки рассказывает девятилетний мальчик Мотл.

Маленькое еврейское местечко. Большинство жителей бедняки, хотя есть несколько богатых семей.

Вот перед нами несчастная семья мальчика Мотла. Глава семьи кантор Пейси при смерти. Мальчик Мотл рассказывает, как мать продает все, что только можно продать, чтобы получить хотя бы немного денег для лечения больного. Но вот отец семейства умирает. Эля старший брат Мотла пытается зарабатывать, но его попытки ни к чему не приводят. И вот мать Мотла, Эля с женой Брохой, Пиня товарищ Эли с женой Тайбл решают ехать в Америку. Мальчик Мотл рассказывает, как продается их дом, как их небольшая семья обходит всех родственников, соседей, знакомых и прощается с ними, может быть, навсегда.

Вот погружены вещи. Где мама? “Никто не знает”

“Тише! Вот идет мама. Лицо у нее красное. Глаза распухли. Мой брат Эля обрушивается на нее.

— Что с тобой? Где ты была?

— На кладбище. С папой прощалась…

“Брат отворачивается. Все останавливаются в безмолвии. С тех пор, что мы собираемся в Америку, я впервые вспомнил об отце. Щемит сердце. Я думаю: “все уезжают в Америку, а папа, бедный, останется здесь на кладбище, один одинешенек…”

И вот вещи погружены на телегу, и все они едут на станцию.

“Я подскакиваю на облучке и чуть не скатываюсь вниз от радости.

Щекочет в горле. Петь хочется. “Едем, едем, едем в Америку!”

Труден путь в Америку. При нелегальном переходе из Бессарабии в Румынию их грабят.

Позади остались Броды, Львов, Краков. Вена, Антверпен и Лондон с еврейским районом Уайтчепель.

“Если хотите ехать в Америку, езжайте только с эмигрантами. С ними хорошо. Приезжайте в город — вам незачем искать гостиницу. Она приготовлена для вас заранее. На то и комитет устроен. Он следит за тем, чтобы все для вас было приготовлено. В первую ночь по приезде в Краков нас загнали в какое-то помещение, не то камеру, не то сарай. Там мы пробыли до утра”.

Мотл знакомится с мальчиком Коплом. Тот объясняет Мотлу, что такое погромы.

Мотл спрашивает:

“Но что ж это такое? Ярмарка?

— Ярмарка? Хороша ярмарка! Вышибают стекла! Ломают мебель! Вспарывают подушки!

Снег летит, как снег.

— А зачем это?

— А потом, когда грабить уже больше нечего, ходят по домам с топорами, ломами и дубинками. А полиция ходит следом. Поют, свистят, кричат: “Эй, ребята, бей жидов!” Бьют, убивают, режут штыками, колют”…

Мальчик Мотл рассказывает:

“В разных городах имеются комитеты, помогающие репатриантам. Многие из репатриантов бежали от погромов. То, что они рассказывают, страшно! Все едут в Америку и всем не на что ехать”.

Антверпен. В гостинице, где живут репатрианты, грязно, дымно, сыро, скользко, тесно, суматошно и шумно.

Несчастная девочка Генделе. Уже год она одна. Генделе уехать с родителями не смогла, потому что у нее трахома, а в Америку с трахомой не пускают. Вот мальчик Мендл. Родители потеряли его где-то в Германии.

А вот Лондон с еврейским кварталом Уайтчепель.

“… в то лето, когда мы таскались по лондонскому Уайтчепелю, у нас на родине в нашей милой Касриловке произошел ужасный погром с пожаром вдобавок. Все, что можно было разграбить — разграбили. Что можно было сломать — переломали. Остальное подожгли и сожгли… были и такие, которых били и которые от этих побоев умерли. Несчастные ребятишки частью погибли от рук хулиганов, частью умерли с голода.”

И вот мальчик Мотл и взрослые на пароходе ближе и ближе к Америке.

“Было это в ночь Иом — кипур, когда читают Кол-нидрей. Дело не столько в Кол — нидрей или в других молитвах, сколько в плаче женщин и мужчин.

Вначале молящиеся только, стонали, вздыхали, сморкались. Потом стали вытирать глаза, потом потихоньку плакать, затем все громче и громче, а потом уже вопить, причитать, падать в обморок. Люди вспоминали о том, что всего год тому назад каждый из них жил у себя дома, молился в своей синагоге, на своем месте, у своего пюпитра со своим молитвенником. Слушали своего кантора, своих певчих. А сейчас они скитаются, гонимые и преследуемые, как овцы, которых ведут на убой, в тесноте без воздуха.”

И вот наконец Америка.

“Больше и сильнее всех высказывает радость наш друг Пиня. Он — боюсь сказать — окончательно рехнулся, попросту с ума сошел. Встал лицом к морю, поднял правую руку, сжал кулак и разразился целой проповедью:

— Слушайте вы ослы, злодеи, пьянчуги, хулиганы, погромщики! Это вам мы обязаны тем, что находимся сейчас здесь, в этой стране. Если бы не ваши законы, преследования и погромы, мы не знали бы о Колумбусе, и Колумбус не знал бы о нас!”

Америка — это страна, где всем безразлично евреи они или не евреи, где синагоги могут быть хоть на каждой улице. И вот новые эмигранты берутся за любую работу и ищут свой жизненный путь в этой великой стране.

* * *

Если говорить о периоде жизни Шолом Алейхема с детских лет (родился он в 1859-ом году) до 1880 года, то следует обратиться к последней его книге (по сути дела, литературному завещанию), которую он назвал “С ярмарки”.

Вот отрывок из предисловия к этой книге.

ДЕТЯМ МОИМ В ПОДАРОК

Дорогие милые дети мои!

Вам посвящаю я творение своих творений, книгу своих книг, песню песней души своей…

Я отдал и вложил в нее лучшее из всего, чем обладал — сердце свое. Читайте ее время от времени. Может быть, вы или дети ваши чему-нибудь научитесь в ней — как любить наш народ и ценить его духовные богатства, разбросанные по всем темным уголкам нашего огромного гетто во всем необъятном мире.

Детство его прошло в маленьком городке Воронка Полтавской губернии недалеко от старого исторического города Переяслава.

Он пишет:

“Никакой город в мире так не врезался герою в память и никакой город в мире не имел столько прелести в его глазах, в силу чего он и не может его забыть, да и вовеки веков не забудет”.

Отец его Нохим Вевикович Рабинович на фоне всеобщей нищеты считался богатым человеком. Некоторый доход приносил мануфактурный магазин, которым распоряжалась мать.

В семье было:

“… больше дюжины ребят, из которых старший с пробивающейся бородкой уже женился, а младшего еще не отняли от груди”.

В хедере Шолом учился с четырех лет. В те времена мальчики учились в хедере до самой свадьбы.

В детстве у него было много друзей.

Так, он рассказывает о дружбе с фантазером Шмуликом, который сочинял сказки. Особенно, Шмулик поразил воображение Шолома рассказом о сокровищах, зарытых тираном и извергом Хмельницким на окраине Воронки.

А вот другой его друг детства, умеющий петь, Меир из Медведевки, сын раввина Хаима Медведевского. Вместе с ним Шолом разыгрывал небольшие представления перед детьми. Вот их во время одного из представлений застает отец Меира. Он кричит:

“Ну, допустим, этот вот (раввин показывает рукой на собственного сына), так он же негодяй, отщепенец, выкрест. Но ты, сын Нохима Вевиковича, как ты можешь равняться с ним, с этим выкрестом?”

Как ни странно, раввин оказался пророком.

Пройдут годы, и Меир станет знаменитым оперным певцом Михаилом Ефимовичем Медведевым, и “слава его будет греметь по всему миру”.

Несчастья преследуют семью Шолома. Отец разоряется, и семья переезжает в город Переяслав. Умирает от холеры мать. В доме верховодит мачеха.

Роза Бергер — первая любовь. Она из богатой семьи, прекрасно играет на фортепьяно, окружена кавалерами. Роза для него недоступная мечта.

Наступают новые времена и отец, самозабвенно верный еврейским традициям, не возражает против поступления Шолома в уездное училище, где преподавание ведется на русском языке. Шолом прекрасно учится и ему назначают стипендию.

Он мечтает стать писателем. Встает вопрос, на каком языке писать.

“Что паренек станет когда-нибудь писать по-еврейски — никому даже в голову не приходило. Ибо еврейский язык разве тоже язык?”

Он влюбляется в дочь местного кантора. Удар в сердце — она крестилась и вышла замуж за христианина.

А между тем традиционный еврейский взгляд на мир начинает меняться. Происходит то, что когда-то в Германии называли Гаскалой.

“Мальчики и девочки, женихи и юноши, хозяйчики, бородатые мужчины — все взялись за грамматику Говорова, арифметику Евтушевского, географию Смирнова, геометрию Дистервена и стали заучивать наизусть басни Крылова, перелистывать словарь”.

Шолома приглашают давать частные уроки. Он снимает комнату и начинает самостоятельную жизнь.

Он хотел продолжить образование в житомирском еврейском учительском институте.

Но по формальной причине ему отказывают в поступлении.

Три года Шолом был учителем дочки богатого арендатора Лоева. Учитель и ученица полюбили друг друга. Лоев выступил против этого брака.

Шолом вынужден уехать из дома Лоева и искать новый жизненный путь…

О дальнейшей своей жизни в книге “С ярмарки” Шолом Алейхем не успел написать. Смерть от туберкулеза настигла его.

* * *

Бурным событиям в 1905-го года посвящен его роман “В бурю”.

Шолом Алейхем восторженно встретил царский манифест 17 октября. Он пишет:

“Над головами полощутся флаги, флаги, флаги. Балконы, крыши, окна алеют кумачом. И всюду люди, люди, люди. И все вместе — мужчины, женщины, дети, русские, евреи… Ни следа полиции…

Слышатся песни и здравицы. Но чаще всех звучит слово “Конституция”.

Тысячи голосов вырываются из тысяч глоток и наполняют воздух этим прекраснейшим словом “Конституция”.

Впечатление, что не только люди, но и дома, крыши, улицы, деревья, камни — весь город кричит “Конституция”. Весь белый свет трепещет и кричит “Конституция”.

Но сразу же после провозглашения манифеста начались страшные погромы и евреям пришлось выбирать один из возможных путей в будущей жизни.

Сам Шолом Алейхем после погрома в Киеве вместе с семьей покинул Россию и приезжал в страну лишь изредка.

* * *

Роман “Кровавая шутка” — это гневный протест писателя против дискриминации евреев в различных сферах жизни и затеянного властью гнусного обвинения еврейского народа в использовании крови христианских младенцев в религиозных целях. Здесь нет присущего Шолом Алейхему описания жизни евреев в небольших местечках, исчез его знаменитый юмор. Перед нами предстает писатель — политик, показывающий изнанку власти, злобную полицию, похожую в своих действиях на оккупационную власть, предубежденных, нечестных следователей, антисемитскую прессу, оболванивающую русский народ и натравливающую его на евреев.

Евреи романа вынуждены бороться за свое право жить в большом городе, праве учить детей в гимназиях и поступать им в университет.

Шолом Алейхем начал писать роман в 1911-ом году, когда стало известно об организованном властью позорном деле Бейлиса. Он закончил роман еще до оправдания Бейлиса и хотел издать его на русском языке. Однако, ему сделать это не удалось, и на русском языке роман был издан только в советское время в сокращенном виде.

Роман начинается с того, что два молодых человека, окончивших гимназию, решили обменяться документами. Один из них Гершка Рабинович из семьи бедного ремесленника, а другой Гриша Попов сын богатого помещика. Первый из них золотой медалист, а второй имел обычный диплом. Обменяться документами предложил Попов:

“Все вы вечно твердите, что евреи — несчастнейшая нация и все в этом роде. Не понимаю… Вернее сказать, понимать — понимаю, но почувствовать не могу… Вот я и хочу побывать в твоей шкуре… Год побыть евреем, самому ощутить вкус еврейства.”

И вот новоявленный еврей Рабинович приезжает в университетский город, снимает комнату в квартире еврея Давида Шапиро и быстро познает то, что ранее не понимал и во что ранее не верил.

Его золотого медалиста не принимают в университет и после этого требуют покинуть город в течение 24-х часов. Он в числе пятнадцати медалистов евреев, не принятых в университет, участвует в составлении бесполезной телеграммы министру народного просвещения. Чтобы получить право жительства (Шолом Алейхем пишет эти два слова вместе — правожительство) хозяин квартиры записывает его в ученики дантиста

Вот происходит полицейская облава — полицейские входят в квартиру ночью. Они ищут евреев, не имеющих права жительства. В квартире перевертывают все вверх дном. Рабиновича, не успевшего получить документ, подтверждающий, что он ученик дантиста, уводят в полицейский участок.

И вот он уже в:

“… помещении, в котором топор в воздухе виснет от головокружительных запахов, в компании воров, бандитов, проституток низшего сорта. Ежеминутно раскрывалась дверь, и помещение проглатывало все новые и новые партии арестантов в большинстве евреев, оборванных, забитых, несчастных”.

А вот тюремные разговоры:

— Прямо-таки проходу нет от них!

— Погибели на них нету! — сочувственно отозвалась благоухающая жрица любви.

— Сущие микробы! — подхватил интеллигент… Почитайте газету “Знамя”.

Утром выясняется, что у Рабиновича нет проблем с документами, и его освобождают из тюрьмы.

От хозяина квартиры Давида Шапиро Рабинович узнает о том, что в городе имеются улицы, где евреям жить не разрешается, а также есть улица, по одной стороне которой евреям селиться можно, а по другой запрещено. Разговор заходит об антисемитской газете “Новое время”. Шапиро заявляет: “Я прошу вас раз навсегда об этой газете не упоминать”.

Рабинович влюбляется в дочку хозяина квартиры Бетти, но для Бетти отказ от еврейской религии невозможен.

Давид Шапиро приглашает Рабиновича в семью хасидов праздновать Пурим. Вот их разговор:

— Хасиды — это ведь секта такая…

— Какая такая секта? Что еще за секта? Откуда у нас взялись секты? Где вы выросли? Где воспитывались? Среди евреев или где-нибудь в лесу?

А вот и праздник Пурим.

Побывав на празднике Пурим, Рабинович убеждается, что болтовня о хасидах, якобы являющихся особой закрытой сектой, не имеет никаких оснований.

“Григорий Иванович Попов нежданно негаданно отплясывал заодно с хасидами, выделывая ногами замысловатые па, не чувствуя земли под собой от охватившего его веселья”.

Приближается праздник Пейсах. Для Рабиновича было очень важно участвовать в процессе выпечки мацы. Он присутствует в пекарне и полностью убеждается, что кровь в тесто никто не добавляет.

Но вот происходит ужасное событие. Убит мальчик Володя из соседнего дома. Почти очевидно, что ребенка убил изувер отчим.

Однако, полицейские врываются в квартиру Давида Шапиро, то ли, притворяясь, то ли, по невежеству веря в причастность этой мирной семьи к страшному преступлению. После обыска полицейские покидают квартиру, унося книги и рукописи Рабиновича.

Во второй половине праздника Пейсах начинается христианская Пасха. А в городе жители собираются кучками, говорят и говорят о ритуальном убийстве мальчика. Подлые газетенки распространяют дикие бредни о евреях, добывающих христианскую кровь, чтобы подмешивать ее в мацу.

Еврейское население понимает, что возможен погром. Богатые срочно покидают город. Остальные евреи также стремятся уехать. У железнодорожного вокзала собралось много народу. Целую ночь семья Шапиро и Рабинович простояли в толпе у вокзала. К счастью, погрома не произошло.

Рабинович говорит своему знакомому Гурвичу:

“Как вы должны реагировать на то, что целый народ позорно бежит и валяется ночью под открытым небом?”.

Гурвич отвечает:

“Вот вы все время говорите о позоре. А ведь, по правде говоря, большой вопрос, кого все это позорит: тех ли, кто на улице валяется, или тех, кто их на улицу выгнал?”

В квартиру Шапиро вновь входят представители полиции. Снова обыск. Всех, кроме Сары, увозят в полицию.

Рабиновича обвиняют в убийстве мальчика Володи. Он вынужден признаться следователям, что он не еврей. Но ему не верят.

Тем временем истинный Гершл Рабинович учится в университете в одном из российских городов. На жизнь он зарабатывает, помогая учиться гимназисту в богатой дворянской семье. Он узнает из газет о том, что его товарища Григория обвиняют в ритуальном убийстве и приезжает спасать его. Он является к отцу Григория и рассказывает ему о глупой шутке. Тот приезжает в город, и дело заканчивается благополучно.

Глупая шутка, которая оказалась кровавой!

* * *

Тевье-молочник.

Живет вблизи поселка Анатовка бедный еврей Тевье с женой Голдой и пятью дочерьми. Зарабатывает тем, что перевозит из леса бревна на станцию. Заработок ничтожный, семья полуголодная. Да вот счастье привалило. Довез он двух заблудившихся в лесу женщин до их дачи и там ему в благодарность много денег дали и корову подарили. И стал он молочные продукты продавать

Тевье живет в мире еврейских традиций. Но наступило новое время. Многовековой еврейский мир меняется.

Вот в его доме появляется якобы успешный делец Менахем Мендл и обещает сделать Тевье богатым. Видимо, речь идет об игре на бирже. Тевье плохо понимает, как можно потратить мало денег, а получить их много. Целую ночь проговорили Тевье и Менахем Мендл. Тевье поддается его уговорам и вручает ему деньги, накопленные тяжким трудом. Менахем Мендл уезжает и больше не появляется.

Но через некоторое время Тевье встречает Менахема Менделя оборванного, голодного и понимает, что ввязался в пустое и безнадежное дело. Тевье говорит:

“Я даже спрашивать у тебя не стану, где мои деньги. Сам понимаю, где они торчат, кровные мои денежки, горе мое горькое! В бумажки вложены, в прошлогодний снег. А кто же виноват, как не я сам? Дал уговорить себя, легкого хлеба захотелось, шальных прибылей. Деньги, братец ты мой, надо зарабатывать тяжким трудом, потом и кровью добывать!”

Происходит столкновение традиционного еврейского образа жизни с новым миром, с новым взглядом на жизнь. Эти новые веяния неведомыми ему путями проникают в окружающий его привычный мир, в души его дочерей.

Богатый вдовец Лейзер Вольф сватается к его дочери Цейтл. Тевье и его жена Рейзл вне себя от радости — дочка будет хозяйкой богатого дома. Но оказывается, что Цейтл уже год встречается с молодым подмастерьем портного и, невиданное дело, сама выбирает себе мужа.

Она бросается отцу на шею:

“Отец, дорогой, сердечный ты мой! Раз в три дня кусок хлеба есть буду. Пожалей меня, пожалей мою молодость!”

Но и другая дочь Годл оказалась непокорной.

Вот Тевье разговорился с парнем, который к его удивлению учится на курсах в большом городе.

— По егупецким богачам равняешься? — спрашивает Тевье.

— Не дождутся богачи, чтобы я равнялся по ним. Плевать я на них хотел.

— Ты больно взъелся на богачей! Боюсь, не поделил ты с ними отцовского наследства.

— Да будет вам известно, что и я, и вы, и все мы имеем, быть может, очень большую долю в их наследстве.

Парень, оказывается, революционер. Он женится на Годл, уезжает куда-то далеко. Годл уезжает вслед за ним. И больше никогда Тевье не увидит своей дочери.

“Проиграл я ее, потерял навеки! Бог знает, увидят ли ее когда-нибудь мои глаза, разве что на том свете, через сто двадцать лет”.

Но вот жизнь наносит Тевье страшный удар.

Дочь Хава влюбляется в христианского парня и уходит из дома. Как известно, для традиционных евреев человек, принявший христианство, больше не существует. Вместо него остается пустое место, у него больше нет ни отца с матерью, ни родственников, ни знакомых, никого.

“Приезжаю домой — батюшки! Все вверх дном. Дети уткнулись в подушки и ревут. Голда — чуть жива… Ищу Хаву… Где Хава? Нет Хавы Что все это значит? В чем вина моя и прогрешение мое?”

Вот Тевье едет по дороге и перед ним появляется его дочь Хава.

— Отец! Пусть я умру, если ты с места сдвинешься! Прошу тебя, выслушай меня прежде, отец дорогой! Папа!

Эге! — подумал я. — Силой взять меня хочешь? Нет душа моя! Не знаешь ты видать отца своего… И давай нахлестывать лошаденку на чем свет стоит!

А вот еще одна ужасная беда. Случайное, неестественное сближение с миром богачей трагически кончается для Тевье. За это он заплатил жизнью своей дочери. Шпринцы.

Умирает жена.

— Умираю я, Тевье, кто тебе ужин готовить будет?

— Голда, — говорю я, — ты столько лет была мне верна, неужели ты на старости лет в дураках меня оставишь?

У младшей дочери Бейлки появляется богатый жених Педоцур. Тевье говорит дочери:

— Слушай-ка, Бейлка, боюсь, что твой Педоцур мил и люб тебе так же, как и мне.

Но дочь хочет богатой жизни.

И вот типичное явление для времен Александра Третьего и Николая Второго. Власти объявляют деревнями ряд поселков, где проживают евреи. В деревнях же евреям жить запрещено.

Тевье вынужден оставить дом, в котором жило не одно предыдущее поколение, и ехать неизвестно куда.

Его дочь Цейтл говорит ему, что Хава одинока, как камень, хочет ехать с ними и просит отца пожалеть ее. Но для Тевье Хавы нет на свете.

— О жалости ты мне говоришь? А где была ее жалость, когда я, как собака, валялся в ногах у попа, умолял его, а она, быть может, была тут же рядом в комнате и, может быть, слышала каждое слово. Или, где была ее жалость, когда покойная мать, царство ей небесное, лежала вот здесь на полу, накрытая черным? Где она была тогда?…

“Но вот показывается в дверях Хава — здоровая, крепкая, красивая… Останавливается на минутку, смотрит на меня, а я на нее. Потом простирает ко мне обе руки и только одно слово может выговорить, одно единственное слово и едва слышно:

Отец!”

И Тевье отступает от вековых еврейских традиций.

Жизнь его полна трагедиями.

Спектакль “Тевье-молочник” поставлен рядом театров. Известно прекрасное исполнение роли Тевье Михаилом Ульяновым и украинским актером Богданом Ступкой. Однако, мне представляется, что глубокий трагизм этого великого произведения до сих пор передать на сцене не удалось.

Хотелось бы увидеть “Тевье-молочника”, сыгранного еврейскими актерами в еврейском государстве. Найдется ли режиссер, который решится поставить этот спектакль?

Print Friendly, PDF & Email

5 комментариев для “Анатолий Зелигер: Перечитывая Шолом Алейхема

  1. Евгений 5-ый не придёт на идишский спектакль, а четыре других, евреев,
    могут и придти, вместе с Михаилом и Анатолием.
    Автору, А.З. — поклон.

  2. Хотелось бы увидеть “Тевье-молочника”, сыгранного еврейскими актерами в еврейском государстве. Найдется ли режиссер, который решится поставить этот спектакль?
    __________________________
    Странно, неужели никто никогда в Израиле его не играл? Есть же Евгений Арье

    1. Был чудесный спектакль с Хаимом Тополем в Габиме более 20 лет назад на ИВРИТе.

        1. Оригинал назывался «Скрипач на крыше» и с успехом шел на Бродвее с Хаимом Тополем, а потом уже в Израиле. Кому сейчас интересен идыш, зал не будет полон, даже если вход сделать свободным.

Добавить комментарий для Михаил Отменить ответ

Ваш адрес email не будет опубликован. Обязательные поля помечены *

Арифметическая Капча - решите задачу *Достигнут лимит времени. Пожалуйста, введите CAPTCHA снова.