Александр Левинтов: Антивоенные зарисовки. Окончание

Loading

Александр Левинтов

Антивоенные зарисовки

(окончание, читайте начало здесь, продолжение здесь)

Черчилль

Этой версии событий я придерживаюсь уже более двадцати лет и пока не нашел убедительного опровержения этим предположениям.

В ходе Второй мировой войны Черчилль, которого англичане чтут как великого спасителя нации, совершил три действия, которые можно было бы признать за преступления, хотя мотивы его действий более чем оправданы.

Первое — он втравил ненавидимых им Гитлера и Сталина в войну на их взаимоуничтожение.

Второе — он приказал бомбить германские города не потому, что ненавидел немцев (хотя он их действительно не любил), а в целях сохранения английских самолетов и летчиков, ведь немецкие города были, в отличие от военных и промышленных объектов, практически не защищены средствами противовоздушной обороны, особенно в конце войны.

Третье — сразу после окончания Второй мировой войны он развязал Третью, Холодную, мстя Сталину за вынужденное унижение общения с ним и страха перед ним.

Как Черчиллю удалось столкнуть Гитлера и Сталина и почему он это сделал — данный материал.

В августе 1939 года в Москве прошли безрезультатные переговоры по включению СССР в антигитлеровскую коалицию, присутствие СССР в которой было, казалось бы, очевидным: советская пропагандистская машина поносила германский и итальянский фашизм по всем коркам — за успешное участие Италии и Германии в испанской гражданской войне на стороне Франко.

Сталин потребовал от союзников по антигитлеровской коалиции Прибалтику и Восточную Европу. Это прорвалось в одной из речей сильно говорливого тогда Молотова. Потом, после 22 июня 1941 года, он прикусил свое жало, а после войны вообще стал одним из молчунов, действуя только за кулисами событий, умер же — в великом молчании презираемого всем миром и собственным народом преступника, подписавшего навеки опозоривший всех и каждого в нашей стране пакт Молотова-Риббентропа.

Этот пакт был подписан в Кремле со скоропалительно примчавшимся министром иностранных дел гитлеровской Германии сразу после отъезда англо-франко-американской делегации из Москвы. Согласно этому пакту СССР получил то, что надеялся выторговать у союзников: Прибалтику, половину Польши, часть Румынии.

Через неделю после подписания советско-германского пакта о ненападении началась Вторая мировая война, спровоцированная именно этим пактом. Франция и Германия вынуждены были, согласно договоренностям с Польшей, вступить в эту войну.

Тон советского правительства резко изменился: теперь Англия, Франция и США стали объектом насмешек и нападок, а Германия превратилась в надежного и верного друга, союзники стали поджигателями войны, а Гитлер — миротворцем.

Черчилль сменил кресло морского министра на пост премьер-министра Великобритании 11 мая 1940 года, в самый разгар Второй мировой на европейском театре военных действий.

В это время Германия заканчивает захват Норвегии, где по сути идут арьергардные бои и ведется эвакуация союзнических войск. 10 мая германские войска вступают в Голландию и Бельгию. В Швейцарии объявляется всеобщая мобилизация. Германия продолжает блестящую практику молниеносных войн: 16 мая капитулирует Голландия и 24-го — Бельгия. Английский экспедиционный корпус, окруженный в Дюнкерке, спешно эвакуируется на Британские острова. 16 мая германские войска впервые пересекают французскую границу. 10 июня Италия объявляет войну Франции и Англии. 5 июня Германия, минуя с севера оборонительную линию Мажино, начинает массированное наступление и уже 23 июня генерал Петэн, возглавивший 18 июня французское правительство, подписывает позорнейшее за всю историю Франции соглашение о перемирии.

Вот, с некоторыми малозначащими сокращениями, статьи этого документа:

Ст. 1 – немедленное прекращение военных действий. Уже окруженные французские войска должны сложить оружие.

Ст. 2 — оккупация территории Франции к северу и западу от линии Женева-Доль-Шасон-Парэ де Моньялль-Мулен-Бурж-Вьерзон.

Ст .3 — на оккупированной территории Германия должна иметь все права оккупирующей державы, кроме местного управления.

Ст. 4 — французские военные, военно-морские и военно-воздушные силы должны быть демобилизованы и разоружены.

Ст. 5 — Франция должна сдать в хорошем состоянии всю артиллерию, танки, противотанковое оружие, военные самолеты, вооружение пехоты…

Ст. 6 — все оружие и вооружения на неоккупированной территории должны быть сданы на склады под контролем Германии и Италии. Всякое производство вооружений на неоккупированной территории должно быть прекращено.

Ст. 7 — сухопутные и береговые укрепления со всем вооружением должны быть переданы в распоряжение Германии в хорошем состоянии.

Ст. 8 — весь французский флот, за исключением необходимого обеспечения колониальных интересов, должен быть собран в порты Франции под контроль Германии.

Ст. 9 — передача сведений о минах и морских укреплениях.

Ст. 10 — французским военнослужащим запрещен выезд из Франции.

Ст. 11 — ни одно торговое французское судно не должно покидать портов. Возобновление судоходства — только с разрешения Германии и Италии.

Ст. 12 — ни один французский самолет не должен подниматься в воздух. Все аэродромы — под контролем Германии.

Ст. 13 — вся транспортная и коммуникационная инфраструктура должна быть передана Германии в хорошем состоянии.

Ст. 14 — все радиостанции должны быть закрыты.

Ст. 15 — Франция должна обеспечивать безопасность перевозок между Германией и Италией по неоккупированной территории.

Ст. 16 — французское правительство должно вернуть население на оккупированную территорию.

Ст. 17 — французское правительство должно предотвратить вывоз ценностей и запасов с оккупированных на неоккупированную территорию и за границу.

Ст. 18 — расходы по содержанию германской армии должны быть оплачены Францией.

Ст. 19 — все германские военнопленные должны быть отпущены.

Ст. 20 — все французские военнопленные остаются в немецких руках.

Ст. 21 — меры сохранности материальной части, передаваемой Германии.

Ст. 22 — согласование Германией с условиями перемирия между Италией и Германией.

Ст. 23 — перемирие вступает в силу одновременно с итало-французским.

Ст. 24 — данное перемирие действует до заключения мирного договора и может быть расторгнуто, если Франция его нарушит.

Фраза Черчилля «так джентльмены не сдаются» сразу стала крылатой и жива до сих пор.

23 июня Черчилль отреагировал на это перемирие: «Английское правительство с чувством огорчения и удивлением узнало, что французское правительство приняло германские условия. Подобные условия не могли бы быть приняты никаким французским правительством, которое располагало бы свободой, независимостью и конституционными правами. Что бы ни случилось, английское правительство будет продолжать войну на море, в воздухе и на суше до победного конца». Он обратился к французам, «не находящимся в подчинении неприятеля, оказать помощь Англии».

Более всего Черчилля, бывшего морского министра, беспокоил французский военно-морской флот — его передача сильно сокращала превосходство Англии на море. Возникла сложная и парадоксальная ситуация — недавние союзники вступили в морские сражения. Англичане постарались привести в негодность как можно больше французских кораблей, Часть флота перешла на сторону Англии. Немцев эта война явно забавляла.

26 июня аналогичное перемирие было заключено между Италией и Францией. В этот же день в Лондоне генерал де Голль создал Французский легион. 15 июля по радио Черчилль сообщает, что в Англии под ружьем полтора миллиона человек. Рузвельт выражает полную солидарность с ним, но вступить в войну не может — США накануне президентских выборов.

В начале августа мир замер в ожидании германского вторжения в Англию, но… ничего не происходит. Германия и Англия обмениваются авианалетами, порой очень ощутимыми, и военными действиями на море.

20 августа Черчилль выступает в Палате лордов. Он призывает англичан приготовиться к оборонительной войне в 41–42 годах. Он делает упор на военное превосходство Англии в воздухе и на море, на дружбу с США, на мощь всей Британской империи, на экономическую блокаду Германии. Он ни словом не обмолвился об СССР, но попросил 100 дней на поиск пути, как отвести германские пушки от Британии…

В это время на Востоке повторяется ситуация начала Второй мировой: пока Германия блестяще громит армии союзников, СССР практически без единого выстрела присоединяет к себе страны, одну за другой. В мае СССР вводит войска в Литву, Латвию, Эстонию и к концу лета они окончательно теряют политическую независимость: в начале августа Литва становится 14-ой союзной республикой, Латвия — 15-ой, Эстония — 16-ой. Ранее 12-ой республикой становится Карело-Финская, а в конце июля 13-ой — Молдавия. 26 июля СССР вторгся в Румынию и без боя присоединил к себе Северную Буковину (ныне Черновицкая область Украины), Молдову и Южную Бессарабию от Аккермана (Белгорода Днестровского) до Измаила (Измаильская область Украины, позже слитая с Одесской). Территориально это примерно половина всей Румынии. Захват этих территорий произошел без контакта с румынской армией, опять, как и во всех других случаях, за исключением несчастной и бездарной финской войны, где мы положили на завоевание голых камней полмиллиона человек. Эти «завоевания» не входили в обговоренные секретным протоколом пакта о ненападении и вызвали сильное недоумение в Берлине, однако серьезно рассматривать это нарушение пакта Молотова-Риббентропа причиной войны между Гитлером и Сталиным нет достаточных оснований.

(Кстати, 17-ой союзной республикой в 1944 году становится Тува, однако быстро теряет союзный статус и превращается в автономную, но это так, к слову, чтоб не забыть: так сколько у нас в нерушимом союзе было этих свободных, что навеки сплотила великая Русь?).

В связи с новым витком войны в Кремль к Молотову 14 июня вызываются посол Англии Криппс и посол Франции Лабош, однако эта встреча, по всей видимости, не принесла никаких результатов, судя по дальнейшим публикациям в «Правде».

2 августа, выступая на 7-ой Сессии Верховного Совета Первого Созыва, Молотов подтвердил дружеские отношения СССР с Германией и верность договору о ненападении, а также, что «после всех тех враждебных актов Англии против СССР, о которых не раз уже приходилось говорить на Верховном Совете, трудно было ждать хорошего развития советско-английских отношений». Разумеется, никаких актов со стороны Англии, подчеркнуто лояльной к СССР в этот период, не было, как не было никаких обсуждений в Верховном Совете и где бы то ни было — на официальном уровне.

14 августа открывается Кенигсбергская промышленная выставка, в которой СССР принимает активное участие. Пресса отмечает укрепление германо-советских хозяйственных отношений.

Некоторую напряженность в германо-советских отношениях вызывает конференция по дунайскому судоходству в Вене, на которую СССР не приглашен, хотя уже две недели владеет дельтой Дуная и четырьмя портами на реке — Рении, Измаилом, Килией и Вилково. По этому поводу 13 августа в МИД СССР вызывается Шуленберг. Разумеется, это — всего лишь недоразумение и отставание в освоении мирных завоеваний Сталина.

22 августа приходит сообщение об убийстве в Мехико Троцкого. Сталин становится единственным законным лидером всемирного большевизма.

23 августа «Правда» выходит с передовицей «Годовщина советско-германского пакта», вслед за тем — длинные обзоры германской и иностранной печати о безоблачности дружбы между Гитлером и Сталиным. «Берлинер Бёрзенцейтунг» пишет: «Военные столкновения между Германией и СССР устранены навсегда».

И в этих безнадежных условиях Черчилль задумывает свой хитрый трюк, заманивая СССР в активные военные действия. Для этого надо быть истинно английским политиком, хитрым, хладнокровным, беспощадным, циничным, обладающим высочайшим искусством имитировать мышление противника и понимать все извивы его чувств и совести. Для этого надо также люто ненавидеть своих врагов — Сталина и Гитлера, испытывать по отношению к ним отвращение, распространяющееся на народы, лидерами которых они являются. И, конечно, надо быть отъявленным патриотом во всей гамме значений этого слова — от самого высокого до самого низменного.

Спустя пятьдесят дней после обещания в Палате лордов об отведении жерл немецких пушек от британских островов в английской прессе начинается странная кампания. Вот реакция ТАСС на эти сообщения:

10 октября: «СООБЩЕНИЕ ТАСС. Опровержение сообщения «Дейли Телеграф энд Морнинг Ньюс» о германо-советских переговорах и требованиях СССР на принадлежащие Германии бывшие польские территории».

15 октября: «СООБШЩЕНИЕ ТАСС. Опровержение о переговорах между Англией, Турцией, СССР, Югославией и Грецией о продвижении Германии на восток. ТАСС уполномочен заявить, что это сообщение не соответствует действительности и является фантастическим вымыслом «Дейли Телеграф энд Морнинг Ньюс».

16 октября: «СООБЩЕНИЕ ТАСС. Опровержение сообщения, что СССР проинформирован о вторжении Германии в Румынию».

19 октября: «СОБЩЕНИЕ ТАСС. Опровержение газет «Ньюс Кроникл», «Дейли Геральд», «Дейли Мейл» и «Дейли Экспресс» о вторжении СССР в Румынию».

21 октября: «СООБЩЕНИЕ ТАСС. Опровержение сообщения американского агентства Юнайтед Пресс о секретной беседе Сталина с турецким послом Актаем».

27 октября: «СООБЩЕНИЕ ТАСС. Опровержение японских сообщений о встрече японского посла Т.Татакава со Сталиным» (японский посол действительно прибыл в Москву 26 октября).

И так далее еще несколько дней.

Шахматист Черчилль тонко рассчитал, что московские придурки, если и умеющие играть в простые русские шашки, то только в поддавки, непременно клюнут на все эти маловероятные сообщения и примутся их опровергать, вместо того, чтобы игнорировать как бредни.

Когда «компромата» набралось достаточно, английская дипломатия приступила к шантажу Кремля: либо вы садитесь с нами за стол переговоров, либо мы передаем все это дело германской разведке.

Зная патологическую трусость Сталина и Молотова, Черчилль не сомневался, что заставит Кремль вести переговоры — на любую тему.

И эти переговоры начались. К ним присоединились США и голлистская Франция. Первоначально круг вопросов действительно был странен и нелеп. Молотов, будучи профаном и невеждой в дипломатии и ведении дел, глубоко увяз в темах, превышающих его понимание, компетенцию и юрисдикцию: о коммерции, финансах, экономике. Ничего не понимая в требованиях, просьбах и предложениях невозмутимых западных дипломатов, но видя, что с ним говорят серьезно, Молотов, вместо того чтобы прервать подозрительный фарс, втягивался, как кролик втягивается в удава: с писком, но добровольно.

Настал момент, когда маски придурочных тем сброшены, и англичане вместе со своими союзниками поставили перед бедным и вконец запутавшимся Вячеславом Михайловичем ультиматум: либо он и Сталин вступают в антигитлеровскую коалицию, либо все эти переговоры и их протоколы поступают в рейхсканцелярию. В обмен на вступление союзники обещают Сталину то, в чем отказали ему в августе 1940 года: Прибалтику, Восточную Европу (уже захваченные Сталиным), а верх того — Балканы и половину Германии в случае победы над ней.

И опять — чутье не подводит Черчилля: — он знал о патологической жадности Сталина, бывшего банковского налетчика, на чужие территории и все чужое вообще.

Так Сталин вошел, не желая того, в антигитлеровскую коалицию, но понадеявшись на обещание новых союзников не разглашать эту тайну немцам. Естественно, союзники клятвенно заверили Сталина, что будут держать всю информацию в строжайшем секрете. Естественно, папка с документами и протоколами тайных переговоров тут же оказалась на столе рейхсканцлера. Гитлер пришел в неописуемую ярость и, вопреки строжайшему запрету-завещанию Мольтке, опыту Первой мировой и мнению своего Генштаба, приказал форсировать подготовку войны с СССР и, таким образом, переходить на самоубийственную для Германии войну на два фронта.

12 ноября (а именно к этой дате Черчилль и разыграл эту блестящую и тонкую партию) Молотов отправляется в Германию. Здесь он с глубокомысленным видом рассуждает о возможных великих перспективах Великой Восточной Азии и пытается сторговаться с Гитлером и Риббентропом о Балканах.

Гитлер же все время и не без ехидства педалирует английский вопрос, постоянно шантажируя Молотова тем, что дни Англии практически сочтены: все дело в непогоде и, как только небо прояснится, Англия будет стерта в порошок.

Скорей всего, к этому времени в Берлин уже просочилась вся необходимая развединформация о вступлении СССР в антигитлеровскую коалицию и о цене этого вступления, и Гитлер уже занес меч возмездия над головой предателя и двурушника Сталина. Если это так (Черчилль постарался, чтобы это было именно так), то легко себе представить, как хохотали над кажущимся только самому себе мудрым и дальновидным Молотовым Гитлер и Риббентроп — очно, а Черчилль — заочно. Молотов уехал из Берлина обласканный и слегка засахаренный.

Черчилль выиграл свою многоходовку и отвел от Англии неминуемое вторжение германских полчищ — ценой России. А беспечный Сталин спал спокойно, не веря в вероломство обманутого им друга Гитлера и пуская во сне сладкие слюни, предвкушая захват еще нескольких европейских стран, включая Германию — победоносно, но без ненужных войн, жертв, напряжений и усилий.

Таким мне представляется ход и логика этих, в сущности, совсем недавних событий, и я пока не нашел убедительных опровержений своим предположениям…

* * *

Мир без меня

Жене Абаулину, с возвращением из Чечни

Всю Страстную художник рисовал эту картину. За окном шумели последние в этом году метели, и верхний свет был завален снегом, отчего художник чувствовал себя как в берлоге. Пурга неиствовала — и снег летел на огромной скорости то по касательной к земле, то от земли, сугробы, подобно барханам, перемещались и, казалось порой, что то не сугробы, а страшные пухлые привидения, насосавшиеся людского и природного зла.

С деньгами было как обычно, даже хуже обычного, и, кажется, надолго, и он выбрал совсем небольшое полотно, уже загрунтованное. Главное же было — не тратить много красок.

Перед ним стояли перелески — Татарии, Пензенской области, Орловщины, всей нашей необъятной нечерноземной зоны от Полярного круга до Китая: пустые поля, чуть розоватые в своем майском младенчестве, еще не засеянные и не засаженные, а потому казалось и хотелось надеяться, что никакие трактора и прочая сенокосилочная мерзость больше никогда на них не выйдет, что земле, наконец, дадут отдохнуть и более не будут загружать ее лоно чужеродным, голландской калибровки, семенем. Неровный, увалами рельеф спокойными волнами удерживает горизонт и служит укрытием для ручьев и маленьких прудиков, невидимых за складками местности, урожденной когда-то, в угро-финские времена, лесом.

Мохнатых матерых лесов давно не стало — их сменили лесополосы.

Сейчас, в самом начале мая, который виделся художнику, они были полупрозрачными завесами серо-салатного цвета, нежными кисейными декорациями умиления мира между Пасхой и Троицей. Сквозь их сиротливую и скромную прозрачность сочатся и проникают потоки света — как потоки счастья.

Глубина резкости пейзажа позволяет разглядеть даже самые маленькие ветви дальнего перелеска и угадывать густоту еще не опавших наивных сережек.

Легкий паровой воздух плотно заполнен шалой и буйной свежестью, взыгравшейся силой молодой природы, по-детски кокетливой и лукавой. И ветер сам, без усилий кисти, гуляет по неказистым просторам, доводя молодые деревья до щекотливой дрожи и зяби.

На переднем плане — несколько березок ближайшего перелеска.

Художник тщательно, светло-зеленой и темно-салатовой красками, выписал каждый листочек на деревьях. Он чувствовал эти младенческие листочки жадно припавшими к материнской ветке — они окрепнут и наберутся сочных силенок лишь в июне, вот тогда и можно будет идти сюда резать веники для неистовых зимних парений.

А сейчас они дрожат комариным звоном, хилые, маломощные, еще липкие после недавнего появления на свет.

Теперь он стал заполнять воздух парами и клубами росного утра, не дотянувшего до тумана, но влажного, сытого водой, медленно обсыхающего под лучами говорливого солнца.

Готовый пейзаж, с еще сырыми липнущими красками, художник тщательно, без единой морщинки, затянул папиросной бумагой, отчего все стало чуть-чуть не от мира сего, нездешним, нереальным, подернутым ненастоящностью, но рефлексией воспоминания, памятью, грустью, щемящей печалью отстранения.

Внизу и чуть левее от центра, уже поверх папиросной бумаги, он разместил простой черной краской шесть фигурок, иероглифически похожих на солдатские. Мы не знаем: их забрали на службу или в плен, они идут на расстрел или расcтреливать — это, собственно, и несущественно, ибо они слишком контрастны ландшафту, отделенному от них непреодолимой папиросной бумагой, они вынуты из того мира, контакты прерваны по разъемам и порваны по живым нитям, кровоточащим жестокосердной несправедливостью.

А наверху и справа, той же черной краской — шесть скорбящих матерей, шесть простых и выразительных символов, совершенно одинаковых, потому что скорбь всегда одинакова и одинаково вынимает скорбящих из реальности в небытие горя.

Он закончил картину, когда раззвонились колокола к праздничной утренней службе светлейшего Воскресения — а он и не заметил, что кругом Пасхальное солнце.

Он перевернул холст и все той же, уже совсем кончающейся черной краской написал: «Мир без меня», поставил дату, расписался, вновь перевернул картину лицом к себе, но вглядываться не стал и пошел спать — может быть впервые за эти шесть дней по-настоящему.

Решением художественного совета после визита человека из администрации президента картина не была допущена на очередную выставку: при технически безукоризненном исполнении она не вписывалась в общую ситуацию сложностей выборов в районах сосредоточения федеральных сил и бандформирований террористических сепаратистов.

Художнику также весьма настоятельно не рекомендовали выставлять это полотно где бы то ни было, еще и тем более продавать, устраивать публичные просмотры и вообще привлекать внимание общественности, «пока ситуация не стабилизируется», то есть никогда.

Ложь

Пули, влетая в наши тела,
Извлекают оттуда души:
Чем больше пуль, тем тесней в небесах,
Тем дебри сознания глуше,
У нас же — просторней. Христос и Аллах
Запутались в наших делах.
Нас очищают: читай — зачищают,
Читай — вычищают, читай — обчищают,
А если не можешь читать — причащают.
Замри, навалившись на пол, и лежи.
И думай о том, куда попадают
Несчастные души, когда в них стреляют
Зарядами тонко отточенной лжи.

Без вести павшим

Около половины жертв войны остались безымянны: мирные жители, погибшие при наших и немецких бомбежках и этнических зачистках, в ходе карательных акций и акций возмездия, на полях сражений и даже там, где их безымянность — преступление равнодушия: московские эвакогоспитали вывозили трупы на Преображенское кладбище, где их сваливали в общие братские могилы. Теперь это мемориал — чего? Но они вернутся, они возвращаются — в нашу совесть.

Спите, герои, народы и жертвы,
Громкие крики и тихие души,
Спите, пусть ваши безвинные смерти
Тех, кто убил вас, тревожат и мучат.

О, беллум, чао, о, беллум, чао,
О, беллум, чао, чао, чао!
Прощай, прощай, проклятая война!

Горькая правда о вас не открыта,
Ложь вам — крестами, звездой ли, плитою.
Все позабыты и все позабыто
Властью, «наукой», в архивах, толпою.

О, беллум, чао, о, беллум, чао,
О, беллум, чао, чао, чао!
Прощай, прощай, проклятая война!

Спите, герои: пайки и медали —
Вовсе не вам, зачем они мертвым?
Тщательно вымыты выси и дали,
бедный народ, позабытый народом.

О, беллум, чао, о, беллум, чао,
О, беллум, чао, чао, чао!
Прощай, прощай, проклятая война!

Эти парады, кино, эти песни:
Лишь бы не знали, так что это было?
К нам не пробьются понурые вести
Тихих пропавших, ушедших, остылых.

О, беллум, чао, о, беллум, чао,
О, беллум, чао, чао, чао!
Прощай, прощай, проклятая война!

Столько предательств, предательств, предательств,
До пропаданья, и после… И долго
Будет тянуться тоска препирательств —

Спите герои забытого долга.

О, беллум, чао, о, беллум, чао,
О, беллум, чао, чао, чао!
Прощай, прощай, проклятая война!

Марш несуществующего полка

на заснеженных грозных полях
мы оставили роты убитых,
души мертвых в нас с неба глядят,
в нас, не бывших, но все ж позабытых

мы шагаем устало вперед,
и знамена наш ужас колышат,
мы — не бывший, не ставший народ,
нас никто никогда не услышит,

барабанная дробь в пустоте
не разбудит тебя, не поднимет,
мы не с вами, не их и не те,
мы не с теми, кто был или будет

маршируй — смерть за нами идет,
но она никого не догонит,
маршируй, неизвестный народ,
батальоны, взвода, эскадроны

и у синей последней реки
мы омоем страданья и раны,
наши жертвы еще велики
для толкающих в смерть нас тиранов

Парад

Из боев невредимы обычно выходят мерзавцы,
Те, стрелявшие в спины своим, с пробритыми рожами,
Рапортуя наверх об убитых, командиры
Похоронных команд, воронье из штабных городков —
Им чеканить свой шаг на парадах наших побед.

В заголовки газет и на полки ложатся лишь те,
Кто подмахивал власти всегда, кто писал в ЦК только «за»,
Не читая, не видя, не зная, не умея, не веря в других,
Кто на дне, словно в гуще народной, подонки,
Сытый сон от графина налево за зеленым сукном —
Им чеканить свои имена на парадах наших побед.

Print Friendly, PDF & Email

8 комментариев для “Александр Левинтов: Антивоенные зарисовки. Окончание

  1. Алеусандр, спасибо Вам за правду.
    Что тут можно сказать . Такого материала ещё не было — чтобы всё было собрано вместе.
    Думаю, что и не будет. Никогда.
    Я распечатала текст и буду его хранить.

  2. Прошу прощения у автора и у Модерации — отзыв мой улетел преждевременно. Поэтому повторяю его еще раз:

    Когда «компромата» набралось достаточно, английская дипломатия приступила к шантажу Кремля: либо вы садитесь с нами за стол переговоров, либо мы передаем все это дело германской разведке.

    Зная патологическую трусость Сталина и Молотова, Черчилль не сомневался, что заставит Кремль вести переговоры — на любую тему.

    И эти переговоры начались. К ним присоединились США и голлистская Франция.

    В цитате, приведенной выше, нет ни одного слова правды.

    1. Так скажите эти слова правды — и я отрекусь от своих слов!

      1. Так скажите эти слова правды — и я отрекусь от своих слов!
        Уважаемый коллега,
        По-видимому, возникло недоразумение.
        Если у вас художественное произведение — все придирки уходят прочь, и вы вправе делать что угодно, вплоть до полета на помеле в Петербург за черевичками.
        А если речь идет о заманивании простодушного Молотова в Берлин коварным Черчиллем — и вы действительно имеете это в виду — то это комментировать я тоже не буду.
        Слов не хватит 🙂

        1. Кто-то из комментаторов приписал к моему рассказу Гопкинса, который там не упоминается, Вы зачем-то таскаете Молотова в Берлин усилиями Черчилля. Вообще-то это называется шулерством и передергиванием. С этим бороться невозможно. Но зато я, кажется, знаю, откуда такое берется.
          В прошлом году я видел латвийский фильм. Это — нарезка советских и германских хроник времен второй мировой, демонстрируемая параллельно, по пол-экрана на каждую.
          Вот жители Риги приветствуют советские войска в 1940 году, вот жители Риги приветствуют германские войска в 1941 году, вот опять жители Риги приветствуют советские танки, уже в конце войны. Всегда имеется ликующий спецнарод, но урок истории заключается в том, что В ОБЪЕКТИВ ХРОНИК ПОПАДАЕТ ТОЛЬКО СПЕЦНАРОД, а просто народ никто не снимает. А теперь внимательно и честно, если сможете, посмотрите не на мою позицию, а на свою. Смайлика не будет.

          1. мои извинения комментатору рассказа о расстреле наших нашими: перепутал собственные рассказы. Вы ничего лишнего не приписали и не передернули. Еще раз — мои извинения.

  3. Уважаемый господин А. Левинтов! Это самый замечатель ный материал на этом портале за всё время его существования. По глубине, по силе и по полноте охватываемого материала.

Обсуждение закрыто.