Евгений Бухин: Последний из могикан

Loading

14 октября 2018 года Науму Моисеевичу Коржавину должно было исполниться 93 года, но несколько ранее в тёплый, летний день 22 июня он покинул наш грешный мир. Это случилось в городе Дарем, штат Северная Каролина. 28 сентября 2018 года урна с прахом Коржавина была захоронена в Москве на Ваганьковском кладбище.

Последний из могикан

Евгений Бухин

Реквием

«Единственное, чего они хотят, чтобы очередь за огурцами стояла молча и никто не смел ворчать».
Надежда Мандельштам «Вторая книга»

Как и всегда — кто сыт, а кто не сыт,
Со звонницы, как блёстки, перезвон.
Так было встарь, но рушат мира сон
Стон скошенной травы и звон косы.

Приносит день гриппозную простуду,
Из прошлого открыта настежь дверь,
В бездонной бочке краденых потерь
Запретные стихи сложили в груду.
В той бочке тонет твой негромкий плач
И плакальщиц казённые рыданья,
Поток глухонемого мирозданья
Хранит земли глухонемой палач.

Толпятся люди — огурцы дают,
Здесь кто-то крайний и кто-то нижний,
А в очереди — автор Двоекнижья,
Что так и не нашла в миру приют.
Огонь погас и жертвенник разбит,
А черепки добавили в бетон,
Из вечности ты вышла на балкон,
Чтоб выдохнуть свой перечень обид.

Сегодня облака укрыли степь.
Как облака, другие поколенья.
С тобою мы — цепи единой звенья,
Но дальше обрывается та цепь.

* * *

В 18-м веке музыканты писали реквием в честь усопших знатных людей по заказу. За такую работу неплохо платили, а у каждого была семья. Я написал это небольшое стихотворение по велению сердца — под впечатлением книги Надежды Яковлевны Мандельштам, и посвящено оно тому богатому талантами поколению, которое вырывали с корнем. Наум Моисеевич Коржавин был одним из «последних могикан» этого поколения.

Я — киевлянин. Большую часть жизни прожил на тихой улице Сретенской. Её так назвали, потому что там, где Сретинская вливается в шумную и беспокойную Большую Житомирскую, со времён Ярослава Мудрого стояла церковь Сретения Господня. Но моей тихой улице товарищи большевики вырывали с корнем не только талантливых людей, но и рядовых, совершенно безобидных. С корнем вырвали и церковь Сретения Господня, а мою улицу переименовали и назвали в честь славной лётчицы Полины Осипенко. Но лётчиком я не хотел быть и в четыре года объявил своим изумлённым родственникам, что буду писателем. С этого исторического момента я пытаюсь оседлать крылатого Пегаса.

Наум Моисеевич Коржавин был моим земляком. Мало того, почти сосед. Если бы он пригласил меня в те далёкие времена в гости, то я без затруднений добрался бы в тот район пешком. Конечно, я мог, заплатив четыре копейки за билет, доехать к нему на троллейбусе, но я всегда был любителем пешей ходьбы. В моё время городской транспорт был очень дёшев: билет на трамвай стоил всего три копейки, в метро — пять копеек. Коржавин провёл детство в доме на углу улиц Владимирской и Жилянской, из 95-й школы на Жилянской его выгнали за хулиганство.

Итак, с четырёх лет я занимался устным творчеством по примеру слепца Гомера. С детства я был живым ребёнком, нелюдимым я стал позже. Многочисленные товарищи охотно слушали меня. К тринадцати годам мой поэтический талант созрел, и я стал доверять свои глубокие мысли бумаге. Сегодня я сильно сомневаюсь, что они были глубокие, но проверить невозможно. Чтобы вывезти детские стихи в США, требовалось разрешение министерства культуры СССР. Оно находилось далеко — в Москве, и всё это было слишком хлопотно. Позже — будучи строителем социализма и ударником коммунистического труда, я сочинял стихи в обеденный перерыв, работая на заводе имени Феликса Эдмундовича Дзержинского. Эти стихи я никогда никому не показывал. Так было в Киеве, так было в Бостоне. Зачем я это делал — у меня ответа нет. Однажды, уже в Бостоне, я попал на выступление Наума Моисеевича Коржавина. Зал был переполнен. Публика принимала Коржавина с восторгом. Вот тогда и возникла мысль показать ему мои стихи. Но как связаться с ним, я не знал.

* * *

В 1947 году, будучи студентом Литературного института имени Горького, Коржавин был впервые арестован за антисоветскую деятельность. Официально его обвинили «в чтении стихов идеологически невыдержанных». При аресте ему задали стандартный вопрос: «Оружие есть?» Ответ был фантастический: «Пулемёт под кроватью». И поехало — пошло. В злополучном для Коржавина 1973 году его нелады с советской властью усилились, и он подал документы на выезд из Советского Союза. Так он очутился в Бостоне, где прожил значительный период жизни — более 40 лет. Он не любил объяснять почему уехал. Говорил коротко: «Не хватало воздуха для жизни».

Я жил тогда в городе Линн в предместьи Бостона, и была у меня знакомая, которую все окружающие называли Сима-артистка. Она действительно в молодости была профессиональной актрисой и даже в очень пожилом возрасте сохранила черты былой красоты. Сима-артистка всегда расточала мне комплименты, потому что считала, что я хороший сын. Своим сыном она была недовольна. Вот Сима-артистка и сосватала меня с Коржавиным.

Открыла мне супруга Коржавина Любовь Семёновна. Я прошёл коридор, узкий и длинный вроде автомобильного тоннеля, и очутился в довольно большой комнате. Мебели практически не было, но был стул для гостей. Посредине комнаты в кресле сидел Наум Моисеевич, а комната была завалена книгами. Это было море книг. В этом море утонули глаза поэта, и к концу жизни он практически был слепой. Большинство книг лежало на полу. Пришлось немного поработать — подвинуть книги, чтобы освободить место для стула. Усевшись напротив Коржавина, я прочитал несколько своих стихотворений. Он сделал небольшое замечание, а потом сказал мне следующее:

— Ваши стихи красивы. Может кому-то понравятся, может кто-то напечатает их, но мне мало что нравится.

И вдруг стал читать стихи Анны Андреевны Ахматовой. Читал по памяти. Мне было лестно, что мои стихи вызвали у него такую ассоциацию. Когда Коржавин закончил, я предложил посмотреть мои стихи в большем объёме и получил такой ответ:

— Нет! Вот если бы вам было шестнадцать лет, то был бы другой разговор.

Эта фраза меня восхитила, и когда жена предлагала пойти куда-нибудь, а я не хотел, то, подражая Коржавину, говорил: «Не пойду. Вот если бы вам было шестнадцать лет, то был бы другой разговор». Тогда я сказал Коржавину:

— Вы вроде американского начальника отдела кадров. Виски седые, — значит, работник бесперспективный. Но я имею колхозный опыт и могу утверждать, что есть овощи ранние, а есть поздние. Они созревают, когда на дворе заморозки.

* * *

В жизни всё течёт и всё меняется. Ветер перемен надул паруса огромного корабля, который звучно назывался — Союз Советских Социалистических Республик. 15 мая 1985 года на встрече с активом Ленинградского горкома товарищ Горбачёв заявил: «Видимо, товарищи, всем надо перестраиваться. Всем: от рабочего до министра». И началась «Перестройка». Для Наума Моисеевича Коржавина открылась возможность приехать в Москву. Он и приехал по личному приглашению Булата Шалвовича Окуджавы.

Первое выступление состоялось в Доме кино. Зал был огромен — рассчитан на 1100 человек, но, тем не менее, заполнен до отказа. Балкончики, нависшие над залом, тоже были переполнены, а публика продолжала прибывать. В глубине балкончиков за спиной счастливых обладателей посадочных мест толпились менее удачливые. Им откуда-то принесли стулья.

Но вот торжественный момент — на сцене появились Коржавин и Окуджава. И вдруг неожиданно люди стали вставать, громко аплодируя приехавшему домой поэту. Коржавин, возможно, не видел этого, потому что уже тогда с глазами у него было плохо, и Окуджава, наклонившись к нему, сообщил, что зал встал. А потом начался вечер поэзии. Сначала Коржавин по памяти читал свои стихи, за ним артист Игорь Кваша поднялся на сцену и, раскрыв книгу, стал читать первое попавшееся стихотворение Коржавина. Его инициативу поддержали другие актёры и, конечно, читали знаменитую «Балладу об историческом недосыпе».

14 октября 2018 года Науму Моисеевичу Коржавину должно было исполниться 93 года, но несколько ранее в тёплый, летний день 22 июня он покинул наш грешный мир. Это случилось в городе Дарем, штат Северная Каролина. 28 сентября 2018 года урна с прахом Коржавина была захоронена в Москве на Ваганьковском кладбище.

Наум Моисеевич Коржавин (Мандель) окончательно вернулся домой — в Россию! Так он думал всегда, всю жизнь, потому и принял христианство. А как думают современные русские люди — мне неизвестно. Особенно такие, как два больших «П»: Прилепин и Проханов.

Print Friendly, PDF & Email

5 комментариев для “Евгений Бухин: Последний из могикан

  1. «… жил тогда в городе Линн в предместьи Бостона, и была у меня знакомая, которую все окружающие называли Сима-артистка … »
    ==
    Мы с вами были соседями — я живу в Свомпскоте, и знал Симу-артистку, и ее сына Гошу. Насколько я знаю, он не ужился в США и вернулся в РФ. Поступок невообразимый, но у него были семейные проблемы …

    1. Невероятно насколько тесен мир! Мы тоже первые 4 года жили в Свампскотте и я была близко связана с семьей Гоши, совершенно неожиданная история этой семьи…

  2. Судя по стихотворению, открывающему этот совершенно бессмысленный очерк, который можно сократить до семи слов — «Однажды я навязал Коржавину встречу со мной», Коржавин был прав отказавшись посмотреть ваши стихи в большем объеме.

  3. Был в конце 80-х, начале 90-х на поэтическом вечере Коржавина.
    Если бы тогда знал, кто он — не пошёл бы

  4. Тогда я сказал Коржавину:
    — Вы вроде американского начальника отдела кадров…
    =======================
    А что на это ответил Наум Моисеевич?
    Мне нравится ваша манера изложения. Что-то в ней есть с детства знакомое. Когда читаешь и не хочется, чтобы заканчивалось.
    А что касается двух больших «П», знаменитый исследователь лабораторных стекол, пламенный препаратор, пропагандист Инвитро и вообще, по мнению некоторых мыслителей, идиот, циник, поганец, по которому»костер давно плачет», «невероятно гадостный» А.Невзоров сказал про них:
    «Забавные, конечно, ребята»
    Вот так и думают современные русские люди.

Добавить комментарий

Ваш адрес email не будет опубликован. Обязательные поля помечены *

Арифметическая Капча - решите задачу *Достигнут лимит времени. Пожалуйста, введите CAPTCHA снова.