Декамерон, или Пир во время коронавируса. Лимерики и проза

Loading

И это только начало − коронавирус изменил, или еще изменит весь мир. В эпоху глобальных катаклизмов как-то ещё выживать можно только юмором, единственным на сегодня лекарством способным защитить от лишней тревоги. Хороший способ хотя бы избежать всеобщей истерики, придумали персонажи Джованни Боккаччо.

Декамерон, или
Пир во время коронавируса

Круглый стол
Часть первая. Лимерики и проза (#1 — #50)

Александр Биргер, Артур Шоппингауэр, Борис Вайнштейн, Владимир Янкелевич, Григорий Быстрицкий, Григорий Френклах, Ефим Гаммер, Леонид Лазарь, Леопольд Эпштейн и др.

Предисловие выпускающего редактора

Идею подал Борис Тененбаум, написавший в гостевой книге:

Как от проказницы Зимы,
Запремся также от Чумы!
Зажжем огни, нальем бокалы,
Утопим весело умы
И, заварив пиры да балы,
Восславим царствие Чумы.

По теперешним временам, балы придется проводить по скайпу — но в остальном рецепт мне кажется правильным.

Мы давно уже не проводили круглых столов — поэтических (и прозаических) турниров. Может и поэтому, но скорей потому, что большинство наших авторов относится, увы, к той почтенной возрастной категории, которой рекомендовано сидеть дома в карантине… так или иначе, но на объявление о круглом столе откликнулись многие авторы. Название возникло сразу — «Пир во время коронавируса», однако, несколько авторов отметили, что обстановка нас окружающая весьма отличается (пока?) от мрачных декораций пушкинской «маленькой трагедии». И многие вспомнили о боккачиевом «Декамероне». Не мучаясь долго, что предпочесть, мы объединили оба названия.

Каковы номинации этого круглого стола?

Первая получилась с лёгкой руки Леопольда Эпштейна, сочиненившего ещё в начале марта «уханьский лимерик» (его найдёте ниже, под номером #2). Несколько авторов сразу подхватили инициативу, так что лимериков у нас… немало. Вирус давно уже перешагнул границы и уханьские, и китайские, однако название сохранилось. Итак, в первой номинации — излюбленном многими нашими поэтами жанре лимерика — авторы глумятся над ставшей уже глобальной заразой.

Вторая номинация — Сонеты в подражание «Любовной науке» Джона Донна. Номинацию придумал Борис Тененбаум:

Нашел в книге Г.М. Кружкова «Лекарство от Фортуны», об английской поэзии елизаветинской поры:

… Джонн Донн перевернул канон сонета, существоваший со времен Петрарки — поэту полагалось обращаться к возлюбленной как бы снизу, как проситель обращается к обожаемой госпоже. А Донн начинает свое обращение к любимой следующей строкой:

«Дурёха! Сколько я убил трудов…»

Есть желающие продолжить? Кто-нибудь рискнет написать сонет с такой (см. выше) первой строчкой?

Мы слегка ослабили требования, разрешив вставлять слова Джона Донна в любую строчку, не обязательно первую; также можно слегка менять порядок слов в цитате. Желающие рискнуть нашлись. Да ещё как нашлись — были сочинены даже лимерики, содержащие данную цитату.

Третья номинация — традиционный фристайл. Куда же без него, коли мы получили немалое число отменных стихотворений, не являющихся ни лимериками, ни сонетами.

Наконец, дабы не обижать авторов, не склонных рифмовать, мы объявили четвёртую номинацию — прозаические произведения — весёлые истории (воспоминания или рассказы) о драматических ситуациях.

О структуре круглого стола. Мы получил немало авторских материалов, так что круглый стол выходит тремя частями (этот выпуск, и ещё два: завтра и послезавтра). В первой части — лимерики и проза. Во второй — сонеты и проза. В третьей — фристайл-поэзия и проза. Таким образом, в каждом выпуске любители прозы смогут найти для себя что-то интересное.

Об идентификации. Не исключено, что читатели захотят провести конкурс — «всенародное голосование» — и выявить лучшие произведения/овторов. Чтобы технически обеспечить возможность голосования, мы разбили весь текст на главы, каждая из которых написана одним из авторов и имеет сквозной номер. Так, первая глава ниже — воспоминания Владимира Янкелевича «В карантине», затем вторая глава — «уханьский лимерик» Леопольда Эпштейна… Да-да, один-единственный лимерик (пять строчек и два десятка слов) это глава и большой рассказ в несколько тысяч слов — тоже глава. И их сравнивать? Да. Несправедливо? Жизнь вообще — штука несправедливая. И более того, если глава содержит подборку из нескольких стихотворений (например, лимериков), то каждое стихотворение имеет свой подзаголовок (например, 3.1, 3.2, 3.3 — три лимерика в одной подборке) плюс сквозной порядковый номер в скобках (в нашем примере: #3, #4, #5). Итак, в конкурсе на лучший лимерик или сонет читатель-судья может указать понравившееся ему стихотворение по подзаголовку или порядковому номеру. Мы предполагаем, что конкурсы можно будет провести по объявленным четырём номинациям. Можно также определить лучшее поэтическое (вне зависимости от формы) произведение и, наконец, самое-пресамое (невзирая на то, проза это или поэзия).

Ну вот, вроде вся предварительная информация озвучена, можно начинать. Приятного чтения!

I. Проза

 

1. Владимир Янкелевич

1.1 (#1). В карантине

В карантине. Владимир Янкелевич

Чем-то карантин коронавирусный напоминает подводную лодку в дальнем походе, только гораздо лучше. Напоминает тем, что вокруг все время одно и то же. «Дорогие, любимые лица сослуживцев», осточертевшие за время похода, нарастающая раздражительность и попытки что-то писать в СМИ местного масштаба. Примерно так — про выход подводной лодки:

Застучали дизеля,
Боцман жмется у руля,
310 оборотов (винта),
Впереди уже ворота (боновые),
Аварийный ржавый буй,
И старпом стоит как ***.

Ну как стоит, так и стоит…

На лодке всегда была проблема с водой для умывания. Появлялась какая-то сыпь. Ее мазали зеленкой, являя воистину шагаловские мотивы.

И тогда в СМИ появилось:

Янкелевич вымазал всю шею,
И глядя в задумчивую даль
Шею вымазал зеленкою Е. Баль.

Е. Баль был штурманом нашей лодки, а буква «Е» была просто констатацией, что он Евгений.

Прочитав это, Баль побледнел, как Герман, увидевший пиковую даму вместо туза, страшно возмутился и стал искать автора. Автор трусливо молчал, так как штурман сильно разбушевался.

— Вы, идиоты, не понимаете! Я потомок полковника Де Баля, пришедшего на Украину с армией Наполеона. Раненый, он остался там… И далее шел романтико-истеричный рассказ о влюбленности полковника то ли в Украину, то ли в украинскую необъятную стать квартирной хозяйки, но именно с тех пор славная фамилия Баль утвердилась на Украине!

В генеалогический спор вмешался механик.

— Есть и другие данные. На Украине полно фамилий, типа Пасюк, Шерстюк, и так далее. И Баль представляет просто урезанную деревенскую фамилию Балюк… Но Баль, конечно, красивше.

Штурман угрожающе стал надвигаться на механика, но тот был крупнее, и штурман обиженно ушел в свою рубку, — «тогда считать мы стали раны, товарищей считать». Товарищей он насчитал мало — его никто не поддержал, а ран насчитал много. В самолюбии зияла огромная прореха.

Он переживал, но куда он с подводной лодки денется…

В подлодке

— В карантине все иначе… Во-первых, работают гастрономы. Во-вторых, взвесив риски, идешь в гастроном и закупаешь крайне необходимые продукты. В отделе, где туалетная бумага и всякие такие прелести — народу полно. В отделе спиртного тоже есть народ, но поменьше и китайских товаров там нет. Значит судьба. Покупаем водки трех видов, нельзя же употреблять одно и то же, карантин карантином, но нужно и разнообразие, затем виски, благо выбор большой — Скотч, Ирландский Jameson и Бурбон, чтобы было, что хаять. Ну и коньяк конечно, для благородства. Его бутылировали до коронавируса.

Прихватив по дороге упаковку спагетти, поверив словам Софи Лорен — «Всем хорошим во мне я обязана спагетти», идем домой.

Теперь можно сидеть и в карантине. Все лучше, чем в подводной лодке.

Сидим на втором уровне, на крыше, так как по последним исследованиям коронавирус выше человеческого роста не поднимается (потому и короной назван), а мы все же выше — метров на 25 над землей.

Коллега по карантину говорит:

— Ты не из благородных еврейских семейств. Янкелевич — это примерно, как Иванов. А фамилия матери — Тобахов (на иврите тобах — повар), так она вообще из поваров!

Я сразу вспомнил Е. Баля. И говорю:

— Ты меня уважаешь?

— Конечно. Во как! (показывает отметку примерно метра полтора).

— Тогда продолжаем.

Нет, в карантине однозначно лучше, чем в подводной лодке.

II. Уханьские лимерики

 

2. Леопольд Эпштейн

2.1 (#2)

Лысоватый пахан из Ухани
Был в Ухани известен грехами.
Девы в марлевых масках
В инвалидных колясках
На его погребеньи бухали.

3. Виктор (Бруклайн)

3.1 (#3)

Я недавно узнал, что в Ухане
Проживают ужасные хамы:
Вирус в мир напустили,
Хоть их и не просили —
И теперь по ним плачут кассамы!

3.2 (#4)

Мне поведал свояк, что в Ухане
Погружают недужных в лохани.
Там они бултыхаются
И во всех грехах каются,
Пребывая в тоске и в дурмане.

3.3 (#5)

Я узнал, что на днях тётя Ханя
Побывала с визитом в Ухане.
Там, купив опахало,
Она вирус прогнала,
Так что нет его больше в Ухане.

4. С. Л.

4.1 (#6)

Кто узнает в этом брюхане
Похороненного в Ухани.
Он не умер, а здоров —
Обманул он докторов
И бухает на дастархане.

4.2 (#7)

Пандемия грозит из Ухани.
А мне пох, я спасаюсь в духане.
Добавляю в чай горячий
По сто грамм крепчайшей чачи…
Как хлёбнёшь — запоёшь стихами!

4.3 (#8)

Всем грозит коронованный мор из Ухани —
Хоть духанщик ты будь, хоть поэт, хоть декханин.
Но… не бойтесь, не нойте,
Руки тщательно мойте,
Пейте чай с коньяком и не будьте лоха́ми.

4.4 (#9)

Не впервой нам бухлом-то спасаться —
Пережили Чернобыль мы, братцы.
Вирус что ль там? Излученье?
Водка — лучшее леченье
Что от гриппа, что от радиации.

4.5 (#10)

Этот вирус с приставкой “короно-”
(Что звучит весьма похоронно)
Подарили нам китайцы,
Что разнузданно питаются
Чёрт те чем некошерным, скоромным.

4.6 (#11)

Порождён этот мор, говорите, людскими грехами?
Вовсе нет, он бездарными вызван стихами!
Чтоб заразу купировать,
Надо их интернировать,
Стихомахеров всех. В Ухань их!

4.7 (#12)

Отсидев в карантине в Ухани,
Он сказал, воротившись: “Hi honey!
Славный городок Ухань.
Столько там весёлых хань —
Я спустил на них все наши money”.

4.8 (#13)

По прибытьи домой из Ухани
Был утоплен Ваня в лохани.
Не боялась Маня микробов —
Покарала супруга, чтобы
Знал, как тратить на девок юани.

4.9 (#14)

Лимери́ки кропая до ночи,
Впечатлён я был темою очень.
Лёг. Заснул. Смотрю — Ухань.
Вкруг меня — сплошные хань.
Все — чихающие что есть мо́чи…

4.10 (#15)

Снились девы мне в марлевых масках,
С блеском страсти в раскосеньких глазках.
Тщились девы меня искусить,
Но не смел я их ласки вкусить —
Обходил за три метра с опаской…

4.11 (#16)

Снились также скелеты в колясках.
Окружили… Пустились в пляску…
В пятки юркнула душа —
Я проснулся, чуть дыша
И зубами от страха лязгая…

4.12 (#17)

Рис руками лопать из лохани
Негигиенично, моя хани.
Жрать блины с лопаты тоже плохо.
Сколько я трудов убил, дурёха!
Не в Рязани, чай. И не в Ухани…

4.13 (#18)

Мне красавица в марлевой маске
Недвусмысленно строила глазки.
Целоваться? Нет, не будем,
Обойдёмся без прелюдий.
Мы же люди! Как же жить без ласки?

4.14 (#19)

Об Ухани слагая лиме́рики,
Я и думать забыл об Америки.
Враг же — здесь уж. Блицкриг!
Что ж, творю лимери́к…
Смех, он лучше, чем биться в истерике.

4.15 (#20)

Неприятностей было нам мало.
Эпидемии вот не хватало…
Тут — Deep State, а там — High Law…[i]
Високосный год… Свезло!
Или это всего лишь начало?

4.16 (#21)

Закусив для начала китайцами,
Итальянцами ныне питается —
Перешёл от риса к пасте…
Hi!.. Hallo!.. Buongiorno!.. Здрасьте!..
Мор в короне по свету скитается.

4.17 (#22)

Повсюду вирус из Китая
Товары с полок выметает.
Пока ещё не как в совке.
Пока лишь входит мир в пике.
Ещё не точка. Запятая…

4.18 (#23)

Дверную ручку спиртом драю.
Не мою руки — оттираю.
На морде маска. Что за вид?
Грабитель банков иль шахид.
Как вид, похоже, вымираю.

4.19 (#24)

Но… не будем, друзья, падать духом —
За непрухой приходит пруха.
Этот вирус косой —
Чай, не старуха с косой.
А и на старуху бывает проруха.

Борис Вайнштейн5. Борис Вайнштейн

5.1 (#25)

Вирусолог один из Уханя
Стал лечить все болезни стихами
И начался с тех пор
Среди вирусов мор.
Вы о методе этом слыхали?

5.2 (#26)

Девчонка внима́я рассудку
Задра́ла на улице юбку.
Хоть вирус и зол —
На фейсе ж подол.
И так уцелела голубка.

5.3 (#27)

Один дошлый медбрат из Уханя
Сделал средство, чтоб не подыхали.
Получать Нобеля́
Прибежали, скуля,
Тьма ученых: «Мы тоже пахали».

5.4 (#28)

Вирусолог один из Уханя
Так сказал своей девушке: «Хани,
Проведу с тобой день,
Только маску одень
И протри свои руки духами».

5.5 (#29)

Вирусолог один из Уханя
Вдруг решил что он Меер Кахане.
Стал с арабами крут,
Соблюдает кашрут
И мечтает о службе в Цахале.

5.6 (#30)

Есть в Ухане такие зазнобы,
Что боятся их даже микробы.
От них — дверь на засов.
Даже и вирусо́в
Они быстро доводят до гроба.

6. Артур Шоппингауэр

6.1 (#31)

Сци Кунь из провинции Хань
Сварила тройную ухань.
И эту ухню
Три раза на дню
Сци Кунь разливала в лохань.

6.2 (#32)

Однажды жучок из Монако,
Бывший директор госзнака,
Склонял к адюльтеру
Медузу, Мегеру,
Они отказались однако.

Александр Биргер7. Александр Биргер

7.1 (#33)

Дурёха, сколько я убил трудов
Чтобы тебя завоевать,
купил двухспальную кровать…
Прощай, не нужно больше слов,
Плыву за стадом облаков.

7.2 (#34)

Давно в Ухани ландышы увяли
И, вспоминая детские забавы,
Вы отвернулись от меня, меня послали
И упорхнули в дальние дубравы.
А я остался без забав, без клавы.

7.3 (#35)

Дурёха! Сколько я убил трудов в Ухани,
чтоб научить тебя не лопать из лохани…
Читал инструкции и проч.
Я песни пел, водил в кусты всю ночь.
Всё без толку. Привычки трудно превозмочь.

7.4 (#36)

Убил трудов я до х… А всё не впрок!
Рубашку даже постирал в лохани,
Что привезла ты из Ухани…
Пишу лимерики как шмок.
Дурёха, с Музой я не одинок.

7.5 (#37)

Дурёха! Сколько я убил трудов
Теперь тебя убить готов.
Пусть ты не мастерица,
И даже — не девица,
Могла бы рифмой поделиться…

7.6 (#38)

О стиле помолчу, дурёха…
Творю без устали — всё плохо.
Бракуешь, что ни сочиню —
Пишу, мол, всякую х**ню…
С тобою я устал малёхо.

7.7 (#39)

Ты полагаешь, дорогая,
Без Музы я хожу, замурзан…
Привет! Есть у меня другая,
Тебя покруче, полагаю, —
В Китае зробленая Муза.

7.8 (#40)

Пел он даме из Ухани песенку без слов,
Чтоб добраться непременно с нею до кустов.
А и доберётся — где былой кураж?
Позабыл, как даму брать на абордаж.
Борозды уже не спортит конь почтенный наш.

7.9 (#40)

Дурёха! Сколько я трудился, чтоб
Жила ты в Пензе как на Темзе леди.
Но всё напрасно. Старый остолоп!
Тут как на Темзе — дождь, туман и ожеледи.
Да что тут говорить… Пойду сажать укроп.

8. С. Л.
Вариации на темы Александра Биргера

8.1 (#41)

Дурёха, чтоб тебя завоевать,
О, сколько я убил трудов…
Купил двухспальную кровать…
Куда теперь её девать?
Везти назад сдавать? Ё… нету слов!

8.2 (#42)

Сказала:
— Да, пошёл ты… —
Но сама пошла,
Oставив без дивана, кресла и стола,
Настольной лампы, компа, мыши, клавы,
Без денег, без… О времена, о нравы!
Ты даже банный веник унесла!

8.3 (#43)

Как кажут между нами, меж лохами:
Дурёха, сколько я убил трудов…
Рубашку даже выстирал в лохани
(для рифмы вставить надо: сделана в Ухани).
Побрился. Жду тебя… К поэзии готов!

8.4 (#44)

Дурёха! Сколько я убил трудов...
Могла б со мною рифмой поделиться…
Я на себя так зол. Убить готов!
Надыбал себе Музу из кустов.
Ну, ты по части портить — мастерица!

8.5 (#45)

Пел он хане из Ухани
Песенку без слов,
Чтоб доставить поскорее
Даму до кустов…

Что собрался делать с нею,
Неуёмный наш?
Ну, добрался… Дальше что же?
Где былой кураж?

Столько я трудов… О, боже!
Старый остолоп!
Ты бы не в кусты — на грядки
Шёл сажать укроп.

… Так воспоминанья сладки
Про былых зазноб!..

 

frenklah9. Григорий Френклах

9.1 (#46)

Взял и разрушил пару городов,
Оставив за собой сирот и вдов.
Брутален? Да! Дам стольких соблазнил,
А вот тебе я, видите ль, не мил…
Дурёха! Сколько я убил трудов!..

9.2 (#47)

Ты на это только глянь —
Жрут они такую дрянь:
И мышей, и червяков,
И жуков, и пауков…
Вот нагадила Ухань!

III. Проза

 

10. #невседома

10.1 (#48). Мне коронавирус снился…

— Спасибо что пришли, господа! Не побоялись в трудное время, в момент смертельной опасности собраться в стенах родного дома, нашего районного отделения союза литераторов.

В просторном зале за длинным столом строго в двух метрах друг от друга сидели писатели и поэты, драматурги, критики и каламбуристы разных возрастов и гендеров, которые сквозь маски не всегда угадывались. В торце стола восседала председатель отделения Листригонова с маской, висящей на одном ухе. В трех метрах сзади и немного сбоку, под большим портретом поэта Берендяйкина — основателя районного отделения, трагически усопшего еще до коронавируса, сидела представитель минкульта районной администрации Любовь Бобер.

Эта молодая, энергичная, брендовая дама в очках, с модной прической, симпатичная если не замечать острого, колючего, разоблачающего взгляда, пыталась что-то сказать и уже приподняла нечто вроде фирменного респиратора, но Листригонова густым, всепроникающим контральто продолжила:

— Всего пять дней назад я разослала вам видео с дистанционным наставлением уважаемой Любови… — она обернулась, наткнулась на недобрый взгляд и холодную фразу сквозь мембрану «просто Любови», — да, нашей наставницы Любови, где та просила нас всех мобилизоваться и отреагировать на кровожадную заразу.

Листригонова включила пультом большую плазму и все литераторы смогли еще раз полюбоваться представителем славной культуры и прослушать её наказ. Любовь на экране была в ярко-красном, без маски, говорила очень быстро, настойчиво и настолько убедительно, что отпадала всякая охота задавать вопросы. Смысл её выступления сводился к призыву пером и глаголом выжигать коронавирус, ободрять население района, инструктировать его в дополнение к официальным инструкциям, но своим, простым и доходчивым писательским языком.

— В нашей стране традиции борьбы с инфекциями сильны своей столетней историей, — как бы упрекала Любовь с экрана, — были конечно и царские попытки, но расцвет борьбы настал после революции. Все вы помните учения, когда на улицах тех, кто без противогаза, укладывали на носилки. Взять хотя бы подпольного олигарха Корейко… А какие лекции проводили грамотные поэты в рядах Красной армии? «Если увидишь на друге вошь, придави её, потом дальше пойдешь»

После этой зажигательной фразы панель погасла, а Листригонова снова не заметила жестов готовности Любови к пояснениям и продолжила:

— И всего за пять дней вы, дорогие мои, откликнулись. А как же иначе? У кого же еще кроме наших литераторов проснется гражданская совесть? Кого же еще посетят в это тяжкое время Аганиппа с Гиппокреной?

Любовь боролась со своим респиратором, Листригонова меж тем, не замечая этих усилий, продолжала:

— А нынче мы уже не можем отсиживаться в карантине, нам надо обсудить наваянное и определить авангард. Какие первые произведения мы предложим администрации и минкульту для опубликования.

Листригонова, как человек энергичного действия, тут же предоставила слово старейшему.

По регламенту, учитывая рекомендации потребнадзора, выступающий отходил в дальний угол и только там снимал маску.

Сухонький старичок в аккуратной одежде, но чудовищных, огромных, старых кроссовках надтреснутым голосом прочитал:

Мне коронавирус снился
прибежал на шум народ,
думали, что приземлился
реактивный вертолет…

* * *

Во время этого неторопливого чтения Любови Бобер удалось наконец победить свой респиратор, вся накопившаяся умственная её энергия с явным нарушением предписанных правил антисанитарии обрушилась на поэта. Аэрозольно-капельные выделения от энергичных слов легко преодолели предусмотренное безопасное расстояние, все члены собрания непроизвольно съежились.

— Вы что издеваетесь?! Какой реактивный вертолет? Где вы такие видели, и потом: вам снились эти молекулы с присосками, допускаю, но откуда шум? Почему вдруг народ и куда он прибежал, в вашу спальню что ли?

Менее всего опасался возможных бактерий минкульта сам виновник негодования, он стоял в противоположном углу. Спокойно выслушав поток острых вопросов, старичок ответил с достоинством:

— Шум образовался от выпускаемых газов, так я подчеркиваю ужас обывателя перед неизведанным…

— Каких газов?!! — при падении респиратор минкульта загрохотал, словно внутри у него был спрятан настоящий термос от противогаза, — каких еще газов, я вас спрашиваю? — Любовь стала угрожающе приближаться к столу.

Листригонова была опытным аппаратчиком, в молодости она работала в райкоме комсомола и там насмотрелась на всяких активисток. Она даже вывела тогда формулу: чем громче пафос такой шустрой красотки, тем быстрее она впрыгнет в постель к Первому.

— Любовь Эдуардовна, Люба! Сядьте, пожалуйста, у нас еще будут другие выступления. И прошу, не нарушайте, пожалуйста, инструкции МЭРА! Отойдите от стола, у нас тут есть люди из группы крайнего риска.

На Любовь педалирование слова «мэр» подействовало, но было видно что наглой председательше такое непочтение минкульта просто так не сойдет. Она подняла респиратор, вернулась на место и стала водружать ИСЗ на свое привлекательное лицо, чтобы не расстраивать мэра.

Между тем старичок оставался в углу и заканчивать не собирался. В сторону минкульта с положенным по штату ИСЗ он произнес укоризненно:

— Я, кстати, тему газов еще в советское время разрабатывал. «Наш спутник запущен при помощи газов, сказал мой сосед инженер Водолазов» — так начиналась моя поэма, которую я написал будучи внештатным корреспондентом газеты «За сланцы» угольно-торфяной конторы номер 19. Вас, голубушка, тогда еще и в проекте не было, а такие элегантные Индивидуальные Средства Защиты как ваш противогаз мы в глаза не видели. Хотя было что нюхать. — И добавил. — В наше время.

— Спасибо, Серафим Павлович, — спохватилась Листригонова, — садитесь, одевайте масочку и садитесь на свой стульчик, у нас еще много чего будет.

— Не сомневаюсь, — пробурчала временно укрощенная Бобер.

Следующей председательша назначила гордость и опору районного отделения, молодую драматургиню Мусю Арнгольдт.

— Моя бабушка сказала, что наш дед тронулся на вирусе КОВИД-19. — Деловито начала Муся, энергично откинув тяжелую прядь шикарных темных волос. — Он никого не пускает к ним на квартиру, все время трет двери водкой, бабушке не дает в руки деньги и кричит, что единственное средство борьбы это женьшень. По телефону заставил меня найти маску чумного доктора, я в Сети нашла 45 предложений по Москве, распечатала и подсунула ему под дверь. Теперь он выбирает. Я написала про это одноактную пьесу с хорошим финалом.

— Будем слушать? — Спросила у присутствующих Листригонова, слегка очумев от обилия и плотности информации.

— А хороший финал, это как? — Любовь снова освободилась от ИСЗ. — Дед надел маску со страшным клювом, все разбежались, он в ней задохнулся и помер, и ни одна похоронная контора не соглашается его брать? Прости, конечно, за юмор не по теме, в пьесе же не конкретно твой дед, а прототип, но где и кому вы собираетесь пьесу показывать?

— Мы всегда мои спектакли ставим в нашей районной СМАРТ-библиотеке, там нормальное сценическое пространство и направленный свет… — тут до Муси дошел коварный смысл вопроса, — хотя да, спектакли же отменены…

— Вот именно, — торжествовала Любовь.

Наступила тяжелая пауза. Неожиданно представитель минкульта смягчилась, а заодно показала свои немалые возможности:

— Ладно, давай свою пьесу, покажу каналам, может возьмет кто на злобу дня. Надеюсь, ненорматива нет? — спросила она грозно.

— Ну, в общем есть немного, — смутилась Муся, — но у деда очень органично получается, а в случае чего можно и запикать…

Любовь быстро полистала и отметила опытным глазом:

— У деда твоего сплошная органика, особенно вот тут, в восьмой сцене, где бабка говорит, что он всю водку понапрасну истратил, — и опять Любовь дала понять, что не зря в минкульте обитает, — зато актеру легко играть будет, текста мало, простые эмоции и сплошное пи-пи.

Затем в угол был поставлен художник из небольшого драматического театра. Этот видный мужчина с венчиком седых кудряшек над солидной лысиной жестоко страдал от невозможности применить свои творческие фантазии на сцене. Он склонялся к монументальной декорации, чего ни режиссер, ни директор театра, ни даже бухгалтер допустить никак не могли. Переживания и невыплеснутые эмоции он выражал стихами. По случаю пандемии он приготовил нечто необычное:

День не закончен, а может быть, даже не начат,
Солнце в зените, но светит ночная звезда,
Двери открыты и окна, но всё это значит:
Заперто напрочь, и может, уже навсегда.

Выйти — не выйти, вдохнуть — не вдохнуть, задохнуться,
Вырваться или же всё превратить в ерунду,
Главное здесь не во что, а в кого обернуться,
Смыться ли, слиться ли, спиться ли в этом аду.

Время такое — сплошное смешение жанров,
И непонятно где, кто и кого заразил,
Жалким героем — уже не героем — Менандра
Влезть на котурны, которые лепит Эсхил.

Воздух миазмен, в нём вьются обрывки сюжета,
Сброшены маски, сатир обнажён догола,
Нет ни богов, ни героев, ни ночи, ни света
Там, где трагедия значит лишь: песня козла.

* * *

В зале воцарилась тишина, художник не понимал реакции и на всякий случай натянул маску.

Встала Листригонова:

— Подумать только, как общая беда облагораживает человека, как вырастает его социальное лицо… — художнику, — вы садитесь, очень трогательно и даже где-то гениально, безумно интересно, потому что свои переживания по поводу декораций вы обычно выражали при помощи мелких упреков администрации, а здесь — так высоко… «Воздух миазмен, в нём вьются…»

— Позвольте, — респиратор на этот раз отделился легко, — это вы песню козла так высоко оценили?!

— Я что-то не пойму, — вдруг вступила молчавшая все заседание Марьяна, цветущая сорокалетняя женщина с коротким ежиком светло-желтой, модной прически, — вы что тут Обдуя изображаете?

Любовь дернулась, как будто к ней подвели провода, и всем телом развернулась к Марьяне. Вид у нее был устрашающий. Но только в масштабе района, а никак не для завтруппой федерального театра. Марьяна дружила с Листригоновой, была резка, независима и недоступна в роли театрального деятеля, но трепетна и легкоранима как тайный (в своем театре) автор непоставленных детских пьес.

— Вы это мне? — из-под очков Любови сверкнул колючий взгляд.

— Вам! — Отрезала Марьяна боевой стороной своей сложной натуры. — Я по телевизору иногда вижу в титрах имя выступающего с должностью «Общественный деятель», т.е. «Обдуй» по нашему…

— По какому это «вашему»? — с угрозой прошипела Любовь.

— Оставьте свои приемчики для районных разборок! — Марьяна обратилась к литераторам, — даже в такое пандемическое время эти бюрократы умудряются руководить культурой, раньше для меня примером Обдуя была общественница Шура из «Служебного романа», совалась все время с инициативами…

Неожиданно полемика была прервана. Мрачная, тяжелая, крашенная старуха-поэтесса, которую все, включая Листригонову, побаивались, сначала стукнула палкой об пол, словно посохом, оперлась на неё, а второй рукой на стол, встала с выдохом «Хватит!» и на секунду затихла как Венера Пуговкина в «Необыкновенном концерте».

— Будет вам кудахтать! — Продолжила, встряхнувшись, поэтесса. — В стране горе, во всем мире обвал, я вот-вот помру, а вы тут самолюбуетесь…

У нее был сложный греческий ник, которым она подписывалась под критическими заметками в социальных сетях. В молодости она мечтала подняться на Афон, три недели постилась в пещерах Вардзии, на протяжении долгой поэтической жизни не упускала случая припасть к любым доступным, в том числе передвижным мощам.

Обычно она специализировалась на беспощадной критике голых гомосексуалистов на сцене, вернее, на громогласных пророчествах, кликушествах и обещаниях всех кар авторам этих чудовищных театральных безобразий.

Нынче после видеопризыва Любови Бобер она написала поэму о сумасшедшей сестре композитора Берлиоза, которую талантливый брат на протяжении четырех частей держал взаперти. Тема самоизоляции была близка и в финале плавно перетекла к объяснению пользы от одинокого образа жизни при карантине.

Одного её взгляда хватило, чтобы театральный художник и еще один молодой каламбурист-стендаповец перетащили в красный угол свободное кресло. Проковыляв к нему, она долго мостилась, искала в большом ридикюле рукопись, роняла с грохотом палку-клюку, наконец, трубно сморкнувшись в огромный платок, не забыв при этом отвернуться к окну, она приступила с легким укоризненным подвыванием:

Одно прошу: не ройся, Боже,
в моей судьбе,
Ты Сам Себе, и даже больше:
Сам по Себе.

Пройти, не тронуться, не сбиться
с пустой тропы,
одной средь миллионолицей
густой толпы.

Какое сладкое мученье
не видеть вас
и выбранное заточенье
средь тысяч глаз.

Убогое враньё пророчеств
и слов гнильё
средь миллионов одиночеств
одно — моё.

О этот ладан, запах тленья,
кимвалы, медь,
короноваться на мгновенье
и умереть,

в церковном сумраке просторном
Его рука,
мой мир без подданных, без трона,
но на века.

* * *

От весеннего порыва ветра за окном затрепетали голые ветки. Литераторы синхронно поерзали в своих креслах.

— Так все довольно скрепно, — осторожно молвила хранительница районной культуры, — у меня только один вопрос: вот «кимвалы, медь,/ короноваться на мгновенье/ и умереть» — нет ли здесь издевательской политической подоплеки? Намека, так сказать, весьма популярного в предательских — особенно во время пандемии — пресловутых кругах за американские деньги?

— Так то, о чем вы говорите, длится не мгновение, — возразила Листригонова.

— Ну, это каким масштабом мерить, — важно просветила Любовь, — для мировой истории любые двадцать лет покажутся мгновением… хотя и грандиозным.

Старуха-поэтесса вообще не поняла о чем тут спор. Во время критической дискуссии она исхитрилась поднять клюку, треснуть ею об пол и припечатать пикировщиц:

— Короноваться это значит коронавирус подхватить. — Она обвела всех тяжелым взглядом. — И сколько после этого мне останется?

За столом задумались, Листригонова поняла что пора заканчивать:

— Маленькое объявление, господа: я совсем забыла с самого начала вас, дорогие мои литераторы, и вас, Любовь Эдуардовна, предупредить вот о чем. Учитывая медицинскую срочность, районную важность и необходимую оперативность в продвижении нашего мероприятия, я поручила ведение протокола данного экстренного заседания коллегам из родственного содружества. Они выступят с нашим материалом в разных изданиях с хэштегом «#невседома».

— Что это еще за коллеги такие? — глаза Любови мигом снова превратились в два маленьких сверла-буравчика, — почему не согласовали с минкультом?

— Почему вы так думаете? — позволила себе некоторое снисхождение председательша, — очень даже согласовали. Коллеги из городского правительства…

Листригонова подозревала что будет разоблачена, но отказать сейчас себе в удовольствии с тонкой улыбкой пронаблюдать, как Любовь судорожно натягивает свой респиратор, не могла.

Карикатура Е. Гаммера11. Ефим Гаммер

11.1 (#49)

ПРИЗНАНИЕ

— Живём в такое опасное время, что нельзя заводить любовников, — жаловалась одна женщина. — Пригласишь домой, придет, а потом доказывай мужу, отчего он подхватил коронавирус.

КОРОНАВИРУС

Я девушку в объятья не возьму.
Страдания мои неимоверны.
Коронавирус действует на нервы.
Мне происки его не по уму.

РЕВНОСТЬ

— Ты собрался проводить эту уродину?
— Только взглядом.

 Леонид Лазарь 12. Леонид Лазарь

12.1 (#50). Аффордбл кремейшн

«Как глупость часто низводит людей из счастливого в страшно бедственное положение, так ум извлекает мудрого из величайших опасностей и доставляет ему большое и безопасное успокоение»
«Декамерон» Д. Боккаччо

Существует известное выражение периода становления демократии в США:

«Бог создал людей сильными и слабыми. Кольт сделал их равными».

Сегодня это звучит так:

«Бог создал людей сильными и слабыми, красивыми и уродливыми, умными и глупыми, бедными и богатыми. Коронавирус сделал их равными».

Президенты и бездомные, лауреаты Нобелевских премий и второгодники, кинозвезды и уборщицы — все равны перед патогеном Coronavirus disease (COVID-19).

Пятизвездочный океанский лайнер оказался опаснее самого загаженного вагона нью-йоркской подземки, а покосившаяся изба в деревне Криволапово, надежнее шикарной виллы в ломбардийском Бергамо.

И это только начало, многие уверены − коронавирус изменил, или еще изменит весь мир.

В эпоху глобальных катаклизмов как-то ещё выживать можно только юмором, единственным на сегодня лекарством способным защитить от лишней тревоги.

Хороший способ если не спастись, то хотя бы избежать всеобщей истерики, придумали персонажи Джованни Боккаччо.

Чума 1348 года, семь девушек и трое юношей уехали за город, и за рассказами веселых историй (чаще с эротическим оттенком) коротали там время.

За две недели, выпивая и закусывая, вспомнили их почти сотню: веселых и озорных, большая часть из которых была посвящена сексу и супружеской неверности.

Восхваляя любовь и человеческие добродетели, они высмеивали худшие из людских пороков: глупость, жадность, ханжество и лицемерие.

Ну что может быть лучше: в компании семи симпатичных девушек поселиться на вилле и травить байки?

Дураков и лицемеров тогда было не меньше чем сейчас.

Под прикрытием моральных устоев, во имя того во что якобы свято верят, они обрушились на автора, не понимая, что жертвами чумы стали большей частью из-за своего невежества, лени и глупости.

Вместо соблюдения элементарных гигиенических правил, заражая друг друга, толпами валили в церкви.

Написанный в середине XIV века «Декамерон» стал одной из самых остроумных и веселых книг эпохи Возрождения.

По одной из версий он был заказан самой Неаполитанской королевой, так она рассчитывала успокоить своих поданных, укрепить их веру в счастливое будущее после эпидемии.

Легко ли было автору в столь сложное время писать такое жизнерадостное произведение?

Думаю что нелегко, в эпидемии чумы 1348 года погибли его отец и дочь.

«Итак, хвала тебе, Чума,
Нам не страшна могилы тьма…»

Это уже А. Пушкин.

Достаточно вспомнить его пьесу «Пир во время чумы», где пересиливая собственный страх его герои решили подразнить костлявую и накрыли стол в центре зараженного города.

Пьеса была написана в селе Болдино, в ней Пушкин использовал отрывок драматической поэмы англичанина Вильсона «Город чумы» (The City of the Plague), об эпидемии в Лондоне в 1666 г.

Обратиться к этой теме его заставил карантин, связанный с первой в истории России эпидемией холеры.

Это был 1830 год, обе российские столицы закрыты, и в это — не самое удачное время, должна была состояться свадьба поэта.

Проблема была в том, что за невестой не было приданного и будущая теща не давала своего согласия на брак при таких условиях.

Решив заложить родовое Болдино и вырученные средства представить как полученное за невестой приданное, благородный жених поехал в село решать финансовые вопросы.

Намеревался пробыть там неделю, но в связи с начавшейся эпидемией холеры пришлось оставаться почти всю осень.

Нет худа без добра: именно эти три месяца стали для его творчества самыми плодотворными.

Из Болдино Александр Сергеевич пишет своему хорошему другу и издателю Плетневу (ему он посвятил «Евгения Онегина»):

«Везде холера, всюду карантины, и отпущенья вскорости не жди»

«Ты не можешь вообразить, как весело удрать от невесты, да и засесть стихи писать. Жена не то, что невеста. Куда! Жена свой брат. При ней пиши сколько хошь. А невеста пуще цензора Щеглова, язык и руки связывает. Что за прелесть здешняя деревня! вообрази: степь да степь; соседей ни души; езди верхом сколько душе угодно, пиши дома сколько вздумается, никто не помешает. Уж я тебе наготовлю всякой всячины, и прозы, и стихов»

И ведь действительно — наготовил!

Написал половину своего собрания сочинений: все сказки, тридцать «мелких» стихотворений, «Повести Белкина», большую часть «Евгения Онегина»…

Кстати: во время карантина, связанного с упомянутой выше, унесшей 100 000 жизней (5-я часть населения Лондона) вспышкой бубонной чумы, Шекспир сочинил «Короля Лира».

Это хорошие примеры — как проводить карантин с пользой.

Не всем, правда, так «везет».

«Это самый неизвестный человек» —

Так, с горечью, говорил доктор Чехов о докторе Хавкине.

Антону Павловичу Чехову, осенью 1890 года назначенному уездным холерным врачом (без жалования), в полной мере пришлось испытать все карантинные тяготы: грязь, невежество, неустроенность, отсутствие заработка и времени на литературное творчество.

Бороться приходилось не только с болезнями, но и с косностью, и с дуростью, и с суевериями:

«Карантины мера не серьезная. Некоторую надежду подают прививки Хавкина, но, к несчастью, Хавкин в России не популярен. Христиане должны беречься его, так как он жид».

Жид Владимир Аронович Хавкин, своей вакциной («лимфа Хавкина»), избавил мир от двух преследовавших его тысячелетиями самых страшных бед — чумы и холеры.

* * *

Так не будем поддаваться панике, сохраним позитивный настрой и поговорим о чём-нибудь весёлом.

Лет пять тому назад полез в почтовый ящик — солидный конверт, строгий шрифт, замысловатая картинка: счастливые пенсионеры уверенно смотрят в будущее.

Открыл: организация «affordable cremation» (доступная кремация) предлагает вступить в её ряды со скидкой в 50 долларов.

Удобный сервис, широкий ассортимент аксессуаров и услуг.

Ну есть ли более остролитературный сюжет!?!

Думал что нет. Оказывается — есть!

Где-то год назад, как-то неудачно приземлился на колено. Оно чуть распухло, думал само пройдет, не проходит.

Отправили к врачу-специалисту. Тянул-тянул, но все-таки поехал.

Медицинский офис, девочка с front desk дает заполнить анкету, вопросов пятьдесят: курила ли бабушка, сколько раз за ночь встаете пописать, от чего умер дедушка…

Как обычно, на стойке регистрации, в стакане — шариковые ручки. Обычно они с рекламой лекарств и страховых компаний.

Взял одну, сижу заполняю. Заполнил и отдал, рассматриваю ручку…

И это в докторском офисе!!!

Вызывают. Молодая, симпатичная докторша.

Как следует все ощупала, поругала за несвоевременный приход и приладила эластичный наколенник.

Надевая штаны говорю:

— Доктор! Теперь у меня к вам серьезный разговор.

Она (очень встревоженно):

— Что случилось?

Протягиваю ей ручку.

— Я ведь сюда лечиться пришел, а вы мне что предлагаете?

Надел туфли, смотрю — врач пропала!

Под столом какой-то шорох, заглянул — лежит и трясется от смеха.

— Умоляю, подарите, буду всем показывать и рассказывать.

Тетка хорошая, но ручку не отдал. Самому пригодится.

Так что — больше оптимизма и юмора!

И никто вам не запрещает, если это надо для дела, немного приврать:

— Сначала я снял с неё юбку, затем медленно стянул блузку, потом лифчик, а трусы просто упали к моим ногам…

— Азохэнвей, Моня! Что за фантазии? Раз в жизни тебя попросили снять сухое бельё с верёвки!

Продолжение

___

[i] «… разница между США и Россией чисто грамматическая, и там и здесь властвует High Law, просто в России эти слова пишутся слитно…» Юлий Герцман. Экспромты.

Print Friendly, PDF & Email

14 комментариев для “Декамерон, или Пир во время коронавируса. Лимерики и проза

  1. За лучший лемерик отдал бы приз Артуру Ш., за очаровательного жучка из
    Монако, а также за отказавшихся от адюльтера Медузу и Мегеру.
    6. Артур Шоппингауэр
    6.2 (#32)
    Однажды жучок из Монако,
    Бывший директор госзнака,
    Склонял к адюльтеру
    Медузу, Мегеру,
    Они отказались однако.
    :::::::::::::::::::::::::::::::::::::
    Отдаю и спокойно скачу куда глаза глядят,
    скачу, как Семён Б. скакал.
    . . . .
    Поскачу я как Будённый
    на Гонконг. Пора! Довольно
    этих Дор, Кармен, и кар мне.
    Напоследок брошу: Баста!
    Кабы не склероз и астма…
    Отлично, дорогой Артур! Жду продолжения
    с вашими сонетами, в качестве которых не сомневаюсь.
    Шабат шалом, хаверим!

  2. Из представленной прозы я отдал бы первое место В.Янкелевичу. Офицер ВМС Е.Баль совершенно очарователен 🙂 А вот прозаическая часть «#невседома» показалась громоздкой и перенасыщенной ненужными персонажами.

  3. #невседома, как отметили М.С.Т. и Дм. Г., приготовил нечто необычное.
    Процитирую не две замечательные строчки, а больше:
    День не закончен, а может быть, даже не начат,
    Солнце в зените, но светит ночная звезда,
    Двери открыты и окна, но всё это значит:
    Заперто напрочь, и может, уже навсегда.
    Выйти — не выйти, вдохнуть — не вдохнуть, задохнуться,
    Вырваться или же всё превратить в ерунду,
    Главное здесь не во что, а в кого обернуться,
    Смыться ли, слиться ли, спиться ли в этом аду.
    Время такое — сплошное смешение жанров,
    И непонятно где, кто и кого заразил,
    Жалким героем — уже не героем — Менандра
    Влезть на котурны, которые лепит Эсхил.
    Воздух миазмен, в нём вьются обрывки сюжета,
    Сброшены маски, сатир обнажён догола,
    Нет ни богов, ни героев, ни ночи, ни света
    Там, где трагедия значит лишь: песня козла.
    Проза всех авторов показалась интересной.
    #невседома
    В просторном зале за длинным столом строго в двух метрах друг от друга сидели писатели и поэты, драматурги, критики и каламбуристы разных возрастов и гендеров, которые сквозь маски не всегда угадывались. В торце стола восседала председатель отделения Листригонова…
    12. Леонид Лазарь
    «Бог создал людей сильными и слабыми. Кольт сделал их равными».
    Сегодня это звучит так:
    «Бог создал людей сильными и слабыми, красивыми и уродливыми, умными и глупыми, бедными и богатыми. Коронавирус сделал их равными».
    — Вместо кольта-короновирус. Вместо ковбоя – прозаик.
    “Написанный в середине XIV века «Декамерон» стал одной из самых остроумных и веселых книг эпохи Возрождения.
    По одной из версий он был заказан самой Неаполитанской королевой, так она рассчитывала успокоить своих поданных, укрепить их веру в счастливое будущее после эпидемии.
    Легко ли было автору в столь сложное время писать такое жизнерадостное произведение?…
    Кстати: во время карантина связанного с упомятой выше, унесшей 100 000 жизней (5-я часть населения Лондона) вспышки бубонной чумы, Шекспир сочинил «Короля Лира».”
    Не всем, правда, так «везет».
    «Это самый неизвестный человек» —
    Так, с горечью, говорил доктор Чехов о докторе Хавкине..Бороться приходилось не только с болезнями, но и с косностью, и с дуростью, и с суевериями:
    «Карантины мера не серьезная. Некоторую надежду подают прививки Хавкина, но, к несчастью, Хавкин в России не популярен. Христиане должны беречься его, так как он жид».
    «Дурёха! Сколько я убил трудов…»
    как видно, был я не готов,
    к тому, что друг степей, немея,
    канает в Хайфе за еврея,
    сказал в Эйлате друг Петров.

  4. Нашел в ФБ у Арона Футера. Кто автор — не сказано.
    ***
    В магазине был. Вожусь с большим пакетом,
    Взял себе еды, сухого корма псине.
    Что в Ломбардии, мой Постум, — или где там? —
    Неужели до сих пор на карантине?
    Дева тешит до известного предела —
    Ближе к ней не подойти, чем на два метра.
    Сколь же радостней прекрасное вне тела:
    Ни от туч не заразишься, ни от ветра.
    Вот и прожили неделю карантина.
    Как сказал мне старый раб перед таверной:
    «Лучше гречки только гречка со свининой».
    Взгляд, конечно, очень варварский, но верный.
    Понт шумит за черной изгородью пиний,
    Понта шум — он тоже в общем нейролептик.
    На рассохшейся скамейке — Старший Плиний,
    Пара масок… две перчатки… антисептик…
    Ну а медикусам некуда деваться —
    Ежедневно палкой лезть в чужие глотки.
    Чтоб в Аиде Гиппократу обосраться.
    Не понос — так золотуха. Дайте водки!
    Душит кашель. Беспокоит поясница.
    И по роже подозрительные пятна.
    Если выпало в империи родиться,
    Надо жить. И не отсвечивать… Понятно?

    1. Тененбаум 27 марта 2020 at 20:28 |

      Я обнаружил, что соавторами этого шедевра являются Ирина Гриценко и Надя Крупецкая.

  5. «День не закончен, а может быть, даже не начат,
    Солнце в зените, но светит ночная звезда…»
    Прекрасное, мудрое стихотворение настолько не вяжется с глупейшей бездарной прозой, которой «обрамлено», что не верится в авторство одного и того же человека. Кто он? Обладая таким поэтическим даром, можно ли так позориться?..

  6. What we can laugh at does not hold us captive in fear.
    (Rabbi Sacks’Shiur on Vayikra 5780)

    То, над чем мы можем смеяться, не держит нас в страхе.

    Браво и спасибо!

  7. Дорогие друзья и досточтимые коллеги,
    1. От души восхищаюсь вашей фантазией и мастеровитостью.

    2. Самуил,
    Как я уже имел случай сказать тебе лично по Скайпу, 24 лимерика мне не написать и за 24 года!

    3. Но из всей приведенной покуда поэтической продукции мне больше всего понравилась стихо-компонента материала, подписанного «#невседома». Не могу удержаться от того, чтобы ее процитировать:

    День не закончен, а может быть, даже не начат,
    Солнце в зените, но светит ночная звезда,
    Двери открыты и окна, но всё это значит:
    Заперто напрочь, и может, уже навсегда.

    Выйти — не выйти, вдохнуть — не вдохнуть, задохнуться,
    Вырваться или же всё превратить в ерунду,
    Главное здесь не во что, а в кого обернуться,
    Смыться ли, слиться ли, спиться ли в этом аду.

    Время такое — сплошное смешение жанров,
    И непонятно где, кто и кого заразил,
    Жалким героем — уже не героем — Менандра
    Влезть на котурны, которые лепит Эсхил.

    Воздух миазмен, в нём вьются обрывки сюжета,
    Сброшены маски, сатир обнажён догола,
    Нет ни богов, ни героев, ни ночи, ни света
    Там, где трагедия значит лишь: песня козла.

    БРАВО!

  8. строго говоря, Декамерон — сотня баек и рассказов: надо дотягивать до комплекта, тем более — такая благодатная тема

  9. Идея отличная. Спасибо Борису, авторам и редактору. Но,.подчас, когда читаешь, вспоминаются слова Шопенгауэра : «Юмор это когда серьёзное прячется за шутку». Прячется то прячется, но иногда прячется не очень хорошо.

  10. Пир и Любовь во время коронавируса.
    «Немецкая волна» рассказывает:
    «Декамерон» Серебренникова в Берлине — любовь среди коронавируса
    В Берлине прошла премьера »Декамерона» Кирилла Серебренникова: десять историй о любви в атмосфере охваченного эпидемией города. Весьма актуальная тема, считает корреспондент DW.

Добавить комментарий для В. Зайдентрегер Отменить ответ

Ваш адрес email не будет опубликован. Обязательные поля помечены *

Арифметическая Капча - решите задачу *Достигнут лимит времени. Пожалуйста, введите CAPTCHA снова.