Декамерон, или Пир во время коронавируса. Сонеты и проза

Loading

Сегодня после завтрака я выйду на балкон и спою мою любимую арию Каварадосси из третьего акта «Тоски». К сожалению, как у каждого радикального лекарства, и у этого будет побочный эффект. Конечно, погибнут все пролетающие мимо птицы, получат тяжелую нервную болезнь несколько выпускников консерваторий…

Декамерон, или
Пир во время коронавируса

Круглый стол
Часть вторая. Сонеты и проза (#51 — #76)

Александр Биргер, Александр Левинтов, Артур Шоппингауэр, Борис Вайнштейн, Борис Тененбаум, Владимир Янкелевич, Дмитрий Гаранин, Игорь Юдович и др.
Продолжение. Начало

От выпускающего редактора

Несколько сопутствующих пояснений в продолжение круглого стола. В этой части мы дадим сонеты, как содержащие строку из «Любовной науки» Джона Донна в переводе Кружкова «Дурёха! Сколько я убил трудов…», так и не содержащие таковой. Но дадим их в двух отдельных разделах. И дело не только в наличии или отсутствии упомянутой (пресловутой) строчки, но в общем настрое английской поэзии Барокко — сочетании несочетаемого: изысканной, виртуозной, возвышенной куртуазности с самым что ни на есть плотским, на грани пристойности, эротизмом. Если читатели-судьи будут голосовать, пусть примут во внимание, насколько нашим авторам удалось передать вот этот самый настрой. Что же до «просто сонетов», то их можно оценивать как просто сонеты.

И ещё. В этом круглом столе мы экспериментируем с поэтическими перекличками и диалогами. Это когда один пишет стихи, а другой сочиняет к ним подражания, вариации, moralité, обыгрывая темы в иной форме, размерности, тональности и т.п. Разумеется, такое сотворчество предполагает обмен написанным между авторами в процессе подготовки. И таковой был; время подготовки в этот раз было увеличено до десяти дней — кстати, аккурат столько провели в творческом карантине герои бокаччиевого Декамерона. В первой части можно увидеть перекличку лимериками между Александром Биргером и С. Л. В этой части будет сразу несколько таких забав. Заметьте, “вторичный” текст (отклик, вариация) всегда смещается вправо по отношению к “основному” тексту. Когда указываются два автора, то второй — это автор “смещённых вправо” стихов (строф).

Итак, продолжаем. Приятного чтения.

IV. Проза

 

13. Александр Левинтов
Главы из книги «Любовь, или Советский Декамерон»

13.1 (#51). Рюмка постного масла

О, эти незабвенные праздничные вечера в рабочих коллективах! Не участвовать в них имели право только тяжело больные и свежепредставившиеся.

Для начала все надираются в лоскуты — главные ударные силы ещё до застолья. Лишь пара тщедушных шахматистов чистоплюйски сидит за шахматной доской с одним стаканом сухого наперевес. Остальные — гуляй, Вася, жуй опилки.

Сколько бы ни было заготовлено и заначено по разным закутям и секреткам, а через час-другой гонцы-золотые пятки уже резво несутся в ближайший продмаг за первой производной.

Когда скандальный градус достигнут, распаренная публика валит на концерт или на танцы. Танцуют все. Особенно те, кто стоять уже не может. Тут же формируются временные творческие коллективы — выпить ещё или выпить с продолжениями. Я всегда попадал в эти межотдельские коктейли. И однажды сильно опростоволосился.

Составили мы интимный дуэт и забрались в класс, где работал и пьянствовал мой родной коллектив. В темноте пошёл типичный разговор ни о чём, с медленным раздеванием под рефрен «не пристраивайся», а чего мне пристраиваться, если дуэлянтка уже давно сидит у меня на коленях и дальнейшее развитие событий — только дело времени, а не отношений. Когда остался последний бастион сопротивления, я предложил выпить ликеру, нащупал на столе бутылку, какую-то закуску, мы чокнулись, жахнули…

Я не понял. А она вскочила с коленей и, зажав рот рукой, бросилась к запертой двери. Роняя стулья, догнал её и открыл дверь, она рванула в ближайший, неважно чей, туалет, где кто-то не то спал, не то молился своему унитазному богу праздничными харчами.

Минут через десять подруга вернулась, бледная и ослабевшая. Я нервно курил. Осенило зажечь свет.

То, что её интим оказался в квашеной капусте, а мой галстук — в селедочнице, — ладно. То, что, пробиваясь к двери, она опрокинула гору грязной посуды, сойдет. То, что я, потянувшись за бутылкой, опрокинул только-только початое шампанское — даже это пережить можно. Но то, что мы с ней по ошибке выпили… — тут я рванул в тот же туалет. И долго расставался с постным маслом, которое принял впотьмах за ликер.

13.2 (#52). В одну сторону

— Ну, здравствуйте. Моё место четырнадцатое. Это нижняя полка?

— Верхняя. У меня тринадцатое.

— Везёт же людям! Вы, простите, до конца, до Минвод?

— Нет. Я в Мончегорске схожу.

— Будьте любезны, привстаньте, я свой чемодан под Вас подложу. Вот, спасибо! А Вы, девушка, куда?

— В Самару.

— Домой?

— Домой.

— А Вы, бабуля? О, кажется, тронулись! Это Ваши внуки, бабуля?

— Дети.

— Билетики приготовьте! Постель брать будете?

— А чай когда будет?

— После Смоленска. А, что, мелких нет? Тогда ждите сдачу, пока со всего вагона соберу. В туалет только после санитарной зоны, за Петушками.

— Прямо с работы, голодный, как черт. Вы позволите мне тут с краю? Да Вы не уходите, не уходите! Что это мне там наворочено? Так, яйца: это круто. Котлеты. Ух, теща делает — духовитые, так, малохольные, опять эта полтавская. Ну, что ж мне одному, давайте вдвоём.

— У меня кура, картошка вот отварная, в мундирах, лещ, сам вялил.

— Непогано. Девушка, а вы будете? Бабуля, полпальчика. Да Вы не стесняйтесь!

— Ну, поехали!

— За здоровье!

— О, «Серп и Молот»! Уже два километра проехали!

— Меня Виктором зовут.

— Сергей. А Вас?

— Надя.

— А вас, бабуля!

— Настасья Филипповна, какая я тебе бабуля? Ты, чай, старше меня будешь!

— Это от бороды так кажется. Ну, за знакомство!

— У меня тушенка есть и помидоры и ещё компот вишневый.

— Так, что ж ты, Надюш, молчишь? Мечи свою тушенку. Настасья Филипповна, а Вы чего стесняетесь? Да берите её руками. Эх, сольцы не хватает.

— Как не хватает, а это что?

— Ну, живём! Надя, Настасья Филипповна, за вас, за прекрасных дам, так сказать. И локоток навытяжку. Поехали!

— Быстро мы её уговорили.

— Так вот и следующая. Кока-колой забивать будете? А дамы? А пивом?

— Что это мы все на «вы»? Вон, уже Мытищи, а мы всё на «вы».

— И правда. Виктор, а вы, то есть ты — не горячишься?

— Поздно выпитая последующая напрочь губит предыдущую.

— Пойдём покурим.

— Это можно. Сейчас добьем эту в два приема — и на перекур.

— Поехали!

— Да вы уж давно едете.

— Настасья Филипповна, не боись. А, вы, кстати, в кино не снимались? Что-то мне ваше имя хорошо знакомо. Или, может, по телевизору?

— «А ну-ка, девушки, я сама» — про секс по телевизору.

— Надюш, а вы курите?

— Чай будете?

— А как же! Сколько нас? Тогда шесть. И ещё три, потом.

— Не, я не пью.

— Тогда ещё два, но потом.

— Сейчас Бологое будет. Надо бы пивка взять.

— И ещё пару водовки, а то у меня кончается.

— У меня ещё есть. Но взять надо бы.

— Мужик, это путем. Я таких уважаю. Ты сам-то откуда?

— Свой. Из бывших еврейцев. Теперь мы — караимы. Домой еду, в Ташкент. У меня деда репрессировали, зазря — думали, что крымский татарин, а он караимом оказался.

— А какая разница?

— Татарам вино нельзя. А нам можно.

— Впервые слышу о таком народе. У вас, что АССР своя была или округ национальный?

— А черт его знает. Я в Ташкенте родился. Темнеет как быстро!

— Да. А я с «Красного Пролетария». Может, слышал?

— Вроде. Надо бы Надю уговорить покурить.

— Это не по моей части.

— Куда-то подъезжаем.

— Мценск. Тут антоновка мочёная — лучшая в мире.

— Так я четыре пива беру, а ты пузырь.

— Два, а то ночью — где ж её прикупишь?

— Я в Янауле знаю магазин — 24 часа и всего пять минут туда-пять обратно.

— А мы когда в Янауле будем?

— Часа в три ночи, если не опоздаем.

— А мы не опаздываем?

— Товарищ проводник, насколько мы опаздываем?

— На пять. Стоянка будет сокращена, не разбегайтесь.

— За билеты берут — бешеные бабки, а порядка как не было, так и нет.

— Вот этого, говорят, скоро скинут — порядок начнётся.

— Как же. Можно подумать, от него что-нибудь зависит. Тут, брат, такая мафия — мало никому не покажется. Ты где служил?

— В Североморске.

— То-то я смотрю — чего ты такой весь из себя лысый? А я в Забайкальском. Вот где рыба-то настоящая. Хариусы, таймени с меня ростом.

— Хорош заливать-то.

— Да мы в химроте, знаешь, всего два запала — и вся рыба наша. Только успевай собирать, пока она в Китай кверху пузом не уплыла.

— Интересно, чего они шебуршатся там? Надюш, можно?

— Конечно, конечно. Мы уже переоделись.

— Приготовьте документы и вещи для досмотра, заполните декларации!

— А, что — уже Казацкая Лопань?

— Ща погранцы пойдут, надо срочно допивать, а то опять приебутся: «контрабанда».

— Так у меня ж заначка.

— Давай, давай, наливай быстрей! О, уже в соседнем купе. Ну, будем!

— Бабуля, Настасья Филипповна! Вставайте, шмон, пограничники.

— Что, Выборг?

— Само собой.

— У Вас паспорт просрочен.

— Как просрочен? Как просрочен? Вот же вкладыш.

— А, да, действительно. Сколько валюты везете?

— Какой валюты?!

Российской, не американской же!

— Да какая ж это валюта! Рубли ведь!

— Для вас, может, и рубли, а для нас — валюта. Больше одной тысячи нельзя. Постановление Верховной Рады от вчерашнего числа.

— Да что ж я с одной тысячей делать буду? Мне ж за койку платить надо? — Надо. А жрать? А это самое? Я ж в отпуск еду.

— Это меня не касается.

— Это самое, товарищ лейтенант, может договоримся? У меня — кристалльского разлива, корешам вез. Чистейшая.

— Ладно, в следующий раз декларируйте. Не самопал?

— Настоящая! У меня там кореш работает. Специально на сувенир воровал. Вспоминать будете.

— Суки!

— Я ж говорю — никогда в этой стране бардак не кончится.

— В той тоже.

— Наливай!

— Надюш, давай с нами!

— А что, Котлас скоро?

— Да уж проехали. Вон, светает. Скоро Сызрань.

— Только немножко.

— Замужем?

— Была. Ох, пил, скотина! Так и сдох, не останавливаясь

— Да, не умеют у нас пить культурно. Вот мы с Витей, Витёк, ты уже спишь? Не боец. А вы кто будете?

— Учительница. Словесница.

— Как же, как же, Герой нашего времени, как закалялась сталь, жи-ши пиши через и. А я — по научной части. Физик-теоретик. Про Эйнштейна слышали? Сейчас едем на конференцию, в Череповец. У него первый доклад, а мой — второй.

— А Вы про Курчатова слышали?

— Конечно, слышал. Но он так, практик, у меня в лаборатории таких — как грязи. Сейчас в науке докторов развелось, как тараканов нерезаных. А что мы все на Вы? Давайте, Наденька, выпьем на брудершафт.

— Только я совсем немножко.

— Да я тебе, Надь, почти и не налил. Анекдот слышала?

— Совсем неприличный?

— Нет, не совсем.

— Так давайте.

— Давай. Мы же уже перешли.

— Хорошо, давай. Только зачем руками-то сразу. Ты хоть анекдот дорасскажи.

— Да чего там анекдот? Смотри, скоро совсем светло станет. Пока эти дрыхнут…

— Ну, подожди, я сама. Что ж они натопили так! Ой, что ж ты так сразу-то! Ой! Ещё!..

— Господи, третьи сутки едем, а все никак до Кургана не доберемся! Насколько мы теперь опаздываем?

— Проводник сказал, на 27 часов. Из графика выбились. Мы ведь ещё на Киевском начали опаздывать. Да под Волоколамском три часа простояли. Теперь не нагонишь.

— Слушай, надоела мне эта Надежда — во где стоит. Выручай!

— Не, я не по этой части.

— Смотри-ка — Кудымкар. А нас в школе учили, что там нет железной дороги. Как это нас занесло сюда?

— Остановка две минуты! Не выходить! Бабка, а ты куда прешь? Это ж купейный! Беги в хвост со своими мешками.

— Картошечка с грыбами! Каму картошечки?

— А водка есть?

— Сотня!

— У вас в Воронеже все такие стебанутые? Где ты такие цены видала?

— Хорошо, давай девяносто.

— Пятьдесят!

— Восемьдесят!

— Шестьдесят и пару пива впридачу.

— Тю, шутишь!

— Хорошо, без пива.

— Хорошо, семьдесят.

— Последние.

— И у меня последняя, а то б не уступила.

«Осторожно, двери закрываются! Следующая станция — Маяковская!»

13.3 (#53). Пигмалион и Галатея

В городе Тюмени, бывшей столице деревень, а ныне нефтяной столице страны и мира, развивая бытовой соцкульт, построили, ни с того, ни с сего, филармонию. Бывает. И уважаемые жители и гости этой столицы повалили в эту самую филармонию, благо и цены были туда недоговорные и даже иногда падали, и пиво почти всегда и почти свежее. В самом деле, в начале билеты шли по пол-стакана, а раньше — по полному и даже — по полтора. Теперь, наверно, на пустую бутылку эти билеты не поменяешь, если, конечно, по госценам, да кто теперь знает и помнит эти госцены?

А спрашивается, чего это весь город и даже последние бляди, которых в городе видимо-невидимо, со всего света, поперли в филармонию, если там в буфете выбор меньше, чем на вокзале?— А потому уважаемые жители и гости столицы нефти потянулись в филармонию и её поганый буфет, что, если взять бутылку и встать в фойе второго этажа к окну, то внизу и прямо под собой увидишь памятник знаменитому при Сталине сибирскому соловью Алябьеву.

Ну, и подумаешь.

То же мне, Бетховен нашелся, скажете вы и будете неправы. Вашему Бетховену такое и не снилось.

Поставлен Алябьев на небольшой постамент. А, впрочем, не целиком, а по зарез. Это в живописи бюстом называется, хотя до бюста и обрезан аккуратно так.

Был тот Алябьев длинноволос, но не как Гоголь — без волнистостей и локонов. И к тому же лысоват, но с пробором.

И всё это подметил пытливый взгляд ваятеля.

Если из окна в фойе второго этажа филармонии, взяв бутылку пива, посмотреть вниз, то увидишь гигантскую головку мужского члена или, как принято говорить среди уважаемых жителей и гостей столицы, залупу, в самом рабочем состоянии, не очень задорную, но внушительную.

Представьте себе аппаратуру диаметром метра в полтора! Кто ж не пойдёт после этого в филармонию и не посмотрит сверху на это чудо нашей сибирской природы, да ещё почти задаром?

Ладно.

В трёх тысячах километрах к западу от Тюмени, почти точно на запад от неё, был такой незатейливый город Калининград. Может, его тоже переименовали — теперь это уже не город, а просто зона, какая-нибудь там свободная и экономическая одновременно, что не бывает. У нас-либо свободная, либо — экономическая, либо — зона, а вместе — гадом буду — какой-то нонсенс.

Как и во всех наших городах, здесь был памятник Сталину и другим отцам народа. Когда меняли культ, Сталина положили в запасник в какое-то разминированное подземелье. А на его место поставили Родину-мать.

И народ повалил.

Да так густо, что пришлось город открыть и рассекретить. Новый аэропорт открыли, в нём — буфет с пивом. Школу современных танцев. МЖК. Ещё что-то. Словом, на глобусе нашей необъятной родины зажглась ещё одна звездочка.

Везде Родина-мать как мать. С мечом. То ли пришла, то ли просто стоит, то ли ещё что. Или с лавровым листом, как на Пискаревском кладбище.

А эта — вот с таким членом.

У неё правая рука опущена и палец в землю указывает. Если встать ей в профиль по левую руку, то указательный палец и сжатые в материнский кулак остальные пальцы составляют в анатомически совершенно точном месте незабвенную композицию богатырских размеров даже безо всякого пива. Одна мошонка — с человеческую голову. Да и основная деталь — любой бык-производитель позавидует.

И всё это — безо всякой филармонии, совсем бесплатно. В центре города, у трамвайной остановки и на светофоре.

Правда, место стало очень аварийным.

Чаще, конечно, по мелочи — бьют задний бампер.

Но иногда и трамваи с рельсов сходят. Светофор весь изранен и погнут КАМАЗами. Ходят слухи, из-за них хотят закрыть проезд крутому грузовому транспорту через центр. А как быть тогда с военной техникой? За трамвай её держать? Город хоть и открыли, а войск все прибывает — и из Литвы, и из Монголии, и из Германии, и даже от Фиделя. Конца и края им нет. Говорят — для баланса с эмиграцией. Туда — евреи, назад — вани-интернационалисты с пушками, охранники мира во всём мире. Диалектика и закон природы [К. Маркс. М. Ломоносов, Собрание сочинений, том ХХПШ].

Про «Мыслителя» известно. Его сделал Роден. С Давидом тоже все ясно — кто ж не уважает старика Микельанджело. Наверняка известно, кто из французов сбацал статую Свободы для ихнего Нью-Йорка.

С другими шедеврами — сложнее. Если кто и знает, то таких немного осталось. Кто сварганил Венеру Милосскую, какой ихний Фидий-Мидий? Или — бабу с острова Пасхи? Или — девушку с веслом? Неужели все надо валить на Ивана Шадра?

Малаховскую Родину-мать (не путать с Нинкой их пивной в Малаховке, вот же падла, никогда не доливает, даже своим!) и мечи из орала Вутетича — кто первым сделал? — ясно, что не Вутетич, а вот кто — уж никто, поди, и не знает.

Так и с Алябьевым и калининградской Родиной-матерью. Никто не знает их ваятеля.

А я — знаю.

Или… догадываюсь.

В Донецке, в художественном промкомбинате, ставшем знаменитым благодаря скульптуре Ильича с кепками (одна — на голове, другую вождь беспомощно и бережно мнет в левой руке, опасаясь ходоков всех стран, объединяйтесь!), работала одна баба по фамилии Сизокрылова. Вообще-то, это её псевдоним, с намеком на Голубкину, любовницу Родена и жену Андрея Миронова из «Бриллиантовой руки». А настоящая её фамилия, как и у Мухиной, — Слепнева. По первому мужу. Он же и единственный, и последний, и бывший. Девичья фамилия у неё была суперваятельная и полуимпортная — Глинская. Из французских поляков, то ли из тех, что перетрахались с нашими при Наполеоне, то ли в революцию 1848 года, то ли вообще в сибирской ссылке.

Муж её, Слепнев, бросил её, оставив квартиру, студию и налаженное дело. Помер, кажется. Оттого и бросил. А был он, говорят, знатный специалист по этому делу, ударник пятилетки, перетрахал не только весь Донецк, но и весь Шахтерский край, (про него ещё песню в своё время пели — «девушки хорошие тихой песней встретили», а может, не про него, а про него другую — «спят курганы тёмные»). Ну, короче, от этого дела он и помер, как Рафаэль на бабе. Не на своей, конечно.

И безутешная вдова продолжила дело своего мужа. И в память о своем великом и могучем трахальщике она увековечивала его несомненное достоинство во всех скульптурах, которые заказывали их донецкому комбинату.

А заказов было порядочно.

Это я только о двух заказах её рассказал.

А вы пойдите в любой город. Хоть в свой, хоть в чужой.

Приглядитесь внимательно.

То из кармана у Ильича в пальто торчит. То сталевар обеими руками свой агрегат ухватил. А то и вообще полное какое неподобство, особенно, когда пионэры с горнами.

Конечно, с годами пошли преувеличения и искажения. Сизокрыловой, чем дальше, тем здоровенней представлялся образ мужа. Да и желания неудовлетворенные возрастали. А потребности, особенно возрастающие, надо удовлетворять [Избранная переписка между К. Марксом и К.У. Черненко в 4-х томах, т.5, с.235–340].

Вот она и удовлетворяла.

Таким странным образом.

Творчество, оно, ваще, сплошная тайна. [Аристотель “Органон”, Бухарин “Советский Органон”].

V. Сонеты в подражание «Любовной науке» Джона Донна

 

Борис Вайнштейн14. Борис Вайнштейн

14.1 (#54)

Любой поэт — трудяга шелкопряд.
Он тянет нить и сам себе иголка.
Чтоб выткать за день хоть немного шелка
За ласку, за улыбку иль за взгяд.

Стараются не для Афин Паллад.
Ведь может вдохновить любая тёлка,
Кто к вам идёт навстречу втихомолку —
Она и есть причина всех баллад.

Дурёха! Сколько я убил трудов…
А рядом столько девушек и вдов,
Да и неверных замужем немало.

Ведь для тебя и поцелуй — Содом.
Чего ж опять тащу сонеты в дом,
Где барду ничего не перепало?

С. Л.

15.1 (#55)

Дурёха! Сколько я убил трудов,
Дабы твою приязнь завоевать!
Рубашку даже гладить был готов
И застилать (представь себе!) кровать.

Помойное ведро я выношу,
Поев, посуду мою (ё моё!),
Носки на спинке стула не сушу,
А бросил сразу в грязное бельё.

Я всё пропылесосил (во дела!),
Убрал… Я даже лампочку вкрутил,
Что месяц как сгоревшая была.
Накрыл на стол и чайник вскипятил…

Дурёха, сколько я трудов убил,
А ты… А ты банально не пришла.

15.2 (#56)

Дурёха! Сколько я убил трудов,
Сонет барочно-вычурный слагая.
И что же? Вдохновения плодов,
Кои должна б ты дать мне, полагаю,
Получено так мало, дорогая,
Что я тебе накостылять готов…

Ну, почему другим поэтам Музы
Достались безотказные?! Мою
Хрен дозовёшься. Без неё пою.

Слова натужны и стихи кургузы,
Их ритм коряв и синтаксис бредов —
Плоды не вдохновенья, но обузы.
Прелестны, как зелёные рейтузы.

Дурёха! Сколько я убил трудов!

15.3 (#57)

Дурёха! Сколько я убил трудов,
Стараясь от тебя того добиться,
Чем, будь ты милосердная девица,
Без лишних ухищрений и ходов
Вполне могла б с поэтом поделиться…

Я понимаю, это этикет —
Поэт, взывающий к прекрасной даме,
И дама, ему молвящая: «Нет!»
А он слагает следующий сонет…

Поэт, любимая, не юн годами
И знает, чем кончается сюжет
Извечный, разработанный не нами.

Дурёха! Сколько я убил трудов —
Не упущу… Но поиграть ещё готов.

16. Виктор (Бруклайн) и С. Л.

16.1 (#58)

Дурёха! Сколько я убил трудов,
Чтоб научить тебя искусству стихоплётства
Без псевдопафоса, без лишних слов
И без присущего всем бабам сумасбродства.

Я показал тебе, как рифмовать
И как рачительно плести за строчкой строчку,
Чтоб пухла от стихов твоя тетрадь
И чтобы знала ты, когда поставить точку.

Увы, ты посмеялась надо мной!
Ты предпочла трудам пустячные забавы,
И, повернувшись от меня спиной,
Ты упорхнула прочь, как мерзкая шалава.

Я не прощу тебе такого вероломства!
У нас не будет общего потомства!

16.2 (#59)

У нас не будет общего потомства,
Сколько б на то я ни убил трудов…
Дурёха, не твоё виною вероломство,
А просто — разница годов.

История смешная приключилась:
Показывал тебе, как рифмовать,
Тут подвернулась (рифмою) кровать
И что должно было случиться, то случилось.

Заполнена сонетами тетрадь.
Прекрасно знаешь ты, когда поставить точку…

Благословенна будь за эту ночку,
Что буду в памяти переживать.
За эту рану — ей не дам я заживать.
За стих, что жив… пока не завершаешь строчку.

 

17. Владимир Янкелевич и С. Л.

17.1 (#60)

Дурёха! Сколько я убил трудов,
Чтоб отучить тебя от гопака,
Я танцевать заставлю и коров,
Ну, а с тобой — не справился пока.

В балете марлезонском ты звездой
Пыталась стать, но видно не судьба!
Гопак, конечно, танец молодой,
Но в наш балет не впишется слегка.

Твой танец увидал мой друг виконт.
Увидев, молча в обморок упал.
Потом оправился и пережил афронт,
Но заикаться почему-то стал.

И… должное отдав такому стану,
Пошлю-ка я тебя в гарем к султану.

17.2 (#61)

— Пошлю-ка я тебя в гарем к султану, —
Подумал он, — султана тем уем…

Прекрасную отправил Роксолану
«Троянскою кобылкой» Сулейману
Хохол коварный, прямиком в гарем.

И Роксолана, а точней, Хюррем —
Уж что она султану станцевала,
Беллиданс ихний иль родной гопак,
Но Сулеймана — как околдовала…
Заставила жениться… Всё ей мало —
Беднягу под каблук себе загнала
Да так, что уж не рыпнешься никак.

Великая Империя стояла —
Хохлушка появилась и… херак![i]

17.3 (#62)

Дурёха! Сколько я убил трудов,
Чтоб с Джеймсом Бондом стали вы дружны.
Ты ж перепутала, с какой он стороны —
Ушла с дедком семидесяти годов…

Я сколько на тебя трудов убил.
Ввёл в высший свет, одел в атлас и газ.
Но всё испортил твой подбитый глаз.
Какой дебил тебе его подбил?!

А сколько времени и сил ушло,
Чтоб вытащить тебе из КПЗ.
Зачем избила в зоосаде шимпанзе?
Острижена теперь ты наголо…

Тебя воспеть хотел граф Эстерхази,[ii]
Но ты пришла на бал в противогазе…

17.4 (#63)

Сколько я убил трудов, дурёха,
Чтобы выглядела ты как Муза.
В пышной юбке смотришься неплохо,
Но… видны зелёные рейтузы.

Кружевной мантильи маскировка
Прикрывает грудь твою нагую.
Но… плечом ты повела неловко
И открылась всем татуировка:
«Не забуду… бля бу… мать родную!»

А когда ты с графом танцевала —
Кирзачами ноги оттоптала…
Нет, терпеть такое не могу я!

Как пришло на ум тебе, заразе,
Припереть на бал в противогазе?!

17.5 (#64)

Дурёха! Сколько я убил трудов,
Ради любви моей к тебе!
Я касамутрить был готов —
Но… ты глуха к моей мольбе!

Ах, до чего же хороша!
Твои как моря синь глаза,
И зад, и бёдра, а душа…
Нет, душу затмевает зад.

Дурёха! В силах ль ты понять —
Моей любви натянут нерв!
Его сейчас легко порвать,
Но лучше б обойтись без жертв!

Ты мне добавила седин.
Верну обратно в магазин!

17.6 (#65)

Касамутрить ранним утром
Разрешает камасутра.
Смыкнул масю с утреца,
А потом попил пивца.

Это, право, очень мудро
Предаваться камасудру
Цельну ночь и следом день,
Ежли можешь и не лень.

Мы же, пожилые люди,
Касамудствовать не будем.
Нам что Кама, что Ока,
Что с утра, что с вечерка…

Мутна суть, мусолим спам мы,
То ли — «мамы мыли рамы»

VI. Просто сонеты

 

18. Артур Шоппингауэр

18.1 (#66). Карантинный сонет

Коронавирус здесь? Какая ересь!
Подать гадалку… эту… Медицинну!
Вакцину мне! Корону за вакцину!
Казню, пожалуй, в картах разуверясь.

Теперь зовите старого халдея,
Про всё на свете у него папирус,
И, в том числе, про королевский вирус.
Жду не дождусь, ногами холодея.

Халдей рекомендует вертухая,
Ну, что ж, идёт, идея неплохая!
Позвольте… вы полковник госнадзора?

Встречались мы… у Моники Беллучи,
А между тем, Король, на всякий случай,
Казните всех подряд и без разбора.

18.2 (#67). C’est la Vie

Однажды в суровую зимнюю пору
Я ночью проснулся: и вижу Брэд Питт
На нашей кровати кого-то скрипит,
И дальше по тексту и договору…

А случай простой, проще пареной репы,
Когда вместо пламени — тления стыд,
И ты понимаешь что, малость остыл…
Расскажет жена про наружные скрепы,

Которые только она выбирала,
А я вот кую тут свой меч из орала,
И маяться буду вокруг до утра…

Но, главное, свежесть я чувствую кожей,
И очень похоже, жена моя тоже:
Vive la France et ménage à trois!

Александр Биргер19. Александр Биргер

19.1 (#68)

Артуру Ш. на Пеликанов Залив

Каштаны шумят на Украйне как прежде.
Если ты слышишь — скажи.
Сегодня как прежде дух наш — в надежде.
Давно пересёк рубежи.

Правда ныне, мой друг, никому не видна.
Её не заметишь, в упор глядя.
Она ненадежна, фальшива до дна —
Вроде ржавого (помнишь?) гвоздя.

Не каждая строчка несёт перемену,
Но снова поэты в седле.
Перо заточил, стих про правду и пену —
В портал на вороньем крыле.

Вирус не страшен вам у Залива.
Плывут пеликаны неторопливо…

20. С. Л.
Вариации на темы Александра Биргера

20.1 (#69)

Каштаны шумят на Украйне как прежде.
И ночи как прежде тихи.
Спасенье, как прежде, в одной лишь надежде,
Что выведут к свету шляхи.

Прекрасная сказка так сладка невежде,
Так маревом манит — держи!
Но надо в заляпанной грязью одежде
Преодолевать рубежи…

Свобода, я знаю, приходит нагая.
В руках её нету цветов…

Стихи про надежду и правду слагая,
Надеюсь, немножко я ей помогаю,
Ну хоть на чуть-чуть я тех превозмогаю,
Кто встретить её не готов.

20.2 (#70)

Правда ныне таиться должна аки тать:
Столько правд будет правде под стать.
Вот одна — чем не правда? — фальшива до дна,
С пропагандой плешивой переплетена…
Как узнать, кто она? Как узнать?

20.3 (#71)

Неторопливо в разные страны
В водах Залива плывут пеликаны…
Вирус не страшен, коли страхом нашим
Он прихотливо не разукрашен.
Страха тоскливы фантазмы и странны…

 

21. Борис Тененбаум и Владимир Янкелевич

21.1 (#72). Диалог в четырнадцать строк

— Сваливший заграницу сын отечества,
Его просторы позабыл вполне.
И я теперь — обломок человечества,
И нужен только детям и жене.

— На кой нужны идеи иудею?
И так есть в Штатах душу чем потешить.
Живи себе спокойно — не худея,
Чтоб общий вес евреев не уменьшить!..

— Несладко птицам в вольном их полете,
Холодный дождь их гонит под карниз.
И жизнь моя, как пуля на излете:
Жужжит и плавно забирает вниз.

— Жужжит чужая.
Ту, что наша — не услышим.
Здесь — дома — сладко…
Ну, жужжат…
Живём как дышим.

 

22. Борис Вайнштейн и С. Л.

22.1 (#73). Сонет на пару

— Сейчас запрещено сближенье тел
И есть простор для творчества поэта.
Раз мы в обиде, но не в тесноте.
И так кричишь «Карету мне, карету…»

И крик твой умирает в пустоте…

— Карета заплутала, видно, где-то.
И в пустоте простора вовсе нету.
И тел… Когда б хотел, да все не те.

Нет воздуха, когда в нем нет движенья.
Нет жизни, если нету тел сближенья
В сметающей сомненья наготе…

Стерильный мир. Возможно, он возникнет.
Никто в нём не заплачет и не вскрикнет.
Прекрасный мир!.. Я б видеть не хотел.

VII. Проза

 

23. Борис Вайнштейн

23.1 (#74). Тяжелая болезнь

В поликлинике он числился терапевтом, но известно было, что он может излечить любую болезнь. Слава о нем гремела по всему микрорайону.

Вот и сегодня к нему была длиннющая очередь, хотя до конца приема оставался всего один час. Он нажал кнопку, над дверью вспыхнула надпись «Войдите», и в кабинет вошла женщина средних лет, судя по одежде — среднего достатка, а судя по выражению лица — очень средних умственных способностей.

— Что у вас? — спросил доктор.

— У меня муж, — с готовностью ответила пациентка.

— И где он? — поинтересовался доктор. Удивить его было совершенно невозможно.

— Он в коридоре — сказала пациентка. — Пусть пока посидит.

— Пусть. — легко согласился врач. — Что с ним?

— Память стал терять, доктор, ничего не помнит, самых элементарных вещей.

— То есть? — захотел деталей врач.

— Все время молчит, доктор. Все слова забыл. Мычит только иногда.

— Так-таки все слова? — не поверил врач.

— Нет. Некоторые помнит: «Дай, принеси, убери». А так только рукой показывает.

— То есть одни глаголы помнит? — уточнил терапевт.

— Да, то есть нет. Еще помнит одно существительное.

— Какое? — спросил врач.

— «Дура», — охотно процитировала жена пациента.

— Ясно, — сказал врач. — Приведите пациента.

Женщина, вышла и тут же вошла с сумрачного вида мужиком. Мужик сел на стул, вынул из кармана газету, развернул и стал читать про футбол.

— Вася, — чуть повысила голос жена.

— Чего тебе? — оторвал взгляд от газеты мужик. На лице его ясно можно было прочесть одно: «Глаза бы мои тебя не видели».

— Вася, ты у врача.

— Зачем? — удивился мужик. — Что я тут забыл?

— Видите, доктор, — чуть ли не заплакала жена. — Не помнит. А я его целую неделю уговаривала, не уговорила, за руку привела.

— Всё понятно, — сказал врач. — Вася может пойти обратно в коридор.

Мужик тут же исчез.

— Погодите, — сопротивлялась жена. — Может, вы его осмотрите. Молоточком хоть отстукаете.

— Не надо, — сказал доктор. — Мне всё ясно.

Жена явно сомневалась, но уступила по причине уважения к опыту светила.

— А что у него? — робко поинтересовалась она. — Склероз?

Врач явно не хотел ее расстраивать и молчал. Наконец все-таки сказал:

— Нет, хуже.

— Но что, доктор? — ужаснулась женщина.

— Гимене́ус вулга́риус, — неохотно ответил врач.

— А по русски? — еще больше испугалась жена пациента.

— Не лечится, — перевел на русский доктор.

— Совсем не лечится? — заохала женщина — Может иголки или усиленное питание? Правда, я его и так на убой кормлю. Или на курорт с ним съездить?

— Ничего не поможет, — сказал доктор — не тратьте зря денег. И к знахарям разным не водите, а то развелось сейчас шарлатанов.

На женщину жалко было смотреть.

— Впрочем, — сказал врач, подумав, — есть одно средство. Не всегда работает, но если проявить терпение… В лечении.

— Всё что угодно, — вся просияла жена. Видно было, что она готова спасать мужа любым способом.

— Ему нужен полный покой, — объяснил доктор. — У него поражение задней стенки передней части мозжечка… Ну да вы все равно не поймете. Ну, в общем так. Оставьте его в покое лет на 10 или 20. А чтобы наверняка вылечить — лучше на 30. Не приставайте к нему, не лезьте с разговорами и не учите его жить. И он постепенно придет в норму.

Женщина выслушала врача с очень расстроенным видом, но она понимала, что выбора у нее нет.

— А пить ему можно? — только и спросила она.

— Если не алкоголик, то без ограничений, — сделал заключение врач. — А если сопьется, то милости прошу, приводите.

— А вам часто его надо показывать с этим, ну вульгариусом? — спросила женщина.

— Раз в год достаточно, — подвел итог врач.

Женщина достала кошелек и вынула оттуда несколько купюр.

— Не надо, — отвел ее руку врач, — тяжелых больных я лечу бесплатно.

Жена пациента вышла.

«Одно доброе дело сегодня сделал» — подумал врач и нажал кнопку,

Над дверью загорелась надпись «Входите».

24. Дмитрий Гаранин

24.1 (#75). Полёт в Америку с семьёй (сон)

20-го января мне возвращаться в Америку с каникул, и по этому поводу срочно снится сон.

Летим всей семьёй, включая жену Елену и дочь Марину. Билеты приобретены в день отлёта, горящие. Прямо на сегодня, через пару часов. Марина — большой молодец. Сумела между делом купить прямо со смартфона ещё один билет для меня на внутренний рейс в Америке, отлёт прямо по прилёте туда.

Остаётся схватить багаж, который уже собран, никаких проблем, и продвигаться в международный аэропорт Франкфурт. Тут начинается сюр. Такое чувство, что мы находимся в Нью-Йорке, но аэропорт Франкфурт совсем близко, в двух кварталах. Поэтому я решаю идти пешком. Ведь садиться на метро — большой крюк. Местность, правда, больше напоминает Москву. Мы в доме у бывшего метро «Щербаковская», ныне «Алексеевская» на Проспекте Мира. Надо проспект пересечь и идти по небольшой перпендикулярной улице. Сейчас вот пишу и знаю, что там Останкинская башня и зады ВДНХ. Но во сне там должна быть большая кольцевая улица и площадь. Надо до нее добраться, а оттуда всего пара шагов направо до аэропорта.

Причём, почему-то экспедиция проводится в два этапа. На первом этапе идём напрямик к искомой площади как бы по более крупной улице, левее. Но в действительности пробираемся по высокому берегу какой-то великой реки, типа сибирской. Местность горная, почти как на Кавказе или в Крыму. Пошёл проливной дождь, и мы спускаемся к реке по тропинке. Марина — большой молодец. Она прыгает по верхам, с камня на камень, и других этому учит. Я тоже прыгаю, потому что сам так делал и всех этому учил, когда Марины ещё и в проекте не было. Вниз текут потоки воды. Где чемоданы — неизвестно. Елена где-то рядом, старается не отставать. Ещё с нами какой-то парень, похожий на моего студента Джо из Нью-Йорка. Он отвечает за материальную часть и заметно отстаёт от группы. Добираемся до воды. Вода поднимается, наводнение. Река выходит из берегов. Материальная часть уходит под воду. Джо чешет затылок. Мы его ждать не можем и срочно опять поднимаемся на высокий берег. Я карабкаюсь впереди, веду семью за собой.

Вот, наконец, перед нами внизу открывается таинственный город с площадью в центре, на которой стоит памятник ворону Эдгара По. Чёрная такая птица с распростёртыми в полёте крыльями, на верхушке высокой каменной колонны. Но с нашей высоты монумент кажется маленьким. От красоты захватывает дух. Теперь я думаю, что это был Бронкс. Там нет памятника ворону, но есть домик Эдгара По. А возвышенная местность, с которой мы наблюдаем величественную картину — это парк, и по нему гуляют люди. Мы спрашиваем у них, как пройти в аэропорт Франкфурт, это должно быть направо. Нельзя ли это сделать, траверсируя склон, чтобы не спускаться вниз? Но они толком ничего не могут ответить. Ужасно тупые! Но я уже всё понял. Аэропорт действительно недалеко. Но шли мы к нему неоптимально вдоль той большой улицы, а потом реки, сделали крюк. Теперь ясно: что к аэропорту прямиком ведёт та маленькая улица вблизи нашего дома, которая пересекает Проспект Мира. Для чистоты реализации замысла мы сейчас вернёмся в исходную точку и оттуда пойдём по ней, там всего два квартала идти. Всё нормально, до отлёта самолёта остаётся час.

И вот у нас опять чемоданы, мы их катим немного в гору вдоль этой самой маленькой улицы. Марина — большой молодец. Она по смартфону справляется о графике вылета самолётов, нет ли задержки. Но там всё по графику. В высшей точке нашего короткого маршрута расположен буддийский детский сад и при нём ресторан, где в меню сеансы медитации. Мы делаем остановку в саду, медитируем. Наступает несказанное душевное спокойствие. Закрадываются сомнения — надо ли вообще сейчас лететь в Америку? Может быть, лучше пока побыть тут? Но нет, труба зовёт! До отлёта самолёта уже полчаса.

Мы берём чемоданы и продолжаем движение. Внизу, в конце нашего пути, показываются большие корпуса. Это терминалы аэропорта Франкфурта. Я ликую. Действительно, аэропорт совсем рядом, до него два квартала пешком, и я, наконец, нашёл кратчайшую дорогу. Больше мы никогда не будем ездить в него обычным длинным путём. Учу Марину, что нужно быть упорным и всё доводить до конца. Мы приближаемся к большим корпусам и выходим на берег реки Некар. Это, действительно, Франкфурт, но, по-видимому, речной вокзал. Видны какие-то катера. Аэропорт должен находиться правее. Но его не видно. Здесь, у берега реки, места мало и самолётам негде приземлиться. До отлёта уже 10 минут. Эйфория сменяется паникой. Сейчас самолёт улетит без меня, и я не попаду и на внутренний рейс в Америке!

Вокруг суета, снуют пассажиры, таксисты, носильщики в форменных фуражках. Мы спрашиваем у них, как пройти (или уже проехать!) в аэропорт. Никто ничего толком сказать не может. Все очень деловые. Настроение снижается до минимума. Я делаю последнюю отчаянную попытку. Оставив семью с чемоданами, налегке бегу вправо вдоль берега Некара. Это, конечно, полный абсурд, потому что Некар в Хайдельберге, где живёт Марина, и никакого аэропорта там нет. Вижу вдали огромный пассажирский самолёт, но он один и стоит стационарно, как памятник авиации. За ним дальше ничего в этом роде не просматривается. В общем, дело швах. Понуро, но быстро, возвращаюсь к семье.

Елена и Марина — молодцы. Жена меня совсем не пилит, не говорит, что я дурак на другую букву. Очень нежна и предупредительна. Марина тоже старается помочь, найти какой-то вариант. Наконец, один из носильщиков в форменной фуражке, войдя в моё положение, предлагает выход. Я срочно должен сказаться больным и взять справку от врача, чтобы вернули деньги. А потом договориться об академическом отпуске на год (саббатикал), тогда в Америку вообще лететь не надо, можно это время провести в Европе. Поработать в одном из европейских научных центров. Я же ещё ни разу не брал саббатикал, он мне причитается! Отличная идея! Во всяком случае, ничего лучше в голову не приходит. Марина немедленно начинает организовывать всё это по смартфону. Я расслабляюсь и просыпаюсь. Вскакиваю как на пружине и хватаю Айпэд, чтобы весь этот бред записать, пока не позабыл.

25. Игорь Юдович

25.1 (#76). Обращение к гражданам Соединенных Штатов Америки

Понимание жизни приходит с опытом. Но в критической ситуации важно вспоминать об интуиции. Я проработал четверть века в корпорации с полным и окончательным интернационалом, но, как многие бывшие в гостях в Сан-Франциско знают, этот интернационал с сильным азиатским акцентом. И среди всех-всех-всех разного желтого цвета мне как-то ближе по духу были филиппинцы. Объяснить невозможно — смесь опыта и интуиции.

Ближе к делу.

Сижу я вчера в парикмахерском кресле, а вокруг идет оживленная дискуссия 5-6 парикмахерш, этнически светленьких, о том, какими салфетками — по концентрации алкоголя в них — надо вытирать инструмент, кресла, столы и телефоны.

Короновирус! Все ссылаются на какую-то свою информацию. Кто-то утверждает, что не менее 60%, кто-то говорит о 90% и так далее. Мой парикмахер-филиппинец долго молчал, а потом говорит: «Все это херня. Единственное, что может помочь, это 40%. И не снаружи, а внутрь». Ну, какой, однако, молодец. Наш человек!

Поэтому, как человек, давно понявший сермяжную правду о короновирусе, предлагаю — на своем примере (смотрите фотографию) — универсальное лекарство. Единственным мелким побочным эффектом является головная боль по утрам. Но зато можно не заморачиваться порядком и дозой приема лекарства. Не болейте! А если что, лечитесь по моему методу — и будете здоровы!

Ниже на фотографии предлагается мой домашний список лекарств.

ОБРАЩЕНИЕ
к гражданам Соединенных Штатов Америки

Уважаемые сограждане! Дамы и господа!

Наступают тяжелые времена. Что-то надо делать и делать немедленно. Поскольку мое предложение бороться с напастью короновируса внутренним втиранием 40% раствора алкоголя прямо в желудок не нашло поддержку в Средствах Массового Оболванивания и в самом народе Соединенных Штатов, и поскольку этот самый народ по-прежнему вместо водки, текилы, кальвадоса, виски, сакэ, граппы и, извините за дурновкусие, бурбона скупает туалетную бумагу и мясные консервы, совершенно не замечая противоречия и даже иронии в своих действиях, то остается самое последнее, но самое радикальное средство, радикальное лечение. В одной замечательной стране это лекарство уже пробовали… и оно не помогло. Идея итальянцев победить короновирус массовым пением с балконов — революционна, оригинальна и проста в исполнении… но совершенно не подходит для музыкального итальянского народа. К сожалению, она вызвала прямо противоположную реакцию вируса — заслушавшись прекрасных неаполитанских песен и арий Верди-Пучини, он, то есть — вирус, стал массово размножаться от полученного удовольствия и желания дать своим потомкам такую же редкую возможность насладиться шедеврами итальянской музыки.

Другое дело — Соединенные Штаты. Именно здесь вирусу будет дан решительный бой. И начну его — я! С сегодняшнего дня я начинаю свою решительную персональную борьбу с вирусом. Сегодня, где-то после завтрака я выйду на балкон и спою мою любимую арию Каварадосси из третьего акта «Тоски».

К сожалению, как у каждого радикального лекарства, и у этого будет побочный эффект. Конечно, погибнут все пролетающие мимо птицы. Возможно, получат тяжелую нервную болезнь несколько выпускников консерваторий, случайно оказавшихся в моей деревне. Но, согласитесь, это все мелочи в сравнении с полным и окончательным уничтожением этого подлого захватчика. Ибо еще не родился такой вирус, что выдержит мое пение.

Если на подобную решительную борьбу станет хотя бы небольшая часть населения страны, то мы победим!! Главное — собраться вместе. Как итальянцы. В единстве — сила.

Viribus unitis!

Присоединяйтесь, сограждане! Вчера было рано, завтра будет поздно.

Окончание

___

[i] Распространённой в турецкой культуре, отразившейся даже в популярных сериалах, является негативная оценка Хюррем Хасеки-султан (Роксоланы) как безжалостной, коварной и нелояльной к стране интриганки, погубившей талантливого, просвещённого и благочестивого старшего сына султана Шехзаде Мустафу ради того, чтобы проложить путь к трону своему сыну, алкоголику Селиму Второму и его столь же бездарным, слабым и неудачливым потомкам, приведших великую империю к упадку.

[ii] Выдающийся венгерский писатель Петер Эстерхази, подозреваем, появился тут рифмы ради.

Print Friendly, PDF & Email

12 комментариев для “Декамерон, или Пир во время коронавируса. Сонеты и проза

  1. Левинтов — с большим отрывом. Славная традиция Венички Е. продолжена с блеском.

    1. Это скорее заслуга выпускающего редактора, чем автора — надо уметь отбирать.

  2. Изобретен новый жанр — гибридные сонеты! Самые сердечные поздравления коллегам!

  3. К нам приехал ухарь их Ухани,
    рассказал, что моется в лохани:
    — Лихо гоним вирус мы хлопками,
    лопухами вирус ухает и хает.
    «Хорошо живётся в малахае.
    И чего сбежал я их Ухани?»
    А на улице ухи благоуханье
    и лохов пархатое порханье.

  4. Григорий Быстрицкий28 марта 2020 at 11:31 | Permalink
    Уважаемая Инна, раз уж вы остановились на этих трудах, объясните пожалуйста, как эти пыльные опыты прыщавой юности относятся к коронавирусу?
    ____________________________________
    Уважаемый Григорий, за меня все объяснил Выпускающий редактор Мастерской, который написал: «четвёртая номинация — прозаические произведения — весёлые истории (воспоминания или рассказы) о драматических ситуациях». Другими словами, коронавирус — только повод. Ведь и Декамерон не о чуме. В нем истории на любые темы, что каждому больше по душе.

  5. Куда-то пропала частица \»-ся\» в слове преставившийся. Поделом мне, нечего хлеб у В.Ф. отнимать!

  6. Александр Левинтов
    Главы из книги «Любовь, или Советский Декамерон»
    13.1 (#51). Рюмка постного масла

    О, эти незабвенные праздничные вечера в рабочих коллективах! Не участвовать в них имели право только тяжело больные и свежеприставившиеся.
    ___________________________________________
    Замечательно, просто зарисовка с натуры. Только надо исправить «приставившиеся» на «преставившие», если только в этом не был заключен автором какой-то еще другой смысл.

    1. Уважаемая Инна, раз уж вы остановились на этих трудах, объясните пожалуйста, как эти пыльные опыты прыщавой юности относятся к коронавирусу?

Добавить комментарий

Ваш адрес email не будет опубликован. Обязательные поля помечены *

Арифметическая Капча - решите задачу *Достигнут лимит времени. Пожалуйста, введите CAPTCHA снова.