Соломон Воложин
Про исключительность
Особенно страдают непониманием разнообразия вceвозможные утопии, но элемент утопизма есть, по-моему, в любой социальной прогpамме, которую устроители творят на свой вкус. Так нам был навязан coциализм, а теперь — «рыночные реформы».
Ю. Чайковский
Я опасаюсь вживую встречаться с тем, о ком писал. Я ж лезу в душу, разбирая произведение автора имярек. И каким ни самовыражением является его творение, но и всегда скрыт в его произведении художественный смысл, который я считаю подсознательным — в большой мере — идеалом. Поэтому имярек, опубликовавшись, может чувствовать себя достаточно спокойно: никто ж или почти никто не поймёт, что хотел сказать автор. Кто что ни поймёт и ни скажет — будет не то, и имярек внутренне посмеётся. И ему будет хорошо, как улитке в своём домике. Ну а если кто-то улитку вытащит на всеобщее обозрение… И вдруг мне это удалось… Брр. Как неуютно будет смотреть в глаза ему при встрече.
От Ольги Ильницкой отвертеться не удалось. И, хоть я считаю, что спрашивать у автора о его творении не стоит (тот всё равно не знает, если подсознание, а не сознание участвовало в том творении), я всё же спросил:
— Ну и как: угадал я вас с этим демонизмом?
— Я скорее склонна не к Ницше, а к Ганди. Для меня фашизм и коммунизм — это почти одно и то же, и обоих я ненавижу.
— Хм, а между Ницше и Ганди есть общее. Я для себя считаю, что один — активный демонист, а второй — пассивный.
И вот я открываю последний опус «Есть много в мире странного…» в подаренной мне ею книге «Божий человек. Книга про всё хорошее» (2007). Литературно-художественное издание (первое произведение в нём — см. тут, его я не читал и мой читатель имеет уникальный шанс, проверить, годится ль мой синтез из анализов других рассказов пригодным — без анализа — и для этого).
Литературно-художественное издание…
Ого! Строго говоря, без претензии на художественность в моём понимании. (А моё понимание, что художественность — это противоречивость текста.) То есть, мне тут нечего делать, ибо нечего объяснять. Всё будет в какой-то мере сказано «в лоб». Вероятно, тут произведения прикладного искусства. В том смысле, что будут предназначены для усиления того или иного чувства, заранее автору известного. Лирика то есть. То, против чего меня теперь понесло до неприличия резко восставать. Из-за оранжевой предреволюционной обстановки в России. Обстановки, в которой всё, что «в лоб» — как сильнодействующее — очень приветствуется оранжевыми. В первую очередь — публицистика (которая и вовсе за гранью искусства, даже и прикладного — а то хоть с условностью, но с не выходящей в действительность, как, например, прикладная одна из последних песен Макаревича).
Итак, приступаем.
Опус на полстраницы. Сон. К которому «я»-повествователь относится как к некоторым образом длящемуся в яви. Там, во «сне», — заяц. Тут, в яви, «всегда лежит в кармане очищенная морковка».
Ну литературная явь, конечно. Я не думаю, что, придя ко мне в гости, автор, не будучи «я»-повествователем из своей книги пятилетней давности, имела в кармане морковь.
И вопросительным знаком после слова «морковка» опус кончается…
«Ну, кому расскажешь, почему у меня теперь всегда лежит в кармане очищенная морковка?»
То есть, некая претензия на загадочность. На какое-то изменённое психическое состояние. Транс… Во сне с зайцем был некий разговор… И «шли коты на задних лапах, и кошки обнимали детёнышей»… Всё вась-вась.
Ну прямо как Ганди — ненасильственное сопротивление.
(Оранжевые тоже на словах не за силу. На словах. Пока количественно не превзойдут противников, как в революции роз: превзойдут, тогда уж можно про ненасилие забыть и взять здание парламента штурмом.)
Нет, правда: не от страшной ли травмы в действительности так алчут грёз, снов наяву:
«Теперь я стану ждать, когда попаду туда, к серым и чёрным камням, по которым идут перламутровые коты с детёнышами и заяц цокает в ответ. Я стану ждать…».
Это ж написано так, что не поймёшь, это ещё длится сон, или он уже кончился. Было б написано с красной строки — значило б, что после сна. Но написано просто через точку и один пробел после такого: «Он процокал в ответ». Заяц. В ответ на вопрос: «Что тебе принести? Морковку?»
А в яви ж «я»-повествователь ещё и очистила морковку… Боже! Какая экзальтация…
Аж мурашки по спине, — каким несчастьем должна быть побуждаема такая оголённость нервов (Ильницкая успела мне сказать, что книга посвящена её сыну. С тем, видно, что-то плохо).
Это я пытаюсь всё же что-то объяснять кому-то нечуткому…
Благодарное ли это дело?
Когда Гуковский все невнятности в поэзии Жуковского выводил не только из несчастной любви Жуковского, но и из лишенства всего поколения, обманутого кровавостью Просвещения, французской революции и Наполеона, — поколения, нашедшего спасение лишь во внутренней жизни в качестве прошиллеровских «поклонников всего “высокого и прекрасного”» — это было благодарное дело. Обнаруживалась самая глубокая суть романтизма, философская суть — солипсизм. И нравственная суть — эгоизм. И становилось очень понятным, почему именно романтизм был тем прекрасным цветком, что украсил тогда всемирно-историческую победу капитализма и национально-освободительные движения в Европе и Америке. А продлить к другой подобной победе — к победе империализма — понятным становилось, почему продолжение романтизма от лишенцев к победителям — почему ницшеанство в искусстве украсило конец Нового времени (в России — Чехов, Левитан, Чайковский, Станиславский, чуть не весь серебряный век). И даже толстовство где-то оттуда же родом. И гандизм.
Но не будет ли высасыванием из пальца применение всей этой тяжёлой артиллерии к Ильницкой? (Очень, кстати, органично ненавидящей коммунизм, в этой связи получается…)
Может, и не будет. Всё ж повторяется в мире. В России реставрированного капитализма, так и недореставрированного из-за народного традиционалистского менталитета, опять же есть посыл к освобождению. У тех же оранжевых. И не разливается ли этот посыл везде и всюду? В том числе и в Ильницкую проникая подспудным социальным заказом…
Ну глянем предпоследнюю вещь — «Счастье».
Тут уже полная страница. И опять — необычное: не во сне, а в яви общение девочки с… тарантулом. (Надо же было выбрать такое страшилище…) Наверно, специально. Некий, мол, аналог библейского рая, когда никто никого не ел и мирно пришли все к Адаму, чтоб он их назвал. С чего-де началось, к тому и пришло. Опять вась-вась. Возможно, как минус-приём относительно действительности, где дефицит добра.
Насколько краток рассказик, настолько длинны личные ассоциации из-за него…
Я переехал жить на Украину, в Одессу, из Литвы, охваченной национальным движением предраспада СССР. И где-то перед самым украинским референдумом о независимости (результат которого прикончил СССР) оказался в командировке в Киеве (поразил ещё стоявший тогда на центральной площади гигантский, впечатляющий памятник Ленину из тёмно-красного мрамора). Был поздний вечер, я был голоден, и перекусить надо было именно где-то на этой площади, ибо в заводском общежитии и вообще в том районе что-то съестное купить в такой час было просто немыслимо. Надо было у кого-то спросить. А и людей-то вокруг очень мало. Поздно. Я нацелился на одну пожилую женщину и хотел спросить не по-русски (у меня до 10 лет родным был русско-украинский суржик, но за 40 лет жизни в Литве я, оказалось, его забыл). Оказалось это неожиданным для меня самого образом. Открыв рот для вопроса. я услышал, что спрашиваю… по-литовски. Чертыхнулся и по-русски попросил разрешения сказать по-русски. Объяснил, что и почему у меня произошло с языком, и спросил насчёт еды.
— Забули рідну мову?!
— Ну сорок лет всё-таки…
— А як голосувати будете на референдумі?
— Против нэзалэжности.
— Тоді ласкаво просимо: геть з України.
Не помню теперь больше ничего, кроме нахлынувшей обиды. Я всё же родом из этой республики…
Это мнением таких сделалась оранжевая революция с Ющенко во главе, и они носили горячие обеды в палаточный городок на Майдан, а теперь, после поражения оранжевых, избрали в Верховну Раду крайне правую, профашистскую партию с характерным названием Свобода (мне это потому кажется характерным, что в моём мировоззрении полюсом Свободы является Порядок, а он сейчас не нужен оранжевым).
Но на самом Майдане в революцию, говорят, хозяйничали очень политкорректные люди. Телерассказ Шевчука меня впечатлил.
Я знал Шевчука в лицо, но не знал ни одной его песни и не знал его политических взглядов. И потому был введён в большое заблуждение. Его-то на самом деле оранжевые принимали как оппозиционера российской власти, такие ж и населяли Майдан. А я подумал, что его принимают как просто русского, представителя страны, фактически медленно, веками поглощавшей Украину. И, тем не менее, по Шевчуку: «…эти люди, эти глаза, добро, стремление к свободе… Я купался в этом…».
И я на секунду поверил в братство народов на новой основе. Националистической, что ли… (Националисты разных стран очень же хорошо ладят друг с другом, будучи отделены границами.)
Нет. Я в какое-то иное братство поверил.
Какое Ильницкая здорово выразила:
«Я подношу палец: он вдруг прыгает и ползёт к центру ладони и замирает — бархатный, нестрашный — в том месте, где у меня всегда вздрагивает, прямо на линии любви. Я сжимаю кулак, а он тихонько и ласково шевелится, и мы молчим. И нам счастливо».
Такой вот конец рассказа о том, как девочка приручила тарантула. Существо, наверно, потому и мерзкое для всех людей, что с ним невозможно вступить в контакт.
А героиня Ильницкой не такая, как все люди. Она как шаман первобытного племени.
Ведь что такое магия? Это первая форма религиозности, от последующих форм отличающаяся переживанием своего могущества. И шаман же верит, что может влиять на всё. Вот и девочка в рассказе, а за нею, похоже, и автор — верит. В силу добра.
Но тут, в рассказе, всё же сила и исключительность не на первом плане. И там бы и оставались, если б не моя страсть лезть в душу…
Третий с конца рассказ — уже разбиравшийся мною (см. тут сам рассказ тут). Недопонятостью читаемого привлекший меня тогда (страсть как люблю читать и недопонимать). (Наверно, в этом есть моя любимая противоречивость: и понятно, и как-то нет.) Тут опять изменённое психическое состояние. (Оно само уже есть противоречие, так как подразумевает существование и нормы тоже.)
Увижу ли я тут гандизм, если, про него помня, перечитать рассказ?
Увидел.
Так мало на свете света и тепла, что тихо с ума сходят некоторые. И врач в конце рассказа примирительно советует не приемлющему такое положение вещей автору (автор именно под именем «автор» присутствует в рассказе в качестве пришедшего в сумасшедший дом проверять, есть ли там, воплотился ли в яви персонаж, которого она сочинила, и оказалось, что воплотился):
«Мой вам совет. И не пишите».
Как видим, не послушалась. Это и есть гандизм — ненасильственное непослушание.
Что и у оранжевых в Киеве было на вооружении, и у розовых революционеров в Тбилиси до поры, до времени: просто не соглашались с результатом выборов.
Можно это как-то примирить с ницшеанством, результатом осмысления при первом моём подходе к рассказу? — Можно. Я ж это даже графически раз изобразил. Касаясь чеховской «Палаты № 6 и толстовства» (см. тут). Чехов-то болел толстовством, а был сам ницшеанцем. Какой-никакой бунт есть и то, и то. Как писал Скафтымов о пафосе Чехова: «совсем перевернуть, отбросить настоящее». — Ради чего перевернуть и отбросить? —Ради сверхстоящего, что есть «счастье, какое простым смертным не дается». Ну чем не оправдание для того, чтоб назвать Ильницкой свой сборник «Божий человек»?
Так что: я успокоился насчёт своего хотя бы приблизительного умения влазить в душу?
А если получившееся — против шерсти автору…
Господи, как же мне было неловко смотреть в глаза ей, которую я «поймал» на «изме», который не в фаворе у большинства даже и после реставрации какого-никакого капитализма с его принципом «человек человеку — волк».
Я б не смог так вас, Экс, умыть, как этот человек. У вас неважно с чутьём.
У меня действительно нет слога, и не мне бы писать. Но что мне делать, если у меня есть что сказать. Поэтому я решил не притворяться, а поступить наоборот. Показать просвещаемым, людям тёмным, что я в доску свой: говорю их языком. (Вы просвещаемым в принципе не можете быть, ибо считаете, подозреваю, что всё уже знаете.) Тем самым я как бы говорю им, чтоб они не читали профессионалов. У тех вериги на руках. Они не смеют игнорировать молчаливые корпоративные рамки. Одна из них — не применение теории Выготского (она переворачивает весь подход к интерпретации; она требует озвучить нецитируемое; по-ихнему это — ненаучно).
Кстати. Нецитируемое — это слово, которое не решился написать Выготский. А оно — следствие из его (не аристотелевского!) катарсиса, который подсознателен. Мне же терять нечего. Я решился и произнёс это слово. Что и является моим главным вкладом в развитие его взглядов. Это небольшое продвижение. Он же ввёл понятие последействия искусства: переведение катарсиса из нецитируемого состояния, то есть из бессловесного, в словесное. Отсюда один шаг до признания нецитируемости художественного смысла. Я его сделал.
А вы, Экс, всё же не читали ни одну мою статью о Чехове (я плохо представляю, что непредвзятый человек может не согласиться с сотнями — наверно, их сотни — моих доводов).
Уважаемый г-н Sweetheart!
Благодарю за вопросы и непрошенные советы. Они частично повторяют сказанное С.Воложиным. Уж не сам ли он сочинял Ваш пост? За неимением времени не буду говорить о мелких подколках и, главное, обо всем творчестве автора. Воспринимаю его как апологета Гуковского и Выготского. Может быть, вернее считать эпигоном, поскольку вклад Воложина в теории не замечен. К сожалению, не могу назвать его и популяризатором. Часто автор ограничивается важничанием именами. Стало быть, автор — пользователь. Считаю перехлестом поиски обязательных скрытых смыслов. Не всегда авторы играют с читателями в прятки, не всё творится подсознательно, а выводы нужно обосновывать.
Не нравится изобилие пустых разговоров и скачущие мысли, как в обсуждаемой статье. Сухой остаток в ней, если отжать брызги и пену, мал и скучен.
Есть словарные определения терминов, в частности, ницшеанства. Если термин используют расширительно, то об этом не лишне упомянуть. Учение Ницше совершенно чуждо взглядам Чехова, и их смешивание выглядит нелепо.
Наконец, амбиции автора не соответствуют его амуниции. Нельзя говорить о тонкостях литературы убогим языком с одесским акцентом.
Или ладно. Объяснюсь. В конце концов, читатель вправе в неспециализированном журнале не натыкаться на что-то сложное.
1) эпиграф не от той стенки гвоздь, — жалуется Экс.
От той. Смотрите. У меня есть утопия. Она состоит в том, что меня послушают взрослые люди со сложившимся мировоззрением. Меня, предлагающего им моё мировоззрение. Которое наверняка им не понравится. – Так прав я? Плетью ж обуха не перешибёшь. – Нет, я всё равно лезу со своим уставом не в свой монастырь. – Типичная надежда просветителя: ну как это может быть не принято, когда это так верно!!! – А шиш. Оно будет не принято просто потому, что не общепринятое. – В этой связи сколько-то права Тучинская насчёт психиатрии. Я ж знал, что будет принято в штыки. А полез. Причём не принято под самыми разными ярлыками, вплоть до противоположных: отсутвуют аргументы – занудство, перепевы – амбициозность (что означает, что дело не в форме, а в содержании).
2) чванство, — жалуется Экс.
Ну он выбрал слово похуже. А просто у просветителя в принципе уязвимая позиция: он – светлый, тот, кого он просвещает – темнота. Уязвимая позиция не может себя как-то не проявить. А ведь меня ж поблагодарит тот, кому я что-то открыл.
И так можно пройти по всем упрёкам. Во всех есть доля правды. Но – только доля. Малая. Подобраны ж самые плохие слова – и всё о форме. Неужели я так больно задел сутью?
Это травля, а не обсуждение.
Это не травля, г-н Воложин. Это объективная оценка Ваших опусов.
Прошло больше восьми лет, а Вы по-прежнему засоряете эфир своими тенденциозно-чванливыми опусами, приправленными навешиванием ярлыков и самлюбованием.
Однозначно, графомания.
Дабы не ошибиться в оценке проблемных статей С.Воложина, собрал небольшой обзор отзывов. (Привожу их с сокращениями ради экономии времени и байтов). Преобладает возмущение, переходящее в негодование. Цитирую:
«…убогость (по мысли, логике, языку) этого текста прямо пропорциональна его амбициозности и тенденциозности». (В.Коган).
«Отдаю должное тем, кто добрался до конца этого занудства… Бред». (З.Мастер).
«…кандидат на Шнобеля плакал в угоу от зависти». (Б.Альтшулер).
«Документ про мининицшеанство Дины Рубиной … интересен, скорее, узким специалистам в области психиатрии…Текст — чисто клинический. Само-приговор. Яркое, бредовое, косноязычное свидетельство полного отсутствия у автора элементарных навыков русской письменной речи». (С.Тучинская).
Картина ясна? Как правило, отзывы негативные.
По справедливости следует отметить, что есть и исключения из правила. Не всё, сто пишет С.Воложин, похоже на бред или словестную диарею. Немногие статьи его написаны … логично. Может! Но без бредовых выкрутасов и постоянных отвлечений они, оказывается, понятны и малосодержательны.
Уважаемый г-н Экс!
Не могли бы вы определиться, что именно хотели бы увидеть в статьях Воложина?
«…элементарные навыки русской письменной речи…» (как сказано в одном из тщательно отобранных вами отзывов) или всё же анализ и синтез литературного произведения, сделанный с вполне определённой целью — найти в нём скрытый художественный смысл?
Чего вы ищете, чего добиваетесь от автора статей, в полемическом раже переходя на личности и откровенную грубость?
Следя за вашей полемикой, я вижу, что для вас важнее всего — ни то, ни другое, а всего лишь собственная правота, даже если в своих утверждениях вы доходите до нелепости. Например, совершенно безапелляционно вы заявляете, что нельзя быть ницшеанцем, не изучив труды Ницше — как будто он изобрёл эту идеологию, а не дал ей всего лишь чёткое определение. Примерно так можно заявить, что нельзя считаться человеком, не изучив Дарвина…
Но вернёмся к вашему спору с Воложиным.
Бог с ним, с виртуозным владением русским языком, которого вы и процитированный вами рецензент требуете от Воложина.
Но обратили ли вы внимание хотя бы на то, что в профессионально гладких (и даже небезынтересных) литературоведческих трудах вы не найдёте этого, высмеянного вами сочетания — анализ произведения с последующим синтезом полученного?
Пытались ли прочесть у него хоть что-то — не предвзято, не с целью разнести в пух и прах тексты, а с целью понять, чего он ищет, зачем так старается докопаться сам и хоть что-то передать нам? Ну, например, его исследование творчества Чюрлёниса? Или его книгу «Беспощадный Пушкин»?
Нет, естественно, вы не пытались, — зачем? Оплевать другого всегда значительно проще, чем понять.
Ну так я вам дам совет. Не читайте Воложина. Вам это ни к чему.
Но если есть среди посетителей журнала 7ИСКУССТВ люди не просто читающие, а те, которых привлекает возможность прочесть между строк, увидеть художественный смысл, зачастую скрытый от самого автора произведения — они будут читать статьи Воложина, хотя бы и продираясь сквозь его негладкие строчки.
А поиски навыков русской письменной речи вы можете с успехом продолжить в рамках средней школы…
То, что я пишу, есть принципиально трудное чтение. Надо читать и думать. Правильные слова применил Экс: «Читаем вдумчиво». Вы часто ль слышали слово «синтез» применительно к художественному произведению? — Нет. — «Анализ», да, слышали. А «синтез» — нет. А ведь анализ только для того и делается всегда, чтоб на основании его сделать синтез — художественный смысл. Но. Есть шаблонное словосочетание «анализ произведения». И всё. И человек, привыкший к шаблону, спотыкается.
Так преодолейте себя. Или избегайте всего, что я написал, если вам нужно лёгкое чтение.
А включена же в предложение ещё и интерактивная ссылка… Она — шрифтом другого цвета (что у Экса пропало). Она — расчёт на читателя особо вдумчивого. Который мимо не пройдет, а кликнет и станет читать совсем другой текст. И лишь потом, обогащённый, вернётся к моему. — Чувствуете, на кого я рассчитываю? Научные ж тексты так пишут.
А критика и есть на грани науки и искусства.
Читаем вдумчиво: «И вот я открываю последний опус «Есть много в мире странного…» в подаренной мне ею книге «Божий человек. Книга про всё хорошее» (2007). Литературно-художественное издание (первое произведение в нём — см. тут, его я не читал и мой читатель имеет уникальный шанс, проверить, годится ль мой синтез из анализов других рассказов пригодным — без анализа — и для этого)».
Заметьте, сколько косноязычного чванства в одном абзаце! Сгодился ли Вам, читатель, синтез из анализов автора? Стоит ли далее обсуждать исключительную статью об «измах» или обойдемся бэз, понеже заумного понемногу?
Писатели, жалейте читателей!
Нет. Чего это я так легко сдаюсь… Есть прямые слова Экса: «Конечно, у Чаадаева ничего нет о ницшеанстве Гомера». А вот такое — это не ницшеанство: «Одни только греки решились таким образом идеализировать и обоготворять порок и преступление»? См. http://philosophy.ru/library/chaad/lettr/chaad7.html
Это написано после двух абзацев о Гомере и о его идеализации порока.
Ну да, слова «ницшеанство» Чаадаев не применил-таки. Что да, то да. Но.
Эксу и всем.
Раз Экс читал, тогда я пас. Тогда действительно виноват, раз не убедил… Экса. Судя по его уверенности в своей правоте.
Одно странно: что я такой стопроцентный, как Экс говорит.
Читал я статьи С.Воложина немного. Пришел к нелицеприятному выводу: графомания. Нет постановки проблем, нет их решений, отсуствуют аргументы, выводы. Зато чрезмерно словоблудия, сплошные лирические отступления о том, о сём… что взбредёт. Даже эпиграф не от той стенки гвоздь. Много перепевов. Всё с претензией на оригинальность с эпатажностью. Конечно, у Чаадаева ничего нет о ницшеанстве Гомера. Конечно, «ницшеанство» Чехова означает не следование идеям Ницше, а нечто иное.
Итог. Чтоб узнать вкус, скажем, морской воды, не нужно ведра, стошнит и с кружки. Достаточно сделать глоток и…
А у меня не вызывает сочувствия то, что вы явно не читали то, что предложил я почитать. Так не спорят. Так вещают абсолютную истину. Вам и в голову не приходит, что то, что вы сообщили я прекрасно и сам знал. Кроме того вы принципиально не правы, что невозможно ницшеанство без чтения Ницше. Я больше скажу, ницшеанство встречается в художественных произведениях за века до Ницше. У Гомера, скажем (прочтите у Чаадаева). Просто Ницше с предельной резкостью выразил знаемое людьми давно.
Кто согласен с Вами, — мне не ведомо. Вы заблуждаетесь единолично или за компанию — не имеет значения. Думаю, ницшеанство в русской культуре – изобретение явно не Ваше. В сети мне уже встречались материалы (московского и киевского разлива) о «ницшеанстве Чехова». Но к делу.
Невозможно стать ницшеанцем, не ознакомившись основательно с трудами основоположника. Чехов интересовался новомодной философией. Однако язык философии не прост, и ему переводили отрывки. Лишь через десять лет после выхода в свет знаменитого «Так говорил Заратустра» Чехов категорично отозвался о «Нитче» (так у классика) в письме к А.С. Суворину (25.02.1895 г.): « Философию его, впрочем, я считаю недолговечной. Она не столь убедительна, сколько бравурна».
Не пленили Чехова доминантные идеи Ницше. Нет у Чехова следов Ubermensch-ей, нет «воли к власти», имморализма. Имя Ницше встречается у Чехова лишь в пьесе «Вишневый сад» в фарсовом эпизоде.
Первые русские переводы Ницше появились, начиная с 1900 года. Однако, по словам философа-германиста А.Перцева, «тяжелое косноязычие, опубликованное в России под видом ницшеанства, имеет с ним мало общего». Следовательно, Чехов вообще не мог изучать Ницше, впитать его сомнительные идеи, стать последователем Ницше, тем паче в последние 3-4 года своей короткой жизни. В то же время никогда не следует отождествлять автора с персонажами его произведений. Посему натужные попытки пришить классику павлиний хвост ницшеанства не вызывают сочувствия.
Правда, что «недоказанные». Только неправда, что «недоказуемые». Зайдите на мой сайт huup://art-otkrytie.narod.ru Там на главной странице есть алфавитный указатель фамилий творцов. По нему вы всех перечисленных можете найти и получить доказательство их ницшеанства. Я просто не сделал ссылок, и потому вам кажется, что у меня «недоказанные и недоказуемые ярлыки». По адресу же http://art-otkrytie.narod.ru/nicsheanstvo.htm найдёте, кто согласен со мной насёт Чехова.
Уважаемая Майя интуицией почуяла что-то неладное. Она права: статья г-на Воложина не обычная, а исключительная, специфическая. На мой взгляд, это графома, т. е. графоманское произведение. Графома — не злокачественная. Её незаурядные особенности: эпатажность, туманная, непонятная риторика. Конечно, ни Чехов с Левитаном, ни сами по себе Чайковский и Станиславский не были ницшеанцами. С.Воложин свои недоказанные и недоказуемые ярлыки навешивает «вась-вась», нимало не утруждая себя логикой.
Это реклама или как?