Сергей Эйгенсон: ΕΛΛΑΔΑ

Loading

Выпили пару раз действительно приличного кофе. В общем-то, это тот же самый кофе по-армянски, -турецки, -афонски, -сочински, -сухумски… который еще и в советское время предлагали поросшие буйным, курчавым волосом кавказские люди в крошечных турочках прямо из раскаленного песка жаровни от Батуми до Ялты.

ΕΛΛΑΔΑ

Воспоминания о давнем путешествии
Из серии «Рассказы по жизни»

Сергей Эйгенсон

Продолжение серии. Начало

«Берег. Пологими склонами кружит лоза,
Гибкие петли ее обегают пространство.
Камни — вне времени. Им суждено постоянство
Вод, набегающих ныне, как — эру назад».
Нателла Болтянская

Было это довольно давно, в те самые «страшные девяностые», которыми сейчас пугают нынешние Начальники и их наемные «говорящие головы» в телевизоре. Лет, наверное, двадцать пять назад. А вспомнить до сих пор приятно. Дверь, открытая Михал Сергеичем в окружающий мир привлекала возможностью увидеть — как живут люди не в «Клубе кинопутешествий». А к тому времени я ушел из большой сибирской нефтяной фирмы — не ужился с появившимися при ней мафиози. Сделал свое частное техническое бюро и стал выполнять заказы отечественных гигантов и совместных предприятий. Получалось не так и плохо. Я, правду сказать, вообще про голод и общие страдания знал больше из телика и прессы, хоть и немало ездил по стране. Вот в телике все было ужасно, аж слезы капали!

Так вот однажды краснодарская ВНИПИГазпереработка заказала мне провести измерение количества газа, сгорающего в факелах в сибирской Нягани и ее окрестностях. Команда у них была, оборудование еще от меня осталось — нужен руководитель. Ну, сьездили, интересно провели время, сделали нужные измерения, пособирали грибов. Потом в Краснодар, написали там отчет. Получил я какие-то деньги. У меня еще и от предыдущей работы по элементарной сере оставалось — решили мы с женой провести месяц на Средиземном море. Замысел был такой: мы едем в Израиль, проводим там неделю в Эйлате, потом неделю ездим по стране, есть желание увидеть и Иерусалим, и Тель-Авив, и Галилею. Да еще там в Маалех-Адомим живет девушка, с которой жена работала в НИИ в Тушино. Так с ней повидаться.

А по дороге мы хотели еще дней десять провести в Греции, благо сентябрь — самое лучшее время. С курортами у нас проблемы не было: мы заранее обменяли наш испанский тайм-шер на неделю в конце сентября в Эйлате и еще одну неделю в октябре в Арголиде жена просто выиграла в этой их рекламной лотерее. На остающиеся дни заказали отели в Афинах, Тель-Авиве, Иерусалиме по факсу. Наши еще вчера советские люди ездили в ту пору строго по путевкам и мир смотрели с экскурсоводом. А мы приспособились уже заказывать отели по каталогу, бронировать автомобиль и смотреть то, что нам самим интересно.

Ну, про Землю Предков — это отдельно. Как-нибудь напишу. Когда поднялись на Башню Давида и посмотрели на город, то собственными организмами почувствовали дыхание Истории. А еще перед этим Линина подруга Ира сказала нам про стену Старого Города: «Ну, это недавно! Это при Сулеймане Великолепном построили». Мы и отпали. Ну, а сейчас про промежуточную остановку — день по дороге в Бен-Гурион и одиннадцать дней по дороге обратно в Москву.

Вот бы где жить — так это в Греции! Прекрасно понимаю маму Джерри и Ларри Даррелов, которая увезла деток с родного острова на Корфу, чтобы они росли под ионическим солнцем. К тому ж, как я понимаю, с их невеликими британскими сбережениями и пенсией за покойного чиновника-папу они в довоенной Греции оказались богачами. Сейчас уж не совсем так, конечно. Прошедшие две трети века и на Греции отразились. Цены к общеевропейским подтянулись, думаю, что и в морали, и манерах населения должны быть изменения. Но на мой поверхностный взгляд — очень там славная публика. Но, как кажется, очень уж Евросоюз их к халяве приучил, судя по событиям последнего десятилетия.

Каждому — своё, да. Вот была у нас в Питере знакомая, очень шибко интеллигентная дама — так та рассказывала, как попав в первые ласточки перестроечного «научного туризма», оказалась в Дельфах. Ну, помните, это где Аполлоновы пифии сидят на высоких табуретках и выдают прогнозы под влиянием сернистого газа из расщелины. Типа «Рэнд корпорейшен» либо московского Гидрометеоцентра. Но к приезду нашей приятельницы там уже пифий этих самых не было. Зато был, как там принято, музей со статуями и барельефами, здесь же и откопанными. Увидела она одну статую — точно не умею сказать, какую, но сильно знаменитую, и по копиям и фото ей, как эрмитажному работнику, полностью знакомую. Так увидела она древний мраморный оригинал — и в обморок свалилась от полноты ощущений. Чем доставила всей группе и конкретно руководу кучу проблем. Вместо быстренько закончить с музеем и по магазинам за дубленками, пришлось эту поклонницу античности откачивать и потом под руку сопровождать.

Мы-то с женой, конечно, не такие высокие натуры, чтобы уж и в обморок. То есть, и мы не без интереса к античности. На арендованном «фольксвагене» и в Олимпию ездили, и в Микены, и в геракловский Тиринф и во всякие разные места. В Афинах на Акрополь забирались: это — святое! Но все же спросить: «Что, — мол, — в Греции больше всего запомнилось?» — и ответ будет, точно, как в старое время полагалось: «Люди! Простые трудовые греки». А что, в самом деле, что уж, простые трудовые люди и запомниться не могут? Тем более, в той стране что характерно? Это ведь единственная православная страна, случайно избежавшая обработки коммунизмом. Так что ментальный барьер с ними, у нас, у бывших барачных энтузиастов, конечно, есть — но пониже, чем с западноевропейцами.

Ну, хватит рассусоливать — надо по порядку излагать. С жильем решили. Теперь, как лететь? Рылся я, рылся, теперь уж трудно и представить себе, как это без Сети можно такие задачи решать — и нашел недорогой вариант: на Аэрофлоте в Афины и обратно, а из Афин в Бен-Гурион и назад в Афины на Эль-Але. По дороге туда разрыв между рейсами меньше суток, а по дороге назад десять дней, как нам и хочется. Значит, надо получать многократную греческую визу. Получил я израильскую на Ордынке — и отправляюсь в греческое консульство. Это где-то около Дома Киноактера. Конечно, у любого московского консульства толпа, мы по Европе без помощи турагентств путешествовали, так хорошо уже с этим знакомы.

Но у консульства Эллинской Демократии что-то особенное. Я вот примерно так представлял себе эвакуацию греческих оккупантов и мирного населения из Херсона в страхе перед красными партизанами атамана Григорьева. Шум, гам, неразбериха. Старожилы объясняют, что консульство-де иногда принимает документы только от госорганизаций и турагентств, а иногда и от всех желающих, причем заранее это неизвестно. Вот и на сегодня неизвестно тоже. Пожали мы с женой плечами и встали в очередь. Тут в полдень открываются ворота и появляются первые, как сказано выше, трудовые греки. Из консульского персонала. Внешне все они маленькие, носатые, усатые, смуглые, руками размахивают — ну, один к одному греческие персонажи из немецкого порнофильма. Причем ни один из них ни по-русски не понимает почти ничего, ни языком межнационального общения, инглишем то-есть, не владеет. Да и я в ту пору только и знал, что «эгримент», джин-тоник», да «вери велл». Ну, а посетители по-ихнему вовсе не лопочут. Прошли времена-то, когда Вова Ульянов домой пятерки по греческому приносил. Только и можно различить, что выкрики: «Это цастный! Цастный нет прием!» Дошли мы до одного из этих витязей. Показываю ему визовую поддержку RCI, что мы получили вместе с подтверждением клубного обмена — он и мне диким голосом: «Цастный! Нет прием цастный!» Тут-то до меня дошло, что в виду имеется: нет приема по частным приглашениям. По существу, он прав, конечно. RCI (Resort Condominium International) — это большая международная и уж, конечно, негосударственная, компания, которая занимается обменами тайм-шеров. Так что же, поворачиваться и дежурить у консульства неделю, пока оно соблаговолит мной заняться? Щас!

Я московских милиционеров заговаривал насмерть, техсоветы Главтюменнефтегаза, как гаммельнский крысолов, в нужную позицию переводил — а тут грек Дымба чеховский. Делов-то! Несколько языковый барьер мешает, конечно. Начал я ему негромким голосом, ни на секунду не прерываясь, и преданно глядя в глаза, нести какую-то околесицу на всех языках сразу, особо указывая при этом пальцем на слово «интернейшнл» на моем бланке. Потом жена попросила уж дома воспроизвести — не смог. Помню, что часто попадались слова «юнеско», «гавернмент», почему-то «юнисеф», «страсбур», «ойропа», «элленикон демокрасия» с вывески на входе консулата и еще запавший с детства в душу боевой призыв антиперсидских войн — «элленикон элефтерон» — Эллинское Свободно. Смысл, в общем, сводился к тому, что если меня немедленно не пропустят внутрь, то этим будет нанесено оскорбление ЭрСиАй как специализированной организации ООН и Европарламента по обмену тайм-шеров. И как бы Греческую республику после этого из Евросоюза не исключили. Опасные игры ведь!

То ли он меня понял и поверил, то ли, верней, не понял, но решил не связываться — но в консульство нас запустили. В отличие от большей части публики, которая осталась не впущенной и пошла «солнцем палима» восвояси. Так что очень быстро мы оказались у окошечка, протянули наши документы, и я начал невесть на каком языке объяснять, что мы в Грецию въезжаем дважды, так нам нужна «малтипл виза». Эффект был совершенно неожиданный. Девица в окошке что-то проверещала по-своему, ко мне подскочили два местных гарда с, как выше говорилось, совершенно порногероическими физиономиями и поволокли под локоток вверх по лестнице. Не успел и с женой попрощаться.

Оказался я в кабинете консула. Сидит за столом тоже мелкий и усатый, но с намного более осмысленным взглядом. Я ему: «Здравствуйте!» И он мне: «Калимера!». Таак, думаю себе, поговорили! Он мне что-то по-французски — я ему по-немецки. И вот тут мы общий язык и нашли, поскольку, по его словам, он одно время в мюнхенском консулате служил. Он кое-как — и я кое-как. Растолковал я ему свой маршрут и свои пожелания — он не возражает. Скажите, мол, что я согласен, все правильно. Спустился я назад по лестнице вместе со своими телохранителями и девке в окошечке на чистом английском языке говорю: «Юр, — мол, — босс толд окей!» Ну вот, еще одну проблему решили, можно билеты покупать и чемодан собирать.

Так-то Греция все же не Замбия — немало в жизни связано. Одно, что куновские «Легенды и мифы древней Греции» через все детство прошли. В детстве несколько хороших знакомых было из ссыльных крымских греков. А в недавние сравнительно времена много встречался я по работе и по жизни с Македоном Кореловым, к. т. н. из краснодарской ВНИПИГазпереработки. Вот еще один покойник в моей памяти, немного за пятьдесят умер от инфаркта. Что за черный мор прошел по моим знакомцам…

Был Македон, или Мак, как его на шотландский манер кликали окружающие, интересного происхождения — родом из горного греческого селения неподалеку от Сурамского перевала в Грузии. Оказывается, после войн 1829 и 1877-78 годов между Россией и Турцией проводились обмены иноверными подданными. То есть, православные подданные Падишаха, в основном малоазиатские греки, уезжали в Россию, а мусульмане из подданных Белого Царя, больше всего из Абхазии и Северо-Западного Кавказа, переселялись на освобождавшиеся земли в Анатолии. Или в те пашалыки, на которых после Мировой войны потом завелись арабские государства — откуда и взялись иорданские и сирийские «черкесы». Называется это дело — мухаджирство. Так на так и получалось. Вот, скажете, крутовато Родину-то покидать. Ну, во-первых, тут всё более или менее добровольно. А во-вторых, подумайте, насколько в этом варианте меньше крови и слез пролилось? Может быть, и не стоило так на добровольность уповать. Поднажали бы тогда на вайнахов — жили бы они сейчас счастливо где-нибудь в долине Тигра, грабили бы своих единоверцев-арабов, а мы бы про них в журнале «Вокруг Света» читали. Кого подробности интересуют — могу адресовать к Гиляровскому — он об этом писал, или к Фазилю Искандеру — он им, мухаджирам из Абхазии, сродни приходится.

Ну вот, предки Македона из-под Синопа, где они жили еще за тысячи лет до изобретения в Саянских горах слова «тюрк» и соответствующей культуры, и переселились в Кутаисскую губернию. А омусульманенные грузины, которых обычно кличут турками-месхетинцами, из этого района переселились в единоверную Османскую Империю. Не все, конечно. Те, что поближе к границе жили, остались, в надежде — а вдруг падишах Кавказ назад отвоюет и они станут опять хозяевами над христианской райей. Получилось дальше не совсем так. Отправил их Сталин в сорок четвертом спецпоселенцами в Узбекистан и Казахстан и с тех пор они себе места на Земле найти не могут. Ну, раз на раз не приходится. Вон боснийским мусульманам удалось же назад в начальники вернуться, хоть и не с первой попытки. Гитлер, «Гейдар» их подвел, так же не устоял против русских и сербов, как и аскеры падишаха. Не помогли и боснийские дивизии СС. Зато под развал соцлагеря Клинтон и парижские интеллектуалы все-таки помогли организовать в Европе парочку новых исламских баз.

Переселились, значит, Маковы предки к Сурамскому перевалу. Они и в Анатолии жили высоко в горах — а тут их деревня оказалась на высоте три тыщи метров. Жили, конечно, бедно. Однако — греки, тяга к свету в крови со времен Фалеса. С этой фамилией всяких гуманитариев в Тбилиси и Москве можно найти, а вот Македон — кандидат технических наук, тоже гордость деревни. Женился он на кубанской казачке красотке Любочке, сильно обрусел, но говорил с шибко заметным грузинским… негрузинским… в общем, с кавказским акцентом. Разумеется, над ним маленько подтрунивали, называя при случае Гиви. Мак спуску не давал и про наших мастеров и кандидатов по горному туризму формулировал так: «Это те, — говорил он, — ребята, которые на свой отпуск с большими рюкзаками, айсбайлями и туристскими песнями идут в горы, высоко вверх, туда, где моя тетя свою козу пасет».

Ну, а в школьные годы мне помнится в далеком башкирском нефтяном городке Черниковске мой учитель рисования Михаил Иванович Кукулиди. Очень был обаятельный дядечка, а в более поздние годы обнаружилось, что вообще-то он учитель истории. Но, как ссыльному, историю ему преподавать не полагалось. Ну, благо рисовал хорошо — так и запасная профессия образовалась. Это при том, что в годы войны он партизанил в Крыму, имел и сохранил в ссылке партизанскую медаль. У нас в нефтяном Черниковске вообще было название «Греческий Квартал» для нескольких домов, где был повышенный процент высланных крымских греков. К нам — это не всем так повезло, большая-то часть сосланных уехала прямо в пустынную Караганду и поселки вокруг нее.

Большей частью для меня Греция была, конечно, книжной страной Гомера, Мирона, Фидия и Калликрата, мифами и статуями, Акрополем и историями о философах. Со временем к Куну добавились Роберт Грейвз и байки из фрезеровской «Золотой ветви». Все же это были книжные страницы, а не жизнь. Ну, Крым. Но в Крыму моей юности более бросались в глаза памятники итальянского, конкретно генуэзского происхождения, а не греческого. Кроме, разве что, колонн в Херсонесе.

Ладно, сели, значит в аэроплан и полетели на Афины. Гостиница у нас была рядом с аэропортом. Положили чемоданы, заказали на два часа дня экскурсию. В Афины мы решили на этот раз не ехать, оставить на обратный путь из Израиля. А вот не так далеко от аэродрома на восточном конце Аттики у мыса Сунион есть знаменитый храм Посейдона.

Пока что мы зашли позавтракать в ресторанчик на берегу (Эгейского моря!). Взяли, конечно, рыбки и белого вина. Ну, и салат дзадзики из огурцов, брынзы, здесь именуемой фета, и йогурта. Честно скажу — очень пришлось по душе, что касается вина — так жене пришлось меня даже маленько притормозить. Да еще получили мы бесплатное представление. Пришел рыбак со свежепойманным омаром размером с небольшую собачку и показывал его посетителям за столами, пока какой-то набоб не купил ракообразное себе на обед.

Ну, а у нас в условленное время к подъезду отеля подошел экскурсионный автобус, принял на борт и повез в Сунион. Ну, я вам скажу, действительно, что величественное зрелище. Даром, что от храма остались целыми постамент и часть колонн. Да это еще на холме над морем! Честно скажу, что я слегка впал в гроги при виде. Хотя и не до обморока, как упомянутая выше ленинградская интеллигентка. Но представить себе как вот с этого именно мыса видны вдалеке паруса Тесея, они увеличиваются, приближаясь, и вот можно уже определить цвет. И он черный!

Ну, а назавтра утром Эль-Алевский Боинг увез нас в Бен Гурион и две недели мы были под очарованием, доходящим до обалдения от Земли Обетованной, ее теплых красноморских вод, незабываемой пустыни, ее великого Города, ее Мертвого моря, ее оазисов у транснационального водопровода, шума модных улиц и арабского базара-сука, тихого шелеста иорданского потока. Уж не говорим о разнообразном и сильно впечатляющем населении. Но всему на свете приходит когда-то конец. Через две недели мы опять погрузились в Эль-Алевский самолет и вернулись в Афины.

В Афины мы опять не поехали. Нас ждал тайм-шерный апартамент в городке Эрмион на Пелопоннесе напротив острова Идра. Соответственно, мы с женой добрались до Пирея, нашли причал и купили билеты на «хайдрофойл» до нужного места. Этим несколько пугающим словом, как выяснилось, именуют хорошо нам знакомый кораблик на подводных крыльях. На посадке мой глаз прочно приклеился к одной из пассажирок, так что было уже непристойно. Я пытался отвести взгляд — не получалось. Изо рта нашей попутчицы очень заметно торчали выступающие острые клыки, так что не оставалось ни малейшего сомнения в ее принадлежности к племени вампиров. Поскольку мой уверенный агностицизм в сочетании с пережитками марксизма-ленинизма в сознании верить в вампиризм мне не позволяли, оставалось думать о том, что ген такой вот острозубости, наверное, не редкость на Балканах. Откуда и легенды о вампирах у всех балканских народов. В старое доброе время эту пассажирку, конечно, с восторгом коллективно забили бы прямо на причале. С втыканием осинового кола в сердце. Как, наверное, и кончалась жизнь многих ее предков. Но ведь ген-то продолжал существовать, несмотря на все преследования его обладателей. Сильный ген, стало быть.

Тайм-шер наш ничем не отличался от любого другого на пространстве от Аляски до Южной Африки. Разве тем, что духовное окормление постояльцев осуществлялось с помощью ансамбля молдавских певцов и танцоров, ну, так мы на эти мероприятия и не ходили.

Несколько мешало то, что водить машину ни я, ни жена пока не умели. Купили в Москве права, ездили учиться на малонаселенные улицы в Сокольниках и самый большой подвиг, который совершили: выехали в четыре утра на Ленинградку и съездили на день в Питер в гости к друзьям. Как мы по дороге не оказались под колесами у какой-нибудь «Скании» — только Божьей Милостью и можно объяснить.

А тут все же по горам ездить!

Для начала мы отправились в Микены. И был момент, когда жена фотографировала меня под Львиными Воротами, которые я с детских 50-х годов помнил по иллюстрации к куновским «Легендам и Мифам». Честно скажу, что почувствовал выполнение какой-то детской мечты.

Вокруг нас была Эллада, та самая! Наш курорт находился в Арголиде в двух часах езды от Микен. Так что на второй день мы арендовали фольксваген и начали свои путешествия.

Все ведь знакомо по книжкам. Вот дворец царя Эврисфея, того самого хилого кузена Геракла, который дает богатырю задания и к которому тот приходит с отчетом о выполнении еще одного подвига. Ну, сложенная из дикого камня двухкомнатная сакля. Окон нет, не изобретены пока. Комната для царя, другая для царевны. Рабы, слуги, комнатные девушки — все здесь, ютятся по углам. Вот и кувшин-пифос, в который царек прятался, когда сын Зевса приводил в доказательство выполнения задачи дикого эриманфского вепря или трехголового адского пса Кербера. Но, правду сказать, Екатерининского дворца я тут и не ожидал. Ребята тогда еще не так далеко ушли от неолита. Остальные домишки в городке соответствуют. А ведь это был самый большой и самый славный город Европы!

За крепостной оградой пещерка с могилами Клитемнестры и Эгисфа. Ну что ж, не надо было убивать мужа. Тем более, он герой Троянской войны, весь в орденах, практически — Жуков Бронзового Века.

Из Микен нельзя же было не заехать в Тиринф — родовое имение Геракла. Ну и стена! Сложена из камней, каждый размером с нашу московскую малолитражку «Ока». Тут понятно: эти камни носил и ставил на место лично сын Зевса. Недаром «Геркулесами» в России называют самых-самых силачей. Тут отвлекусь от берегов Эгейского моря. Через несколько лет оказался я в гостях у своего младшего брата в исконно-русском городе Калининграде. Дела у него шли неплохо, и он начал строить себе загородный дом в соответствующем новорусском поселке. Не мог же он не похвалиться, не показать мне свое строение? Готов был тогда только фундамент с колоссальным подвалом под гараж, котельную и прочие подсобки. Блоки бетонные там были в точности, как камни в Тиринфе. Размером с «Оку». Я не удержался и сообщил об этом, дополнив вопросом; «Зачем?» Действительно, в сравнении с моим домом в Иллиное из деревянных брусьев и сухой штукатурки тут был дот с Линии Мажино. Братик обиженно ответил цитатой из старой сказки, что-де: «Дом для поросенка должен быть крепостью!».

Что я мог ему на это сказать? — «Так не будь свиньей

Возвращаемся на Пелопоннес. На обратном пути в наш резорт мы остановились на берегу, чтобы искупаться. Водичка была вполне приличной для октября, но купанию в бухточке несколько мешали длинные ленточные водоросли. И тут меня осенило. Я немного поуточнял на карте, где мы находимся и торжественно объявил жене, что именно здесь рядом с Арголидским заливом было в древние времена озеро Лерна, где гнездилась Лернейская Гидра. Здесь ее сумел победить Геракл в своем Втором подвиге. Отчего, собственно, и остров поблизости именуется Идра. А ленты водорослей — это и есть, очевидно, щупальцы Гидры, которые прижигал горящими головнями его помощник Иолай. Так вот и мы чуточку присоединились к бессмертной славе полубога.

На следующий день мы отправились в Коринф. Надо сказать, что водители в Греции достаточно бесшабашные, но увидев даму за рулем сильно удивляются и уступают от удивления дорогу. Еще с одной особенностью местного вождения мы познакомились еще в первый день, когда ехали на такси. Если таксист завидит где-нибудь на километровом удалении или полукилометровой высоте над собой церковку, он бросает руль и, придерживая его локтем начинает креститься. Поскольку церквей в Греции много, а дорога идет «курортным серпантином» — становится страшновато. Однако, Богородица, Митера ту Теу как-то спасает набожных шоферов от катастроф. Точнее бы сказать — часто спасает, поскольку крестов и икон по обочине все же немало.

Кто слышал о Коринфе, тот знает, что замок Акрокоринф, как и большинство старинных крепостей в Греции, не античной, а средневековой постройки, след от недолговечной Латинской империи крестоносцев. Но нас более всего поразило то, на какой почти отвесной горе он находится. Было полное впечатление, особенно для нас с женой, начинающих водителей, что крепостные стены находятся над нами вертикально вверху. Но, наконец, мы решились, и я повел машину по спиральному подъему. К моменту, когда мы оказались в Акрокоринфе, я уже частично чувствовал себя космонавтом. Потом мы посмотрели музей с дивными статуями, выкопанными тут же в Коринфе. Я еще вспомнил про рассуждения кембриджского профессора Ростовцева о взятии и разрушении города римлянами, что-де «не мог же Рим терпеть гнездо большевистской агитации в неделе пути от Брундизия!»

В этот ли день, или на следующий мы оказались в Тресене — пелопонесской родине и наследственном владении Тесея. Там он вырастает, находит закопанные меч и сандалии, оттуда уходит в Афины к отцу. Есть там крепость, но не античная, а времен Латинской империи и Ахейского герцогства. Стоим на стене с женой и беседуем.

Я ей показываю окрестность по как раз путеводителю: вон там тот самый тесеевский камень, вон там на островке девственница Этра ночевала с вечера с Посейдоном, а под утро с Эгеем. После чего и зачала будущего победителя Минотавра… Ехал мимо человек на мотороллере, остановился, поднялся к нам и спрашивает: «Не по-русски ли мы беседуем». — Мы подтвердили. — «Так, может быть, мы из России?» — Тоже подтвердили. — «А не знаем ли мы, случаем, в России город Ноябрьск?»

Я чуть со стены не упал. Ноябрьск — небольшой нефтяной город на юге Ямало-Ненецкого округа, по советским временам — закрытая зона. Я там бывал много раз со времен, когда олени бродили у края болота, и до начала девяностых, когда это уже, действительно, был город. У нас с женой в ту пору жили там друзья по Нижневартовску. Да я и сам полгода работал в некоем ООО, базировавшемся в Ноябрьске. Так что — в курсе. Но это мы, северяне. А он?

Понтиец, небось? Нет, местный, переехал в Афины, там и работает официантом в баре. Изучил несколько языков и по зимам, когда работы нет, странствует по свету. Был в Индии, в Южной Африке. В том числе — освоил и русский. И, скажу Вам, вполне прилично. Во время одного из своих путешествий он попал в город Сургут, сохраняет нежные воспоминания о тамошних жителях и жительницах, с которыми очень подружился. Хотел еще съездить и в Ноябрьск — но слишком много было симпосионов с сургутскими друзьями, так что это так и осталось несбывшейся мечтой. Все это — в Тресене, на родине Тесея, на стене замка, выстроенного каким-то франкским рыцарем во времена Латинской империи! Господи! каких только у нашего царя людей нет!

Съездили мы, конечно, в Эпидавр, благо неподалеку, в Арголиде. Посмотрели храм Асклепия, музей с античными ланцетами и щипцами, мысленно помолились древнему Эскулапу о здоровье для себя и близких. И пошли в Амфитеатр. Ну, скажу я вам, действительно большое сооружение. Допустим, что я в студенческие годы играл в вузовском актовом зале мест на пятьсот по максимуму. Но ведь и в Кремлевском Дворце Съездов зал на шесть тысяч мест. А тут — пятнадцать тысяч! И, правда, что акустика. Я спустился на сцену, начал читать гнедичевский перевод «Илиады», что помнил. А моя подруга на двадцатом ряду прекрасно слышала, но, конечно, сделала вид, что со мной незнакома и вообще зашла случайно по дороге в магазин.

Наконец, мы осмелели, проехав какое-то количество километров по здешним серпантинам. Стали к себе, как к водителям, относиться с незаслуженным уважением. И собрались ехать в Олимпию, на противоположный конец Пелопоннесского полуострова. К этому времени у нас установилась некая закономерность: если за руль сажусь я, то будет приличная дорога, часто снабженная объявлением, что оно построено на деньги Европейского Союза; если же за рулем моя жена, то будет крутить немилосердно и дорога будет такая, что не вызовет сомнений в своем построении местными брюнетами. Туда проехали по северному маршруту, через Патры, поскольку я уж очень хотел хоть с берега посмотреть на то место, где была Битва при Лепанто.

Доехали мы до Олимпии уже в сумерках. Заявились в первую же гостиницу, благо октябрь, время уже не совсем курортное, наш брат-турист уже в некотором дефиците. Принять-то нас приняли, машину мы оставили на улице, а для нас был номер и вполне недорогой. Но вот ужин никто для нас не готовил. Весь персонал гостиницы — отец, мамаша, дочка и два подростка сына ужинали внизу. И нас усадили с собой, поели мы домашнего вполне съедобного супа и чего-то тушено-овощного с колбасками. И вино было вполне удовлетворительное, явно что с ихнего семейного виноградника.

Наутро была Олимпия Архайя с куском косогора, на котором и происходили те, античные Олимпиады — бег, игры, дискобол, состязания борцов и прочее. Была раскопанная и открытая для осмотра мастерская Фидия. Того самого. В этой мастерской он делал статую Зевса Олимпийского, признанную одним из Семи чудес света. Может быть, настоящие ценители искусства, какие стоят часами перед картинами мастеров, могли бы провести в Олимпии неделю. Оно и нам хотелось, но у нас всего на Пелопонес полагалась неделя.

Так что мы после полудня отправились назад, в свою Арголиду. Поехали через Аркадию. Это оказалась действительно идиллическая область с могучими лесами, вполне приемлемыми спусками и подъемами на горах и дивными лугами там, где оказывался промежуток между лесами. Я было вспомнил знаменитое высказывание Энгельса из «Диалектики природы» о «запустении Греции, лишенной лесов из-за жажды населения к пашне», но сообразил, что, в отличие от меня, известный философ сам никогда в Элладе не бывал и судить о ней, на самом деле, мог не больше, чем Ленин об атомной физике. По дороге съели мусаку в придорожной едальне и поехали дальше.

И вот тут у нас произошла еще одна встреча с простым трудовым греком. Самая, вероятно, памятная. Дело было так, что Фольксвагеном управляла жена. Ну, притомилась, захотела выпить кофею. Как раз мы проезжаем очередную деревню. Остановились у деревенского кафе. Посетителей — ноль, хозяин — дедок лет восьмидесяти с алюминиевой шестимиллиметровой щетиной. Жена еще зафиксировала у него черные носки с большой дыркой на пятке. Видать, бабка померла, дети уехали в Афины, а он тут кафейничает, чтоб со скуки не помереть. Внизу кафе, точнее по-ихнему кафэнио, с полками высотой метра четыре, уставленными разными веселящими напитками, а наверху явно его жилье. Заказали, я было собрался платить, проглотить и дальше, а дедушка меня тормозит, мол: «А поговорить?»

Спросил — откуда я? — Моска, Росия. — Дед страшно обрадовался и спрашивает с изумительно умным видом: «Росос, коммунизмос — кало?» — Я было замялся, а потом вспомнил вузовские лекции по материалистическому диалектизму — «кало», как вспомнилось, по-ихнему — «Прекрасное». Так что понял я, что все нужные греческие слова знаю, практически, с детства и выразился так: «Папаша, — говорю, — теория коммунизмос — кало, практис коммунизмос — Караганда!» Ему очень ответ понравился, видимо, более сам факт ответа, чем содержание его. Хотя понтийцы-репатрианты могли уже рассказать о карагандинских прелестях.

Начал он новый вопрос готовить, но тут я взял инициативу на себя. У нас был сочиненный еще при покойном Леке Брежневе разговорник, где персонажи страница за страницей допытываются друг у друга насчет членства в профсоюзе и платности-бесплатности в Вашей стране медицинского обслуживания. Я его открыл и по слогам зачитал деду, что-де: «Желаю ему крепкого здоровья, долгой жизни и больших успехов в производственной и общественной деятельности». Типа — «Σας εύχομαι καλή υγεία, μακροζωία και μεγάλη επιτυχία στην παραγωγή και κοινωνικές δραστηριότητες». Ну, на самом-то деле я вычитывал из той колонки, где кириллицей обозначено, как произносить. Жена тем временем заглянула через плечо, что я такое выговариваю, и начала тихо помирать от счастья. До слез в глазах. А дед голову к плечу наклонил и внимательно слушает, шевеля своей упомянутой выше голой пяткой. Когда до него дошло, что я там высказал — так был потрясен, долго денег за кофе брать не хотел. Конечно, кто тут ему такое приветствие скажет? За восемь десятков лет ему, небось, так никто никогда и не пожелал стать отличником капиталистического соревнования.

Вечером деревенский народ придет к нему в кафе играть в нарды и весь вечер сосать свою рюмочку узо, так всем приятелям, наверное, сообщит, что вот — общался с человеком из Москвы и имел с ним философскую беседу об исторических событиях.

В общем, неделя на Пелопонесе пробежала быстро и интересно. Мало было, пожалуй, пляжа и купания — так середина октября! Но и то покупались. Особенно приятной в этом отношении оказалась поездка на остров Идру, напротив нашего резорта. Помнится, как я стою на скале над морем, а жена счастливо плещется русалкой там внизу. Конечно, будь у нас побольше времени и умей мы посвободней обращаться с автомобилем — так и посмотрели бы побольше. Съездили бы, наверное, в Спарту. Да и поблизости от себя походили бы по симпатичному уже издали городку Нафплион (переделанное на греческий лад из Неаполя), венецианской средневековой крепости и первой столице Новой Греции в XIX веке, когда лорд Байрон и граф Каподистрия воевали за свободу против турок. Да мало ли всего на Пелопонесе?

Но неделя прошла, и мы снова уселись с чемоданом на хайдрофойл, чтобы ехать в снятую заранее по факсу гостиницу в Афинах.

Кое-как на такси добрались от пирейского причала до своего отеля. Он был через улицу от известной Арки Адриана, так что мы у себя в номере на балконе расположились вечером ужинать с бутылкой белого вина и корзинкой спелого до предела инжира и смотрели сверху на эту арку и на Зевсов храм. А заодно на образовавшуюся на улице автопробку, в которой шустрые афинские мотоциклисты ездили туда и обратно между машинами в происках проезда, а может, и для развлечения.

Утром мы взглянули на арку и храм и пошли по своему Проспекту Королевы Амалии в сторону площади Синтагма, где путеводитель обещал нам здание Парламента, памятник Неизвестному Солдату и почетный караул местной гвардии-эвзонов. Так и оказалось. Сверх этого на стене был высечен список побед греческих воинств. По поводу этого списка два любимых с детства автора-одессита писали так:

«Перед президентским дворцом, у могилы неизвестного солдата, под большими полосатыми зонтами стояли на карауле два евзона в парадных гофрированных юбках, белых оперных трико и чувяках с громадными пушистыми помпонами. На стене, позади могилы, были высечены названия мест, где греческие воины одержали победы. Список начинался чуть ли не с Фермопил и кончался Одессой и Херсоном.

По поводу Фермопил нам не хотелось бы втягиваться в длинный и скучный спор с местными историографами, но что касается Одессы и Херсона, то в девятнадцатом году мы случайно оказались скромными свидетелями победоносных операций греческих интервентов. Мы не специалисты военного дела, но, на наш дилетантский взгляд, никогда еще ни одна регулярная армия не отступала с такой быстротой, галдежем и суетливостью. Интервенты бежали через город в порт, с лихорадочной быстротой продавая по пути коренному населению Одессы английские обмотки, французские винтовки и обозных мулов».

Я могу только сказать, что с 1936 года, когда в Афинах были Ильф и Петров, к списку добавилась Корея. Мне приходилось читать, что одной из самых сложных задач у ООНовского главнокомандующего Макартура было так поместить на фронте греческий контингент, чтобы он никаким образом не контактировал с контингентом турецким.

Эвзоны с ихними юбками, чулочками, туфлями с помпонами, действительно, нечеловечески красивы. В книжке пишут, что в помпонах исторически помещались острые лезвия, так что пинок этой тапочкой мог сразить врага насмерть, но в нынешнее гуманистическое время там, думается, одни нитки без смертоносной стали.

Конечно, мы не могли, проживая в пятнадцати минутах пешего хода от Акрополя, не подняться на великий холм. Мы посмотрели и Парфенон, и Эрехтейон, сходили в музей. Но день кончался, а мы еще не наелись Акрополем. И мы решили, что назавтра с утра мы вернемся к великому созданию Фидия и Перикла. Мы не знали — что нас ждет назавтра.

Утром мы чем-то позавтракали и пошли по тому же маршруту. Но когда поднялись и прошли Пропилеи, то обнаружили, что вершина холма полна тех самых простых людей Эллады, трудовых греков, причем самых разных и экзотических разновидностей. Как мы сумели понять, на этот день пришлась годовщина какого-то важного события, связанного с немецкой оккупацией и греческим сопротивлением. Мы в Советском Союзе на эту тему знали только про своего любимого Манолиса Глезоса, как он забрался ночью на Акрополь и заменил немецкий флаг на греческий. Но, наверное, были и другие подобные события, не связанные непременно с коммунистами.

Вот, значит, по случаю годовщины какого-то антифашистского события в Акрополе проводился митинг. Прелестный митинг, с красотками в национальных нарядах, несущими распростертый соток на шесть голубой флаг с крестом, с военными оркестрами у Парфенона и Эрехтейона, с печатающими по неровной скалистой площади шаг гвардейцами в красных шапочках, юбках и роскошных туфлях с помпончиками, с почтенными ветеранами в черных костюмах-тройках и алюминиевой сединой на подбородках, со скаутами в галстуках, дружно салютующими, когда оратор муниципального вида прокричит что-то вроде: «К борьбе за дело Янаки, Ставраки и Папы-Сатыроса — будьте готовы!»

Скажем прямо, что от осмотра памятников все это великолепие сильно отвлекало. Но зато говорило кое-что о современной Греции. Я, во всяком случае, посмотрев такое, неотличимое от советского, празднование, подумал, что непопадание страны в ряды «народных демократий» было чистой случайностью. Здешний менталитет явно требовал коллективизации, «пятилетки в четыре года», сентябрьской отправки студентов «на картошку» и Единого Политдня. Ну, не случилось по обстоятельствам Второй Мировой войны в Средиземноморье! Вон эстонцы или чехи тоже производили в тесном строю трудящихся соцстран впечатление попавших по ошибке не в свою колонну.

Забегая вперед, скажем, что через восемнадцать лет после нашей поездки греки таки выбрали коммунистов во власть, ровно потому, что те пообещали не платить никому долгов. И московские комментаторы долго их за это хвалили.

Вернемся в 1996-ой. Мы снимали этот митинг видеокамерой, захлебываясь от смеха. На колонны мы уж и не смотрели. Но, наконец, ушли оттуда. Путь наш был на афинскую Агору, то есть, неподалеку. Ну, Агора. Постояли под Стоей, зашли в музей, где, по-моему, самое интересное — это черепки для голосования об изгнании — остракизма с именами Перикла, Фемистокла и других светил афинской демократии. Прошлись по площади, действительно шесть гектаров, умотаешься, прочитали на табличке рассказ о судьбе этого места. Оказалось, чего я никак не предполагал, что главные разрушения Агоры и всего города были не от турок, не от готов и не от рыцарей. В пепелище Афины превратили славяне, насевшие на ослабевшую Ромейскую империю в VI веке. Ну, в советской школе нам такого, конечно, рассказать не могли.

Осталось, собственно, только рассказать, как мы решили пройтись по Монастираки. Это — главный торговый район Афин, так, во всяком случае, доложил нам путеводитель. Покупать мы ничего не собирались, но не может же город состоять только из памятников античности. Люди живут, покупают, продают, это мы и решили посмотреть. Да заодно и пообедать где-нибудь.

Действительно, живой такой райончик, в соответствии с ожиданиями все шумят, размахивают руками и всячески демонстрируют свое соответствие образу здешнего жителя из мировой литературы и кино. Буквально в первые же десять минут к нам подошел бывший соотечественник — понтийский грек. Услышал, как мы обмениваемся впечатлениями по-русски. На первых словах спросил — откуда мы и надолго ли. А на втором слове благородно предложил помочь нам в покупке шубы для жены. Это предложение было, в общем, ожидаемым. Мы немало уже наслушались о понтийцах.

Так что я почти сразу ответил, что мы шубу пока не планировали и, конечно, на помощь нашего нового друга не рассчитывали. Но если уж он так хочет помочь, то будем очень благодарны. Если он внесет хотя бы тысячу долларов. Когда-нибудь мы постараемся переслать их из Москвы к нему в Афины, если сумеем собрать.

У меня было такое впечатление, что наш понтийский знакомый не ожидал такого ответа, имел в виду какие-то другие виды своей помощи и вообще несколько в нас разочарован. Потому что он немедленно произнес по-гречески какие-то неведомые нам, но явно эмоциональные слова и исчез. Нам кажется, что между понтийцами района Монастираки уже в то доинтернетовское время существовала какая-то телепатическая связь, поскольку больше ни один бывший соотечественник к нам не подошел.

А мы побродили, посмотрели современные Афины, насмотрелись греков и съели в каком-то трактирчике ланч — шашлык-сувлаки и полюбившийся нам салат-дзадзики под белое вино. Выпили пару раз действительно приличного кофе. В общем-то, это тот же самый кофе по-армянски, -турецки, -афонски, -сочински, -сухумски… который еще и в советское время предлагали поросшие буйным, курчавым волосом кавказские люди в крошечных турочках прямо из раскаленного песка жаровни на набережных черноморских курортов от Батуми до Ялты. С одним отличием: все же замена советского ячменного суррогата на хотя бы колумбийский кофе сильно улучшила вкус.

Ну, и вернулись в отель, чтобы назавтра улететь в дождливую и уже довольно прохладную Москву.

Продолжение
Print Friendly, PDF & Email

9 комментариев для “Сергей Эйгенсон: ΕΛΛΑΔΑ

  1. Сергей, это было восхитительное чтение. У меня есть вопрос, если вы захотите ответить. Вы пользовались записями, источниками, проверками написания терминов и прочее? Или все по памяти? Если первый вариант, то вы просто обыкновенный замечательный очеркист (в данном случае). А если — второй… то у меня нет слов для определения. Это уже что-то запредельное.

    1. Ну, то, что касается митинга на Акрополе, то мы снимали на видеокамеру и я комментировал, время от времени хихикая. Словарик у нас сохранился, я его выкинул при переезде года четыре назад. А прочее … . Все это более или менее эпизоды, которые забыть невозможно. Да и, сказать по совести, текст написан лет десять назад, когда меня отделяли от событий не двадцать пять, а всего пятнадцать лет. А сейчас я чуть подредактировал по указанию редактора «Мастерской».

      1. Ну, и знаете, то, что касалось Микен … я очень много читал об этом всем. Но было это в середине 50-х, когда мне было 10-12 лет.

  2. Уважаемый Сергей! Если белое вино несло смолистый привкус, то это рецина, видов этого сугубо греческого напитка много, есть очень нежные, а есть и попроще, но в любом случае к рыбе — самое то, особенно в жару. Греческая граница от нас в 30 км, несколько раз в год ездили, а теперь греки принимают только граждан ЕС, и то со справкой по Ковиду. Близок локоть…

    1. Да, вспоминаю, что «рецина». Мне эта идея не особенно нравится, я всю жизнь среди смолистой нефти, да еще и пить … . Я уж лучше разведу узо.
      Но вообще вспоминается, что еда вполне приличная. Несколько напоминает то, чем нас кормили в Одессе.

Добавить комментарий для Сергей Эйгенсон Отменить ответ

Ваш адрес email не будет опубликован. Обязательные поля помечены *

Арифметическая Капча - решите задачу *Достигнут лимит времени. Пожалуйста, введите CAPTCHA снова.