427 total views (from 2022/01/01), 1 views today
Как лесная дорога в холмах, неизвестность манит поворотом. Никому не обязан замах, ничего не скрывает острота. Ты дойди до конца, через брод, через звукопись старых иголок, через рукописи поворот…
Когда дыхание и есть душа
Из недавних стихов
Иосиф Гальперин
Запальная свеча
Свеча встречает темноту,
пожав плечами,
свою меняет высоту
на мини-пламя.
Обыкновенна, стала вдруг
свечой запальной,
годичный открывая круг,
свет ханукальный.
Правопреемница огня
от божьей искры,
фитиль упрямо наклоня,
горит гористо.
Освобождает от оков,
маяк и плошка,
и разгоняет тьму веков,
светя в окошко.
Подручный символ, ритуал,
значок веселья…
Тот, кто огня не потерял,
достигнет цели.
* * *
Опираясь рукою на тень на незримой стене,
еле видным ступеням свою доверяя нагрузку,
подымаюсь к себе, оставляю внизу костенеть
хрящ бесцельных минут,
пустоту-трясогузку.
Напишу на прозрачной стене свой невидимый след,
эхо лёгких касаний — рецепты продления жизни.
Письмена помогают и темноте просветлеть,
но помогут ли мне
тени словесной отчизны?
По неверным ступеням иду к тебе, письменный стол,
утешая себя, предавая старенью минуты.
Дом столетний
клавиатуру обрёл,
из-под клавиш ступеней получая мелодию утра.
Обретенье теней. Безбоязненно, как объектив,
огляди своё тело беспощадным рентгеновским взглядом,
огляди своё время
и пиши, удила закусив,
не о теле и времени, о невидимых гранях распада,
а о том, что растёт, расцветает, несёт семена,
проникает корнями, бетонные треплет заборы,
выпрямляет сердца
и дыхание женского сна.
Пустоту трясогузок наполняю внутренним взором.
* * *
Как лесная дорога в холмах,
неизвестность манит поворотом.
Никому не обязан замах,
ничего не скрывает острота.
Ты дойди до конца, через брод,
через звукопись старых иголок,
через рукописи поворот
до вершины, тяжёл и неловок —
и увидишь зияние гор,
бездорожье, бесцветье, безлюдье.
Если ты на восторги скор,
здесь другая ходит валюта.
Языком ледника о себе
ты попробуй связать предложенье.
Звёзды блещут в горной резьбе,
и взобраться — не достиженье.
* * *
Цивилизация
готовится к консервации
перед уходом на дно:
пакует слова в мемы,
лица в клипы,
звуки в треки.
Но кто её будет искать
на умерших экранах?
* * *
Если видишь, что кто-то идёт
на суженных книзу остроугольных ногах, —
он идёт в сапогах.
Значит ты не в Европе,
а если в Европе-то на редкой охоте.
Если ты не в Европе,
если ты на охоте,
то могут охотиться и на тебя.
Если идёт человек в сапогах,
приготовься бежать.
Шотландия
Мох и плющ покрыли графские воротца,
триста лет и кирпичу убавят тупость.
Пробегающий олень из благородства
не заметит обветшавшую доступность.
Диким кроликам — опушки, а не кущи,
нам — туда, где из-под ног летят фазаны,
где в наследственном владенье неимущим
конь в простом пальто выходит из тумана.
Здесь в Шотландии на висковом заводе,
расцветая в нежных бронхах постоянством,
по тебе пройдёт литой глоток свободы,
нулевым меридианом по пространству.
Ты теперь дыши, пожалуйста, ровнее,
отходя от давней линии отсчёта:
никогда чужим словам не стать роднее
Стивенсона или Вальтер Скотта.
* * *
Молчунья-неженка, ты любишь ли меня?
Не скажет взгляд, кивком не обработан, —
и лопнула словесная броня
наивных уговоров-набормотов.
Певунья-неженка, ты обо мне поёшь?
Твой голос не ответит, но дыханье…
Поди узнай, на что твой вздох похож,
что вызывает шеи выгибанье?
Когда в глазах молчание поёт,
его неявность цепко держит рядом.
Скажи, откройся: этот поворот —
твоё оружье? и моя награда?
* * *
Когда дыхание и есть душа,
пристрастный опыт видит больше тела:
волненья вдохов исповедь вершат,
в оттенках выдоха свобода пролетела.
Нерасторжима с воздухом земным,
открытая под истиной расхожей,
душа всё знает — и несокрушим
желанный дух от светоносной кожи.
… Когда болезнь бездушно воздух мнёт,
жизнь выжимая из телесной клизмы,
и грудь дрожит, чтоб пересилить гнёт,
вздохнуть двояковыпуклою линзой,
когда следит над миром сборщик душ,
какие лёгкие уже отяжелели, —
глоток любви в запасе обнаружь
у края бессознательной постели.
***Опираясь рукою на тень на незримой стене, еле видным ступеням свою доверяя нагрузку…***
Не знаю, как и кто, но вот ради таких строк я читаю стихи, когда вещественное превращается в волшебное и наоборот. На этом переходе мы и существуем всю жизнь, разве не так? Иногда забываем об этом. Иногда ставим цели. Я стал противным и старым, но мне все стихи понравились, про один тебе писал раньше. Я знаю, что при любом раскладе попаду (собою) в цель, в которую и был выпущен.
У тебя в стихах появилось новое слово — \»поворот\». Поворот рукописи. Поворот женщины (кстати, очень интересная вещь). И, конечно, про сапоги (я бы его просто весь процитировал, но зачем?). ***Если идёт человек в сапогах, приготовься бежать.*** Прекрасно. Два разные наши мироощущения здесь чётко слились в одну форму. Может, мы любим разное, но ненавидим одно и то же.
Это все стихи наступившего года, вместе с ранее опубликованным стихотворением «…зверино-вирусные черти» здесь же, в «Мастерской» они какие-то новые для меня. Раньше слегка по-новому я начинал писать, когда заканчивался один блокнот и начинался другой, а теперь, в связи с демократизацией книгоиздания, у меня после выхода сборника начинается новая жизнь. Эти лежат в папке «После «На берегу реки, которой нет», сборник как раз вышел в начале года — и я от него уже отошел. Впрочем, и мир изменился с тех пор…
«Умершие экраны»…
Сильнейший образ, Иосиф!
Иосиф Гальперин
… на прозрачной стене свой невидимый след,
эхо лёгких касаний — рецепты продления жизни.
Письмена помогают и темноте просветлеть,
но помогут ли мне
тени словесной отчизны?
… из-под клавиш ступеней получая мелодию утра.
Обретенье теней. Безбоязненно, как объектив,
огляди своё тело беспощадным рентгеновским взглядом,
огляди своё время
и пиши, удила закусив,
не о теле и времени, о невидимых гранях распада,
а о том, что растёт, расцветает, несёт семена,
проникает корнями, бетонные треплет заборы,
выпрямляет сердца
и дыхание женского сна.
Пустоту трясогузок наполняю внутренним взором.
* * *
Ты дойди до конца, через брод,
через звукопись старых иголок,
через рукописи поворот
до вершины, тяжёл и неловок —
и увидишь зияние гор,
бездорожье, бесцветье, безлюдье.
Если ты на восторги скор,
здесь другая ходит валюта.
Языком ледника о себе
ты попробуй связать предложенье.
Звёзды блещут в горной резьбе,
и взобраться — не достиженье.
* * *
… Нерасторжима с воздухом земным,
открытая под истиной расхожей,
душа всё знает — и несокрушим
желанный дух от светоносной кожи.
:::::::::::::::::::::::::::::::::::::::::::::::::::::::::::::::::::
С. Ливинский- …Прочитав письмо Бродского Джеймсу Райсу, вспомнил небольшой эпизод из прошлого, когда я увлёкся перьевыми ручками…
Иосиф Бродский. Письмо Джеймсу Райсу
https://oglazok.livejournal.com/91455.html
Дорогой Джим, короткая записка в ответ на длинное письмо — это, несомненно, демонстрация дурных манер, каковым ни один из нас не чужд…
Я силен по части бесполезности.
… Читая его (- А.П.) , неизбежно начинаешь понимать, до какой же степени опозорилась русская проза в этом столетии. Главный злодей, конечно, поток сознания. Мы никогда не отличались ясностью выражения, но милый поток практически узаконил — можно сказать, под эгидой Объединенных Наций — нашу склонность к околичностям. Моя догадка состоит в том, что отчасти это связано с технологией письма. Пушкин строчил пером; перо бежало через страницу, и чернила на этом пере сохли довольно быстро. Учитывая такой способ передвижения, у него, естественно, не было аппетита к причудам нашего синтаксиса; длина предложения должна была быть самое большое двадцать три строки. Полагаю, что единственное, в чем он был заинтересован, это в том, чтобы рассказ продвигался…
С появлением диктовки (Достоевский), не говоря уж о пишущей машинке, игра пошла другая. Каденции удлинились, синтаксис усложнился. Можно утверждать, что это тоже было органично, только что у Пушкина проза имела больше отношения к думанию, чем к разговору… и чтобы не рассусоливать другую прозрачную (если это то слово, которое мне здесь нужно) мысль, позволь мне закончить, сказав; что нынче вышеуказанное сходство гонит волну нашей журналистики.
Преданный тебе И. Б. 3 января 1966
Перевод Л.Лосева
Пьяцца Маттеи (1981)
XVIII
сорвись все звезды с небосвода,
исчезни местность,
все ж не оставлена свобода,
чья дочь — словесность.
Она, пока есть в горле влага,
не без приюта.
Скрипи, перо. Черней, бумага.
Лети, минута.
:::::::::::::::::::::
Летят минуты, длится карантин
Пишите Иосиф, скрЕпите перья
а мы тихонечко дверями поскрипим
Спасибо, уважаемый A.B.! Пишем, что еще остается…